Текст книги "Святая тайна"
Автор книги: Майкл Бирнс
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
Несколько секунд в усыпальнице царила мертвая тишина.
– Ну хорошо, – сдался наконец Разак. – Только по одному. И делать это будете вы сами.
– Понял.
– Храни нас Аллах, – пробормотал Разак. – Приступайте. Делайте, что считаете нужным. – Он отвернулся.
Облегченно вздохнув, Бартон опустился на колени перед первым оссуарием, надпись на котором в переводе с древнееврейского гласила: «Ребекка».
– Только это может занять какое-то время, – предупредил он.
– Ничего, я подожду.
Протянув руки, Бартон крепко ухватился за оба края каменной крышки. Затем поднял глаза на Разака. Мусульманин по-прежнему стоял к нему спиной. Археолог задержал дыхание и осторожно сдвинул крышку.
* * *
Спустя два часа после того, как он открыл первый оссуарий, Грэм Бартон складывал на место кости, вынутые из седьмого. Подобно образцам, найденным в шести предыдущих погребальных ковчегах, эти тоже необычайно хорошо сохранились.
Хотя он не обучался судебной антропологии, на своем веку Бартон исследовал достаточное количество костей, чтобы разбираться в основах. Разумеется, имена на каждом оссуарии практически исключали сомнения в половой принадлежности, однако подсказки, которые он углядел на швах черепов, суставах и тазовых костях, привели его к определенным заключениям по поводу возраста скелетов. Четыре женщины помоложе (дочери, как он думал) умерли очень молодыми, в диапазоне от позднего подросткового возраста до чуть старше двадцати. Трое самых молодых мужчин (по той же логике – сыновей) умерли примерно тогда же. Типично для семей первого столетия: детей много, рожали их одного за другим, дабы обеспечить выживание и преемственность рода.
Пока что Бартон не нашел у их скелетов никаких явных аномалий. И никаких следов травм.
Если допустить, что это родные братья и сестры, рожденные от отца и матери, останки которых находились в восьмом и девятом оссуариях, почему все они ушли из жизни такими молодыми? Даже в первом столетии, когда средняя продолжительность жизни людей, в детстве и юности терпевших тяжелые лишения, была не более тридцати пяти лет, это казалось статистически невероятным. По сути же выходило так, будто все они умерли в один день.
Странно. Бартон встал и потянулся.
– Еще немного потерпите? – Он глянул в другой конец крипты, где лицом к стене в задумчивости сидел мусульманин.
Бартон припомнил, что в какой-то момент он слышал, как Разак монотонно бормотал молитвы.
– Потерплю. Сколько вам еще понадобится?
– Осталось два. Полчасика, не больше, хорошо?
Мусульманин кивнул.
Археолог отвернулся и присел на корточки перед восьмым оссуарием с останками жены Иосифа Сары. Уже набив руку, он ловко сдвинул крышку, перевернул ее и положил на каменный пол так, чтобы использовать в качестве подноса, куда можно будет выкладывать кости.
Из ковчега на него черными провалами глазниц уставился череп, похожий на отвратительный лакированный муляж.
Не вполне сознавая, что конкретно он ищет, Бартон уже начал терять надежду обнаружить что-то особенное в оставшихся ковчегах. Неужели похитители что-то знали и не зря оставили эти оссуарии, как предположил Разак? Нет, содержимое десятого оссуария явно было не таким прозаичным. Мысль о том, что именно знали похитители о содержимом исчезнувшей реликвии и каким образом им удалось заполучить эту информацию заранее, ставила его в тупик.
Взяв в руки череп, Бартон повернул его, затем направил внутрь луч света, и череп засиял, словно жуткий Джек-с-фонарем.[21]21
Главный персонаж праздника Хэллоуин.
[Закрыть] Сращения костных пластин позволяли предположить, что Сара умерла, когда ей было под сорок. Бартон опустил череп на крышку. Затем одну задругой вытащил кости покрупнее и аккуратно уложил их рядом с ним. Мелкие косточки, ссыпавшиеся на дно оссуария, он доставал пригоршнями. Посветив в опустевший ковчег, археолог внимательно исследовал каждую поверхность в поисках гравировок и убедился, что ничего не проглядел на дне ларца.
Почтительно возвратив кости Сары в ее оссуарий и закрыв крышку, Бартон уже без особого энтузиазма присел на корточки перед девятым оссуарием.
– Ну, Иосиф, хоть ты поговори со мной. – Протянув руки, он потер кончики пальцев на удачу и ухватился за крышку.
К его удивлению, она не поддалась. Бартон попробовал снова. Тщетно.
– Хм. Странно…
– Что такое? – откликнулся Разак.
– Последний оссуарий чем-то запечатан, что ли… – Бартон провел лучом фонаря вдоль стыка – тот был явно заделан чем-то напоминающим современный серый герметик.
– Может быть, оставить его в покое?
Этот парень что, спятил? Не для того он столько трудился, чтоб сейчас все бросить! Проигнорировав слова Разака, Бартон достал из кармана швейцарский армейский нож, раскрыл среднее лезвие и соскоблил немного вязкого вещества на покрытую перчаткой ладонь. Разглядев соскобы под светом, он определил, что это нечто вроде маслянистого воска. Бартону понадобилось минут пять, чтобы ослабить «пломбу» настолько, что стало возможным освободить крышку. Он сложил нож и убрал его в карман.
– Итак… – пробормотал Бартон, вытирая пот с бровей.
Крепко ухватившись за края крышки по обеим сторонам, он снял ее и опустил на пол. И едва не задохнулся от смрада, ударившего в нос из глубины ковчега.
Схватив фонарь, он посветил вниз. Длинные кости были сверху, и он приступил к их выемке.
Когда Бартон добрался до черепа, он перевернул его и посветил внутрь. Судя по развитому сращению швов и существенному износу оставшихся вдоль линии челюсти зубов, Иосифу к моменту кончины было далеко за шестьдесят или чуть больше семидесяти. Вынув последнюю косточку, Бартон задержал дыхание и сунул голову в ковчег, светя себе фонарем. На дне он с удивлением увидел небольшую прямоугольную металлическую пластину. Вновь достав нож, он подсунул под нее лезвие и, отделив от дна, обнаружил маленькую нишу, выдолбленную в основании оссуария. В нише лежал небольшой металлический цилиндр длиной не более пятнадцати сантиметров. Бартон улыбнулся.
– Вот ты где, дружище. – И, ухватив цилиндр двумя пальцами, извлек его.
– Что-то нашли? – донесся с дальнего конца усыпальницы голос Разака.
– Нашел, нашел. Взгляните-ка!
Не раздумывая, Разак повернул голову и лишь краешком глаза успел заметить цилиндр, когда взгляд его опустился на горку костей. Он тут же резко отвернулся к стене.
– Заблудшая душа. Да пребудет с ним мир, – пробормотал мусульманин.
– Виноват. Простите, что не предупредил вас.
Вскинув руку вверх, Разак покачал головой.
– Ничего, все в порядке. Что там у вас в руке?
– Ниточка. – Вскочив на ноги, Бартон подошел к шесту с прожектором. – Идите посмотрите.
Поспешно поднявшись, Разак подошел к Бартону и остановился рядом.
Рассмотрев поближе цилиндр, Разак заметил, что у него две, по всей видимости, бронзовые крышки в виде колпачков с обеих сторон.
– Вы хотите открыть его?
– Конечно. – Бартон, не колеблясь, стянул один колпачок, поднес открытый конец к свету и заглянул внутрь: там лежало что-то свернутое в трубочку.
– Ага. Похоже, нам письмо.
Разак нервно поглаживал подбородок, гадая, можно ли в данном случае принять какое-либо другое решение, но возражать не стал. Бартон все-таки специалист.
Подставив ладонь, Бартон постукивал по ней цилиндром, пока свиток не вывалился. Проверив, не осталось ли внутри металлической трубочки еще чего-нибудь, он убрал ее в карман рубашки.
– Пергамент. Причем отлично сохранившийся. – Бартон с великой осторожностью развернул свиток.
Пергамент убористо покрывали письмена, если он не ошибался – на древнегреческом языке. Археолог поднял глаза на Разака.
– Эврика!
18
Ватикан
Потратив два часа на подробное протоколирование хода экспертизы в специальном журнале – цифровые фотографии, описание процесса, комментарии, – двое экспертов вернулись в тесную подсобку с белыми стенами и теперь потягивали эспрессо. Оба молчали, погруженные в свои мысли.
Наконец Берсеи оторвался от раздумий.
– Мне довелось повидать немало человеческих останков всевозможных видов и форм, мумифицированных и просто кости. Некоторые почти полностью истлевшие. – Он помедлил. – Но такое, честное слово, вижу впервые. Впрочем, удивительного здесь мало.
– Отчего же?
– Хоть и считается, что распятие на кресте придумали греки, на самом деле его практиковали римляне как типичный метод казни преступников. Вплоть до четвертого века, когда император Константин запретил его.
– Вы уверены, что перед нами жертва именно распятия, а не какой-то другой пытки?
– Уверен. И скажу вам почему. – Берсеи допил кофе. – Начнем с азов. Прежде всего вам необходимо уяснить, почему римляне распинали преступников. Ясное дело, подобное наказание – крайняя мера, но оно также играло роль предостережения всем жителям Римской империи. Казнь, как правило, проводилась при большом скоплении народа, приговоренных раздевали донага и пригвождали к крестам вдоль оживленных дорог и в самых людных местах. Такая смерть считалась позорной… Страшно унизительной. В основном такой казни подвергались преступники из нижнего социального сословия либо те, кто совершил преступления против властей. Этот метод был ключевым в римской политике устрашения.
Зеленые глаза Шарлоты сверкнули.
– Выходит, мы имеем дело с преступником?
– Может, и так. – Берсеи пожал плечами.
– Откуда вы все это знаете? – Она с любопытством взглянула на него.
– Понимаю, что это может показаться странным, но несколько лет назад я опубликовал работу по формальному исследованию казни через распятия на кресте. Работу эту субсидировал папский комитет. В ней я провел анализ общепризнанных теорий относительно процесса умерщвления жертвы.
– Не могу не спросить вас… – Шарлотта слегка растерялась, не зная, как ей реагировать. – Зачем?
– Понимаю, понимаю, звучит довольно мерзко. Но распятие применялось веками, оно играет очень важную роль в понимании политики правления эпохи раннего Рима. Я предпочитаю думать об этом как об узкой специализации. – Берсеи смущенно улыбнулся и продолжил: – Прежде чем распять, преступников секли розгами или бичом, делая их более покладистыми, чтобы они покорно двигались к месту казни. В нашем конкретном случае бичевание производилось flagrum – ужасным бичом из нескольких ремней с железными шипами.
– И отсюда такие раны на ребрах?
– Si. Судя по глубине борозд, с него буквально живьем содрали кожу. Этот человек испытывал колоссальную боль и обильное кровотечение.
– Господи, как жестоко…
Перед мысленным взором Шарлотты предстал острый как бритва кончик бича, со свистом рассекающий воздух и разрывающий живую плоть.
– Увы, это было только началом. Само по себе распятие было куда страшнее. Существовало несколько способов казни. Преступника прибивали к кресту длинными гвоздями, проходящими сквозь запястья и ступни. Руки привязывали к кресту веревкой, чтобы обеспечить дополнительную поддержку подвешенному вертикально телу. Крестом могло служить и простое дерево, и столб, и два бруса, сбитых крест-накрест, и, наконец, какая-нибудь прочная конструкция в форме заглавной «Т». Полагаю, в случае с нашей жертвой крестом послужил crux composita – составной крест, состоящий из вертикального столба либо ствола дерева, и поперечины, так называемой patibulum. На известных нам изображениях распятия жертву прибивали к кресту гвоздями, проходящими сквозь ладони…
Шарлотта уже догадалась о том, что происходило дальше.
– Но мелкие кости и слабые мышцы ладоней были не в состоянии удержать вес тела, не правда ли? Будучи прибито сквозь ладони, тело сорвется с креста. – Она крепко сжала пальцами чашку.
– Вот именно. Поэтому, чтобы удержать тело, в запястье забивались железные гвозди – внушительного размера костыли, примерно сантиметров восемнадцать длиной. Вот сюда, прямо над локтевой и лучевой костями, вместе с широкой деревянной шайбой для предотвращения скольжения. – Берсеи указал на точку сразу над сгибом своего запястья. – При этом повреждали или перерубали срединный нерв, вызывая мучительные боли в руке. Руки мгновенно парализовало. Когда оба запястья были прибиты, patibulum (а на нее приходился вес всего тела) грубо вздергивали и крепили к столбу. Невозможно представить, что мог чувствовать несчастный. Жуть…
Перед глазами Шарлотты возникли зловещие видения гвоздей, вбиваемых в тело.
– Это объясняет вывих плеча.
– Это объясняет также характер и масштаб повреждений и следы железа, которые мы обнаружили на запястьях. Чрезмерное давление на кости. Перемалывание. Так происходит, когда тело подвешивают на гвоздях.
Хеннеси со стуком поставила чашку в раковину.
– Кофе в горле застрял…
– Вам нехорошо? – Берсеи положил ладонь ей на руку.
Шарлотта потерла глаза. Рак костей сейчас не казался ей таким страшным.
– Продолжайте, я в порядке.
– Когда тело оказывалось в вертикальном положении, ступни накладывали одна на другую и прибивали к столбу. Думаю, это было нелегко, поскольку жертва молотила ногами.
– Отсюда, значит, и повреждения на ступне. Он сопротивлялся.
– Да. – Берсеи понизил голос. – Иногда, чтобы предотвратить сопротивление, между ног вставляли sedile, или кол. Гвоздь загоняли через… – он помедлил, словно подбирая слова помягче, но решил все же быть точным в формулировке, – …пенис, таким образом удерживая человека от резких движений на кресте.
На какое-то мгновение Шарлотте показалось, будто она вот-вот потеряет сознание. Каждый раз, когда доктор Берсеи добавлял очередную порцию подробностей, она как будто все больше и больше проваливалась куда-то, словно из нее одну за другой вытягивали собственные кости.
– Боже, как же это бесчеловечно… – прошептала она.
Эти вселяющие ужас познания совершенно не вязались с мягким, интеллигентным обликом Джованни. Шарлотта глубоко вздохнула.
Скрестив на груди руки, Берсеи немного помолчал, собираясь с мыслями.
– Особенность распятия в том, что ни один из этапов казни не является смертельным для жертвы, – продолжил он. – Смерть наступает в результате обширной, тотальной травмы. Бичевание, сажание на кол, открытое воздействие стихии… Все эти факторы вносят свой губительный вклад. В зависимости от состояния здоровья жертвы смерть могла наступить спустя несколько дней.
Шарлотта не могла представить себе людей, подвергнутых столь жестокой каре. Так же непостижима была для нее и увлеченность Берсеи, с которой он делился своими знаниями в этой области. Ей претила сама мысль, что людям, наверное, свойственно проявлять любопытство к такого рода вещам.
– И мы уже установили, что этот человек обладал необычайным здоровьем…
– Да, – кивнул Берсеи. – Обнаруженные нами повреждения ребер наводят на предположение о том, что он должен был погибнуть вследствие одного только бичевания. Его кожу и мышечную структуру разодрали в клочья, обнажив внутренние органы. Просто невероятно, где этот человек черпал силы: ведь страдания его были ужасны. Из этого я сделал окончательный вывод.
В ожидании того, что последует дальше, у Шарлотты защемило сердце.
– Если приговоренный не отдавал богу душу достаточно быстро, – продолжил Берсеи, – его кончину ускоряли: несчастному ломали колени железной дубинкой.
Шарлотта сразу же вообразила эту картину, и ее колени задрожали.
– Как у нашего… – проговорила она. С трудом сохраняя выдержку, Шарлотта попробовала сделать вывод о последствиях финальной стадии наказания. – Без поддержки ног нагрузка от веса всего тела падала на грудную клетку. Поэтому грудные хрящи оказались порваны?
– Именно так. Со сдавленными легкими жертва отчаянно боролась за каждый вздох. А в это время та малая часть крови, что у нее оставалась, начинала скапливаться в ногах и нижней части туловища.
– А затем наступала смерть от удушья и остановки сердца, правильно?
– Правильно. Обезвоживание и травмы тоже способствуют ускорению процесса. – Он помедлил и скривил губы. – Жертву держали на кресте несколько дней, до тех пор, пока не наступала смерть. Боль она испытывала невыносимую.
– А потом?
– Труп сбрасывали на землю на съедение стервятникам, собакам и другим хищникам. То, что оставалось после них, сжигалось. Римляне в этом плане были весьма методичны. Последняя стадия усиливала впечатление от казни. Запрет должным образом хоронить преступников – это серьезный удар по всем вероисповеданиям тех времен. Сжигая тела, римляне фактически лишали жертв шанса на возможную загробную жизнь, реинкарнацию или же воскрешение.
– И впрямь высшая мера. – Шарлотта уставилась в пол.
– Да уж. Тело уничтожалось полностью.
– Люди, наверное, до смерти пугались, когда видели все это. Жуть-то какая: идешь по дороге, а вдоль нее столбы с телами распятых. Страшная кара.
– Римская демонстрация силы. Конечно же, это оставляло мощное впечатление… Зато держало в узде порабощенных налогоплательщиков.
В подсобке ненадолго воцарилась тишина.
– Кто этот человек, как вы думаете? – наконец спросила Шарлотта.
– Ну, еще пока рано говорить. – Берсеи пожал плечами и покачал головой. – Может, просто один из тысяч, распятых римлянами. Правда, единственное, что находили из останков распятых ранее, это пяточная кость, пробитая сбоку гвоздем. Сам факт, что перед нами отлично и полностью сохранившиеся останки распятого тела, делает находку реликвией невероятной ценности.
– Вот для чего Ватикан пустился во все тяжкие, чтобы заполучить нас сюда.
– Совершенно верно. Очень даже логично. Такие находки называют основополагающими.
– Но ведь мы только сегодня вскрыли оссуарий, а если он был запечатан, каким образом они узнали, что человек из него был распят? Откуда они знали, что им понадобится ваша экспертиза?
Берсеи задумался над ее словами.
– То, что позвали меня, неудивительно. Столько лет проработав в римских катакомбах, я нашел много скелетов, много останков и реликвий, имеющих отношение к погребениям. Ну а что касается вас… Думаю, мне незачем говорить вам, что анализ ДНК при исследовании человеческих останков – мощный инструмент. Но давайте отложим теории, пока не изучим оссуарий до конца. Ведь кости могут поведать нам лишь часть истории.
19
Ватиканский музей
Через крошечную кладовку в конце коридора, в который выходила дверь лаборатории, проходил пучок кабелей, передающих информацию на жесткий диск компьютера – изображение и звук «реального видео» из лаборатории и смежной с ней подсобки. Нацепив наушники и подключившись к аппаратуре наблюдения, Сальваторе Конти прилежно записывал каждый шаг ученых, как велел ему Государственный секретарь Ватикана кардинал Сантелли.
Два отдельных беспроводных канала также отслеживали все телефонные звонки, входящие и исходящие, из спальни Шарлотты Хеннеси (всего лишь простенькое подключение к главному телефонному серверу Ватикана) и дома Джованни Берсеи. Конти лично побывал в доме ученого накануне вечером. Пока антрополог увлеченно поедал пережаренные его супругой телячьи ножки, Конти встраивал передатчик в распределительную телефонную коробку, расположенную на наружной стене дома, – пригодились навыки электрика, полученные при выполнении предыдущего задания.
Разговор двух ученых показался ему не слишком интересным, в основном он разглядывал очаровательного американского генетика. Эта докторша его сильно зацепила. Обычно таким парням, как он, не нравились женщины подобного типа. Но попробовать никогда не поздно. Что касается упорства, то тут Сальваторе Конти не было равных. Настойчивость – залог успеха.
Уже в который раз внимательно изучая Хеннеси – ее лицо, губы, волосы, тело, – он решил для себя, что так или иначе, но обязательно распробует эту дамочку. А для этого надо всего лишь немного подождать – пока не завершится дело.
На отдельном компьютере он запустил Интернет и зашел на сайт банка Каймановых островов, где был открыт счет на одно из его вымышленных имен. Введя логин и пароль доступа, он немного подождал и с удовлетворением убедился в том, что Сантелли выполнил свои обязательства.
Сегодня утром он имел предельно откровенную беседу с кардиналом по поводу премиальных в связи с ускоренной доставкой реликвии и дополнительной надбавки за риск ему и его коллегам (за исключением Дуга Уилкинсона). Конти ясно дал понять, что будет «некомфортно» себя чувствовать, если, покидая Ватикан, не убедится в переводе платежей. Удивительно, но кардинал даже не стал спорить, с готовностью согласившись с тем, что такая результативная операция, конечно же, стоит дополнительных издержек.
Деньги перевели через один из банковских филиалов Ватикана за границей без контрольной записи и какого-либо следа для аудиторов – в этом Конти не сомневался. Банк даже не сделал попытки сообщить ему размер суммы, а информация об источнике перевода была сразу же удалена.
В юности Сальваторе Конти был преуспевающим кадетом Военной школы Нунциателла в Неаполе и, окончив ее, отправился исполнять обязательную восьмимесячную воинскую повинность. Прошло немного времени, и его уникальные способности – физические и умственные – привлекли внимание офицеров, чьи похвалы способствовали тому, что молодой солдат перешел на службу в контрразведку Италии. Там он приобрел основные знания и опыт, которые помогли ему стать свободным агентом. Политические убийства, захват заложников, внедрение в террористические ячейки – Конти брался за любую работу, которую ему подбрасывали, и с блеском выполнял ее. Его даже «отдавали взаймы» для участия в совместных операциях, проводимых в Европе и США.
Его решение оставить службу в SISDE,[22]22
Servizio per le Informazione e la Sicurezza Democratica (ит.) – Служба информации и демократических гарантий.
[Закрыть] принятое почти пять лет назад, оказалось верным. Успев за годы работы наладить многочисленные контакты, Конти не испытывал недостатка в работодателях, решивших отомстить заклятым врагам или заполучить новые активы. Расплачивались они всегда наличными и всегда вовремя.
Несмотря на это, он определил для себя небольшую группу клиентов, в перспективе наиболее прибыльных. Среди них числился Ватикан – крошечное государство, считающее себя практически неуязвимым за своими высокими стенами, с изощренной системой безопасности и наемной армией. Конти бесцеремонно явился на встречу с тамошним главным начальником, напомнив этим, что неуязвимых систем безопасности не существует. Нет, встречался он, конечно, не с Папой, это было бы неразумно. Конти выбрал кардинала Сантелли – человека, по его сведениям, являющегося мозговым центром Ватикана.
Он как сейчас помнил выражение физиономии этого старого козла, когда в то утро Сантелли, насвистывая, вошел в свой кабинет и увидел, что за его письменным столом сидит незнакомый человек и раскладывает пасьянс на его компьютере. Конти тогда нарочно оделся во все черное – стандартное облачение для ночных взломщиков.
– Вы кто такой?! – в ужасе взвыл кардинал.
– Ваш личный советник по безопасности! – рявкнул в ответ Конти, поднимаясь, обходя стол и протягивая Сантелли визитную карточку со своим псевдонимом и номером мобильного телефона. – Проходил тут мимо, и захотелось представиться лично, дабы помочь вам исправить кое-какие очевидные недостатки в системе безопасности вашей страны.
На самом деле проникнуть в Ватикан оказалось совсем не просто. В рюкзаке, небрежно брошенном у стола Сантелли, хранился целый арсенал: тросы с «кошками», снаряжение для спуска по канату, стеклорезы, очки ночного видения, блоки. Конти пришлось взобраться по северному крепостному валу, выстрелить линем с «кошкой» через крышу Ватиканского музея, преодолеть по воздуху расстояние до Апостольского дворца, взломать охранную сигнализацию (при помощи электромагнитного импульсного устройства, которое он прихватил с предыдущего места работы в SISDE), спуститься по веревке к окну кабинета Сантелли, прорезать стекло и открыть шпингалет. Очутившись внутри, он перекусил мортаделлой,[23]23
Свиная пикантная колбаса.
[Закрыть] ветчиной и моцареллой в панировке, запил все «Пелегрино чинотто»[24]24
Традиционный итальянский цитрусовый прохладительный напиток с травами.
[Закрыть] и стал дожидаться рассвета.
Сантелли понадобилась минута, а то и две, чтобы успокоиться и уяснить для себя, каким образом кто-то умудрился обойти хитроумные барьеры безопасности Ватикана. Все это время он не сводил глаз с интеркома на своем столе. Конти же, объяснив, что он в состоянии предложить несметное количество услуг «такому могущественному человеку», огласил их подробный перечень, выслушав который кардинал счел необходимым изобразить на лице оскорбленную мину. Однако Конти это не смутило. Еще работая в SISDE, он имел доступ к информации об этом человеке, причастном, например, к печально известному скандалу с банком «Амброзиано», и знал, что кардинал был далеко не новичком во всякого рода грязных делишках.
– Почему вы так уверены, что я не дам команду немедленно арестовать вас? – с нажимом спросил Сантелли.
– Потому, что я приведу в действие заряд пластида, заложенный под зданием, прежде, чем ваша охрана переступит порог этой комнаты.
– Блефуете! – Глаза кардинала расширились.
Конти вытянул руку с миниатюрным пультом.
– Папа сейчас у себя наверху, не так ли? Вы в самом деле хотите испытать судьбу?
– Ладно, мистер Конти. Вы меня убедили.
– Вот моя визитка. Доверьтесь мне… в один прекрасный день вам понадобится моя помощь. – Конти обошел стол и подхватил свой объемистый рюкзак. – Буду благодарен, если вы проводите меня к выходу, – добавил он, похлопав по рюкзаку. – Когда я благополучно выйду отсюда, то скажу вам, где спрятан пластид. Договорились?
Родители Конти считали, что основой его достатка были удачные вложения в бизнес недвижимости, но Мария, его тридцатипятилетняя старшая сестра, оказалась не настолько простодушна, и это способствовало прогрессирующей динамике семейных накоплений.
Специфика его работы не предполагала долговременных отношений. И вовсе не потому, что Сальваторе Конти был не создан для них. Однако в следующие несколько лет – никаких постоянных подружек… о жене и детях – забыть. Ведь любой неосторожный поступок с его стороны подрывал саму идею анонимности и создавал слишком много потенциальных осложнений. Пока что женщин, готовых удовлетворить сиюминутные желания Конти, было более чем достаточно. Для этого требовались только деньги. А судя по сумме платежа за его последнюю работу, в ближайшем будущем недостатка в желающих не намечается.
С улыбкой и прищуренными от удовольствия глазами Конти прочитал цифры баланса на своем счете: € 6 500 000.00. После вычетов предстоящих расходов и доли шестерых оставшихся членов команды ему достанется кругленькая сумма в четыре миллиона евро. За несколько дней работы. Неплохо!
И его даже не зацепило. Еще один бонус.
20
Шинон, Франция
3 марта 1314 года
В полутемной и тесной подземной темнице форта дю Кудре лицом к холодной каменной стене сидел обессиленный Жак де Моле и наблюдал, как три громадные крысы дерутся за корку хлеба, которую он им бросил.
Промозглый холод глодал его кости. В спертом воздухе невыносимо воняло экскрементами. Это была не просто тюрьма. Это был сущий ад.
Де Моле уже минуло семьдесят, и его покрытое шрамами тело, когда-то такое крепкое и сильное, стало совсем изможденным. В длинной, цвета слоновой кости, спутанной и засаленной бороде кишели вши.
Долгих двадцать лет он занимал самый видный пост в ордене, пост Великого магистра. И вот она, достойная награда – унижение. Шесть долгих лет он гниет в этой забытой Богом яме, пав жертвой политических интриг молодого амбициозного короля Франции Филиппа IV и вступившего с ним в тайный сговор Римского Папы Климента V.
Каждый прожитый здесь день Жак де Моле возвращался мыслями к тому разговору с Тибо Годеном в крепости Колосси. Прислушайся он тогда к совету этого труса…
Сквозь прутья железной решетки донеслись звуки из коридора: стон тяжелой двери, поворачивающейся на петлях, звон ключей в связке, приближающиеся шаги. Несколько секунд спустя за решеткой возник закутанный в плащ силуэт. Не поднимая головы, де Моле уже знал, кто это. Крепкий, тяжелый запах одеколона не оставлял сомнений, что к нему наконец пожаловал Папа Климент V собственной персоной. По бокам его стояли два дюжих стражника.
Голос с гнусавым французским выговором разрезал тишину:
– Что-то вы подурнели, Жак. Краше в гроб кладут.
Де Моле поднял взгляд на тучного первосвященника, прикрывавшего нос украшенным вышивкой носовым платочком. Золотые перстни с бриллиантами, включая и папское «кольцо рыбака»[25]25
Атрибут папской власти. На кольце изображен апостол Петр, забрасывающий рыбацкую сеть с лодки.
[Закрыть] с печатью, унизывали его мягкие, холеные пальцы. Под тяжелой черной накидкой с капюшоном виднелось ниспадающее одеяние священника, золотой нагрудный крест мерцал в отблесках пламени факела. Де Моле заговорил, превозмогая боль в растрескавшихся губах:
– А вы… все хорошеете.
– Ладно-ладно, магистр, не будем переходить на личности.
– Слишком поздно. Это всегда было только личным, – напомнил ему де Моле.
Климент опустил руку с платком и улыбнулся:
– О чем вы хотели говорить со мной? Решили наконец сознаться и исповедаться?
Ледяной взгляд де Моле вонзился в Папу, этого наглеца, который был моложе его на двадцать лет.
– Вы знаете, что я не отрекусь от своих братьев и своей чести в угоду вашим интригам.
Четыре года назад де Моле предъявили не менее ста двадцати семи обвинений против ордена, среди которых были и самые нелепые: поклонение дьяволу, сексуальные извращения и разнообразнейшие богохульства в отношении Иисуса Христа и христианства. А всего два года назад, 22 марта 1312 года, сам Климент издал папскую буллу, озаглавленную «Vox in Excelso», которая формально распускала орден тамплиеров.
– Вы уже захватили наши деньги и земли. – В голосе де Моле звенело презрение к этому человеку. – Вы замучили сотни моих людей, выколачивая ложные признания, сожгли заживо еще пятьдесят четыре рыцаря – все погибшие были благородными людьми, не щадившими свои жизни ради защиты престола Святой церкви.
Климент проигнорировал его упреки.
– Вы же знаете, что, если не прекратите упорствовать, вас убьют инквизиторы… И смерть ваша не обещает быть приятной. Имейте в виду, Жак, вы и ваши люди безнадежно устарели, как и дело, которому вы служите, с честью или без оной. Ваши вояки уже лет двадцать как потеряли контроль над Святой землей и пустили псу под хвост все наши достижения на протяжении двух веков.
Достижения? На мгновение де Моле неудержимо потянуло рвануться к решетке, просунуть руки сквозь прутья и сомкнуть пальцы вокруг шеи понтифика. Но слева и справа от него стояли бдительные охранники, сопровождавшие его на тайную встречу.
– Нам обоим хорошо известно, как велико было нежелание Рима поддержать наши усилия. Мы нуждались в людях, однако их нам не прислали. Противник имел десятикратное превосходство в численности. И тогда, и теперь все решали деньги.
– Дело прошлое… – Папа пренебрежительно махнул рукой. – Не для того же я проделал такой путь, чтоб ворошить старые распри. Кстати, по-вашему, зачем я здесь?
