Текст книги "Лед и вода, вода и лед"

Автор книги: Майгулль Аксельссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

Опять наступает молчание, оба стоят рядом неподвижно, глядя на остров.

– А вы не знаете…

Ула говорит другим голосом, увереннее, чем только что, и в то же время тише, но фразы не договаривает. Андерс, подождав, переспрашивает:

– Да?

Ула сперва не отвечает. Он стоит не шевелясь и смотрит на остров, а потом пожимает плечами.

– А! Забыл, что хотел сказать.

Ладно. Андерс не возражает. Бритой голове уже холодновато.

– Мне пора, – говорит он, сунув руки в карманы. – Увидимся еще.

Ула гасит окурок о поручень, по-прежнему уставившись на остров на горизонте.

– Ну да, конечно, – произносит он.

~~~

Сколько она еще просидит вот так?

Выпрямив спину и зажав обе ладони между ляжками. И неподвижно глядя перед собой. Притом что смотреть особо не на что, кроме собственной идеально прибранной каюты. Такой опрятной, что кажется необитаемой. Двери шкафа закрыты и заперты. Все поверхности чистые и пустые. Ноутбук засунут между спинкой стула и письменным столом и закреплен тугой резинкой. Даже случись ураган, ничто здесь не сдвинется с места, даже если «Один» поднимется на воздух, перевернется пару раз, шлепнется на воду и несколько раз подскочит, ничего не изменится. А кстати. Постельное белье взлетело бы. А сама бы она стукалась бы, как мячик для пинг-понга, о потолок и стены.

Но никакого урагана не будет, наоборот, полный штиль и серый туман за окном. Море лежит серое, как железо, среди белых льдин, темные тучи тяжко нависают над ним, туман и мгла застилают горизонт. Словно небо уже не может больше держаться наверху, словно оно решило опуститься вниз и лечь, как одеяло, на землю, словно оно хочет напомнить ей, что вся эта поездка – недоразумение, что это иллюзия – полагать, что можно хоть ненадолго сбежать из мира. Северный Ледовитый океан находится в мире. И «Один» принадлежит миру. У того, кто желает оставить мир, есть только один выход. Но об этом она обещала себе не думать.

– Обострение, – произносит она вслух и, прижав кулаки к глазам, трет так отчаянно, что алая тьма становится черной. А открыв глаза, понимает, что судно вроде бы остановилось. Кругом так тихо, только откуда-то снаружи доносится приглушенная музыка. Вечеринка, видимо, продолжается. Хорошо. Тогда она не будет тут сидеть и пялиться в пространство. Тогда она станет вести себя как обычный человек, который живет настоящим. Благоразумный. Совершенно нормальный. Она просто причешется и спустится вниз, чтобы общаться с остальными. Потому что спать сейчас еще рано, а работать уже поздно, да и мысли все время будут ускальзывать в прошлое.

– Хватит, – говорит она вслух самой себе.

И это именно то, что ей нужно было услышать, потому что в следующую секунду она уже в душе, она стоит под струями воды, она красит губы тем, что осталось от помады, не удостаивая мыслью того некто, кто это сделал, и расчесывает волосы щеткой. И все это почти в одно мгновение. Она улыбается отражению, брызгаясь духами. Вот так. Теперь она хорошенькая. А в кармане брюк лежит нечто, похожее на стилет, на случай, если она вдруг покажется чересчур хорошенькой. Риск, правда, невелик, но все же…

Сюсанна всегда носила с собой этот стилет, который на самом деле нечто иное. Начиная с пятнадцати лет, когда она нашла его в комнате у Бьёрна, в комнате, в которой тогда уже никто не жил больше полугода. Стилет лежал в его черной гастрольной сумке, пустой и пыльной, стоявшей на дне шкафа. У Сюсанны в тот день была температура и то странное состояние, когда кожа словно отстает на сантиметр от мышц и костей, отчего все казалось ненастоящим. Как во сне.

А потом это и в самом деле казалось сном, то, что она впервые за много месяцев открыла закрытую дверь комнаты Бьёрна и вошла, что она стояла в своей ночной рубашке посреди холодного утреннего света и смотрела по сторонам. И не сразу сообразила, что Инес пересоздала эту комнату, сделав из нее мемориал скорее гимназиста, чем рок-звезды. Учебники аккуратной стопкой лежали на столе, словно Бьёрн вот-вот войдет и сядет делать уроки, но на стенах не было ни одной фотографии «Тайфунз», а на полке ни одной их пластинки. Сюсанна медленно повернулась и обнаружила, что стоит перед шкафом. Мгновение она смотрела на него, прежде чем решила протянуть руку, повернуть ключ и открыть дверцу.

Казалось, в шкафу время застыло еще более плотно. Там висели немного поношенные рубашки Бьёрна, еще гимназического времени, его старый вельветовый пиджак и красивый черный свитер из ламы. На верхней полке лежала белая футболка, тщательно наглаженная и сложенная аккуратно, словно в магазине, рядом его трусы, такие же ослепительно-белые, тоже сложенные и наглаженные. А внизу стояла его гастрольная сумка, большой черный кожаный баул, с которым он почти год не расставался. Сумка скалила свои серебристые зубы, будто в глумливой усмешке, и Сюсанна, встав на коленки, запустила руку в черную пасть и стала там шарить в поисках чего-нибудь, чего угодно, что снова сделало бы Бьёрна реальным.

Стилет торчал из-под черной картонной подкладки на дне. Он был очень тонкий, и, впервые ощутив кончиками пальцев прохладную поверхность металла, Сюсанна решила, что это авторучка. Она не сразу смогла вытащить его, а когда наконец вынула, то не поняла поначалу, что это. Небольшой металлический предмет со щелью по всей длине и кнопочкой внизу. Не авторучка. Сюсанна нажала на кнопку большим пальцем, но ничего не произошло, кроме того, что она по неловкости выронила этот предмет на пол. Вообще-то ничего страшного. Дома она была одна, и никто не услышал бы, чем она занимается. Но она все-таки подняла этот предмет, спрятала в руке и устремилась назад в свою комнату и в постель. И только пролежав там неподвижно довольно долго в ожидании, что кто-то, кто угодно, откроет дверь и уставит на нее обвиняющий перст, посмела наконец разжать кулак и разглядеть поближе эту штуку.

Что это такое?

Маленький кусочек серебристого металла. Щель. Кнопка внизу. Сюсанна нажала ногтем, на этот раз сильно и решительно, и в тот же миг выскочило лезвие, тонкое и узкое лезвие, с полосатой поверхностью и очень острым концом. Это мог быть стилет, будь у лезвия режущий край. Но это была просто-напросто пилка для ногтей, длинная пилка в виде выкидного стилета. Не то чтобы Сюсанна когда-либо до этого видела такие стилеты. Она только слышала о них, и все ее знания сводились к смутным образам и странным ассоциациям. Мэкки-Нож, например. Итальянская мафия. И картинка, как один человек прижимает стилет к животу другого человека и нажимает на кнопку…

Но зачем Бьёрну пилка, похожая на стилет? И откуда он ее взял? Подарок от какой-нибудь фанатки? Или от Евы? Может, она взяла ее из парфюмерного магазина? Бьёрн бы сам ее, во всяком случае, никогда не купил. Насколько ей известно.

Сюсанна заправила лезвие пилки обратно и сжала стилет в ладони, ладонь сунула под подушку, а сама тем временем повернулась на бок и закрыла глаза. И вдруг он появился, вдруг он стоял перед ней в ее комнате. Вернее, он стоял на какой-то дороге, посыпанной гравием дороге, идущей через лес, но он видел ее, видел Сюсанну так же отчетливо, как она видела его, и улыбался, и поднял руку в приветственном жесте. Я тебя прощаю! Ты же моя сестренка, и я тебя прощаю…

Мгновение Сюсанна стоит неподвижно, глядя на свое отражение, потом, морщась, отворачивается. Что произошло – то произошло, и к тому же произошло очень давно. И в другом мире, которого больше нет, в мире, который большинство ныне живущих людей даже вспомнить не сможет. Они тогда были слишком маленькими. Или вообще еще не родились.

Вечеринка, ах да. Ей надо идти на вечеринку.

Танец продолжается, но остались только самые заинтересованные. Молодые моряки и такие же молодые ученые парами скользят по кругу, полузакрыв глаза, тесно прижимаясь и поглаживая друг друга. Двое бывалых полярников – у стойки бара. Сюсанне приходится прищуриться, чтобы разобрать, кто это. Лейф Эриксон. Штурман. И хмурый Стюре. Метеоролог. На кожаном диване сидит Ларс, один из орнитологов. С ним она могла бы поговорить, но он спит.

Нет. Тут не с кем общаться. Ей во всяком случае.

Она не переступает порог бара, а постояв в коридоре, поворачивается и уходит. Она пойдет в библиотеку – так звучно называются шесть набитых книгами книжных шкафов, которые стоят в кают-компании, и поищет что-нибудь почитать. Проходя мимо курилки, она слышит голоса, и в какой-то миг появляется искушение заглянуть туда, но, во-первых, она не курит уже восемь лет, а во-вторых…

– Привет!

Мужчина, стоящий перед ней, широко улыбается. Она отвечает улыбкой, тем временем обшаривая все складки и тайники мозга в поисках зацепки. Кто это? Исследователь или член команды? Гость? Ответа она не находит.

– Привет.

– Сюсанна? Правильно?

Она молча кивает. У мужчины белые волосы и голубые глаза, блестящие голубые глаза, которые слишком часто моргают. Он, видимо, выпил.

– Пошли в курилку.

Она делает извиняющееся движение, легкий кивок, трансформирующийся в попытку всего тела как-то проскользнуть мимо.

– Мм. Я не курю…

Он не двигается с места, но тем не менее все-таки неуловимым образом двигается. Загораживает ей путь. Он высокий и плотный. Ей придется прижаться к стенке, чтобы пройти мимо.

– Плевать. Пошли все равно.

Он обнимает ее за плечи, мягко подталкивая к дверям. Она тут же хватается за стилет в кармане брюк, не забывая вежливо улыбаться этому незнакомцу, и выскальзывает из его хватки. Давно уже чужие руки на плечах не означают для нее ни сладострастия, ни соблазна. Но мужчина за спиной не уступает, едва она вывернулась, как его правая рука снова ложится ей на плечо. И слегка сжимает – а левой он взмахивает, когда оба переступают порог:

– Это Сюсанна.

Компания в курилке собралась небольшая. В двух креслах дремлют парни из машинного. В третьем – буфетчица София на коленях своего вечного спутника Мартина. На одном диване – пара молодых докторантов из Америки. На другом – Винсент, судовой ремонтник, пожилой, уже явно пенсионного возраста.

– Здравствуйте, Сюсанна, – произносит он.

Сюсанна с улыбкой кивает, окидывая помещение взглядом. Раньше она тут не бывала – табачная вонь из двери заставляла ее проходить мимо, не задерживаясь, но теперь окно приоткрыто, и вонь превратилась в аромат. Действительно приятный. И само помещение выглядит приятно. По-домашнему. Не считая, разумеется, переполненных пепельниц.

– Move, [13]13
  Подвиньтесь (англ.).


[Закрыть]– говорит мужчина рядом с ней докторантам-американцам, и те поспешно отодвигаются. Сюсанна с извиняющейся улыбкой опускается рядом с ними, мужчина втискивается рядом, так что американцами приходится еще потесниться.

– Не знаете, почему мы остановились? – спрашивает Сюсанна.

– Из-за ледового лоцмана, – объясняет мужчина рядом с ней. – Должен завтра прибыть на борт.

– С Резолюта, – уточняет Мартин.

Сюсанна молча кивает. Мужчина рядом с ней щелчком выбивает сигарету из пачки и протягивает ей, жестом из рекламы времен шестидесятых – и Сюсанна видит, как ее рука тянется за этой сигаретой и берет ее. В теле щекотно от удовольствия, сотни тысяч, нет, миллионы нейронов сладко потягиваются и озираются спросонок – никотин? Что, правда никотин? – пока она вставляет сигарету в рот и позволяет этому безымянному рядом с ней поднести ей зажигалку.

Оо!

Наслаждение веером расходится по телу. Сюсанна закрывает глаза. Надо же, как ей на самом деле хотелось курить! Восемь долгих лет она ходила с этой жаждой и даже не подозревала о ней.

– Решительный, – произносит мужчина рядом с ней.

– Что?

София, это должна быть София, это она, хоть Сюсанна ее и не видит. Надо затянуться еще раз с закрытыми глазами. А потом она возьмет в баре бокал вина.

– Резолют. Это значит «Решительный».

Мартин. Сюсанна открывает глаза и смотрит на него. Он красив. Оливковая кожа. Карие глаза. София перехватывает ее взгляд:

– Что с вами?

– Ничего. Просто я восемь лет не курила.

Она закрывает глаза и затягивается в третий раз. Ощущение меняется: наслаждение глубже, но от вкуса табака во рту ощущается легкая тошнота и тут же перемещается в желудок. Ладно, ничего страшного.

– Правда?

Мужчина рядом с ней кладет руку на диванную спинку у нее за спиной. Пусть. Почему бы и нет?

– Правда.

– Господи, если бы я знал, то…

Она открывает глаза и чуть улыбается ему:

– Не беспокойтесь. Я эту выкурю – и все.

– Точно?

– Точно. Ну, может, еще одну.

Он посмеивается и покачивает головой. Сюсанна улыбается шире. Где-то в глубине души крошечная женщина, сидящая на корточках, уже поднимается в знак протеста. Курение убивает!Сюсанна дает ей пинка, так что та летит вверх тормашками. Ну убивает, и что с того? Мы ведь идем навстречу смерти, как и шли, и если от единственной сигареты чувствуешь такую легкость и такое счастье, забываешь самое себя и собственную жизнь, то насколько счастливее можно стать, выкурив двадцать?

– Кому-нибудь чего-нибудь принести?

Это Винсент, он приподнялся и тянется за своей пустой пивной кружкой.

– Да, – говорит Сюсанна. – Бокал белого вина.

Когда он ушел, наступило молчание, и это хорошо.

Телу нужно время, чтобы насладиться, оно теперь совершенно расслаблено, кожа мягкая, как разношенная перчатка, мышцы тяжелые и теплые, наполненные кровью. Она откидывается назад, теперь ее затылок покоится на руке незнакомого мужчины. Мелькает мысль – кто-то заходит в мою каюту. Может, это он? – но Сюсанна присматривается к ней без страха. А если и так? Что она может сделать?

– Прошу. – Винсент ставит перед ней бокал. Она выпрямляется.

– Вы ведь на мой счет записали, надеюсь?

– Конечно. Не беспокойтесь.

Она молча кивает и поднимает бокал, обводя курилку взглядом, пока пьет. Оба парня из машинного совсем заснули, они сидят, склонив головы набок и симметрично уронив руку вниз вдоль свободного края кресла. Американцы молча курят. Мартин и София пытаются выбраться из своего кресла, она разглядывает их, досасывая остаток сигареты, потом поднимает руку в молчаливом приветствии.

– О, – говорит она, протягивая руку, чтобы загасить окурок, – а я и не подозревала…

Мужчина рядом с ней курил медленнее, но он повторяет ее движение и гасит свою наполовину выкуренную сигарету. Теперь он серьезен.

– Не подозревали о чем?

– Что мне так хотелось курить.

– Знал бы я, то никогда бы…

Она чуть отодвигается, добавляя к расстоянию между ними еще дециметр.

– Меня и раньше сигаретами угощали. Но тогда я отказывалась. А теперь взяла.

Становится тихо, они сидят не шевелясь рядом на диване. Его левая рука по-прежнему лежит позади Сюсанны, но Сюсанна больше не облокачивается на нее, она чуть повернулась в сторону и разглядывает его. Профиль грубый, нос широкий и курносый, подбородок округлый и решительный. Поначалу он не замечает ее взгляда, просто молча сидит, уставившись в пространство. Но стоило ей чуть шевельнуться, как он поворачивается и устремляет глаза на нее и рассматривает так долго, что она под конец отворачивается.

– Пошли на палубу? – предлагает он.

Снаружи – ночь. Серый сумрак летней полярной ночи. Они медленно обходят судно, застегнув молнии курток почти до подбородка и засунув руки глубоко в карманы. Здесь очень тихо, если не считать обрывков мелодии, время от времени долетающих из бара.

Теперь она знает, как его зовут. Йон Нурдстрём. Когда она заходила за курткой в каюту, то заглянула в «портретную галерею», которую в свое время аккуратно убрала в папку со сведениями о судне, выданную всем участникам экспедиции, и вот он пожалуйста. Йон Нурдстрём. Профессор Гётеборгского университета. На два года моложе ее.

Они шагают в такт, хоть и в полуметре друг от друга. Их резиновые подошвы глухо шлепают о палубу. Куртки шелестят, когда рукава задевают о полы.

– Мне кажется, что я вас почти что знаю, – вдруг произносит Йон.

Сюсанна поворачивается к нему и разглядывает его профиль. Ему бы постричься, густые белые волосы топорщатся над воротником.

– Правда?

Он кидает взгляд в ее сторону и улыбается:

– Я люблю детективы.

Ага. Она кивает.

– Тогда понятно.

– Особенно ваши.

Она улыбается любезнейшей из своих улыбок. Профессиональной улыбкой.

– Спасибо. Как приятно слышать!

Снова молчание. Что бы такое сказать? Она прокашливается:

– А вы сами что?

Он не отвечает, какое-то время они идут рядом молча.

– Написали бы лучше что-нибудь другое, – вдруг говорит Йон.

Сюсанна резко останавливается, делает вдох и снова принимается идти.

– Вы полагаете?

И слышит, как это звучит. Обиженно.

– Не обязательно детектив…

– Вы же только что сказали, что любите детективы.

– Не только.

Он остановился и роется в карманах, ищет сигареты, а сам глядит вдаль, поверх льда и воды. Сюсанна следит за его движениями, чувствуя, как все ноет внутри, просит никотина. Завтра она с этим завяжет. Да. Обязательно. А сейчас она закурит, сейчас пальцы проворно схватили сигарету из протянутой им пачки.

– Да, – произносит он, после того как дал ей закурить. – Другое бы что-нибудь.

Ноющее раздражение – ну сколько можно? – она проглатывает после первой затяжки. Теперь она больше не чувствует табачного вкуса. Занятно.

– Посмотрим, – отвечает она дипломатично и делает шаг вперед. Осторожный, разумеется, но все же шаг. Он несколько секунд стоит неподвижно и вглядывается в окружающее их серое пространство, прежде чем последовать за ней.

– Как вас сюда занесло?

Она пожимает плечами, ей вдруг совершенно расхотелось что-либо рассказывать ему, особенно про Элси, женщину, ушедшую в море.

– Подала заявку на участие в творческой программе, и меня взяли. Вот и все.

Она торопливо взглядывает на него. Он кивает.

– Значит, действие нового детектива происходит на борту «Одина»?

Ее затрясло от раздражения. Чертов трепач!Замолчит он или нет?

Они уже у трапа, ведущего на бак, Сюсанна торопливо протискивается впереди него, старательно повернувшись к Йону спиной. Она сейчас покурит и уйдет к себе в каюту. А завтра и послезавтра и все дни потом она станет делать все, чтобы избегать с ним встречи. Сама покупать себе сигареты. Никогда не садиться за один столик. Только кивать и улыбаться издали.

Он медленно поднимается по трапу следом за ней, но вдруг останавливается. Какой-то миг она не понимает почему. Тишина. На мгновение мир вокруг погружается в тишину, не слышно ни мотора, ни музыки, ни ветра, ни воды, пока слабый рокот бас-гитары не просачивается из бара, заставляя Йона снова пошевелиться.

– Слышите? – спрашивает он.

Она кивает, но не отвечает. Он, словно бы не заметив этого, делает два шага вверх по трапу и вот уже стоит возле нее на баке.

– Редко теперь услышишь, – говорит он, улыбаясь.

– Да уж, – отвечает Сюсанна.

На передней палубе пусто, но в лаборатории горит свет. Кто-то там двигается. Наверное, какой-нибудь докторант, слишком застенчивый или чересчур старательный, чтобы сейчас веселиться в баре со всеми остальными. Выйдя на самый нос, они останавливаются чуть поодаль друг от друга, каждый – встав на свою смотровую ступень.

– Последний свободный вечер, – помолчав, говорит Йон.

Сюсанна кивает, не глядя на него, она переводит взгляд на темную тень у горизонта. Остров, совершенно очевидно. С белыми кубиками у самого берега. Должно быть, это дома. Может, большие дома. Как сараи в том лесу. Или маленькие. Как домики дачного поселка посреди Ландскроны. Определить невозможно. Расстояние слишком велико и сравнить не с чем. Ни единого дерева. Ни даже куста.

Йон все говорит и говорит:

– С завтрашнего утра начинаем проверять прибор – в круглосуточном режиме.

Возражение выскакивает само:

– Но ведь так невозможно!

Он поворачивается к ней, улыбается:

– Ничего, у меня еще два докторанта. Будем посменно работать.

Она торопливо взглянула на него:

– А что за прибор?

– Отображатель рельефа. Если можно так выразиться. Будем картировать рельеф дна в проливе Пила или Мелвилла. В зависимости от того, куда пойдем. Пока это только отладка оборудования. Главное – это карты хребта Ломоносова.

Словно забывшись, она стремительно поворачивается к нему:

– А мне можно посмотреть?

– Конечно.

Он кивает и подвигается ближе, а потом выпускает из пальцев окурок, и тот летит в море. Сперва плывет, а потом исчезает подо льдиной. Сюсанна снова еле сдерживает раздражение. Она делает шаг в сторону, чтобы снова увеличить расстояние между ними, и смотрит на окурок, который держит в руке. Еще одна затяжка. Или две. А потом она отпустит его в море; в это серо-стальное море с белыми льдинами, и окурок будет падать сквозь сотни, а может, тысячи метров водной толщи, пока не достигнет дна, о котором она ничего не знает. Может, оно галечное. Или песчаное. А может, там совершенно иной мир, полный существ, которых ни один человек не видел. Прозрачных. Светящихся. Студенистых. Существ с огромной пастью, единственная функция которых – поглощать пищу, покуда они сами не станут пищей для других. Маленькие красные червеобразные штуковины, которые даже за миллионы лет не решили, что они такое – растения или животные. Темно-синие медузы, плывущие сквозь мрак, мигая, как маленькие маяки.

– Смотрите, – вдруг говорит Йон. – Видите?

– Что?

– Фонарик. Кто-то ходит с фонариком. Там, на берегу.

Она смотрит в сторону острова. Фонарь виден отчетливо, он заметно покачивается, вероятно, в руке человека. Но самого человека, который его несет, не видно. Только огонек скользит по направлению к берегу. Этот остров лишен какой бы то ни было жизни. Кроме человеческой. Маленькой колонии инуитов, деревни посреди пустыни. Деревни под названием Решимость. Резолют.

Сюсанна и Йон молча стоят и смотрят, как огонек движется, следят за его перемещением сквозь серый сумрак вниз, к темному берегу, видят, как он скользит туда-сюда вдоль кромки воды, а потом, покачиваясь, снова поднимается на пригорок. И вдруг исчезает.

Сюсанна поворачивается и смотрит на Йона. Он встречает ее взгляд и не отводит глаз. Мелькает мысль, кажется, они оба подумали ее в один и тот же миг. Что я тут делаю, рядом с этим чужим мне человеком?

Оба непроизвольно делают шаг назад. Сюсанна прячет ладони в рукава куртки. Йон дергает за молнию уже застегнутой куртки, словно чтобы убедиться, что горло прикрыто. Сюсанна торопливо улыбается.

– Ладно, – говорит она и чуть притопывает на месте. – Пора, пожалуй, спать укладываться. Спасибо за компанию.

Взгляд Йона блуждает.

– И вам спасибо! – произносит он наконец. – Спокойной ночи.