Текст книги "Лед и вода, вода и лед"

Автор книги: Майгулль Аксельссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)

~~~

– Привет, Роббан, – произносит она. – Что же ты свет не зажжешь?

В точности как она задумала. В точности как спланировала.

Она придерживает дверь бедром, не давая закрыть. Не входит внутрь, а просто стоит на пороге своей каюты, не собираясь дать ему ни малейшего шанса ни закрыться внутри, ни убежать. Внутренне тихо ликует. Он тут! Попался! Потом она протягивает руку и включает свет. Добавляет желтый свет лампы к серому свету ночи, которым Роббан рассчитывал ограничиться. Так-то лучше. Полный свет. Даешь полный свет на Роббана.

– Ты ведь должен видеть, что ты делаешь, – говорит Сюсанна и улыбается. – Что ты делаешь?

Лицо его стало серым. Серо-бледным. Плечи поникли. Прядь волос выбилась из хвостика и свисает на щеку. Рот разинут. Роббан явно удивлен. Довольно пьян и сильно удивлен.

– Закрой рот, – говорит Сюсанна. – Муху проглотишь. А тебе ведь этого не хочется? Ты ведь не хочешь проглотить муху?

Он закрывает рот и пытается выпрямиться, пытается к тому же взять ернический тон.

– Тут мух нету, – ухмыляется он. – Мы вообще-то сейчас в Северо-Западном проходе.

– Ну да? – говорит Сюсанна, чуть наклоняясь в приоткрытую дверь. – У меня тут, между прочим, имеется свой мушиный питомник. Под койкой.

Он реагирует, как все мужчины, когда женщины над ними издеваются. Внутренне не допуская такой возможности. На тысячную долю секунды он устремляет взгляд под ее койку, а в следующую секунду понимает, что зря. Он поднимает глаза.

– Got you! [40]40
  Зд.: Попался! (англ.)


[Закрыть]– говорит Сюсанна и опять улыбается. – А что это такое у тебя в руке, а? Подарочек для меня?

Он смотрит на то, что держит в руке, нечто, напоминающее белый набивной мяч с черными полосками сверху. Проходит секунда, прежде чем Сюсанна понимает – они обозначают волосы. Длинные черные волосы. Глаза – две черные точки. Рот тоже черный, но больше. Рядом небрежно нарисована нота. Поющий рот. Роберт совершенно явственно изобразил у этой головы поющий рот. Гнев охватывает Сюсанну, но она не собирается ему поддаваться. И даже не позволит Роббану догадаться об этом гневе.

– Так ты сделал куклу? – только и спрашивает она. – Интересно, кого это она изображает?

Роббан покачнулся, и на секунду Сюсанна испугалась, что он грохнется, заблюет ей пол и все дело испортит. Но он удерживается на ногах и, подняв здоровую руку, смотрит на белую голову. Ухмыляется:

– А ты как думаешь?

– Наверное, кого-то с хорошим голосом, – говорит Сюсанна. – Я правильно понимаю?

Роббан роняет голову, она катится по полу. Ударяется о стену и остается лежать. Сюсанна смотрит на него. Ждет. Наконец склоняет голову набок.

– Стало быть, это не автопортрет.

Он не отвечает, смотрит на голову, потом взглядывает на Сюсанну. Сузив глаза. Это угроза. Будь он трезв, Сюсанна испугалась бы. Но он не трезв, он здорово пьян. Она свалит его одним пальцем. Может, прямо сейчас она это и сделает. Музыка в соседней каюте смолкает в тот самый момент, когда эта мысль мелькает у нее в голове, и вдруг становится совершенно тихо. Только сердце «Одина» бьётся где-то очень далеко. Буме. Буме. Буме.

– Закрой дверь, – говорит Роббан. – Ззз-закрой дверь и зайди сюда.

Сюсанна еще раз улыбается. Еще чего. Кладет руку на дверной косяк.

– Ты был так же пьян, когда заходил сюда в прошлый раз? В тот раз, когда выложил задушенную женщину у меня на постели?

Он моргает. Пытается выпрямиться.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Ну да? Не надо, Роббан, даже не пытайся! Это ведь была такая удачная шутка!

Он, моргнув, лезет здоровой рукой в карман джинсов. Пытается найти выход.

– Прошу прощения, – говорит он. – Я не понимаю, о чем вы говорите. И что вы делаете у меня в каюте?

Сюсанна рассмеялась:

– Хитро. Какой талантливый ход. У тебя в каюте! Хороший поворот. Нападение – лучшая защита.

Он озирается. Демонстративно покачивается.

– Это моя каюта! Я же, блин, у себя!

Сюсанна цокает языком:

– Хватит-хватит! Не переигрывай! А то все впечатление насмарку.

Он тут же перестает качаться. Кашлянув, поворачивается к ней. Смотрит на нее. А она на него, с легкой улыбкой.

– Что ты хочешь от меня? – спрашивает он наконец.

Сюсанна отвечает не сразу – надо сперва подумать.

На мгновение закрывает глаза, в следующую секунду понимает, что зря это делает, открывает их снова и смотрит на него.

– Я хочу тебя убить, – произносит она. И удивляется своему голосу – он спокойный, совершенно уверенный и твердый. Она не плачет, ни одна гласная не дрожит. Сюсанна разговаривает с Роббаном самым обычным тоном. – Мне хотелось бы вышвырнуть тебя с этого судна, на лед. Хотелось, чтобы тебя оно раздробило, как разломанную льдину. Чтобы ты замерз насмерть, чтобы тебя растерзал белый медведь, чтобы сожрал тебя. Вот что я хочу.

Он шагнул к ней ближе. Чуть принюхался, словно собака. Видимо, решил, что равновесие между ними чуть сместилось, что внезапная серьезность Сюсанны – знак слабости. Сюсанна опускает руку в карман и сжимает стилет. Теперь ее голос звучит ниже и глуше:

– Ты, видимо, считаешь, что с тобой поступили несправедливо. Что Бьёрн украл у тебя славу и успех. Но ведь он ничего не крал. И ты это знаешь. В глубине души ты знаешь это сам.

Роббан делает еще шаг вперед. Его глаза опять сузились. Сюсанна вынимает стилет из кармана, кладет на ладонь.

– Вот смотри, – говорит она. – Это стилет Бьёрна. Он по-прежнему работает. Еще шаг – и я выпущу лезвие.

Миг или два Роббан смотрит на стилет. Потом делает шаг вперед. Крохотный шажок. Сюсанна жмет на кнопку, лезвие выскакивает, и она выставляет стилет перед собой, указывая лезвием на Роббана. Тот поспешно делает шаг назад. Сюсанна улыбается. Интересуется светским тоном:

– Чем они теперь занимаются? Парни из «Тайфунз»?

Роббан пожимает плечами:

– Откуда я знаю…

Сюсанна усмехается:

– Да ну? Все ты знаешь. Мальчик из Тэбю наверняка в курсе дел других мальчиков из Тэбю. Выкладывай.

Роббан опускает голову. Смотрит в пол.

– Если только ножик уберешь. Чертова старуха.

Сюсанна снова издает смешок. Довольно громкий.

– Чертова старуха? Для тебя? Да ты же старше меня на четыре года!

– На три. И это совсем другое дело.

Сюсанна чуть не роняет стилет. Совсем другое дело – только потому, что он мужчина? Надо же, какая глупость! Какой смысл вообще разговаривать с таким придурком? Но тут она, моргнув, вспоминает, зачем она здесь. Крепче сжимает стилет. Делает шаг вперед, направляя лезвие на Роббана.

– Выкладывай! Что с остальными?

Его глаза забегали, он чуть пятится. Физически боится. И поэтому отвечает:

– Томми теперь на фирме звукозаписи. Занимается бухгалтерией. Пео – при какой-то танцевальной группе. Насчет Буссе и Никласа ничего не знаю. Правда.

Внезапно послышались голоса. Сюсанна делает шаг назад и снова становится на пороге каюты. Голоса приближаются. В коридоре появились Аманда и Бернхард, оба поднимают руки, приветствуя Сюсанну, а потом отворачиваются к двери Аманды.

– Good night! [41]41
  Спокойной ночи! (англ.)


[Закрыть]– кричит Аманда.

– Good night, – отвечает Сюсанна.

И стоит молча, пока они заходят в каюту. Смотрит на Роббана. Он съежился. Опустил голову. Вид у него жалкий.

– Бедняга ты, – говорит Сюсанна. – Несчастное создание…

Он поднимает голову, бросает на нее злобный взгляд:

– Я не бедняга!

Сюсанна опять улыбается:

– Как же! Именно это ты и есть. Бедняга.

Наступает молчание. Оба стоят не шевелясь и смотрят друг на друга, разделенные стилетом. Наконец Сюсанна вздыхает.

– Я много думала о том, что хотела бы тебе сказать, – говорит она. – О том, что говорят человеку, который писает на стенку в каюте. Например. Или о том, через что пришлось пройти моим родителям и маме Бьёрна. Что мне самой пришлось тогда пережить. Но я не собиралась говорить тебе, что ты виноват в его смерти – потому что я в самом деле так не считаю, просто хотела напомнить, что у тебя нет никаких оснований ему завидовать. Бьёрн умер сорок лет назад. Ты жив. У тебя еще есть твоя маленькая светлая дырочка посреди великой тьмы, но ты на это наплевал…

Она умолкает. Морщится.

– Тьфу. Неохота с тобой разговаривать. Мне нечего тебе сказать.

И она, вздохнув, умолкает, чуть опустив руку со стилетом, и в следующую секунду видит, как Роббан выпрямляется. Она снова поднимает руку и нацеливает на него лезвие.

– У тебя есть две альтернативы, – говорит она. – Возможно, даже три, если считать ту, что ты бросишься на меня, чтобы заставить меня замолчать. Но эта альтернатива несерьезная, мы оба это понимаем. Я знаю, что у тебя рука раненая, и я схвачусь именно за нее и укушу именно туда. Кроме того, я успею позвать на помощь. Как только ты попытаешься что-то сделать, я крикну. Остаются две альтернативы. Мы приглашаем сюда капитана. Я зову Улу и Магнуса из соседней каюты плюс какого-нибудь еще матроса или механика из другой каюты. А еще Бернхарда и Аманду, из каюты в конце коридора. Я рассказываю им всем, что обнаружила тебя в своей каюте и что ты занимался тут странными делами. Вот эта голова, сам понимаешь. Нехорошо получится. Значит, так. Кто-нибудь оповестит капитана, остальные тебя задерживают. До окончания экспедиции тебя куда-нибудь запрут, а по возвращении мы увидимся в суде.

Роббан кривит верхнюю губу, пытается изобразить непокорство. Очевидно, снова видит себя в лучах рампы. Сюсанна чуть вздыхает.

– Это я буду давать интервью, а не ты, – говорит она. – А в нем я не стану тактично умалчивать о том, что ты пописал тут на стенку, или о твоих поползновениях насчет Аманды. Имей в виду. А это может повлиять на твое положение в университете.

– А третья альтернатива? – спрашивает Роббан, вдруг совершенно трезвым голосом.

Сюсанна опять вздыхает:

– Третья альтернатива – ты отдаешь мне ключ. Я не знаю, как ты его раздобыл, и меня это, честно говоря, не особо интересует. Но если ты отдашь мне ключ и исчезнешь с моих глаз, то я забуду, что видела тебя или слышала твое имя. Это будет фактически твое освобождение. Ты станешь ничем. Перестанешь существовать. Как тебе такой вариант?

Роббан стоит не шевелясь и глядя прямо перед собой, а потом принимает решение. Сунув руку в карман, он достает ключ и кидает Сюсанне. Это очень выверенный бросок, ключ не попадает в нее, а падает к ногам. Сюсанна смотрит на ключ, потом на Роббана.

– Подними, – говорит она. Ледяным голосом, она сама слышит.

Роббан смотрит ей в глаза, чуть улыбаясь. Проходит пять шагов, отделяющих его от нее, падает на колено, поднимает ключ и протягивает ей. Кривляется. Паясничает. Работает на публику. Еще больше волос выбилось из его хвоста, целый их клок свесился теперь на правый глаз. Он раздражает Сюсанну. Просто до безумия. Нагнувшись, она хватает его за эту прядь, наматывает ее на руку и дергает. Роберт вскрикивает, коротко и очень пронзительно. Поднимает руки, чтобы защититься, а потом опускает, по-прежнему стоя перед ней на одном колене.

– Заткнись, – говорит Сюсанна. Слушает себя и поражается. Она что, в самом деле велела ему заткнуться? Да, точно. И упивается этим, упивается тем, что смогла привести его к покорности. Она стоит тихо, вслушивается в звуки коридора. Все как обычно. Сердце «Одина» мерно бьется. Бумс. Бумс. Бумс.

– Теперь вот что, – говорит она и открывает шкаф, не выпуская его волосы. Слезы текут по его щекам, но он не всхлипывает. Это просто боль в корнях волос вызывает у него слезы. Видимо, там очень чувствительная кожа. Отлично. В какой-то момент Сюсанна сама словно ощущает причиняемую ему боль, но не собирается отпускать вихор. Наоборот. Она еще сильнее тянет за него, пока роется в шкафу рукой со стилетом. Наконец находит то, что искала. Вытаскивает пластиковый пакет и трясет им перед носом Роберта, держа в той же руке, что стилет.

– Смотри, – говорит она. – Вот тебе пакет. Теперь ты поползешь с ним по полу. Я буду идти рядом и держать тебя за волосы – не беспокойся, я никуда не денусь. А когда мы подойдем к голове Бьёрна, к этой прекрасно сделанной тобой кукольной голове Бьёрна, то ты засунешь ее в этот пакет. А потом завяжешь как следует и отдашь мне. Потому что мне нужна твоя ДНК. Естественно. А на этой голове полно твоей ДНК, правда же? Так что если со мной что-то случится, вся история выплывет наружу. Можешь не сомневаться!

Он скулит, но ползет. Шмыгает носом, добравшись до головы. Но делает, как ему было сказано, а Сюсанна идет рядом и крепко держит его за длинные седые волосы. Потом ведет его к двери. Забирает пакет. Заставляет переползти через порог. И только когда Роббан уже в коридоре, она отпускает его волосы и, отскочив обратно в каюту, закрывает дверь. Запирается.

А потом, прислонившись изнутри к двери, разражается плачем.

Кто она? В кого она превратилась?

~~~

Спать она, естественно, не решается. Сидит съежившись на койке много часов подряд, обхватив колени и сжимая в правой руке стилет Бьёрна, и тревожно прислушивается к звукам из коридора. Там тихо. Кажется, будто она – единственное живое существо на всем «Одине». Прижавшись лбом к коленям, она пытается вспомнить, убедиться, что каждая секунда из только что произошедшего сохранилась в ее памяти, – но безуспешно. Там теснятся другие картинки. Инес глядит на нее с презрением, говоря, что Сюсанна похожа на раскрашенный труп. Биргер спотыкается на лестнице дома на Сванегатан и роняет на пол синие ученические тетрадки. Бьёрн стоит на сцене и поет, но вдруг исчезает, вдруг она сама сидит с раскрытым ртом под юбкой у какой-то девчонки. Ева бросает на нее презрительный взгляд. И Элси стоит на Центральной площади Несшё и говорит те слова. Самые главные.

Сюсанна поднимает голову. Она ведь научилась стоять за себя. Это не всегда упрощает существование, однако теперь она знает, что никогда не сдастся. Будет защищаться, пока не умрет. Потому что, не защищаясь, она не сможет жить. Тогда ее жизнь не будет жизнью.

Она раскрывает ладонь и смотрит на стилет Бьёрна. Улыбается. Потом смотрит по сторонам, видит, что светит солнце, что оно шлет ослепительный золотой луч в ее иллюминатор. Все еще ночь, но фотоны уже тут.

Сюсанна встает и натягивает куртку. И сейчас выйдет на палубу – радоваться, что живет.

~~~

Лейф Эриксон потягивается, моргает, пытается одолеть сонливость.

Самое паршивое время ночной вахты, после трех ночи. Веки начинают тяжелеть, наваливается сон, и тогда, случается, видишь сны наяву. Ничего хорошего. Наверное, надо кофе выпить.

Он включает автопилот и встает, идет к кофеварке, но видит уже издали, что в кувшине пусто. Придется варить еще. Он протягивает руку, едва дойдя до мини-кухни, открывает кран, набирает воды в кувшин. Снова моргает, достает банку с кофе и тщательно отмеряет семь ложек. Этой ночью ему нужен крепкий кофе. По-настоящему крепкий.

Что-то белое проносится за иллюминатором, лишь спустя несколько секунд он понимает, что это – серебристая крачка, одинокая птица, летающая вокруг мостика. Он подходит к иллюминатору и следит за ней, видит, как она скользит вниз, к палубе, едва не задевает крышу лаборатории, а потом взмывает вверх, как поднимается все выше на своих белых крыльях и летит дальше надо льдом.

Красота. Как сказал бы он, будь он бабой.

Теперь видно, что погода ясная. Светит солнце. Небо круглится над миром, как голубая чаша, у горизонта чуть более светлое, а выше – насыщенного, холодного, ярко-синего цвета. Ни облачка не видно. На льду множество бирюзовых луж, кажется, их чуть больше, чем обычно, кажется, они чуть глубже. Да, увы. Факт. Здесь, на севере, тоже становится теплее. Тут не поспоришь. Может, Лейф Эриксон вообще последний штурман, идущий на ледоколе Северо-Западным проходом. От этой мысли подступают слезы, и он чувствует, что сатанеет. Торопливо вытирает глаза. Что за хрень! Просто он устал, слишком устал. Надо еще кофейку врезать.

Обхватив кружку обеими руками, он медленно идет по мостику, чувствует, как кофеин расходится по сосудам, как распрямляется спина, как глаза перестают закрываться, как мозг снова начинает слушаться. Уже не видит снов. И не придумывает всякой хрени. На самом деле он толковый и грамотный штурман, прямо скажем, не худший в своем деле, честный и добросовестный мужик, который стоит и смотрит на лед. Не поддается соблазну глянуть на все это сверху, вообразить, что сидит верхом на спутнике и летит через космос, глядя на Землю, маленькую голубую планету в белой шапке…

Да что за черт! Он делает еще глоток из кружки, большой глоток, и подходит к иллюминатору, прижимается лбом к прохладному стеклу. Всматривается в даль, стараясь разглядеть лед во всех подробностях до самого горизонта. Вполне может быть, что впереди – открытая вода. Да. Очень уж там темнеет в небе вдали. Он оставляет кружку и отворачивается, поспешно идет вдоль пульта управления за биноклем, но вдруг замирает. Движение. Точно, какое-то движение там внизу, на палубе.

Да, вот она. Появляется перед лабораторией.

Та же баба, что в тот раз. Та, бледная. С курчавыми волосами. Хотя сейчас она одета как следует, а не разгуливает в ночной рубашке, как тогда. Синяя куртка, синие брюки, нормальные сапоги. Но без варежек и шапки, ветер разлохматил волосы, так что ей приходится убирать их с лица.

Что она опять тут делает? Опять мусорить пришла, что ли? Спать-то она вообще хоть когда-нибудь ложится?

Она поднимается на смотровую ступеньку, вдруг перегибается через фальшборт и смотрит на лед, потом задирает лицо к небу. Долго стоит совершенно неподвижно и смотрит вверх, потом вдруг отпускает фальшборт и взмахивает руками. Словно собирается взлететь. Или обнять весь мир.

Лейф Эриксон смотрит на нее. Он не думает, не чувствует, просто стоит совершенно неподвижно и смотрит на нее. Потом очень медленно вытягивает руки в стороны. Вдруг ему тоже хочется взлететь. И тоже хочется обнять весь мир, этот единственный, ни с чем не сравнимый мир, в котором он живет. Он улыбается сам себе. Неуверенной, чуть робкой улыбкой. Да. Он живет. Ему выпало прожить почти целую жизнь именно в этом мире.

Потом он спохватывается, кто он и где, берет бинокль, поднимает и вглядывается, серьезно и молчаливо, в открытую воду у горизонта.