Текст книги "Лед и вода, вода и лед"

Автор книги: Майгулль Аксельссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

Лидия забывала прятать свою тревогу только во время этих поездок в Уруп, зато уж забывала полностью. Едва поезд отъезжал от Гётеборга, она принималась переживать насчет пересадки в Лунде, руки у нее начинали трястись, а голос звенеть. У них только семь минут, представляете, вдруг не успеем добежать до другого перрона? А? А такое вполне может случиться, в Лунде вокзал гораздо больше, чем вы думаете, там множество платформ, и девочки пусть обещают слушаться беспрекословно, бежать, когда Лидия им скажет бежать, но очень, очень осторожно, чтобы не упасть на рельсы. Страшнее, чем упасть на рельсы, ничего не может быть, вы ведь знаете? Поэтому обещайте слушаться маму, торопиться, но все время слушаться маму…

Может быть, именно эта тревога впервые надорвала связь, соединявшую Инес и Элси, тревога, не имевшая названия, однако существовавшая постоянно и нараставшая день ото дня, от недели к неделе, от месяца к месяцу, и ставшая наконец такой тяжелой, что каждая из сестер была уже не в силах видеть бремя, которое несет другая, потому что иначе пришлось бы признать, что и сама сгибаешься под той же самой тяжестью.

Ясно это сделалось, когда они остались вдвоем в Урупском парке, после того как Лидия, сделав им несколько рассеянных замечаний, отвернулась и пошла к корпусу. Едва она поставила ногу на первую ступеньку, как Инес и Элси, как по команде, отпустили руки друг друга и, повернувшись в разные стороны, начали бесцельно бродить по газонам и гравийным дорожкам.

– В приемной смерти, – пробормотала Элси, поддернув рукав пальто. Уже наступил октябрь, и несколько недель тому назад Лидия достала с чердака их прошлогодние пальто и объяснила, что они сгодятся и на следующую зиму.

– Что? – спросила Инес и выпрямилась. Оглядела сестру критическим взглядом. Полы пальто у Элси были неровные. Девочки сами отпускали подпушку, потому что им ведь уже тринадцать, совсем большие, но Элси или не померила как следует, или криво приметала. Поленилась. Как обычно.

– Что ты сказала? – снова спросила Инес.

– Не твое дело…

– Ты сказала «В приемной смерти».

– Это книга такая.

– А вот и нет.

– А вот и да. Про нее есть в учебнике шведского.

Инес не ответила, а провела ботинком по гравию, и под серой поверхностью обнажилась полоска коричневой и влажной земли. Элси сунула руки в карманы и нахмурилась:

– Боже, какая ты еще маленькая.

Инес по-прежнему не отвечала и продолжала возить ногой по гравию. Будет рана, думала она, рана в самой земле.

– Приемная смерти, – снова проговорила Элси, теперь уже совершенно отчетливо. – Это говорится про санаторий. [10]10
  Речь идет о романе шведского писателя Свена Стольпе (1905–1996) «В приемной смерти», действие которого происходит в туберкулезном санатории.


[Закрыть]

Инес не отрывала глаз от коричневой полоски.

– Папа почти выздоровел.

Элси фыркнула:

– Неужели? А почему он тогда тут?

– Потому что он родился тут, в Сконе. Вот и хочет быть там, где родился.

Элси снова фыркнула, отвернулась и что-то пробормотала, тоже принявшись разгребать ногой гравий. Инес замерла. Она не расслышала, что именно сказала Элси, но уже и так это знала. Он хочет умереть там, где родился?

– Что-что?

– Не твое дело.

– Я маме скажу…

– Ты же ничего не слышала.

– Я достаточно слышала. И все расскажу маме.

Элси вздохнула:

– Давай-давай! Кто бы сомневался. На это у тебя смелости хватит!

– Соплячка.

– Сама такая.

И обе, всхлипнув, повернулись спиной друг к другу.

Одиночество явилось новым опытом. Дома в Гётеборге оно имело и свои преимущества. Иногда бывало здорово, что вокруг тихо, что можно поднять голову от уроков и прислушаться к тому новому, что вдруг заполнило всю квартиру. Тишина имела множество оттенков, она могла быть мягкой, как застиранная байковая ткань, могла тихонько гудеть или петь или отдаваться эхом ударов твоего собственного сердца. Инес вдруг стала слышать то, что думает, можно было, например, закрыть глаза и проследить собственную мысль до самого конца. Это было очень приятно. А еще приятнее стало, когда Инес вдруг осознала тот факт, что никто, даже Элси, не может знать ее мыслей. Они – только ее. Поэтому стало можно позволять себе некоторые вольности, например, можно было сидеть тихо-тихо и делать вид, что слушаешь радио, и в то же время лупить сестру, расцарапывать ей физиономию и обзывать обезьяной.

С другой стороны, у Элси тоже были свои тайны. Почему она шепталась с мамой в ванной? И почему на другой день не взяла в школу мешок с физрой? Инес предпочитала не задавать вопросов, но закравшееся легкое подозрение по дороге в школу стало расти. Неужели Элси будет сегодня сидеть в спортзале у стенки, вместе с теми девчонками, которые раз в месяц подходят к училке и что-то шепчут? Может ли такое быть? Как это могло произойти с Элси, если до сих пор не произошло с ней самой?

Однако произошло именно это. Точно. Элси важно шествовала на несколько шагов впереди Инес, прямая как палка, не удостаивая сестру взглядом. Когда они подошли к школе, Элси еще и подбежала к Асте, противной девчонке с широкими бедрами и колыхающейся грудью, и зашепталась и с ней тоже. Аста улыбнулась своей фальшивой улыбочкой и, склонив голову набок, взяла Элси под руку. Инес пнула камешек на дороге и отвернулась. Смешно! Две четырнадцатилетние дуры корчат из себя взрослых баб…

Прошло целых восемь месяцев, прежде чем и у нее появился повод шептаться с училкой по физре, а к тому времени все успело перемениться. У Элси уже имелась грудь, настоящая грудь и шелковый бюстгальтер лососевого цвета, а Инес по-прежнему каждое утро натягивала на себя белую хлопчатую майку. Кроме того, они переехали. Они жили теперь не в просторной квартире на Васагатан в Гётеборге, а в тесной квартирке в Ландскроне. По дороге домой с пасхальных каникул в Урупе, где Инес и Элси несколько часов стояли и мерзли в парке, Лидия закрыла дверь в купе и серьезным голосом сообщила, что так больше не пойдет. На банковском счету не осталось больше ни кроны, небольшое наследство, которое она получила от родителей, кончилось, а ее зарплаты внештатного преподавателя не хватает на большую квартиру в Гётеборге, с домработницей и всем прочим. Увы. Будем по одежке протягивать ножки. Анну-Лизу она уже рассчитала и уже получила ставку адъюнкта в гимназии Ландскроны, там ведь оклад на несколько сот крон в год больше, чем здесь. Переезжаем, как только начнутся летние каникулы. Осталось только найти подходящее жилье, но с этим трудностей не будет. Эрнст уже переговорил с однокашниками из Лундского университета, они живут в тех краях и, конечно…

Переезжаем? Инес и Элси уставились на нее, не говоря ни слова, прежде чем повернуться друг к дружке и увидеть собственный ужас в глазах сестры. В этот миг узы между ними снова были такими же крепкими, как раньше.

– Мама говорит серьезно? – спросила Инес.

Лидия сняла перчатки и теребила брошку на лацкане жакета.

– Разумеется, вполне серьезно.

– Мы же никогда не были в Ландскроне, – сказала Элси.

– Я знаю, – сказала Лидия. – Я сама там тоже никогда не была.

– А мы думали, мама не любит Сконе, – сказала Инес.

– Мама говорила, что в Гётеборге гораздо лучше, – сказала Элси.

Глаза Лидии блеснули, она достала носовой платок, поднесла к носу и откашлялась.

– Очень может быть. Но в Гётеборге у меня нет работы. Вот папа поправится, и мы, может быть, переедем обратно. Он уже делает эскиз нашего нового дома.

Лидия села, положив ногу на ногу и обхватив ладонями колено. Улыбнулась. Элси попыталась ответить такой же улыбкой, но безуспешно. Инес смогла повторить мамино движение, но не сумела так же высоко держать голову.

– Ладно, – сказала она, чуть задирая подбородок. – Мама ведь говорит, что жизнь такова, как ты к ней относишься.

Лидия улыбнулась еще шире.

– Вот именно, – сказала она. – Правильно. Все зависит только от отношения.

Однако к жизни в Ландскроне отношение у них было неважное. У всех троих. Уже в первые недели там Лидия все чаще забывала, что нужно казаться веселой, а Инес и Элси начали ссориться в открытую.

Их новая комната была как минимум вдвое меньше их детской в Гётеборге, сюда едва втиснулись две кровати и тумбочка – такая крошечная, что на ней помещалась только старая латунная лампа с пергаментным абажуром. Кровати стояли у противоположных стен, но, лежа на одной постели, можно было рукой дотянуться до другой. Притом что ни Инес, ни Элси и не думали протягивать руку, наоборот, расстояние между ними делалось все больше – теперь, когда приходилось жить вплотную друг к дружке.

– Разобрала бы свои вещи, – буркнула Инес, сняв кучу одежды со своей кровати и швырнув ее на пол.

Элси выпятила верхнюю губу.

– Ты ведешь себя как маленькая!

Наклонившись над кучей на полу, она вытащила оттуда лифчик и сложила так, что одна чашка вошла в другую.

Инес фыркнула:

– Я вообще-то старше тебя!

– Конечно. На целых две минуты. Только что-то не заметно!

– Ты противная!

– А ты завидуешь!

– Пф! Чему это?

– Сама знаешь, – сказала Элси и вышла в переднюю с лифчиком в руке, чтобы сунуть его в комод.

Остальная квартира была тоже очень маленькая. Ничего никуда не влезало. Слишком громоздкая мебель съедала и без того небольшое полезное пространство, а свет из огромных окон безжалостно обнажал все ее дефекты. В большой спальне двуспальная кровать стояла впритык к поцарапанному письменному столу Лидии, покрывало вдруг выцвело, оборки на нем оборвались во многих местах. В гостиной обеденный стол почти упирался в потертый плюшевый диван, а в передней приходилось втягивать живот, протискиваясь между книжным шкафом и комодом восемнадцатого века, который достался Эрнсту в наследство. Никакой ванной не было. Желаешь мыться – бери полотенце под мышку и отправляйся в подвал в маленький закут, один на всех квартиросъемщиков. Их в принципе было немного, в доме жили всего три семьи. Плюс две медсестры в мансарде, каждая в своей комнатушке с мини-кухней. В первый же вечер Лидия заставила девочек совершить вместе с ней краткий ознакомительный тур – они звонили в квартиру за квартирой, протягивали руки и вежливо приседали, а сама Лидия стояла сзади, склонив голову набок и излучая благожелательность. Благожелательности у нее резко поубавилось, когда по возвращении в квартиру она услышала, как девочки хихикают над выговором соседей. Не сметь так себя вести! Прекратить раз и навсегда!

Телефон им провели только три недели спустя, и едва его поставили, как Лидия позвонила Эрнсту в Уруп. Потом он попросил дать ему поговорить с девочками, они стояли голова к голове и слушали его краткую хвалебную речь, посвященную Ландскроне. Им конечно же там будет хорошо! Ландскрона ведь так похожа на Гётеборг, она вообще Гётеборг в миниатюре, есть и судоверфь, и это яркое атлантическое освещение, и море тоже рядом.

Инес и Элси такого сходства не видели. Взять хотя бы мужчин. Мужчины в Гётеборге – это дамские парикмахеры и портные, профессора и изобретатели, художники и артисты… На любой вкус. А в Ландскроне, кажется, нет такого мужчины, который бы не работал на верфи. Утром по гудку улицы заполнялись докерами на велосипедах – сотни или тысячи мужчин в синем, с картонными коробками для бутербродов на багажнике въезжали на территорию верфи и исчезали там, оставляя город на женщин, а с вечерним гудком устремлялись обратно, словно гигантский косяк рыбы. В Гётеборге такого не бывает, верфи там, конечно, есть, и даже гораздо больше, чем судоверфь в Ландскроне, но они не поглощают все мужское население. А тут казалось, что весь город – заложник судоверфи. Кроме того, в Гётеборге нет дачных участков прямо в городской черте. А в Ландскроне есть, с домиками-скворечниками, клумбочками и огородами, всего в нескольких сотнях метров от площади, считающейся центром города. Очень странно. А море? Разве сравнишь Эресунн с настоящим морем, таким, как, скажем, Северное море у Гётеборга? Нет, конечно. Тут ведь Дания рядом. К тому же оно тут слишком мелкое, с песчаным берегом, и пахнет гниющими водорослями. А вот в Гётеборге…

Все вокруг стало иным, а девочки были все еще слишком маленькими, чтобы понять – так оно и останется навсегда и всегда будет таким, что бы ни случилось. Они продолжали мечтать о том, что вчера еще было обыденностью, как другие мечтают о выигрыше в лотерею или любви с первого взгляда. В любой день все вдруг может стать как было. Папа поправится, и они тут же переедут обратно в Гётеборг, в их большую квартиру. Представляешь, как станут смеяться одноклассники, когда им изобразишь, как эти местные тут прямо захлебываются в своих гласных!

– Все, – однажды сказала Лидия. – Хватит с меня. Не желаю больше слышать вашего нытья. Пошли вон обе!

Инес осеклась на полуслове, Элси сидела, разинув рот. Лидия, которая никогда в жизни не… Но Лидия уже встала из-за письменного стола, за которым просиживала дни напролет, готовясь к началу учебного года, и теперь стояла перед ними, уперев руки в боки, как какая-нибудь баба-поломойка, и орала:

– Я кому сказала? Вон! Убирайтесь!

Так появилась привычка – удирать, как только Лидия усаживалась за письменный стол, и спустя неделю они поняли – это освобождение. Каждый день, управившись с утренними домашними делами, Инес и Элси торопливо бормотали «пока!» и уходили. Они шли рядом, пока их было видно из окна спальни. А потом коротко кивали друг другу и расставались. Они ни о чем не разговаривали, им было не о чем говорить. Все и так ясно. Им нужно отдохнуть друг от друга.

Инес обычно брела в сторону парка Свандаммен с книгой и шерстяным пледом под мышкой; она нашла место под старой ивой, где можно спрятаться от мира. Словно закрыться в птичьей клетке, волшебной клетке, которая позволяет ей видеть людей, проходящих по другую сторону поникших веток, но делает ее саму невидимой для них. Иногда она забывала про книгу и погружалась в мечты. А что, если кто-нибудь – парень, который скоро пойдет в первый или второй класс гимназии – как-нибудь заглянет за ивовую завесу и обнаружит ее…

Впрочем, этот парень так и не пришел. Он отправился другой дорогой и вместо нее нашел ее сестру.

~~~

Инес моргнула. Разговор, похоже, закончился. Бьёрн стоял улыбаясь в дверях.

– А мы с мамой в Лондоне увидимся!

Инес тщательно выкрутила тряпку, чего вообще-то не требовалось, и повесила на кран. Щеки были как каменные, когда она улыбнулась в ответ:

– Правда? Вот здорово!

– Позвоню Карлу-Эрику, пусть закажет ей номер в нашем отеле.

– Как хорошо! Вы ведь давно не виделись.

– Да. Она понятия не имела, что…

– Нет, естественно. А что, она обрадовалась?

– Само собой. Правда, насчет школы немножко волнуется.

– Ну да. Правда, сама-то до выпускных так и не доучилась.

– Ага. А я сказал, что теперь есть гимназии для взрослых.

– Она что, не знала?

Неправильная реплика. Бьёрн уловил в ней критику.

– А откуда она могла это знать?

Инес снова попыталась улыбнуться:

– Я просто хотела сказать…

– Ладно, – сказал Бьёрн и отвернулся. – Я выйду на минутку. Пойду подышу.

Инес продолжала стоять, опираясь на стол возле мойки, внезапно оцепенев, не в силах пошевельнуться. Сумела только чуть повысить голос:

– А тебе разве можно? Разве ты уже можешь выйти из дому?

– Да, конечно, – ответил Бьёрн из холла. – Они все разошлись уже. Нет ни одной.

И он открыл наружную дверь и вышел.

~~~

Ингалиль, как условились, ждала на повороте на Мидхемсвэген, но повернулась спиной и пошла, едва увидела Сюсанну.

– Опаздываем, – крикнула она через плечо. – Уже двадцать пять минут.

Сюсанна перешла на бег. Сумка-ягдташ лупила по бедру.

– Знаю. Но собралось столько девиц…

Ингалиль остановилась и обернулась:

– Что за девицы?

Наконец Сюсанна с ней сравнялась. Остановилась и перевела дух, прежде чем приноровиться к темпу Ингалиль. Это было совсем не просто – ведь Ингалиль гораздо выше ростом и шаги у нее длиннее.

– Да просто девицы. Толпились у нашего дома.

Ингалиль наморщила лоб:

– А кто?

Сюсанна пожала плечами:

– Одна из киоска на вокзале. И эта с классического, у которой мужской зонт. Еще какие-то. Не знаю, как их звать.

– А что они делали около вашего дома?

Сюсанна уже запыхалась.

– Ждали Бьёрна.

– А зачем?

Зачем? Тоже вопрос, кстати.

– Понятия не имею.

Наступило короткое молчание. Слышался только звук их шагов по асфальту.

– Интересно, она сегодня будет читать по учебнику? – спросила наконец Ингалиль.

Сюсанна опять пожала плечами:

– Да какая разница?

– Но если ведешь курсы, то надо, наверное, следовать учебнику?

– Хотя всем гораздо интереснее краситься.

– Мало ли что.

Сюсанна скорчила рожу за спиной у Ингалиль. Они уже пришли, Ингалиль спускалась по лестнице в подвальное помещение, которое «Фрёкен Фреш» арендовала у Ассоциации рабочего образования. Курсы были популярные, настолько, что пришлось сделать две группы, а остальным желающим записываться в очередь на следующий семестр. Фру Саломонсон могла вести курсы только два вечера в неделю, больше у нее не было времени. Надо ведь заниматься и собственным парфюмерным магазином. Да и педагогического опыта ей не хватало, сразу было видно. В первый же вечер она быстро пролистала учебник и, захлопнув, отложила в сторону, пожав плечами. И так все знают, что надо чистить зубы и мыть под мышками. Зато – сказала она и наклонилась всем своим затянутым в «грацию» корпусом и пыхтя поставила на стол большой саквояж с косметикой – далеко не все знают, как надо правильно краситься. Но этому они научатся. Лица четырнадцатилетних учениц за столом просияли. Наконец-то!

После этого все занятия пошли по заведенному образцу. Фру Саломонсон, полная, начесанная, налаченная и тщательно подмазанная, вплывала в помещение, тяжело нагруженная товарами и бесплатными пробниками из своего магазина. Девушки устанавливали зеркальца на столе перед собой и ждали. Фру Саломонсон сидела не шевелясь, дожидаясь полной тишины, после чего поднимала тщательно наманикюренный указательный палец и произносила вступительное слово:

– Правильная очистка кожи, юные дамы, это основа любых косметических процедур. Воды и мыла для этого недостаточно, имейте в виду. Мало ли что пишут в книгах.

Она бросала презрительный взгляд на единственный экземпляр учебника, который Ингалиль упорно выкладывала рядом со своим зеркалом. Все остальные учебник с собой носить перестали. Сюсанна полистала его несколько раз и вздохнула – как можно интересные вещи превратить в такое занудство? Она соглашалась с фру Саломонсон. Неужели кого-то нужно учить есть яблоки и менять нижнее белье? Это все вроде бы и так умеют. А Сюсанна хотела научиться быть красивой, настолько, чтобы при виде ее у парней в школе захватывало дух, такой красивой, чтобы никогда в себе не сомневаться, такой, чтобы проходить по школьным коридорам с гордо поднятой головой, не опуская глаз…

– Вот поэтому, юные дамы, необходимо подобрать хороший очищающий крем. Такой, как Soil Adsorbing.Он вообще самый лучший.

Она пустила флакончик вокруг стола, и девушки, одна за другой, наливали немного белой жидкости из него на кончики пальцев и принимались осторожно намазывать на лицо. Фру Саломонсон поднялась и стала расхаживать вокруг стола, заложив руки за спину, как настоящая учительница. Она говорила медленно и четко:

– Говорят, что якобы у некоторых девушек от Soil Adsorbingпоявляются прыщи. Но это, замечу, не вина молочка. Наоборот – это свидетельство его эффективности, крем как бы вытяаа-а-гивает грязь из кожи, и тогда, конечно, могут выскочить прыщи. Так что не следует прекращать им пользоваться, наоборот, надо потерпеть. Через несколько недель прыщи пройдут.

Однако у Ингалиль они не прошли. Наоборот. Таких ужасных прыщей у нее никогда не было. Фру Саломонсон взяла ее за подбородок уже на третьем занятии.

– Ты правда пользуешься Soil Adsorbing?

Ингалиль прикрыла веками блеснувшие глаза и что-то пробормотала в ответ. Ну да. Сюсанна тут же кивнула, подтверждая. Ингалиль действительно купила маленький флакон крема в магазине фру Саломонсон и честно им пользовалась. Но теперь флакон почти закончился, а прыщей стало еще больше. Дело в том, что у Ингалиль никогда не хватит денег на следующий флакон. У нее и карманных-то денег не было – мама в разводе и не имеет постоянной работы. Подрабатывает уборщицей по вечерам, но такой зарплаты не хватит на очищающее молочко и помаду. Только когда вдруг появлялся папа, причем достаточно поддатый, Ингалиль могла перепасть какая-то денежка, но говорить об этом вслух не следовало. Как и о том, что сейчас он в «сушилке», так что рассчитывать особо не на что.

– Видимо, у тебя кожа очень нечистая. – Фру Саломонсон сокрушенно покачала головой. – Попробуй еще протирать лицо лосьоном. Для жирной кожи…

Сюсанне лосьон не требовался. Прыщей у нее не было, но, с другой стороны, все ее внешние достоинства этим и исчерпывались. В остальном похвастаться нечем, думала она, щурясь на свое отражение. Слишком круглые щеки, слишком много веснушек, а глазки маленькие. Не говоря уже о дурацком носе, упрямо торчащем кверху. Ингалиль говорит, что Сюсанна похожа на пупса.

Но думать об этом сейчас было некогда, потому что в кабинет как раз вплыла вперевалку фру Саломонсон. С собой у нее был сюрприз, очень стройный и белокурый сюрприз, и фру даже чуть пыхтела от восторга, представляя:

– Это моя дочь Ева. Ей восемнадцать лет, давайте она сегодня побудет с нами, а то она все боится, вдруг я не понимаю, что теперь модно…

Еву все узнали, все ведь побывали в магазине у фру Саломонсон на Стура-Норрегатан и видели ее дочь за прилавком – в очень элегантном розовом нейлоновом халатике от «Тони-Ли», с приподнятым белым воротничком и рукавами, небрежно завернутыми на четверть длины. С неизменно безупречным макияжем и маникюром, тщательно вымытыми и причесанными волосами, всегда благоухающая и сдержанная, – видимо, именно поэтому ее побаивались. Иногда, особенно когда несколько девочек лет тринадцати – четырнадцати заходили в магазин всей компанией, она могла метнуть на них такой взгляд, что те пугались. Но не теперь. Теперь она стояла за спиной у матери, сверкая доброжелательной белозубой улыбкой.

– Подводка для глаз, – произнесла она чуть глуховатым голосом и обвела взглядом стол, будто что-то ища, – подводка для глаз – это изобретение, с которым пожилые дамы не очень умеют обращаться.

Фру Саломонсон фыркнула в притворном возмущении:

– Пожилые дамы! Вот спасибо так спасибо!

Ева просунула руку ей под локоть и дружески его пожала.

– Я пошутила!

Фру Саломонсон взглянула на дочь и положила свою ладонь на ее.

– Я знаю, Ева. Знаю!

– Хорошо бы все представились, – сказала Ева и снова обвела взглядом стол. – Чтобы я знала, кто из вас кто.

Она выбрала Сюсанну. Не Бритт-Мари. Не Анн. Не Лиллемур или Ингалиль или кого-нибудь еще. А Сюсанну.

– Так-так, – сказала Ева, открыв свой саквояж и порывшись в нем. – Видите, что у меня тут? Да, это лента для волос, я ее сделала из старого нейлонового чулка. Отрезаем полоску шириной в пять сантиметров от верхнего края – и получаем приспособление, не дающее волосам падать на лицо во время нанесения макияжа.

Она надела обрезок чулка на голову Сюсанне, обнажив ее белый лоб.

– Ты ведь хорошенькая, – произнесла она, серьезно глядя на ее отражение. – Кожа великолепная. Вот только цвет, может, чуточку цвета…

И она выдавила капельку тонального крема.

Сюсанна задержалась у зеркала в раздевалке и разглядывала собственное лицо, пока натягивала парку. Ну как – похоже на девочку, брат которой – ну двоюродный брат, не важно – держит первое место в «Десятке хитов»? Да. Вполне. Она едва себя узнала в зеркале, но то, что она там увидела, ей нравилось. Ева провела толстую черную полоску по краю века и завершила ее каллиграфической стрелкой. Она же подобрала ей черную тушь для ресниц и розовую перламутровую помаду. И поэтому Сюсанна выглядела наконец как настоящая девочка-подросток – то ли длинноволосая Твигги, то ли совсем молодая и белокурая Джейн Эшер. И все это заслуга Евы. Это Ева превратила ее из невзрачного пупса-переростка в по-настоящему хорошенькую девушку. Да. На самом деле. Правда хорошенькую.

Но Ингалиль, естественно, накуксилась. Ингалиль теперь все время куксилась.

Сюсанна натянула сапоги и вздохнула. Вид у Ингалиль был кислый, еще когда Сюсанна только пришла на курсы, и не стал менее кислым, когда Ева начала красить Сюсанну. Теперь Ингалиль стояла, натянув шапку на лоб, и застегивала пальто.

– Ну что, долго еще будешь смотреться? – спросила она.

Сюсанна поправила капюшон парки. Остальные девчонки уже поднимались вверх по лестнице, а Ева с матерью только вышли из кабинета для занятий. Обе улыбались Сюсанне.

– Ничего странного, что ей хочется теперь посмотреться в зеркало, – сказала фру Саломонсон, – теперь, когда она стала такая красивая…

– На, возьми. – Ева протянула ей бумажный пакетик. Сюсанна едва не сделала книксен – удержалась в последний момент.

– Спасибо.

– Это просто бесплатные пробники. Вот тут подводка, которой я тебя красила. Чтобы ты могла дома потренироваться…

– Спасибо огромное!

Ева рассмеялась, как будто Сюсанна сказала что-то смешное.

– Не за что. Ты где живешь?

Сюсанна снова едва не присела в книксене. Надо взять себя в руки, Ева всего на несколько лет ее старше.

– На Сванегатан.

– Надо же, какое совпадение! Мне сейчас тоже на Сванегатан. К подружке. Можно составить тебе компанию?

Теперь сдержаться не удалось. Сюсанна чуть присела, но совсем чуточку, просто чтобы этот порыв вышел наконец из тела наружу. Ева, казалось, ничего не заметила, но Ингалиль, стоявшая возле лестницы, фыркнула.

– Ладно, я пошла, – громко произнесла она. – Ты слышишь, Сюсанна? Я пошла домой.

Сюсанна махнула ей рукой:

– Пока! До завтра.