Текст книги "Лед и вода, вода и лед"

Автор книги: Майгулль Аксельссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

~~~

Инес отступила назад и окинула взглядом стену перед собой. Белая, определенно белая, однако цветы просвечивают. Извивающиеся белые гирлянды на белом фоне… Красиво.

– Ну? Как дела?

Голос заставил ее вздрогнуть, и за десятую долю секунды до того, как она поняла, что это Биргер, ее тело пронзил страх. Паника хлынула наружу, во все стороны, так что волоски на руках встали дыбом.

– Боже! Как ты напугал!

Биргер продолжал стоять на пороге и не смотрел ей в глаза. Он был в галстуке, но узел ослаблен, а верхняя пуговица расстегнута. Субботняя униформа.

– Извини. Я не хотел. Просто зашел узнать, как дела.

Инес выпрямилась и скользнула взглядом по белой стене:

– Дела идут. Все замечательно.

Биргер проследил за ее взглядом:

– Цветы все равно видно.

– Да. Ну и что.

Наступило молчание, потом Инес наклонилась и обмакнула валик в ванночку с краской. И скорее услышала, чем увидела, как Биргер сделал шаг в комнату.

– Давай помогу!

Краска капала с валика на газеты на полу, и Инес шагнула вперед и отжала его об стену у двери.

– У меня только один валик.

Прозвучало как отказ. Хорошо. Она и собиралась отказать ему. Это ее собственный кабинет.

– Я понял.

Интонация была удрученная, и ее вдруг обожгло стыдом и состраданием, а потом валик снова заскользил по стене. Он, конечно, обдумывает сейчас, как бы ей помешать. Остановить ее. Заставить снова спуститься в кухню. Так что никакого основания для жалости к нему нет. Но все-таки она попыталась загладить впечатление:

– Видишь, насколько стало светлее?

Он сунул руки в карманы и кивнул, но не ответил. Она глянула на его ступни:

– Осторожно, в краску не вступи.

Он сделал шаг назад и опять оказался на пороге. Отлично. Вот пусть там и стоит. Она снова макнула валик в ванночку, с упоением вдыхая особенный запах краски, который вообще-то приятным не назовешь, но теперь он странным образом был приятен, и опять выпрямилась у стены. Новая белая полоса. Свет. Воздух. Освобождение. Приходилось сдерживаться, чтобы не рассмеяться вслух. Как замечательно красить! Самое замечательное занятие в ее жизни за много лет.

– А что это на тебе? – спросил Биргер.

Судя по тону, он прекрасно знает, что это за одежда. Старая косынка, тщательно завязанная на затылке. Одна из старых рубашек Биргера, с закатанными рукавами. Синие вельветовые брюки Бьёрна, из которых он уже вырос. А на ногах сабо. Все успело пропахнуть краской и покрыться белыми пятнами. Но, удивительное дело, она тем не менее чувствовала, что красива. Она посмотрела на себя в зеркало в передней, когда переоделась в этот малярный наряд, и ощутила себя на десять лет моложе. Живи она в Копенгагене или Мальмё, она смогла бы выйти так на улицу. Внешность вполне современная. Или внутренность, как съязвила бы Сюсанна. Но обо всем этом он знать не должен.

– Старье всякое.

– Рубашка-то вроде моя?

Она окинула рубашку небрежным взглядом, наклоняясь над ванночкой с краской и отжимая валик.

– Была твоя. Но ты ведь ее не носишь, потому что воротник весь вытерся.

Она почти слышала, как потрескивает и пощелкивает у него в голове, как там прокручиваются всякие невероятные обоснования того, что из всех сложенных в подвале старых рубашек она не должна была брать именно эту, но он так ничего и не сказал. Догадался, видимо, что Инес все равно настоит на своем и разнесет вдребезги любой из его доводов.

– Хм, – только и произнес он, покачиваясь на пороге. Потом наступила тишина и продлилась так долго, что Инес успела дважды пройтись валиком от потолка до пола. Наконец Биргер кашлянул:

– А что у нас на ужин?

Инес замерла с валиком в руке, стояла совершенно неподвижно и смотрела на влажную белую поверхность, чувствуя, как внутри разгорается гнев. Что у нас на ужин? Всего два часа дня, он обедал меньше двух часов назад. Ведь она примчалась из школы сломя голову и подала этому человеку «пютипанну» с картошкой, яичницей и маринованной, собственноручно выращенной свеклой меньше двух часов назад!

– Хм, решай. Что бы ты хотел себе приготовить?

Слова сами выскочили изо рта, она даже подумать не успела. А в следующий миг все внутри завопило от радости – да! да! да! – но она, естественно, позаботилась, чтобы лицо осталось непроницаемым, и постаралась на Биргера не смотреть.

– Я?

Голос был явно изумленный. Словно ему даже в голову не приходило, что он тоже мог бы готовить еду. Она наклонилась и еще раз прошлась валиком понизу.

– Да.

– Я должен готовить ужин?

– А почему нет? Я ведь крашу. А дома только ты и я.

– Но я не знаю как…

– А ты почитай. В холле в шкафу полно кулинарных книжек.

Тут она повернулась к нему и улыбнулась, предусмотрительно держа валик перед собой. Это была угроза. Вздумай Биргер приблизиться, она выставит валик и поднесет к самому его лицу, и если он не хочет ходить с белой физиономией, то…

Он понял, это было видно по выражению его лица, и в следующий миг пришел в бешенство, это она тоже ясно видела. Но в то же время прекрасно знала, что поделать он ничего не может. Разве что заболеть. Она готова была спорить, что он так и поступит, что не пройдет и часа, как у него поднимется температура, или заболит горло, или схватит живот. Но и на это она плюнет. Он может сам заниматься своей долбаной температурой, или горлом, или животом. Как она сама, когда заболевает.

– С ума сошла, – буркнул Биргер, отвернулся и направился к лестнице.

Думай что хочешь, подумала Инес. На самом деле я умная. Поумнее некоторых. Я самая умная. Но этого она не сказала. Только высунулась в дверь и крикнула ему вслед:

– А я купила бюро. Потрясающе красивое. И старинное. Привезу на той неделе.

И еще повысив голос, она прокричала, и в голосе слышалась улыбка:

– Ты слышишь, Биргер? Я все-таки купила себе бюро в антикварном магазине!

~~~

Ликование улеглось. Теперь в автобусе было тихо. Слышался только гул мотора. Томми и Ева болтали, но вполголоса, так что расслышать, о чем, было невозможно. Остальные спали или сидели, как Сюсанна, с закрытыми глазами и дремали. Это было чудесно. Настолько чудесно, что и правда не хотелось открывать глаза и смотреть по сторонам.

Пео спал. В этом она была почти уверена. Дышал он сонно, а иногда, когда автобус поворачивал, она ощущала, как его тело, повторяя движение автобуса, тяжело валится на нее.

Ей это нравилось. Приятно сидеть так близко к другому человеку, ощущать рядом тепло и мягкость его тела. За последние месяцы ее четыре раза поцеловали четыре разных мальчика, но никто из них не был ни теплым, ни мягким. Наоборот. Они были жесткими и неловкими, с длинными пальцами, норовящими удержать ее и всюду пощупать. У Пео пальцы были широкие и короткие. А кисти рук – крупные, но очень легкие. Она почувствовала это, когда он коснулся ее колена и тут же, почти в тот же миг, отдернул руку и робко улыбнулся.

Она приоткрыла глаза, наполовину, только чтобы видеть его ладонь, раскрытую, спокойно лежащую на черных джинсах. Как маленькое гнездышко. Она представила, как лежит в этом гнезде, свернувшись калачиком и подложив ладони под щеку, потом смутилась и совсем открыла глаза. Подвинулась в кресле, выпрямилась и осмотрелась. Да, Пео спал. Так же как Буссе и Никлас. Несколькими рядами впереди сидели Томми и Ева голова к голове, так что казалось, что они вот-вот стукнутся лбами. Ева говорила. Этого было практически не слышно, зато видно, как ее голова двигается вверх и вниз, глаза округляются, вот она подняла руку, словно смеясь и прикрывая рот, но, видимо, решила, что ладони не место между ее губами и ртом Томми, и опять положила руку на колено. Опустила ресницы. Томми улыбнулся и еще чуть наклонился вперед, так что их челки касались друг друга. Сюсанна отвернулась и посмотрела через плечо на Бьёрна. Он не спал. Он сидел и широко раскрытыми глазами смотрел прямо перед собой. Не видя. Явно безразличный к тому, что происходит между Евой и Томми, и столь же безразличный к ней и Пео. Она пристально смотрела на него секунду или две, пытаясь заставить его посмотреть на нее, признать ее существование, допустить, что она – факт его жизни, факт, не замечать который ни в коем случае нельзя, но ничего у нее не вышло. Он сидел неподвижно и смотрел прямо перед собой, не видя и не слыша.

Что с ним творится? Он болен?

Нет. Не болен. Он не выглядит больным. И даже вышел и поел под конец, когда она на него наорала как следует. Вздохнув, она оторвала от него взгляд, повернулась и стала смотреть в окно. Они как раз проезжали через какое-то местечко. Красные и белые домики. Магазин «Консум». Заправка. И вот уже оно позади. Несколько рыжих коров паслись на лугу, позади них несколько берез растопырило голые ветки, а дальше снова потянулся лес, этот почти черный ельник, покрывающий собой едва ли не весь этот край, Смоланд. Скоро они будут на месте.

Рядом что-то пробормотал Пео, потом открыл глаза и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Волосы у него торчали во все стороны, кудрявые черные волосы, пригладить которые, кажется, почти невозможно. В точности как у нее. Она сама сегодня полчаса потратила, пытаясь уложить собственные кудряшки.

– Доброе утро.

Пео потянулся, растопырив короткие пальцы, посмотрел на них и сжал в кулаки.

– Тоже спала?

Она покачала головой:

– Нет. Так, просто отключилась.

Он взглянул на часы:

– Скоро приедем.

Она кивнула:

– Да. Скоро приедем.

Город оказался покинутым. Опустевшим. Одна-две машины, несколько мальчишек, гоняющих мяч по площадке, посыпанной гравием, и несколько прогуливающихся пар – вот и все, что они увидели, подъезжая к отелю. Центральная площадь была пустынна, однако Сюсанна почувствовала радостный трепет, едва вышла из автобуса и огляделась. Так вот где она будет жить! В совсем новом отеле! Как взрослая.

Внутри все сверкало. Натертые полы. Столик из стекла и латуни перед кожаными диванами в фойе. И белоснежная улыбка администраторши при виде Бьёрна. Сюсанна видела, что администраторша дрожит, как ее рука буквально тряслась, протягивая ему бланк для регистрации. Он улыбнулся в ответ, но совсем коротко, а потом отвернулся и пошел к лифту, не дожидаясь остальных, зашел в него и уехал.

В лифте Сюсанне и Еве пришлось ужаться, потому что ведь Томми и Роббану тоже нужно было место. Оба улыбались и разговаривали с Евой, а Ева улыбалась в ответ. Сюсанна молчала, рассматривая свое отражение в зеркале. Она недурно выглядит. Да. Совсем даже.

Номер был большой и светлый. Столик между двумя кроватями. Покрывала серые, а кресло у окна бирюзового цвета. Из окна – вид на ратушу и пустынную площадь. Ева огляделась с довольным видом.

– А в ванной голубой кафель, – кивнув, сообщила она.

Сюсанна едва решалась ответить. Ева игнорировала ее, едва они вышли из автобуса. Не сказала ей ни слова, ни у стойки администратора, ни в лифте.

– Ага, – только и выговорила она. Ева глянула на нее и села на кровать, стащила белый сапог и стала растирать ступню.

– Ты же сама не видела, – сказала она недовольным тоном.

Сюсанна поспешно повернулась и устремилась к открытой двери ванной. Заглянула внутрь, повернулась к Еве и улыбнулась:

– Красота!

Ответа не последовало. Ева достала пачку сигарет и закурила, бросив презрительный взгляд на Сюсанну, потом легла на спину и выпустила в потолок дым, похожий на страусиное перо. Курить в постели! Нет ничего опаснее, чем курение в постели, Сюсанна это знала, слышала тысячу раз по радио. Однако ничего не сказала, а все стояла, переминаясь с ноги на ногу, пока внутри медленно нарастало осознание, что это ей придется расплачиваться за дурное настроение Бьёрна.

– Ну? – сказала наконец Ева.

Сюсанна затаила дыхание. Уступать нельзя, поэтому она схватилась за стенку и тоже начала стаскивать сапоги, небрежно переспросив:

– Что – ну?

– Что с Бьёрном?

Сюсанна ответила не сразу, сначала она унесла свои сапоги и аккуратно поставила под вешалкой. Два белых сапога, параллельно друг другу, мыски в сантиметре от стены. Тоже способ одолеть хаос. Она держалась за них взглядом, отвечая:

– А что, с Бьёрном что-то случилось?

Ева, выпустив дым, села и наморщила лоб.

– Извини, ты что, совсем дура?

Сюсанна чувствовала, как краска заливает ей лицо, как пылают щеки, а глаза хотят закрыться. И все-таки она не ответила, только моргнула и прошла мимо Евы к другой кровати. Еве придется встать и повернуться, чтобы увидеть ее лицо. Даже нет. Еве вообще придется подойти к окну, потому что Сюсанна решила остановиться именно там. Выглянула на улицу. Погода хмурилась.

Ева за ее спиной пошевелилась. Очевидно, встала, подошла к столику и стряхнула пепел. Потом стояла неподвижно и молча между кроватями и ничего не говорила, только без конца затягивалась сигаретой. Пахло противно. Воняло.

– А где ты собираешься сегодня ночевать? – наконец спросила Ева.

Сюсанна обернулась так стремительно, что едва не потеряла равновесия.

– Здесь, конечно.

Ева посмотрела на нее медленным, изучающим взглядом, сверху вниз, снизу вверх, а потом медленно покачала головой:

– Нет уж.

Сюсанна ухватилась за подоконник за спиной.

– Да, но…

Ева перебила ее:

– Ты не будешь тут спать. Потому что ко мне придут.

– Но…

Ева, наклонившись над пепельницей, погасила окурок.

– Спроси Пео, может, он пустит тебя переночевать. Или Бьёрна. А здесь ты спать не будешь.

~~~

С ключом в руке Элси позвонила в дверь Лидии. Каблуки матери простучали в передней, потом повернулся английский замок, и дверь открылась. Вид у Лидии был изумленный.

– Ты в униформе?

Элси кивнула, чуть улыбнувшись:

– Да. Опять ухожу в море. А сейчас еду в Мальмё.

– В Мальмё?

– Судно там стоит. Отходит сегодня вечером. В Роттердам, а потом…

Лидия, совладав с собой, выпрямилась, ее правая рука прошлась по волосам, проверяя, не выбилась ли какая-нибудь прядка из прически. Разумеется, нет.

– Ну а когда ты возвращаешься?

Элси снова чуть улыбнулась:

– Не знаю. По обстоятельствам. Но с банком я все уладила, так что квартплата будет перечисляться. И я была бы очень благодарна, если бы ты заплатила, когда придет счет за электричество.

Взгляд Лидии заметался.

– Да, но я не знаю…

Элси громко вздохнула. В первый раз в жизни она нетерпеливо вздохнула по поводу Лидии, так громко что Лидия услышала.

– Отдай его тогда Инес. И попроси заплатить. Там не должно быть много.

Взгляд Лидии по-прежнему ускользал.

– Я не то имела в виду…

Элси притворилась, что не слышит.

– Я ей позвоню с борта. Так что можешь не беспокоиться. Но я была бы очень признательна, если бы ты взяла пока мой ключ. И проверяла почту. Или попросила Инес это делать.

Лидия протянула руку, но не сказала ничего. Элси уронила ключ в ее ладонь.

– Большое спасибо, – сказала она и поправила фуражку. – В следующий раз я заранее все устрою с почтой и банком.

– Да, – сказала Лидия. Ее лицо совершенно ничего не выражало. Белое и равнодушное. – Счастливо тебе.

– И тебе.

Элси отступила на шаг и схватила чемодан, но Лидия явно не собиралась закрывать дверь. Она все стояла, совершенно прямая, и смотрела на дочь, а потом вдруг заморгала и повторила:

– Я не то имела в виду…

Элси не ответила, только отвернулась и пошла вниз по лестнице, чуть отклоняясь в сторону – чемодан был тяжелый.

– Такси ждет, – сказала она и подняла руку в прощальном приветствии. – Передай привет остальным. Если их увидишь.

И ушла.

~~~

Народный парк в Несшё.

Ага.

Сюсанна стояла совершенно неподвижно и озиралась. Она никогда раньше не бывала в народных парках, однако знала, что они должны выглядеть именно так. Только здесь казалось чуть более пустынно, чем ей представлялось, потому что ворота были еще заперты, а окошко билетной кассы закрыто. Танцплощадка выглядела заброшенной, красные, синие и желтые лампочки на обвисших проводах выключены. Лотерейная будка закрыта. Сосисочный киоск словно дремлет, прикрывшись щитком из ДСП. На летней эстраде пусто и темно, на скамьях для публики под черным потолком – никого, и на синее ограждение вокруг скамей никто не облокачивался. Ни единого человека вокруг, только лес, заползающий в каждый просвет между зданиями. В общем, все примерно так, как можно было себе вообразить. Если у тебя есть капля воображения. А она у Сюсанны есть. Или по крайней мере была.

Однако ей не хватило воображения представить себе, как переменится она сама в тот день, когда впервые окажется в Народном парке. И вот теперь она стала совершенно иным человеком. Некрасивее. Хуже. Глупее, чем когда-либо прежде. До такой степени, что даже толком понять не может, что случилось. И как это могло случиться.

Всего час они пробыли в отеле «Хёглунд». Одного часа хватило Еве, чтобы порвать в клочки Сюсаннино «я», стереть ее в порошок, превратить из довольно удачливой девчонки в ничто. В существо, которое непонятно с чего задирает нос. Которое бог знает что о себе вообразило. Которое, что бы оно ни говорило, все равно оказывается посмешищем. Жутким посмешищем. И которое в конце концов, боясь стать еще большим посмешищем, уступит и согласится не ночевать в номере, наполовину оплаченном ее родителями. Но даже это не помогло. Ева все равно не разговаривала с ней с тех пор, как они вышли из номера, взгляд ее, едва упав на Сюсанну, делался страшно усталым и презрительным.

Начало моросить, несколько ледяных капель упало на лицо, и Сюсанна подняла капюшон своей парки и поежилась, сунув руки в карманы. Теперь надо определиться. Куда ей идти? На вокзал и сесть на ближайший поезд, идущий на юг, и попытаться все объяснить Инес и Биргеру? Она словно уже слышала их голоса, строгий тон Инес и недовольное ворчание Биргера. Что случилось? Как она могла позволить этой Еве себя выгнать? А что, разве Бьёрн не мог ее защитить? А что остальные парни? И так далее.

Нет, рассказать об этом Инес и Биргеру она не могла. Это было невозможно, они не поймут, для этого в языке слишком мало слов. Как объяснить, что Бьёрн резко ответил ей, едва она попыталась сесть с ним рядом и все рассказать, прошипел, чтобы его оставили в покое перед выступлением, что она тогда попятилась и потеряла дар речи? А разве она могла говорить с остальными? Чего было ждать от Буссе и Никласа, Томми и Роббана? Сочувственных слов сострадательным тоном? Или общего гогота и неприкрытой насмешки? И смогла бы она – не потеряв сознания, не умерев на месте – решиться сказать Пео, что Ева посоветовала ей переночевать у него в номере? Это же означает предлагать себя – смертный грех, если ты дочь Инес и Биргера! В особенности предлагать себя такому, как Пео, парню, конечно, очень славному, который сел в автобусе рядом с ней, как только вышел из отеля, но секундой позже достал банку пива и открыл ее. Тут же. Вдавил открывалку в блестящую поверхность, сделал две треугольные дырки и улыбнулся Сюсанне. Прошло несколько секунд, прежде чем она сообразила – он угощает, сперва она просто смотрела на него, раскрыв рот, а потом покачала головой и скривилась. Пео пожал плечами, потом поднес банку к губам и пил большими шумными глотками. Только тут до нее дошло, что пьют все. Было всего шесть часов, день едва успел кончиться, вечер едва успел начаться, но все уже сидели и пили. Буссе и Никлас. Томми и Роббан. И Ева, потому что в тот же миг она подставила белую картонную кружку, и Роббан налил туда что-то янтарного цвета из маленькой фляжки. Потом тщательно завинтил крышку и сунул фляжку во внутренний карман.

Они пили спиртное. Пьянствовали. Прямо как папа Ингалиль.

Сюсанна отвернулась, ища взгляд Бьёрна, но напрасно. Он сидел с закрытыми глазами, отгородившись от всех. К тому же он держал в руках такую же банку с пивом, как та, из которой только что пил Пео. Попробовал бы кто-то объяснить это Инес и Биргеру. Посмел бы этот кто-то…

И попробовал бы тот же кто-то, кто угодно, но не Сюсанна, рассказать им об этих девчонках, о девицах, стоявших у входа в Народный парк, когда подъехал автобус. Они не кричали, только стояли и глазели, пока директор парка отпирал ворота. Роббан открыл форточку и что-то им кричал, слал воздушные поцелуи и вел себя так, что Томми и Ева то и дело заливались хохотом у него за спиной, и в эту секунду Сюсанна поняла, что должна уйти, что она вообще больше не может тут оставаться. Потому что эти девчонки были такие же, как она. Они – это она. Тот же возраст. Такие же прически. Так же одеты. Значит, это над ней издевается Роббан и хохочут Томми с Евой. Сюсанна чувствовала, как краска приливает к щекам, пока автобус трогался и въезжал в парк, чувствовала, как ей стыдно быть той, кто она есть, и как от этого стыда подступают слезы. Она отвернулась к окну, сидела и смотрела на этот непролазный лес, почему-то названный парком, пока краска не отлила от щек и слезы не отступили. Когда автобус припарковался позади летней эстрады, все уже прошло. Она смогла встать и выйти как ни в чем не бывало, хотя было уже совершенно ясно, что все переменилось. Но она не отправилась со всеми осматривать помещение за сценой, а осталась стоять на этой вот площадке, посыпанной гравием. И с тех пор так и стоит, пытаясь принять решение.

Она схватила кошелек, лежащий в кармане, дурацкий кошелек из вишневого кожзаменителя, который она купила, чтобы произвести впечатление на Еву, и изучила его содержимое. Купюра в пятьдесят крон, которую Инес вручила ей, пока Биргера не было дома. Деньги, за которые придется отчитываться. Семь крон в отделении для монет. В потайном кармашке – первые пятнадцать крон, отложенные на покупку модного черно-белого платья с оптическим узором. Зачем только оно ей теперь? И билет на поезд, маленькая твердая картонка, которая доставит ее из Норчёпинга в Ландскрону. Может, по нему можно будет уехать прямо из Несшё? Проблема только в том, что она не знала, как пройти к вокзалу. Понятия не имела. И не знала, есть ли сегодня поезда на юг. Все-таки праздничный день, Вальборг, могли и отменить…

Она поворачивается и смотрит на автобус. Хассе, вынырнувший из кабины, открыл багажник сбоку и как раз выгружал здоровенный усилитель на ручную тележку. Ему помогал какой-то дядька. Сюсанна не знала, кто это. Никто из них не смотрел в ее сторону. Оба молча и сосредоточенно тащили тяжелые вещи. Дождь разошелся, и куртка на спине уже промокла.

Сюсанна вздохнула, поправила капюшон и побрела к эстраде. Ставя ногу на первую ступеньку, она стиснула кулаки в карманах и как можно медленнее прошла все пять ступенек, ведущих к помещению за сценой.

Там оказалась только одна гримерка, куда они и набились, всей компанией. Бьёрн – перед зеркалом, все с тем же ускользающим взглядом, который был у него весь этот день. Ева – рядом на стуле, но отвернувшись от него, с улыбкой, адресованной Томми. Тот сидел на широкой лавке, которая шла вдоль всей торцевой стены, с красной гитарой, лежащей на коленях, и курил. Никлас стоял у Бьёрна за спиной и разглядывал себя в зеркало, чуть поправил свою длинную стрижку, а потом тряхнул головой, чтобы увидеть, как волосы лягут. Буссе откинулся назад на стуле и отпил еще пива из банки. Пео поглаживал палочки и поглядывал на дверь. А там, совсем рядом с Сюсанной, стоял Роббан, прислонившись к дверному косяку, и отвинчивал крышку своей фляги.

– О, – сказал он. – Смотрите, кто пришел! Сестра, которая не сестра. Или кто там она ему теперь?

Сюсанна попыталась улыбнуться, но получилось не очень. Углы губ задрожали, и спустя секунду все уже смотрели на нее, смотрели и видели, что она сдерживает слезы. Бьёрн казался удивленным, Буссе и Никлас чуть наклонились вперед, чтобы лучше видеть, Пео удивленно открыл рот, Роббан поднял брови, Томми бросил взгляд на Еву, сдерживая улыбку. А Ева подняла голову и одарила Сюсанну весьма и весьма холодным взглядом, заставившим ее примерзнуть к месту. Только попробуй,вполне внятно говорил этот взгляд. Только попробуй.

Директор парка стал для Сюсанны спасением. Он вдруг положил руку ей на плечо, и она инстинктивно сделала шаг назад и скрылась за его спиной. А он встал на пороге и откашлялся, словно собираясь сказать речь, а потом произнес, по-смоландски кругло:

– Так, парни, если кому по-маленькому, то поторопитесь, потому что тут туалетов нет, они в том домике под горкой. А то через десять минут открываем ворота, так что вы уж поторопитесь.

Он чуть качнулся на пороге, сунул руки в карманы и окинул гримерку взглядом. Бьёрн уже встал, Томми осторожно и аккуратно положил гитару на лавку у стены. Директор кивнул им и добавил:

– В общем, вы поняли.