Текст книги "Цепи судьбы"

Автор книги: Маурин Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Эми села рядом со мной на скамью, подвинув меня бедром. Она взяла большие красные руки Хильды в свои маленькие и белые. Моя мать провела последние двадцать лет в тюрьме, но это руки Хильды выглядели так, как будто она много лет была закована в цепи и дробила камни в каменоломне.

– Что случилось, милая? – спросила Эми. – Ты чем-то очень расстроена.

Хильда была не в состоянии еще раз все рассказывать, поэтому мне пришлось сделать это за нее.

– Ей кажется, что ее использовали, – закончила я свой рассказ.

– Может, использовали, а, может, и нет, – загадочно произнесла Эми. – На твоем месте я бы сказала Клиффорду, что передумала, что не хочу выходить за него замуж, во всяком случае пока. Если он искренне тебя любит, он никуда не денется. Если нет, смоется.

– Дело в том, Эми, – прошептала Хильда, – что я не хочу, чтобы он смылся. Он первый мужчина, который захотел на мне жениться, и я боюсь его потерять.

– Чего ты хочешь больше, Хильда, быть миссис Клиффорд-как-там-его, неуверенной в любви своего мужа, или самостоятельной незамужней женщиной с хорошей работой и собственной квартирой?

На несколько секунд Хильда, похоже, растерялась. Затем она несколько раз кивнула и стыдливо произнесла:

– Вас это шокирует, но я предпочитаю быть замужней, независимо от того, любит меня Клиффорд или нет. И я всегда хотела иметь детей. Мне всего тридцать семь лет, у меня еще есть время.

Эми это откровение, похоже, ничуть не шокировало.

– В таком случае в следующий раз, когда ты увидишь Клиффорда, скажи ему, что ты хочешь детей. Ребенка невозможно растить в крошечной квартирке. Вам придется купить дом, и твой муж должен будет взять закладную. Посмотришь, что он скажет на это. – Она пожала руки Хильды. – Я зашла за еще одной бутылкой вина, – сказала Эми. – Кэти подумает, что я отправилась за ней в Испанию.

– Она добрая, – заметила Хильда, когда Эми ушла. – Это твоя родственница?

– Это моя мать, – сказала я. – Ее зовут Эми Паттерсон, и она недавно освободилась из тюрьмы.

Наступило воскресенье, и Чарльз перевез в дом Кэти Бернс вещи моей матери – большой дорогой чемодан, набитый красивой одеждой, большую часть которой Эми приобрела в Париже. Сегодня днем моя мать собиралась в ресторан с дядей Хэрри, что очень меня обрадовало.

– Как ты думаешь, они могут сойтись? – спросила я у Чарльза. – В конце концов, он ее зять. Она познакомилась с ним и с моим отцом одновременно.

– Не могут, – без малейших колебаний ответил Чарльз. – Если Хэрри и сойдется с кем-то, так это с Кэти.

– Кэти! – ахнула я.

– Между ними что-то случилось во время войны. Или чуть не случилось. Я не очень хорошо знаю, что там произошло, но, в любом случае, это было до того, как Кэти встретила Джека.

– Кто такой Джек?

– Жених Кэти. Он погиб в Эль-Аламейне.

– Почему ты не рассказал мне всего этого раньше?! – возмутилась я. – Это же так интересно! А Джек, какой он был?

Чарльз пожал плечами.

– Не знаю, я его ни разу не видел. Ты можешь спросить у дяди Хэрри, когда увидишь его в следующий раз. Джек был его лучшим другом.

– Проклятье! – пробормотала я. Терпеть не могу, когда от меня что-то скрывают.

Днем Марион сказала:

– Маргарита, твоя мать забыла у нас свой синий кардиган. Ты, кажется, говорила, что едешь сегодня с Робом в Саутпорт?

– Да, я заезжаю за ним и Гари в полтретьего. Ты хочешь, чтобы я по пути завезла кардиган к Кэти? – Наверное, тетя хотела поскорее от него отделаться, чтобы у моей матери не было повода возвращаться.

– Если тебе не трудно.

Вообще-то Кэти жила в Кросби, что было совсем не по пути, но Гари будет счастлив увидеть Эми, если она к тому времени вернется домой.

Кэти Бернс жила в тихом тенистом тупичке, около двадцати лет назад застроенном небольшими особняками. Как и следовало ожидать, машина Чарльза, темно-зеленая «кортина», была припаркована у домика, густо увитого красным плющом. Летом это выглядело очаровательно, но зимой, когда листья опадали и только голые ветви опутывали дом со всех сторон, картина была менее привлекательной.

– Не думаю, что моя мать сейчас дома, – сказала я Робу. – Иначе машина дяди Хэрри тоже была бы здесь. Он не смог бы просто высадить ее и уехать.

Я выбралась из автомобиля и пообещала вернуться через минуту.

Подходя к дому, я обратила внимание на то, что шторы на первом этаже были задернуты, что показалось мне довольно странным в такой чудесный солнечный день. Нехорошее, ужасное подозрение закралось мне в душу, и, подойдя к входной двери, я не решилась постучать.

Я так и стояла там, сжимая кардиган и не зная, как поступить. Я обошла дом. Вотгде они должны быть – в саду. Почему я об этом сразу не подумала? Но если они действительно там, то ведут себя ужасно тихо. Чарльза и Кэти в саду не было, и когда я заглянула в окна кухни и столовой, то тоже никого не увидела.

– Может быть, они пошли погулять, – сказал Роб, когда я ему об этом рассказала. – Или в паб. – Он засмеялся. – У тебя развратные мысли, Маргарита.

– Видимо, да.

– Что ты сделала с кардиганом?

– Оставила его на заднем крыльце. – Но я была уверена, что перед тем, как отойти от крыльца, я услышала, как из дома донесся женский смех.

В понедельник, не успела я прийти домой, как зазвонил телефон. Каким-то образом я догадалась, кто звонит.

– Что ты делаешь сегодня вечером? – спросила мама. Она звонила из телефонной будки.

– Ничего особенного. – Мне всего только надо было подготовиться к урокам на завтра.

– Как ты смотришь на то, чтобы сходить в «Каверн»? – в ее голосе звучало еле сдерживаемое волнение.

– «Каверн»? А что, ты хочешь посмотреть, как он теперь выглядит? – Она была из тех людей, которые обожали «Каверн». Какая жалость, что она пропустила время, когда Ливерпуль был самым важным городом на земле [31]31
  Речь идет о так называемой «битломании», периоде всемирной популярности ливерпульской группы «Битлз», начинавшей свои выступления в клубе «Каверн» в Ливерпуле.


[Закрыть].

– Я встречаюсь там с подругой. Ее зовут Сюзан Конвэй, и ее сын там сегодня играет. Он гитарист.

– Я бы с удовольствием сходила туда. – Она меня заинтриговала. – Как называется группа?

– «Амбрелла мэн». Ты о них слышала?

Я знала лишь, что они уже играли в «Каверне» раньше.

– Да, – ответила я.

Мама сказала, что звонит из магазина «Джордж Генри Ли». Она собиралась еще немного побродить по магазину, а в шесть часов встретиться с Сюзан Конвэй, с которой они договорились вместе пообедать. Я пообещала быть у «Каверна» в восемь, а после концерта отвезти ее домой. Она пробормотала что-то насчет необходимости купить машину и повесила трубку.

Я не знала, что мама умеет водить автомобиль, как и того, где она собирается брать деньги на него. Когда я была маленькой, мы были довольно обеспеченными людьми. Наверное, все это время деньги на банковском счете матери продолжали накапливаться. Даже если бы это было не так, я не сомневалась, что дедушка не позволил бы ей бедствовать.

Когда вечером я спустилась вниз в новых синих джинсах и широкой черной майке, Марион неодобрительно фыркнула. Для разнообразия я собрала волосы в хвост и сказала себе, что выгляжу, как битник. Я с этим немного опоздала, но моя подруга Триш всегда говорила, что я одеваюсь слишком консервативно. Тут я вспомнила, что давным-давно не получала от нее вестей, и мысленно пообещала себе в ближайшем будущем ей позвонить. Интересно, как она там, в Лондоне?

Эми и ее подруга Сюзан годились всем посетителям «Каверна» в матери. Массивное тело Сюзан было одето в свободные кримпленовые брюки и бежевый нейлоновый джемпер, а мама выбрала простое хлопчатобумажное платье в цветочек в крестьянском стиле. Кажется, она познакомилась с Сюзан во время войны, и все это время они продолжали дружить. В то время гитарист группы «Амбрелла мэн» барахтался в коляске. Сейчас ему был тридцать один год.

– Двое других моих детей уже давно женились и успели завести собственных детей, но наш Стивен меняет девушек как перчатки, и не похоже, чтобы он собирался остепениться, – фыркнула его мать, но по ее сияющим глазам было видно, что она ужасно гордится своим младшим сыном. Из ее рассказа следовало, что, выйдя замуж, она переехала жить в деревушку под названием Понд-Вуд, неподалеку от Киркби. Несколько лет назад ее муж умер, и она вернулась в Бутл и опять стала жить со своей матерью.

– Именно в Понд-Вуд я и познакомилась с твоей мамой. Она работала на станции. Когда я прочитала в газетах о том, что случилось с твоим папой, я тут же поняла, что это неспроста. Твоя мама – замечательный человек. Она и мухи не обидит.

Моей матери было явно не по себе. Голос из прошлого взвизгнул «Шлюха!» Объяснит ли она мне когда-нибудь, что именно произошло в ту ночь, когда умер отец.

В программе было три группы, «Амбрелла мэн» выступали вторыми. Первая группа показалась мне вполне приличной, но Сюзан и моя мать только и делали, что переглядывались и закатывали глаза от их очевидной бездарности.

«Амбрелла мэн» состояли из двух гитаристов, барабанщика и клавишника. Соло-гитарист расположился у микрофона и обвел зрительный зал глазами. Найдя Сюзан, он прекратил поиски и широко улыбнулся. Сюзан вонзила мне под ребра локоть со словами: «Вот он. Это наш Стивен».

Взгляд Стивена переместился на меня, и он улыбнулся еще раз. Меня охватило теплое чувство, как если бы в каком-то смысле я была обладательницей уникального дара. В ответ я уставилась на него, надеясь получить еще одну улыбку, но он уже деловито настраивал гитару и объяснял аудитории, что ее ожидает.

– Пару песен написали наш барабанщик Пит и клавишник Альф. Потом идет несколько композиций Джерри Ли Льюиса, а затем вы услышите еще парочку вещей, написанных нашим бас-гитаристом Джерри и вашим покорным слугой.

В этом месте раздалось улюлюканье Сюзан.

– Спасибо, мама. – Зрители засмеялись, и Стивен продолжил: – Композиции идут друг за другом без перерыва, поэтому хлопать будете только после того, как мы закончим играть.

На сцене он вел себя так, как будто находился у себя дома, легко и непринужденно. Его произношение было скорее ланкаширским, чем ливерпульским. Стивен сделал шаг назад и начал играть, а я принялась его разглядывать. Он был невысок, около пяти футов десяти дюймов [32]32
  Около 175 см.


[Закрыть]. На нем была потертая черная кожаная куртка, черные джинсы и футболка. В левом ухе поблескивала золотая серьга, а взлохмаченные золотисто-каштановые волосы волнами падали на плечи. Он был по-мальчишески красив, и ему можно было дать двадцать два или двадцать три года, а никак не тридцать один. Честно говоря, Стивен не относился к тому типу мужчин, которые мне обычно нравились. А он мне нравится? В прошлом я старалась держаться подальше от таких, как он – я была слишком застенчивой, а ребята, похожие на Стивена, чересчур напористыми.

Я не знала, что мне думать. Мне говорили, что когда мои отец и мать познакомились, это была любовь с первого взгляда, что это было «как вспышка молнии». Человек, который мне об этом рассказывал, щелкнул пальцами: «Как вспышка молнии».

Это был дядя Хэрри! Он при этом присутствовал. Мне было лет шестнадцать. Мы отмечали день его рождения, и он выпил лишнего. Я помню, что он в тот вечер был очень грустным, но дядя Хэрри и так никогда не выглядел счастливым, независимо от количества выпитого.

Стивен Конвэй пел о том, как он заблудился. Он был одинок и не мог отыскать выход из темноты, хотя и пытался найти свет. Его голос звучал мягко и скорбно. Внезапно все принялись хлопать, раздались одобрительные возгласы. А я почти ничего не услышала. Сюзан аплодировала так сильно, что наверняка отбила себе ладони. «Амбрелла мэн» покинули сцену, и был объявлен перерыв. Мы вышли из «Каверна» и по Мэтью-стрит направились к кафе «Л Биты», где к нам вскоре должен был присоединиться Стивен. На время концерта я напрочь забыла о Робе, а ведь обычно он постоянно в той или иной форме присутствовал в моих мыслях.

Моя мать поинтересовалась, могут ли «Амбрелла мэн» существовать на свои музыкальные заработки, или у каждого из них есть еще и основная работа.

– То есть, то нет, как йо-йо, – ответила Сюзан. Похоже, она была очень довольна тем, что у ее сына такая необычная жизнь.

– Если у них концерт в другом конце страны или, скажем, прослушивание, они бросают все и едут. Обычно в Лондон. Некоторые фирмы готовы с этим мириться, другие – нет. Случается, что из всей компании работает один или два человека. Тогда они содержат остальных, пока те не найдут работу.

Отворилась дверь, и вошел Стивен Конвэй с гитарой за спиной. Он одарил улыбкой всех присутствующих, сел на стул, стоящий позади моего, наклонился так, что я почувствовала его дыхание на своем ухе, и сказал:

– Привет.

– Здравствуйте, – заикаясь, выдавила я. – То есть привет.

– Ты кто?

Его мать услышала вопрос.

– Это Маргарита, – ответила она. – Дочка Эми. Она учительница.

– Уверен, ты и меня могла бы чему-нибудь научить, – заявил Стивен.

Я нервно сглотнула.

– Сомневаюсь.

Я была уверена, что мне нечему его учить. За соседним столиком сидела девушка с белокурыми, сливочного оттенка волосами. Юбка ее платья-колокольчика вздернулась, обнажив бедра. Наверняка эта девушка больше соответствует его запросам. Я готова была поспорить на что угодно, что у нееесть чему поучиться.

Как и в «Каверне», время пролетело так быстро, что я и не заметила. Я не замечала вообще ничего, кроме склоненного ко мне лица Стивена. Он расспрашивал меня о работе и о моей любимой музыке, рассказывал, где он побывал вместе со своей группой. А побывал он в Австралии, Канаде и Германии. Однажды они почтиполучили контракт на запись пластинки, но парня, который их прослушивал, на следующий день уволили.

Моя мать и Сюзан болтали без умолку, но время от времени я замечала, что мать обеспокоенно на меня поглядывает. Во всяком случае, мне так казалось.

Теплое чувство, охватившее меня ранее, все не проходило. Я дышала немного чаще, чем обычно, и ощущала, как бьется мое сердце. Мне кажется, я смогла бы просидеть там целую вечность, не сдвинувшись с места, а только слушая Стивена. Но это было невозможно. Жизнь не могла застыть на месте.

Все поднялись, и я последовала за ними.

Выйдя на улицу, мать и Сюзан пошли впереди нас. Стивен предложил встретиться еще. Я согласилась. Они должны были играть в «Каверне» в субботу днем и еще раз вечером. А между концертами мы куда-то должны были пойти. Я не стала спрашивать, куда именно.

Он не проводил меня до машины, а ушел со своей матерью, в то время как я настояла, чтобы отвезти свою мать домой.

– Стивен предложил тебе встретиться? – спросила она, когда я выруливала со стоянки.

– Да. – Я не удивилась бы, если бы она прочитала мне лекцию или посоветовала быть осторожной, но мама промолчала.

Мы уже ехали по улицам Бутла, когда я спросила, собирается ли она всегда жить с тетей Кэти.

– О Господи! Конечно нет! Я безумно люблю Кэти, но я с ней скоро сойду с ума. Она говорит не переставая. – Эми посмотрела в окно на голубое летнее небо и заходящее солнце. – Нет, Маргарита. Я понятия не имею, где буду жить и что буду делать, когда привыкну к жизни на свободе.

– Это означает, что ты можешь уехать из Ливерпуля? – Меня эта мысль огорчила.

– Честное слово, не знаю, Маргарита. Послушай, – она повернулась ко мне, – пока мы одни, быть может, тебе хочется расспросить меня о своем отце?

– Не сейчас. – Я бы предпочла это сделать не за рулем, а сидя в каком-нибудь укромном местечке. И я была не готова. Как я ни старалась, мне в голову не приходило ни единого вопроса, кроме одного: «Почему отец называл тебя шлюхой?» Чарльз говорил, что мама не давала ему для этого ни малейшего повода, но мне все равно хотелось спросить.

ГЛАВА 18
1945–1951 годы
Эми и Барни

Когда родилась Маргарита, Барни почти пришел в себя. Он привык к их домику и много времени проводил, вскапывая раскинувшийся за домом сад. Он никогда ничего не сажал, просто часами переворачивал пласты земли. Когда Барни доходил до конца сада, он принимался вскапывать все заново.

Маргарита с самого начала была просто идеальным ребенком. Эми укладывала ее в кроватку, стоявшую в детской, садилась рядом на белый мягкий стул и наблюдала за тем, как ее красивая малышка моргает глазками, постепенно засыпая. Наконец веки девчушки опускались, и лишь длинные темные ресницы продолжали подрагивать на кремового цвета щечках.

Когда Барни возвращался с работы, он сидел на этом белом стуле, пока Эми готовила чай.

– Все готово, любимый, – шептала она, входя в комнату. Она пользовалась этой возможностью еще раз взглянуть на Маргариту перед тем, как они отправятся в столовую обедать.

Эми видела, что Барни втайне радуется тому, что Маргарита так на него похожа. Он ожидал, что их ребенок будет белокурым и голубоглазым, как его жена, но синие глаза Маргариты постепенно приобрели такой же насыщенный коричневый оттенок, как и у него, и у нее были такие же гладкие каштановые волосы. Фотография Барни в младенчестве выявила тот факт, что у него тоже когда-то был маленький остренький подбородок и курносый нос.

Именно Барни случайно выбрал имя дочери, и Эми не преминула воспользоваться этим. Она готова была сделать все, что угодно, чтобы порадовать его и рассеять горечь, с которой он взирал на мир, вернувшись из Германии. Эми молилась, чтобы это никогда больше не повторилось.

Имени «Маргарита» не было в списке мужских и женских имен, мысленно составленном ею. Но, появившись в родильной палате частной больницы возле Принцесс-парка, Барни заметил, что блестящие кремовые щечки новорожденной напоминают ему жемчуг.

– Так мы ее и назовем [33]33
  «Маргарита» в переводе с латыни означает «жемчужина».


[Закрыть], – быстро произнесла Эми. Ей самой очень понравилось это имя. Оно было необычным, но не настолько, чтобы постоянно привлекать внимание. Одна женщина, которая родила дочь одновременно с Эми, назвала свою девочку Скарлетт, в честь Скарлетт О'Хара из «Унесенных ветром».

– Бедный ребенок, – говорили все вокруг. – Все сразу будут понимать, откуда это имя.

Имя «Маргарита» было просто идеальным.

В течение полутора лет после рождения Маргариты жизнь была настолько спокойной, насколько это вообще возможно. Эми и ее свекровь заключили перемирие. Со стороны Эми это было сделано с большой неохотой, возможно, что и со стороны миссис Паттерсон тоже, они никогда не обсуждали этот вопрос. Эми всегда избегала оставаться с ней наедине, не будучи уверенной, что одна из них не даст волю языку. Лео, отдавая себе отчет в шаткости ситуации, прилагал все усилия к тому, чтобы обстановка оставалась спокойной.

Не было ничего удивительного в том, что Элизабет Паттерсон отказалась прийти на крестины Маргариты. Стать свидетелем того, как ее единственную внучку крестят по католическому обряду, было выше сил такой убежденной протестантки, как она.

Зато эти крестины порадовали Мойру Карран, вторую бабушку Маргариты, став доказательством того, что после ужасов войны ее жизнь наконец-то возвращается в нормальное русло. За время войны Мойра стала на шесть лет старше, а трое ее детей не только вступили в брак, но и обзавелись собственными домами. Бидди тоже была замужем, но они с мужем пока жили в доме Мойры и подыскивали себе жилье.

Вскоре Мойра останется одна в доме на Агейт-стрит, и к этой ситуации она была полностью готова. За время войны ей трижды предлагали выйти замуж, и все трое претендентов получили отказ. За всю свою жизнь она любила только одного мужчину, и он умер, когда ее дети были совсем маленькими. Теперь у нее была очень хорошая работа в выставочном зале на Стэнли-роуд, и остаток жизни Мойра собиралась провести, вспоминая о любимом мужчине, в окружении внуков, которые не преминут появиться.

Барни работал в компании отца в Скелмерсдейле, но беспокоился из-за того, что отец оттесняет Хэрри на второй план.

– Папа в него не верит, – однажды вечером пожаловался Барни Эми. – Он обращается с ним, как с идиотом.

К своему удивлению, Эми обнаружила, что она – единственный человек, к мнению которого Лео Паттерсон готов прислушаться.

– Если это заметил Барни, это заметят и другие люди, – выговаривала она свекру, – и это подорвет веру Хэрри в себя.

– Я хочу, чтобы Хэрри и Барни стали директорами компании, – ворчал Лео, – но Хэрри не проявляет инициативу, он очень медленно учится.

– Хэрри, – разгневанно вскинулась Эми, – принимал участие в войне с начала до конца, пока его не демобилизовали! Он был в Дюнкерке и участвовал в высадке союзников в сорок четвертом. Он воевал в пустыне и сражался с немцами в Европе, пока они не сдались. Вы должны гордиться им, а не жаловаться на него. Ваш старший сын очень упрямый. Он всегда добивается поставленной цели. Если он медленно учится, это не имеет значения, потому что он все равно все усвоит.

Лео рассмеялся.

– Вы, миссис Паттерсон, классический пример старой головы на юных плечах. Я запомню, что вы сказали, и отныне буду обращаться с Хэрри с большим уважением.

Она метнула на него сердитый взгляд, заподозрив его в том, что он над ней подшучивает.

– Надеюсь, так и будет, – угрожающе произнесла Эми, и Лео опять засмеялся.

Все шло гладко, пока однажды вечером к Барни не явился какой-то незнакомец. К этому времени их жизнь вошла в спокойное русло – обеды с семьей Барни и чай с семьей Эми через выходной. Бензин все еще выдавали по карточкам, но теперь водители получали необходимый минимум топлива. Машины извлекались из гаражей и из садов, в которых они пережидали войну, и приводились в рабочее состояние. Раз в несколько недель Барни возил Эми в Понд-Вуд, где в маленьком домике жили Джеки, Питер и их новорожденный сын. Они брали с собой и Мойру. Иногда они навещали Чарли и Марион в Эйнтри, хотя Марион ни разу не дала им понять, что рада их появлению.

Когда пришел незнакомец, стоял сентябрь. Это был один из тех странных осенних дней, когда Ливерпуль оказывается в тисках ядовитого желтого тумана. Казалось, что где-то поблизости жгут огромные костры, только огня не видно, один лишь дым. Когда Эми открыла гостю дверь, уже подошло время чая. Он был очень хорошо одет – верблюжье пальто и мягкая фетровая шляпа орехового цвета. На вид ему было лет тридцать, и у него была весьма привлекательная, хотя и несколько женоподобная наружность.

– Это дом Барни Паттерсона? – вежливо поинтересовался мужчина, снимая шляпу. Он говорил с едва различимым иностранным акцентом.

Эми подтвердила, что это именно так. Она пригласила его в гостиную, извинившись за то, что в комнате довольно прохладно, и пояснив, что она кормит маленькую дочь в соседней комнате. Маргарита любила устраивать настоящую игру из процесса кормления, и гость мог испачкаться толченой морковкой или яблочным пюре.

Когда Эми вернулась в комнату, Барни уже приступил к кормлению, заткнув за ворот рубашки край посудного полотенца. Он делал вид, что ложка – это самолет, а может быть, и оса, с жужжанием разрезающая воздух и приближающаяся к ротику Маргариты. Тут перед Маргаритой возникал выбор – либо съесть прилетевшую еду, либо выплюнуть.

– К тебе пришел какой-то человек, – сказала Эми. – Он в гостиной.

– Как его зовут?

– Извини, я не спросила. Давай я займусь Маргаритой, а ты выйдешь к нему. – Она забрала ложку, сняла с Барни посудное полотенце и принялась скармливать Маргарите остатки полдника, даже не подозревая, что то, что происходит в это время в гостиной, навсегда изменит ее жизнь.

Мужчина сидел на краю обтянутой льняной тканью кушетки, положив шляпу рядом с собой и облокотившись о гобеленовые подушки, подарок матери Барни на предыдущее Рождество. Когда Барни вошел, гость вскочил на ноги и с широкой улыбкой на лице направился к нему. Приблизившись, он протянул руку и произнес:

– Привет, старина. Теперь, когда эта проклятая война окончена, мы можем поприветствовать друг друга более цивилизованным образом.

Это был Франц Джегер, переводчик из крепости в Баварии. Барни моргнул, в полной уверенности, что у него галлюцинация или же все это ему просто снится. Но гость был вполне реален. Барни закрыл за собой дверь, чтобы Эми не слышала их разговора.

– Что вы здесь делаете? – прохрипел он, не обращая внимания на протянутую ему руку.

– Я решил вас разыскать. Это визит вежливости. – Похоже, Джегер был рассержен тем, что Барни не подал ему руки. – Если не ошибаюсь, я рассказывал вам, что до войны работал в представительстве «мерседес-бенц» в Мэйфэр. – Он посмотрел на Барни, как будто ожидая подтверждения этого факта, но не дождался. – Когда война окончилась, я с радостью вернулся в Лондон, хотя и на другую работу.

– Я спросил, что вы здесь делаете, – голос Барни был хриплым от ярости.

– Я уже сказал – решил вас разыскать. Мы с друзьями едем в Ирландию, наш путь пролегает через Ливерпуль. Я вспомнил, что вы здесь живете, и нашел ваш адрес в телефонном справочнике. – Джегер обиженно нахмурился. – Я думал, мы с вами были друзьями. Я снабжал вас сигаретами все время, пока мы оба имели несчастье находиться в одном и том же месте. Я ненавидел войну не меньше вашего.

Барни рухнул в одно из обитых синим льном кресел. Сейчас он не отказался бы от сигареты, но, как назло, он резко сократил количество выкуриваемых сигарет и их сейчас в доме просто не было.

– После всего, что произошло, вы – последний человек в мире, которого я хотел бы видеть.

– А что произошло? Вы имеете в виду тот случай с комендантом? Почему это вас так огорчает? Он мне позже рассказал, что вы были вовсе не против, что вам это даже понравилось.

Барни показалось, что вся кровь внезапно покинула его тело.

– Как нелепо! – Это было очень слабое слово, но от неожиданности он не смог придумать что-нибудь покрепче. «Возмутительно» было бы намного точнее.

– Послушайте, – рассудительно произнес гость. – Меня на улице ждет такси. Мои друзья сидят в баре в отеле «Аделфи». Почему бы вам не поехать со мной? Мы бы могли вместе выпить.

– Ваши друзья – гомосексуалисты?

Глаза Франца Джегера сузились, и он, похоже, задумался.

– Вообще-то да. Так же, как и я. Так же, как вы. Только вы отказываетесь это признать. Именно поэтому вас так огорчило мое появление, не правда ли?

– У меня есть жена и ребенок, – резко ответил Барни. – И я совсем не такой, как вы и ваши друзья.

– Можно любить мужчин и женщин одновременно. У полковника Хофакера была жена. – Гость поднялся с кушетки. На его лице было написано сожаление. – Простите, ради Бога. Я бы не пришел, если бы знал о ваших чувствах. Я искренне сожалею и надеюсь, что вы и ваша семья будете счастливы. – Он взял шляпу. – Aufwiedersehen [34]34
  До свидания ( нем.).


[Закрыть], лейтенант. Я оставлю свою визитку, на тот случай, если вам когда-нибудь захочется со мной связаться. – Он замахал на Барни руками, когда тот предпринял попытку подняться. – Не беспокойтесь. Я сам найду выход.

Джегер вышел из комнаты, а через несколько секунд за ним захлопнулась входная дверь. Барни дотянулся до маленького белого кусочка картона, лежавшего на каминной полке, и разорвал его на мелкие клочки, которые затем швырнул в камин, где были аккуратно сложены дрова. Это делала миссис МакКей, которая приходила убирать у них в доме. Оставалось лишь поднести зажженную спичку.

Затем Барни вернулся к Эми и Маргарите.

Молчание было предпочтительнее, мрачное молчание, которое могло тянуться несколько дней или даже недель. Эми говорила слишком много, пытаясь заполнить затянувшиеся периоды тишины, во время которых она отчетливо слышала тиканье часов, свое дыхание и попискивание, доносившееся снаружи и означавшее, что на улице темнеет и птицы устраиваются на ночлег.

Приступы ярости тоже могли длиться неделями. Все, что говорила или делала Эми, было невпопад. Еда была слишком горячей или слишком холодной, пережаренной или полусырой. Пытаясь успокоить мужа, она использовала неправильные слова. Она вздыхала с облегчением, когда Барни иногда уезжал вечером в город и обедал в одиночестве. Эми всегда старалась лечь в постель до его возвращения и делала вид, что спит, когда он присоединялся к ней. Они почти не занимались любовью, а когда это все же случалось, держались скованно, как будто были едва знакомы.

Потом бывали периоды, когда Барни очень жалел о том, что позволил себе так распуститься, что он сказал то или это. Он не знал, что на него нашло. Он просил прощения и обещал больше никогда-никогда себя так не вести. Она простит его?

Эми всегда прощала, но это не мешало Барни проходить весь этот круг снова и снова: молчание, ярость, мольбы о прощении. Еще он начал очень много курить. Как минимум шестьдесят сигарет в день.

Он наотрез отказывался обращаться к врачу. Лео проконсультировался со своим другом, доктором Шиардом, а тот, в свою очередь, посоветовался с психиатром. Психиатр заявил, что он не может ничего сказать наверняка; не побеседовав с Барни. Он может только выдвинуть предположение, что годы, проведенные в заключении, как-то повлияли на его рассудок, привели к какому-то сдвигу в психике.

– Он выразил мнение, что у Барни более уязвимая нервная система, чем мы предполагали, – сообщил доктор Шиард.

– Ни за что бы не подумал, – Лео ошеломленно покачал головой.

Эми никогда не задумывалась над психологическим состоянием Барни. Да и вообще кого бы то ни было, если уж на то пошло. Ей он всегда казался очень сильным во всех отношениях. Она вспомнила, как он, крадучись, покинул дом глубокой ночью, чтобы не говорить ей «до свидания». Было ли это признаком уязвимости его нервной системы?

Барни вынырнул из очередного периода молчания и обвинил Эми в том, что она спит с другими мужчинами. Такое заявление прозвучало впервые.

– Барни! – воскликнула она. – Как ты можешь такое говорить?

– Но ведь это правда, не так ли? – Он впился горящим взглядом в ее глаза. – Ты шлюха.

– Как ты смеешь? – Именно этим словом назвала ее его мать, когда они впервые встретились. – Я никогда не изменяла тебе и никогда не буду изменять.

Барни с полминуты раздумывал над ее ответом. Она знала, что он пытается придумать основание для выдвинутого обвинения.

– Я не могу поверить, что ты не спала с другими мужчинами все то время, пока меня здесь не было, – угрюмо пробормотал он.

– Ты можешь не верить, Барни, но я знаю, что я этого не делала. – Обычно Эми мирилась с его дурным настроением, но на этот раз по-настоящему разозлилась. – Если ты еще когда-нибудь скажешь что-либо подобное, я заберу Маргариту и уйду жить к маме.

Он мгновенно принялся извиняться.

– Но я не могу без тебя жить, – простонал Барни. – Я умру, если тебя здесь не будет. Ты мне нужна, любимая. Ты мне нужна больше, чем когда-либо.

– Конечно же, я тебя не брошу, – заверила его Эми. Она обняла мужа и почувствовала, что он весь дрожит. Он был болен, очень болен, а она поклялась быть с ним в болезни и здравии. Она никогда не сможет покинуть своего возлюбленного Барни.

Кэти Бернс закончила обучение в колледже в Киркби и стала учительницей. Она купила машину и сняла квартирку на Аппер-Парлимент-стрит. Ее первым местом работы стала школа в Токстете, и теперь она часто заезжала к Эми после работы.