Текст книги "Цепи судьбы"

Автор книги: Маурин Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

–  Джек! – Хэрри упал на колени возле друга и начал его трясти, хотя и видел, что нет ни единого шанса, что он каким-то чудом остался в живых. – Джек!

– Паттерсон, вперед! – раздался откуда-то крик.

– Но, сержант, это же Джек! – завопил Хэрри. Он чувствовал, что по его щекам катятся слезы.

– Я знаю, кто это, Паттерсон. Какого хрена ты тут застрял, быстро догоняй остальных. Об Уилкинсоне позаботятся медики, они идут за нами.

Это должен был быть я, в отчаянии думал Хэрри, в последний раз глядя в безжизненные серые глаза своего друга, прежде чем накрыть его лицо поношенной панамой. Это должен был быть я.

Полтора года спустя, когда союзные войска будут высаживаться на Атлантическое побережье Европы [30]30
  6 июня 1944 года.


[Закрыть], Хэрри Паттерсон в числе первых ворвется на Золотой Пляж во Франции. Он так и не получит повышения по службе, не будет награжден медалью или упомянут в донесениях. Он всегда был всего лишь рядовым солдатом, который упорно сражался, никогда не жаловался и не огрызался и исполнял приказы, какими бы бестолковыми он их ни считал. Солдаты вроде него составляли хребет британской армии, и без них победа над Германией была бы невозможна.

После высадки союзников в Европе все вздохнули с облегчением, потому что стало похоже на то, что конфликт может быть вскоре исчерпан, хотя на самом деле пройдет еще одиннадцать месяцев, прежде чем война в Европе подойдет к концу.

За это время Эми из квартиры у Ньюсхэм-парка переехала в маленький одноэтажный домик в Вултоне, старинной части Ливерпуля, неподалеку от очаровательной башни с часами. Домик находился на тихой улочке в пяти минутах ходьбы от центра поселка, но Эми казалось, что она живет далеко за городом.

Все устроил Лео Паттерсон.

– Барни должен приехать в местечко получше, чем эта ваша каморка, – заявил он.

Эми в этом сомневалась. В той каморке они были очень счастливы, но на этот раз она позволила Лео настоять на своем. Возможно, он и прав, решила она. Только благодаря Лео им удалось обставить этот домик, что в военное время было делом не из легких. У фабрик имелись дела поважнее, чем производство стульев, столов и кроватей.

Лео рассмеялся, когда Эми назвала привезенную им мебель подержанной.

– Это антикварная мебель, – сообщил он ей.

– От этого она не перестает быть подержанной, – возразила Эми.

– Этот письменный стол обошелся мне в небольшое состояние, – сказал Лео. Стол действительно был очень милый, довольно миниатюрный, белый, овальный, слегка изогнутый внутрь с одной стороны, на изящных резных ножках.

– Я думала, это туалетный столик, – удивилась Эми. – А зачем нам письменный стол?

– Ты сможешь писать за ним письма.

– Я всегда пишу письма на коленках.

Лео улыбнулся. Она понятия не имела, почему многое из того, что она говорит, кажется ему забавным.

– Ну, теперь ты сможешь делать это за столом. Ах да, – непринужденно продолжал он, – Элизабет приглашает тебя к обеду.

– Ха! – фыркнула Эми. – Передайте Элизабет, пусть идет к черту. Я с ней встречалась всего один раз, но мне этого хватило.

– С тех пор прошло более пяти лет. – Он нахмурился, как будто столкнулся с проявлением детского упрямства. – Мне кажется, когда Барни вернется домой, между нами должны установиться нормальные отношения. Разве ты не согласна?

– Все зависит от того, чего хочет Барни, а не вы, я или Элизабет. – Должно быть, она очень злопамятная, потому что ее естественным желанием было больше никогда не встречаться со своей свекровью. Эми сменила тему. – Правда, здорово говорить «когда Барни вернется домой» и знать, что это будет уже скоро? – Приближалось Рождество, и на этот раз все были уверены, что это уж точно будет последнее военное Рождество. Эми обняла себя за плечи. – Мне так хочется поскорее его увидеть, и в то же время мне страшно. – Она закусила губу. – Прошло столько времени…

– Поначалу ты неизбежно будешь испытывать некоторую неловкость, но это нормально.

– Правда?

– Правда. – Лео похлопал ее по плечу. С ним было очень легко разговаривать.

– Спасибо, – сказала Эми.

Он посмотрел на нее, подняв брови.

– За что? – поинтересовался Лео.

– За то, что приехали в тот день, когда я потеряла ребенка, за то, что купили нам этот дом, за все остальное в промежутке между этими событиями. – Он был для нее настоящей опорой. Без него она чувствовала бы себя бесконечно одинокой.

– Пожалуйста. – Его лицо смягчилось. – Ты когда-нибудь думаешь о потерянном ребенке?

– Не проходит дня, чтобы я о нем не думала. – Ее губы дрогнули. – Жаль, что я не знаю, был это мальчик или девочка. Я могла бы дать ребенку имя, и тогда он казался бы мне более реальным. Представляете, Барни вернулся бы домой, а его ждал маленький сын или дочка.

– Представляю, – откликнулся Лео. – Это было бы замечательно.

Кэти Бернс повысили в звании. Теперь она была капралом и у нее на рукаве красовалось две нашивки. Миссис Бернс сообщала об этом всем, кого бы ни встретила.

– Я всегда знала, что наша Кэти особенная, – без устали повторяла она мужу.

В марте, когда союзники уже подходили к Берлину и до конца войны оставалось всего несколько недель, Кэти встретилась с Реджи Шортом в отеле в центре Лондона. Кэти провела два года в Колчестере и год в Портсмуте, в то время, как Реджи всю войну прослужил в Китли. Раз в несколько месяцев они встречались и обедали в отеле «Боннингтон» в Холборне.

– Что ты будешь делать, когда все это закончится, Кэт? – поинтересовался Реджи, пока они ожидали первое блюдо. Она знала, что он всегда будет жалеть о том, что сообщил на призывном пункте, что он дантист. Если бы он заявил, что бросил школу в четырнадцать лет и с тех пор работал в магазине, военные годы стали бы для него гораздо более интересными.

– Поступлю в колледж и стану учителем, – быстро ответила Кэти. Эта возможность предоставлялась всем увольняющимся в запас, как мужчинам, так и женщинам, достаточно было сдать вступительный экзамен. – А ты?

– А ты как думаешь? – скривился Реджи. – И дальше буду работать дантистом. Мне хотелось бы основать практику в какой-нибудь симпатичной деревушке, жениться и обзавестись полудюжиной детишек.

– Удачи! – Кэти подняла бокал.

– Тебе тоже. Ты это серьезно насчет того, чтобы стать учителем? – Реджи умоляюще посмотрел на нее. – Или тебя можно уговорить выйти замуж за дантиста, который хочет иметь полдюжины детишек? Если хочешь, я сокращу количество детишек до двух.

Кэти представила себе симпатичную деревушку, детей, благополучное существование. Ее это не прельщало.

– Я настроена весьма серьезно, Редж, хотя очень тронута тем, что ты хочешь на мне жениться. – Она любила его, но этой любви было совершенно недостаточно для того, чтобы выйти замуж. – Ты знаешь, почему я не могу принять твое предложение.

– Из-за Джека? – Кэти кивнула, и Реджи принялся ее убеждать: – Ты же не можешь провести всю жизнь, оплакивая его, Кэт.

– Я его не оплакиваю, – отрезала Кэти. – Он умер, и я смирилась с этим. Просто дело в том, что, если я не могу выйти замуж за него, я вообще не хочу выходить замуж.

– Но ты подумаешь о моем предложении?

Кэти пообещала подумать, хотя знала, что ее ответ не изменится никогда.

– Лимонада не осталось? – спросила Мойра Карран, обращаясь ко всем сразу. Она вошла в дом на Агейт-стрит в сопровождении своей подруги Нелли Тайлер.

– Не знаю, мам, – ответила Джеки, ее средняя дочь.

– Хочешь, мы сходим и купим? – спросила Бидди.

– Нет, спасибо, милая. Может быть, он еще не закончился.

– Лимонада нет, Мойра, – прокричала из кухни Нелли.

– Может, вы с Нелли выпьете по стакану хереса, мам? – предложила Эми.

– Не откажусь, милая. А ты, Нелли?

Нелли ухмыльнулась.

– Я тоже не откажусь, – слегка заплетающимся языком ответила она.

Вся улица отмечала окончание войны, а сегодня, восьмого мая, к тому же был выходной день. Сестры собрались за столом в родительском доме, чтобы поболтать. Они уже очень давно так не собирались. Джеки почти все свои выходные проводила с семьей Питера в Понд-Вуд, а жених Бидди, Дерек О'Рурк, который учился на пожарного, жил за рекой, в Биркенхэде. Они собирались пожениться в конце июня.

– Мы хотим как можно скорее завести ребенка, – сказала Джеки после того, как ее мать и Нелли опять вышли на улицу, пошатываясь еще сильнее, чем когда они вошли. – Мы попробуем сделать его, как только Питера демобилизуют. – С тех пор как Питера призвали на флот, им удавалось встречаться только раз в несколько месяцев.

– Я тоже хочу ребенка. – Как бы сильно Эми ни старалась, ей не удавалось представить Барни дома. Она могла говорить об этом, слова легко срывались с ее языка, но это не имело никакого отношения к реальномувозвращению Барни домой.

В доме царила мирная и радостная атмосфера. «Малхолланд» перестал производить автомобили для армии, и Эми разрешили уволиться. Она хотела быть дома, а не ходить на работу, когда Барни вернется. Джеки заметила, что война закончилась, налеты прекратились, никто больше не будет топить корабли или сбивать самолеты, не будут больше гибнуть люди.

– Это не так, – напомнила ей Эми. – Война закончилась только в Европе. Война с Японией пока продолжается.

– Я забыла, – мрачно согласилась Джеки. Сквозь открытую входную дверь до них с улицы доносились обрывки песен. Сейчас там пели «Когда огни зажгутся снова». Стояла изумительная, солнечная и теплая погода. Такая же погода была, отметила Эми, в тот день, когда объявили войну, почти шесть долгих лет назад.

– Хотите чаю? – предложила Бидди.

– Я бы с удовольствием, – сказала Эми. – Но достаточно ли у мамы чая? И как насчет молока?

– У нас много и того, и другого. Я принесла чай, а наша Джеки принесла молоко.

– Это свежее молоко, прямо из-под коровы. Я взяла его сегодня утром на ферме.

– А я всегда забываю что-нибудь принести, – сконфуженно поморщилась Эми.

– Мы это заметили. Правда, Джеки? – сурово произнесла Бидди.

– Ничего страшного, сестричка, – улыбнулась Джеки. – Твои рождественские подарки с лихвой компенсируют молоко и чай и все остальное. Брошкой, которую ты подарила мне в прошлом году, восхищаются все без исключения, как и сумкой, которую ты тогда привезла из Лондона.

– Так что можешь со спокойной совестью выпить чашечку чая, – кивнула Бидди.

Эми встала из-за стола.

– Хорошо, но раз уж я ничего не принесла с собой, пойду и приготовлю чай.

Она была в кухне, тихонько подпевая шумной толпе на улице, когда в дверях появились ее сестры.

– К тебе гость, – сказала Джеки.

– Мы усадили его в гостиной. Там вам никто не будет мешать, – добавила Бидди.

Когда Эми открыла дверь гостиной, она все еще ничего не понимала. Она подумала, что они говорят о Лео. С другой стороны, обе ее сестры отлично с ним знакомы, и с чего бы это вдруг им вздумалось приглашать его в гостиную? Эми оказалась совершенно не готова к встрече с человеком, которого она там увидела.

–  Барни! – ее возглас больше походил на стон.

Когда Эми воображала это невозможное событие, возвращение Барни домой, она представляла его в военной форме, быть может, даже в шинели, принадлежавшей человеку, чье имя начиналось на «У». Но на Барни был элегантный темно-серый костюм, кремового цвета рубашка и красновато-коричневый галстук. Она во все глаза глядела на этого незнакомца, а его ввалившиеся глаза смотрели на нее с бледного, осунувшегося лица. Барни поднял руки. Это был вялый жест, и руки не поднялись выше талии, но для Эми этого было достаточно, и она бросилась к нему.

– О, Барни! – она, рыдая, прильнула к нему, уткнулась лицом в его шею, заливая слезами красно-коричневый галстук и воротник рубашки. Его руки скользнули по ее телу, и он обнял ее так крепко, что она едва могла дышать. Потом Барни тоже заплакал.

Эми понятия не имела, сколько времени они провели в гостиной, обнявшись и почти не разговаривая. Люди входили в дом и опять выходили, пение на улице становилось все громче, радость все безудержнее. Двое мужчин подрались, потом в стену дома добрых десять минут стучали футбольным мячом, после чего гуляки принялись танцевать ирландскую жигу, громко топая ногами по тротуару.

Эми и Барни продолжали сидеть, обнявшись и не веря, что война действительно закончилась и они наконец вместе. Им предстояло заново узнать друг друга, и у Эми было чувство, что на этот раз это будет намного труднее, чем прежде.

Приближался июнь. Первого числа был день рождения Эми, ей должно было исполниться двадцать четыре года. Барни предложил отпраздновать это событие в каком-нибудь особенном месте.

– Мне ничего особенного не приходит в голову, – сказала Эми, – если только мы не отправимся в Лондон на наш запоздалый медовый месяц. – Он обещал опять повезти ее в Лондон, когда их первую (и последнюю) поездку туда пришлось прервать раньше времени.

– Когда-нибудь мы поедем в Лондон, – ответил Барни, – но не сейчас. Папа все еще вводит меня в курс дела. – Он пошел на работу к отцу, забыв о том, что после войны мечтал заняться чем-нибудь более интересным. А может быть, он просто передумал. – На этой неделе я работаю в стеклодувном цехе. Это так увлекательно.

– Ты учишься выдувать стекло? – Эми надеялась, что это не дурацкий вопрос.

– Нет, просто смотрю, как это делается. – В его голосе звучало раздражение, как будто вопрос был действительнодурацким. – Выдувание стекла – это ремесло, которому надо очень долго учиться. Вот что я тебе скажу. Давай поедем в Саутпорт, на пирс, где мы тогда познакомились на Пасху. Кажется, это было в прошлой жизни.

– С удовольствием. – Эми готова была сделать все, что угодно, лишь бы их отношения опять стали нормальными, а Барни перестал быть таким отчужденным и холодным. Только в постели, в темноте и под одеялом он становился прежним Барни. И даже тогда это длилось, только пока они занимались любовью. Ни до, ни после он не произносил ни слова. Просто молча хватал ее, а потом отпускал. Барни много курил и никогда не рассказывал о времени, проведенном в лагере для военнопленных.

Все разговоры начинала Эми. По крайней мере, до тех пор, пока Барни не предложил отпраздновать ее день рождения в каком-нибудь особенном месте.

– Жаль, что Хэрри здесь не будет, – сказала она. – Кэти на несколько дней приехала домой. Было бы чудесно, если бы мы смогли отправиться туда вчетвером. Мы можем поехать на поезде. – Пройдет, наверное, еще много месяцев, если не лет, пока бензин перестанут выдавать по карточкам и люди наконец смогут пользоваться своими машинами.

– Хм-м-м, – безразлично протянул Барни.

Так случилось, что Хэрри вернулся в Англию за несколько дней до дня ее рождения, впервые со времени отправки во Францию, и ему дали отпуск на пять дней.

Стояла необыкновенно холодная для июня погода. По песчаным пляжам Саутпорта гулял ледяной ветер, насквозь пронизывая одежду немногочисленных храбрецов, прогуливавшихся по пирсу. На этот раз уединиться стремились Кэти и Хэрри, в то время как Эми и Барни молча плелись за ними. Им нечего было сказать друг другу.

Кэти и Хэрри не встречались со времени вечеринки в финансовой части в Китли на первое военное Рождество. С тех пор произошло очень много событий, самым важным из которых была встреча Кэти и Джека, вскоре погибшего в Египте на глазах у Хэрри. Им не терпелось обменяться воспоминаниями о человеке, который для Кэти был возлюбленным, а Хэрри – лучшим другом.

Эми жалела, что они пригласили Кэти и Хэрри. Их присутствие только подчеркивало, как плохо складываются ее отношения с Барни. Она обрадовалась, когда он схватил ее за руку и сказал:

– Давай прогуляемся до конца пирса. Пошли.

Расстилавшийся перед ними вид был бесцветным и безрадостным. Вдали поблескивала тусклая, как свинец, вода Ирландского моря, а сразу перед ними расстилался мокрый и неприветливый пляж. Нигде не было ни души. Барни удовлетворенно вздохнул, медленно вдохнув и выдохнув воздух через рот. Он обвел взглядом горизонт.

– Красиво, – сказал Барни. – Я бы хотел поселиться здесь до конца своих дней. Зря ты выехала из квартиры, Эми, – капризно добавил он.

Он ненавидел их новый дом. Комнаты были слишком тесными, окна слишком темными из-за густой живой изгороди, окружавшей дворик. А из окон их квартиры открывался бескрайний вид: крыши близлежащих домов, а дальше – безбрежное небо. В новом доме Барни казалось, что он все еще находится в тюрьме.

«Давай подыщем другое жилье». Эми и сама была не в восторге от этого дома. Она бы с удовольствием переехала куда-нибудь еще, но с Барни невозможно было договориться. «Это не имеет значения, – угрюмо отвечал он. – Мне кажется, я постепенно привыкну к этому дому».

Стоя у конца пирса, он неожиданно обнял ее за плечи.

– Прости, родная. Я так мечтал поскорее вернуться домой. И вот я вернулся и никак не могу привыкнуть. Я не могу привыкнуть к четырем стенам. Я чувствую, что мне хочется жить на открытом воздухе, например, на вершине горы, откуда я мог бы отправиться в любом направлении, и мне бы ничто не могло помешать.

Эми поцеловала его подбородок. Она слишком много от него хочет. Он пробыл в заключении пять долгих лет, и ему потребуется много времени, чтобы приспособиться к жизни на свободе. А пока этого не произойдет, ей просто нужно проявить терпение.

– Вы решили подхватить воспаление легких? – Кэти и Хэрри вслед за ними подошли к концу пирса. Оба были в гражданской одежде. В их внешности не было ничего, что указывало бы на то, что последние шесть лет они носили военную форму. Аккуратно причесанные каштановые волосы Кэти были повязаны шарфом, она подняла воротник теплого твидового пальто, а руки спрятала в карманы.

– Жаль, что я не надела свою норковую шубу, – засмеялась она. – Может, зайдем в кафе и выпьем чего-нибудь горячего?

На пирсе уже было много народу. Несколько мальчишек гонялись друг за Другом от скамейки до скамейки, двое мужчин ловили рыбу, пожилые супруги, одетые в похожие кардиганы, бросали чайкам хлеб.

Барни оживился и принялся командовать.

– Давайте выпьем чаю в том же кафе, где мы были в прошлый раз, потом прогуляемся по Лорд-стрит и пообедаем. Кто-нибудь знает, что идет в кинотеатрах на этой неделе?

– «Двойная страховка» с Барбарой Стэнвик и Фредом МакМюрреем и «Потерянный уик-энд» с Рэем Милландом, – быстро ответила Кэти, добавив: – Я вчера смотрела в «Эко».

Барни перевел взгляд на Хэрри и Эми.

– Что мы выберем?

– Давайте проголосуем, – предложил Хэрри.

– Что, если каждый фильм получит по два голоса? – поинтересовался Барни.

– Тогда мы попросим Эми бросить монетку, и она выберет проигравший фильм, – сказала Кэти. – У нее есть такая привычка, – пояснила она в ответ на удивленные взгляды мужчин. – Раньше, по крайней мере, она всегда делала именно так.

Эми вспомнила, что в последний раз они подбрасывали монетку в Саутпорте, в кафе на Лорд-стрит, где они с Кэти пили чай. Эми забыла названия фильмов, но в одном из них играл Чарльз Бойер, а в другом Хамфри Богарт. Они бросили монетку, и выиграл Чарльз Бойер, но она хотела пойти на Хамфри Богарта, и Кэти уступила. Эми и не догадывалась тогда, что, когда она через несколько часов пойдет смотреть этот фильм, рядом с ней уже будет Барни. В тот день ее жизнь изменилась навсегда.

Жизнь продолжала меняться. Быть может, всем четверым стоит приехать сюда еще через шесть лет? Интересно, что произойдет с ними к тому времени?

ГЛАВА 17
Июнь 1971 года
Маргарита

Я совсем забыла, как ненавижу зоопарки. Если бы Роб предложил приехать сюда еще раз, я бы попросила его поехать без меня. Было что-то чудовищно жестокое в виде диких зверей, заключенных в клетки. Из того немногого, что я помнила о своем отце, я знала, что он чувствовал себя именно так. Наверное, это было следствием того, что он так много времени провел в лагере для военнопленных.

После того как Гари посмотрел на всех животных, Роб спросил, не хочет ли он пойти по второму кругу. Когда мальчик отказался, я вздохнула с облегчением.

– Я хочу есть, – объявил он. – Хочу сосисок и жареной картошки.

Мы отправились в Честер (мы приехали сюда на машине Роба) и нашли неплохой ресторан, где я заказала себе треску с жареной картошкой. Для меня это был настоящий праздник, потому что Марион считала жареную пищу вредной для здоровья. Она никогда не жарила картошку, а слово «кляр» считалось в нашей семье бранным.

Сегодня мне казалось, что меня разорвали на две части. Одна часть хотела быть с Робом, а другая рвалась к матери. Со вчерашнего дня мои чувства кардинально изменились. Я и не предполагала, что мы сможем так быстро найти общий язык. Теперь мне хотелось защитить ее от всех бед, и мне было больно при мысли, что мама столько лет провела в тюрьме. Сегодня был день ее рождения. Ей исполнилось пятьдесят, но она настояла на том, чтобы мы ничего не организовывали.

– Мы можем устроить вечеринку, когда мне стукнет пятьдесят один. Быть может, тогда мне захочется отметить день рождения.

В ближайшем будущем, когда мы с ней останемся дома вдвоем, я обязательно поговорю с ней об отце. Я не смогла забыть бурных скандалов, бушевавших в нашем доме. Неистовствовал всегда отец. Мать увещевала его, и ее голос был неизменно тихим, терпеливым и спокойным. Но от этого отец только приходил в еще большую ярость.

– Шлюха! – взвизгивал он.

Однажды он сказал:

–  Как бы я хотел тебя убить.

Это привело меня в ужас. Я хотела остановить его, но не знала, как это сделать. Как бы то ни было, моя мать убила его раньше.

– О чем ты думаешь? – спросил Роб.

Я отсутствующим взглядом посмотрела на него.

– Что?

– Я спросил, о чем ты думаешь? Я уже два раза задал тебе вопрос: хочешь пудинга?

– Нет, спасибо, но я не отказалась бы от чая. Прости, – извиняющимся тоном добавила я, – я куда-то улетела. – Я придумала очень простой способ побыть одновременно и с Робом, и с матерью. – Поехали ко мне, познакомим Гари с Эми, – предложила я. По крайней мере, я могла называть ее Эми, когда ее не было рядом, хотя сомневалась, что когда-нибудь смогу так к ней обратиться. – Если хочешь, – поспешно добавила я. Далеко не каждый отец мечтает о том, чтобы его ребенок познакомился с убийцей, даже если убийца – это красивая и обаятельная женщина.

– Отличная идея, – сказал Роб.

– Куда мы поедем? – спросил Гари.

– Знакомиться с мамой Маргариты.

Малыш изумленно посмотрел на меня.

– У вас есть мамочка, мисс?

– Да, Гари, есть. – Я не возражала против того, что он продолжал называть меня «мисс». Мне совсем не хотелось, чтобы в школе он стал называть меня по имени.

– У всех учительниц есть мамы?

– Разумеется.

Гари некоторое время размышлял над этим, затем пожал плечами, как будто это было выше его понимания.

– И папы тоже?

– И папы тоже, – подтвердила я.

Всего за несколько минут Эми полностью околдовала малыша. Они с Чарльзом были в саду. Марион, как она это делала каждую субботу, отправилась в парикмахерскую.

– Ух ты, какой хорошенький! – восхищенно сказала Эми и похлопала по свободному стулу рядом с собой. – Меня зовут Эми. Садись сюда. Расскажи мне о себе.

Гари радостно повиновался. Он сообщил о том, какую картинку нарисовал для конкурса, и о том, что она заняла второе место.

– Там было апельсиновое и лимонное дерево и кролики у него в корнях. Я нарисовал их домик. Папа, как называется домик кроликов?

– Норка, сынок.

– Я нарисовал норку со шторками на окнах. Дядя из газеты сказал, что это показывает, что у меня хорошее… что сказал этот дядя, папа?

– Что у тебя хорошее воображение.

– Дядя сказал, что у меня хорошее воображение. И я получу приз. Это набор для рисования в деревянной коробке, и краски будут в трубочках, а не в коробочках.

– В тюбиках, а не в трубочках, сынок.

– Мне очень нравится выдавливать краску из тюбиков, – очень серьезно продолжал Гари. – Из коробочек краску выдавливать невозможно. Хочешь, я нарисую тебе картинку, когда мне дадут тюбики?

– Очень хочу. А для моего брата нарисуешь картинку? Вот он, его зовут Чарли.

Чарльз глуповато улыбнулся.

– Нарисую, Эми, только это будет другое дерево.

– Ты, – сказала Эми, – совершенно неотразимый молодой человек. Пойдем в дом? Я сделаю тебе рожок с мороженым.

– Пойдем. – Гари засеменил рядом с ней к дому, а я спросила себя, почему у моей матери только один ребенок, ведь совершенно очевидно, что она обожает детей.

Через полчаса вернулась Марион. Ее волосы были короткими, гладкими и черными. Я переживала, что ей не понравится, что у нас опять гости, и заранее приготовилась разозлиться, в конце концов, я очень редко приглашала к себе друзей. Но она была любезна настолько, насколько это вообще возможно. Я вспомнила, что ржавая развалюха Роба стоит возле дома, а Марион только на днях жаловалась на нее Чарли. Но моя тетя и виду не подала, что обратила на машину внимание. Если она ее и заметила, то, судя по всему, решила сделать вид, что ее это не заботит.

Марион принялась восторгаться Гари, но он был уже очарован моей матерью и остался равнодушен к ухаживаниям моей тети. Я не знаю, усадила ли его Эми к себе на колени или он забрался туда сам, но они смотрелись очень компанейски, сидя вместе на одном из садовых стульев, пока мальчик ел свое мороженое.

Неизбежное появление Кэти Бернс вызвало у Марион раздражение, а у Гари изумление. Его представления об учителях рушились на глазах.

Роб и Гари остались к чаю. Я вошла в дом и помогла Марион приготовить угощение. Она сообщила мне, что завтра, в воскресенье, моя мать переезжает к Кэти Бернс. Мне было жаль, что Марион такая, какая есть и из-за этого моя мать не может остаться с нами. Когда она переедет, мне ее будет не хватать, хотя, если вдуматься, это просто смешно. Я провела без нее большую часть своей жизни, и ее отсутствие меня нисколько не беспокоило. Но стоило ей провести дома пару дней, и я уже не хочу, чтобы она уезжала.

После чая Роб и Гари уехали домой. Кэти Бернс и моя мама вернулись в сад с бутылкой вина, а Марион и Чарльз расположились в доме и включили телевизор. Наверное, Чарльз охотнее вышел бы в сад. Во всяком случае, ятак и сделала. Телевизор можно посмотреть в любой другой день.

В этот вечер воспоминания о войне закончились пением. Соседи и их гости тоже вышли в сад и начали подтягивать Кэти и Эми, распевавшим «Когда они танцуют болеро», «Спокойной ночи, любимая» и песни, которые я слышала впервые. Сквозь живую изгородь все дружно обсуждали, что они будут петь дальше. Мне от всего этого было неловко, наверное, оттого, что меня воспитала Марион. Я представила себе, как пение будет переходить из сада в сад, пока не запоет весь квартал.

Марион высунула голову из задней двери и крикнула, что меня просят подойти к телефону.

– Что там происходит? – спросила она.

Войдя в дом, я посоветовала ей продолжить просмотр телевизионной передачи.

– Тебе лучше этого не знать, – добавила я.

Должно быть, программа была по-настоящему интересной, потому что моя тетя так и сделала.

К моему удивлению, звонила Хильда Доули. Еще больше меня удивило то, что она плакала.

– Мне нужно с тобой поговорить, – всхлипывала она.

– Где ты, Хильда?

– В городе. Я в телефонной будке на вокзале Лайм-стрит.

– Ты можешь ко мне приехать? – Я не могла поехать к ней, потому что слишком много выпила. – Ты ведь знаешь, где я живу?

– Да, я как-то раз заезжала к тебе, чтобы забрать какой-то хлам, который не влазил в багажник твоей машины.

– Точно. – Что мне не нравилось в моем «фольксвагене», так это то, что двигатель в нем расположен сзади, а багажник впереди, и в него почти ничего не помещалось.

– Я буду у тебя через двадцать или тридцать минут.

Интересно, что случилось? Наверняка что-нибудь, связанное с Клиффордом.

Я поставила чайник на горелку, чтобы он закипел к приезду Хильды, и вернулась в сад, где все пели совершенно ужасную с моей точки зрения песню «Выкатывай бочонок». Я выразила свое отношение, не присоединившись к дружному хору.

Когда приехала Хильда, я заварила чай и провела ее в комнатку, которую Марион называла «комната для завтрака», но которая скорее представляла собой нишу со столом и двумя деревянными скамьями, расположенную между кухней и прихожей.

– Что случилось? – спросила я, как только мы уселись. Глаза Хильды были налиты кровью, а напудренное лицо сплошь покрыто потеками от слез.

– Это Клиффорд, – сказала она.

– Что он сделал?

– Предложил мне выйти за него замуж, – уныло ответила Хильда.

Я ничего не понимала.

– Это плохо?

Хильда шмыгнула носом и вытерла нос тыльной стороной ладони. Я сбегала в кухню и принесла с полдюжины бумажных носовых платков.

– Выяснилось, что квартира, в которой он живет, ему не принадлежит и он хочет переехать ко мне. – Хильда снова шмыгнула, на этот раз скорее возмущенно, чем жалобно. – Что еще мне остается думать? Он хочет жениться на мне только ради того, чтобы у него появилось жилье, за которое не надо будет платить арендную плату.

– Я думала, квартира на Норрис Грин – его собственная, – сказала я.

– Я тоже так думала, но оказывается, он ее всего лишь снимает. Ему там не нравится. Помнишь, что он нам сказал, когда показывал ту квартиру, которая продается? И Клиффорд определенно сделал вид, будто живет в собственной квартире. Ах, Маргарита! – она опять расплакалась. Большие капли скатывались по блестящим следам слез, пролитых ею ранее. – Я так и думала, что в том, что мной заинтересовался такой красивый мужчина, что-то не так.

– Не говори глупостей, – сказала я, хотя, честно говоря, сама тогда слегка удивилась. – Ты согласилась за него выйти?

– Да, – простонала она. – Я чувствую себя настоящей идиоткой. Он сделал предложение, когда мы обедали, и я согласилась, и мы начали обсуждать наше будущее. Я предложила использовать деньги от продажи его квартиры на покупку новой кухни. И только тут он признался, что ему нечего продавать.

Эми вошла в кухню, распевая «Твоя, пока звезды не погаснут», и мне показалось, что Хильда сейчас опять заплачет.

– Прости. У вас тут вечеринка? Я вам помешала. Извините. – Она начала вставать из-за стола.

– Вот ты где, Маргарита, – сказала моя мать. – А я думаю, куда ты подевалась? – Она одарила нас ослепительной улыбкой. – Здравствуйте, – обратилась она к Хильде, – меня зовут Эми. – Сегодня она выглядела сногсшибательно в ярко-красном платье с прямой юбкой, короткими рукавами и белым кружевом вокруг горловины. На ногах у нее были белые босоножки с узкими, как шнурки, ремешками.

– Это Хильда, – представила я гостью. – Она тоже работает в школе Сент-Кентигернз.

Интересно, узнает ли Хильда женщину, которую она видела столько лет назад в церкви, несмотря на то, что ее некогда длинные и белокурые волосы теперь стали короткими и каштановыми. Меня это нисколько не волновало. Я никогда и никому больше не скажу, что моя мать умерла. С этого момента я буду говорить людям правду и ничего, кроме правды.