Текст книги "Цепи судьбы"

Автор книги: Маурин Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

– Хэрри вернулся, – сказал Лео. – Он только что звонил из Дувра, целый и невредимый.

Эми сказала, что она очень рада, и это было правдой, но в глубине души она не могла не сожалеть, что домой вернулся не ее муж, а его брат.

– Вряд ли он видел Барни, – с надеждой в голосе добавила она.

Наступило молчание.

– Вообще-то видел, – после паузы ответил ее свекор. По этой паузе и по тому, как были произнесены эти слова, Эми сделала вывод, что новости неутешительные. – Они встретились на дороге в Дюнкерк. Хэрри направлялся к спасательным судам, а Барни возвращался в свою часть. Его подразделение осталось, чтобы попытаться помешать немцам достичь побережья… Ты в порядке, Эми? Эми! – закричал мистер Паттерсон, когда она не ответила.

Она обрела дар речи.

– Спасибо, что позвонили, Лео, – вежливо ответила Эми. – Мне нужно идти. Кто-то хочет купить билет.

Позже она была рада тому, что получила это известие, находясь на работе. Было очень важно продолжать двигаться и что-то делать, вместо того, чтобы лечь на кровать и уставиться в потолок, как она поступила бы дома, в своей квартире. Ей предстояло встречать и отправлять поезда, продавать билеты и отвечать на другие, гораздо менее важные телефонные звонки.

Когда Хэрри вернулся домой, он рассказал Эми, что именно произошло на дороге в Дюнкерк. Он выглядел безгранично усталым и сильно хромал, но не потому что был ранен – его ноги были растерты до крови и покрыты водянками от того, что ему пришлось долго брести в ботинках не по размеру и дырявых носках.

– Мы с моим хорошим другом Джеком Уилкинсоном еле волочили ноги, – устало рассказывал Хэрри. – Джек подвернул ногу, и ему трудно было идти. Внезапно раздался звук клаксона, который все гудел и гудел. Мне и в голову не могло прийти, что это кто-то пытается привлечь мое внимание, пока я не услышал голос, который завопил: «Хэрри! Хэрри Паттерсон! Посмотри сюда, кретин!» Я понял, что это Барни.

Эми ахнула. Простое упоминание его имени приблизило ее к мужу.

– Он был за рулем грузовика, – продолжал Хэрри. – Конечно же, мы остановились и долго болтали. Барни только что отвез в Дюнкерк раненых, которых необходимо было отправить домой, а сам возвращался в расположение части. Нам с Джеком еще было идти и идти, и Барни сказал, что отвез бы нас, но уже и так отсутствовал гораздо дольше, чем ожидал. Дороги были забиты беженцами, – пояснил Хэрри. – Бедняги, почти все они потеряли свое имущество. Они хотели лишь убраться с пути немецкой армии. Как бы то ни было, мы с Барни пожали друг другу руки и разошлись, он на север, а я на юг. Но вот что я тебе скажу, Эми, – мертвым голосом продолжал он, – никогда в жизни мне не было так плохо, как тогда, когда я провожал его взглядом. Мой брат отправился навстречу врагу, а я – домой.

Неужели Барни действительно может умереть? Эми столько раз молилась за него, что убедила себя в том, что его ни за что не убьют. Мысль об уязвимости Барни, находящегося в чужой стране и окруженного вражескими войсками, ужаснула ее.

– Я сказал себе, – продолжал Хэрри, – что если бы Джек не нуждался так сильно в моей помощи, я бы прыгнул в кузов грузовика и уехал с Барни, но, наверное, это неправда. А правда заключается в том, Эми, что я трус. Если бы этим грузовиком управлял я, то, скорее всего, бросил бы его и вернулся домой. Я уверен, что смог бы придумать правдоподобное объяснение своему поступку. Там царил такой хаос!

– Если бы ты уехал с Барни, – ответила Эми, – если бы вы оба не вернулись, твои мама и папа были бы опечалены вдвойне.

– Я так не думаю, – с горечью произнес Хэрри. – Они оба дали мне понять, что предпочли бы, чтобы домой вернулся Барни, а не я. Мама и папа никогда не делали секрета из того, что любят его больше, чем меня. Я знаю, что и ты предпочла бы, чтобы здесь сидел Барни, а не я, и это само собой разумеется. Но когда собственные родители дают тебе понять это так отчетливо, это не очень укрепляет чувство собственного достоинства.

– Я уверена, что это не так, Хэрри, – ответила Эми, хотя не сомневалась, что это именно так.

Хэрри провел дома пять дней. Был июнь, стояла теплая и солнечная погода, и Эми как-то пригласила его с собой в Понд-Вуд, чтобы он посмотрел на жизнь начальника станции. В воскресенье она повезла его обедать на Агейт-стрит, так как Хэрри до сих пор не был знаком с ее семьей. В тот же вечер они отправились в кино на «Приключение в Манхэттене» с Джоэлом МакКри, а в понедельник вечером Хэрри пригласил ее поужинать с ним в Саутпорте. Ради Хэрри Эми старалась улыбаться и вести себя радостно и непринужденно, но все ее мысли были о Барни.

Когда Хэрри рассказал ей о встрече с Кэти на Рождество, Эми ответила, что Кэти уже писала ей об этом.

– Мой друг, Джек, возвращается в Лидс лечить ногу. Он пообещал разыскать Кэти, – сказал Хэрри.

На следующий день ему предстояло поездом отправиться на базу в Колчестере. Он полагал, что оттуда его пошлют в Северную Африку.

– Не сегодня-завтра Франция капитулирует, – пояснил Хэрри. – Следующее сражение состоится в пустыне.

Эми не стала спрашивать, что будет с Барни, если Франция капитулирует. Хэрри знал об этом не больше, чем она.

Через несколько дней после отъезда Хэрри Эми услышала, что восемь тысяч британских солдат и еще больше их французских союзников были взяты в плен у местечка Сен-Валери. Немцы захватили даже генерала.

Прошел целый месяц. От Барни по-прежнему не было никаких вестей. Эми была убеждена, что он все еще жив, иначе она уже получила бы одну из наводящих ужас оранжевых телеграмм с сообщением, что ее муж пал в бою. Эми наотрез отказывалась допускать, что он мог погибнуть.

Август успел прийти на смену июлю, когда она наконец получила из военного министерства письмо, в котором говорилось, что ее муж попал в плен. Оно заканчивалось следующими словами: «Вам сообщат о его местонахождении, когда Красный Крест получит эту информацию от германских властей».

Поначалу кое-кто считал, что война продлится всего шесть месяцев, но с ее начала минул уже год, а конца ей не было видно. Сколько пройдет времени, прежде чем она снова увидит мужа, спрашивала себя Эми. Не может быть, чтобы война затянулась еще на год. Это казалось невозможным. Эми была счастлива, что Барни уже не участвует в боях, но ей отчаянно его не хватало.

В конце августа в Понд-Вуд состоялась ежегодная летняя ярмарка. Эми была тронута до слез, когда узнала, что исключительно ради нее ярмарку решено было провести на поле, примыкающем к станции, а не на обычном месте, почти в миле от железной дороги. Ей об этом сообщил сам мистер Клегг, председатель организационного комитета ярмарки.

– Ты теперь одна из нас, Эми, – сказал он ей. – Как же мы можем развлекаться, зная, что ты одна сидишь здесь, вдали от веселья?

– Надо было и раньше проводить ярмарку возле станции, – сказала Сюзан Конвэй, когда узнала об этом. – Моя мама давно уже хотела приехать, но ей тяжело было так далеко идти.

Мама Эми испекла два бисквитных торта с джемом для соответствующего лотка. Яйца для бисквитов предоставил Питер Альтон, который к большому неудовольствию Бидди теперь являлся официальным бойфрендом Джеки. Капитан Кирби-Грин навел порядок в своем гардеробе и предоставил для лотка подержанной одежды красивый бархатный халат. Он, как и все, с нетерпением ожидал ярмарки, назначенной на одну из суббот.

В тот день с утра было пасмурно. Столы для лотков доставили на повозке, запряженной лошадью с розовым бантом по случаю праздника. Вскоре после того, как были установлены лотки и натянуты два навеса (для буфета и для выставки цветов и овощей), постепенно начали прибывать люди, большинство из которых Эми видела впервые. Некоторые старушки выглядели так, как будто явились непосредственно из прошлого века. На их головах красовались белые хлопчатобумажные чепцы, на плечи были наброшены кружевные шали, а юбки доставали до щиколоток. Наконец, к всеобщей радости, выглянуло солнце, согрев землю и растопив желе на буфетной стойке.

Довольно много людей приехало в двенадцать двадцать семь из Вигана, и еще больше народа сошло с ливерпульского поезда, остановившегося у станции в час сорок пять. На этом поезде прибыли мама Эми, обе ее сестры и, к ее немалому изумлению, Чарли и Марион. Капитан Кирби-Грин был просто великолепен в своем темно-синем пиджаке со сверкающими медными пуговицами, белой рубашке и ярком галстуке. Он приосанился и напыщенным жестом предложил матери Эми взять его под руку. Та смутилась, но позволила довести себя до поля. Позже они вместе приняли участие в трехногой гонке и пришли к финишу третьими.

Местность вокруг станции, обычно такая тихая в промежутках между поездами, сегодня звенела голосами. На ярмарке были не только лотки. Организаторы провели шоу младенцев, состязание узловатых коленей, конкурс на лучший маскарадный костюм. Был разыгран приз за самую большую курицу и самую воспитанную собаку. Этот конкурс сопровождался громким лаем. Как розы, так и морковка Уильяма Максвелла заняли первые места. Он же вырастил и самый большой кабачок.

Между поездами у Эми было достаточно времени, чтобы побросать мячи по кокосовым орехам (роль которых на этот раз исполняли пустые консервные банки), принять участие в набрасывании обручей и других состязаниях. Она метала дротики, каким-то чудом набрала наибольшее количество очков и, возможно, заслуживала приза. После этого Эми бросила три однопенсовые монетки в бочонок с водой, в надежде, что одна из них опустится на монету в полкроны, уже лежащую на дне, но тут ей не повезло, монетки легли далеко от цели.

В два двадцать семь из Вигана прибыл духовой оркестр. Оркестранты были одеты в ярко-синюю униформу, украшенную золотыми галунами. Они сыграли «Рэгтайм Александр-бэнда», «Ты – мое солнце» и другие энергичные мелодии, завершив выступление композицией «Мы видели море» из фильма с участием Фреда Астера. Этот фильм был одним из первых, которые Эми посмотрела в своей жизни. Она ходила на него с Кэти, и при воспоминании о тех беззаботных днях, когда они понятия не имели о том, что существует такой кошмар, как война, ей стало грустно и она почувствовала себя очень старой.

Даже сегодня, среди этих мирных полей, невозможно было забыть о войне. Напоминания о ней стояли на лотках в виде объявлений, гласивших, что собранные на ярмарке деньги поступят в Фонд огнестрельного оружия Понд-Вуд.

День близился к концу, похолодало. Люди стали расходиться по домам. Некоторые брели пешком по пыльным, благоухающим травами проселочным дорогам, другие садились в поезда, отправлявшиеся в обоих направлениях. Выпив несколько галлонов чая, уехал и духовой оркестр.

Когда Эми вернулась в билетную кассу, она увидела пожилого джентльмена, изучающего расписание на стене.

– Вам помочь? – поинтересовалась она.

– Я просто смотрю, когда отправляется следующий поезд до Лондона, – объяснил он.

– Он уходит в двадцать семь минут седьмого. В Ливерпуле вам надо будет пересесть на поезд, отправляющийся в семь тридцать с Лайм-стрит до Юстона, – мягко сказала Эми. Ей всегда хотелось узнать, как выглядит мистер Куксон.

– Спасибо, мисс. – Он галантно приподнял панаму и ласково улыбнулся девушке.

Столы разбирали и складывали на повозку. Лошадь издавала тихие фыркающие звуки, как будто понимала, что скоро вернется домой.

Эми отправилась на поиски мистера Клегга, чтобы поблагодарить его за чудесный день, который очень понравился всем Карранам. Почти все выиграли по призу, и даже Марион, которой обычно очень трудно было угодить, была вне себя от восторга. Она купила халат капитана и намеревалась сшить из него пальто.

Мистер Клегг с чувством пожал Эми руку и сказал, что она была украшением ярмарки.

– Так же как и ваши красавицы сестры и еще более красивая мама, – добавил он. – Увидимся в понедельник утром, милая Эми. Будем надеяться, что эта чудесная погода продержится еще немного.

Чудесная погода продержалась, но Эми не увидела мистера Клегга в понедельник утром, потому что к этому времени станции Понд-Вуд уже не существовало. Кроме Сюзан Конвэй, которая успела стать ее близкой подругой, Эми больше никогда не видела никого из этой деревни.

Бомбы начали падать еще в июне, взрываясь в полях на окраинах города. В июле налеты участились. В августе появились первые жертвы, и начались налеты на главную цель противника – ливерпульские доки.

Эми всегда вставала с постели, когда раздавался сигнал воздушной тревоги, ужасающий, леденящий кровь звук. Она заваривала чай и, сидя в темноте, наблюдала за странным зеленым свечением в тех местах, где падали зажигательные бомбы. В это время Эми обычно ощущала безмерное одиночество, как если бы она была последним человеком на земле. Ей ужасно недоставало Барни, но у нее даже не было адреса, по которому она могла бы отправить письмо. Облегчение приносил только сигнал отбоя воздушной тревоги, который означал, что можно вернуться в постель.

В понедельник после ярмарки в Понд-Вуд Эми пришла на вокзал на Лайм-стрит и с удивлением прочитала наспех написанное объявление о том, что поезд на Виган идет только до Киркби.

– Что это все значит? – спросила она у ревизора Пэдди Фахи. Пэдди был еще одним ветераном железной дороги, вернувшимся на работу, потому что его страна в нем нуждалась. Сегодня утром он был необычайно мрачен, а его старое худое лицо было лишено обычной приветливой улыбки.

– Ах, Эми, дорогуша, – вздохнул он. – Тебя хочет видеть Осси Эдвардс.

– Зачем? – удивилась Эми.

– Ты все узнаешь, дорогуша, как только дашь мне сказать хоть слово. В субботу вечером на станцию Понд-Вуд сбросили бомбу. Пути встали торчком, мост поврежден, оба зала ожидания превратились в кучу развалин, а в воронку можно спрятать двухэтажный автобус. Иди-ка лучше побеседуй с Осси, дорогуша. Он уже, наверное, приготовил для тебя что-то еще.

ГЛАВА 11
Май 1971 года
Маргарита

Гари Финнеган наблюдал за тем, как искусно его отец обращается с мячом, как легко и непринужденно перебрасывает его с колена на голову и обратно, с головы на колено. Роб был одет в черно-белую футбольную форму, и его движения были такими грациозными, что походили на движения танцора. На лице его сына застыло выражение благоговейного ужаса, как будто он был потрясен не меньше других детей из первого и второго классов, причем не только мальчиков, но и девочек.

Дети сидели на траве у северных ворот, а я стояла на коленях в нескольких футах позади них.

– Это действительно твой папа, Гари? – донесся до меня вопрос Мэттью Уотса. Мэттью был дюжим мальчуганом из второго класса. Он часто задирался к другим детям, из-за чего за ним приходилось постоянно наблюдать.

– Да. – Меня тронула гордость, которую Гари вложил в этот односложный ответ. – В Уганде он был капитаном футбольной команды.

– А где это, Уганда? – захотела знать одна из девочек.

– В Африке, – ответил Гари.

– Ты раньше жил в Африке? – потрясенно спросил Мэттью. – Но это же на краю света!

– Почти, – кивнул Гари.

– Твой папа просто класс! – восхищенно произнес другой мальчик.

К нам подошла Кэти Бернс. Она была одета в темно-синий костюм, который я видела бессчетное количество раз, но сегодня он почему-то выглядел по-другому. Мне потребовалось несколько минут, чтобы сообразить, что в волосах Кэти больше не было седины, вероятно, она ее закрасила. Благодаря этому мисс Бернс выглядела моложе.

– Он настоящий профессионал, – сказала она. – Это была чудесная идея, Маргарита. Ты молодец, что пригласила мистера Финнегана. Как ты думаешь, он согласится прийти еще раз, чтобы выступить перед детьми постарше?

– Я уверена, что он придет с удовольствием. – Я была убеждена, что Роб сделает все, чтобы помочь Гари освоиться в школе. Сейчас он собрал детей вокруг себя и осторожно подавал мяч каждому из них по очереди. Они были настолько поглощены этим занятием, что не замечали ничего вокруг.

– Мистер Финнеган необычайно приятный молодой человек, – сказала Кэти. – Мне очень жаль, что его жена утонула. Где, ты говоришь, его встретила?

– В «Оуэн-Оуэнсе». Он покупал для Гари одежду, только все не то, что нужно. Я посоветовала ему все это вернуть и купить то, что необходимо. – Оглядываясь назад, я подумала, как это трогательно – то, что он принял на себя обязанности своей покойной жены. Интересно, быть может, вид вдовы, покупающей запчасти для автомобиля, так же трогателен?

– Когда мистер Финнеган закончит, быть может, он согласится выпить чашку чая в моем кабинете? Ты тоже приходи, Маргарита. Сэйра может присмотреть за твоим классом.

– Я приду.

– Хорошо. – Кэти многозначительно улыбнулась. – Это у вас серьезно?

– Между нами ничегонет, – ахнула я. – Нас даже друзьями назвать нельзя. – Это было не совсем правдой.

– Как жаль! – Она подмигнула, и на ее лице появилось выражение, которое можно было определить только как похотливое. – Если бы я была лет на двадцать моложе или он был на двадцать лет старше, я была бы на седьмом небе от счастья, если бы между нами что-нибудь было.

Я вспомнила, как кто-то однажды сказал (это мог быть только Чарльз или Марион, или же дядя Хэрри), что во время войны у Кэти Бернс была репутация настоящей кокетки. «Она была настоящей кокеткой», – так и сказал этот человек. Теперь я вспомнила, что это слова бабушки Карран. Это сказала она, но сказала по-доброму, в шутку. Она очень любила Кэти.

Если задуматься, размышляла я, очень жаль, что веселая и кокетливая Кэти Бернс превратилась в здравомыслящую и респектабельную мисс Бернс, директрису школы Сент-Кентигернз. Была ли первая Кэти счастливее, чем вторая? Или все как раз наоборот?

Роб сказал, что с удовольствием придет еще раз. Мы сидели в кабинете Кэти Бернс, и он уже успел переодеться в джинсы и белую футболку. Более того, он придет еще дважды, чтобы выступить перед старшеклассниками.

– Я работаю по ночам, поэтому мне удобнее всего приходить рано утром, и у меня еще останется несколько часов, чтобы поспать.

Мы договорились, что Роб придет в школу два понедельника подряд, в половине десятого. Он сказал, что если пойдет дождь, это не страшно, потому что ему все равно, где выступать – на стадионе или в спортзале.

– Это было бы просто чудесно, – сказала Кэти, наливая чай. – У нас нет преподавателя физкультуры, и каждый просто делает, что может. У нас один-единственный учитель-мужчина, но спорт его интересует еще меньше, чем женщин. Так приятно хоть иногда иметь дело с профессионалом.

– Я рад, что мне удалось вам помочь, – вежливо ответил Роб, одновременно подчеркнув, что он себя специалистом не считает.

Я взяла свою чашку и стала изучать его сквозь опущенные ресницы, пытаясь понять, что я к нему чувствую. Это была наша пятая встреча. Пора составить о нем какое-то мнение. Мне казалось, что я знаю Роба уже очень давно и очень хорошо, что это человек, на которого я могу положиться. Он мне нравился. Я ему доверяла. С ним было легко и просто. Даже во время нашей прошлой встречи, когда Роб очень разозлился, потому что кто-то обидел Гари в школе, каким-то образом я знала, что мы не поссоримся, и мы не поссорились. Было похоже на то, что мы медленно сближаемся и однажды обнаружим, что очень хорошо знаем друг друга. И я понятия не имела, что произойдет после того, как мы это обнаружим.

Роб беседовал с Кэти о футболе.

– Мой папа, – говорила она, – болел за «Эвертон» и боготворил землю под ногами Дикси Дина. Он крестился каждый раз, когда кто-нибудь произносил это имя. Я не преувеличиваю.

– Дикси Дин, – голос Роба звучал благоговейно, – в один сезон забил больше голов, чем какой-либо другой футболист. Шестьдесят. К этой цифре никто и близко не подобрался, ни до, ни после [15]15
  Этот рекорд не побит до сих пор.


[Закрыть]. Но сейчас блестяще играет Алан Болл [16]16
  Чемпион мира 1966 года, игравший в составе сборной Англии.


[Закрыть]. Он, пожалуй, лучший игрок «Эвертона» после Дикси.

Они поболтали о чемпионате мира, который Англия выиграла пятью годами раньше. Мне нечего было сказать об этом. Я выросла в семье, в которой почти никогда не говорили о спорте. Чарльз не только не занимался спортом, но не был даже болельщиком. В придачу к своему бадминтону Марион две недели в году смотрела теннисный турнир в Уимблдоне. Вот, пожалуй, и все. Тетя рассказывала мне, что, когда они только переехали в Эйнтри, они смотрели «Гранд нэшнл» [17]17
  «Гранд нэшнл» – дословно – великие национальные (скачки). Крупнейшие скачки с препятствиями; проводятся ежегодно весной на ипподроме Эйнтри близ Ливерпуля.


[Закрыть]из окна второго этажа, но только потому, что это было бесплатно и они могли похвастаться этим на работе. Я вспомнила, как однажды встретилась с Триш в день финала чемпионата мира. Англия играла с Германией, и центр Ливерпуля вымер.

Допив чай и исчерпав футбольную тему, Кэти попросила меня проводить Роба до машины. Я ожидала, что он ответит, что в этом нет необходимости, но он промолчал. Следует ли мне считать это знаком внимания? – подумала я.

– Мне кажется, все прошло очень хорошо, – сказал Роб, когда мы вышли из кабинета директрисы.

– Конечно. Я уверена, это очень поможет Гари, – заверила я его.

– Правда? – поднял брови Роб.

– С ним захотят дружить очень многие, потому что вы его папа.

Мы подошли к его машине. Это был видавший виды «моррис минор». Роб открыл дверцу (она громко заскрипела) и облокотился на крышу.

– Помните, когда вы пришли к нам на прошлой неделе, у вас на лице было такое горе, что я спросил, что стряслось? Вы мне не ответили, потому что Гари проснулся, а потом вам пора было возвращаться в школу. Но почему бы нам не пообедать вместе в субботу, если я смогу уговорить Бесс посидеть с Гари? Для разнообразия мы сможем поговорить о вас, а не о нас с Гари и о наших проблемах.

– У вас больше проблем, чем у меня, – ответила я. – Все мои проблемы в прошлом.

Тут я подумала о своей матери, которая в любую минуту может вернуться домой после двадцати лет, проведенных в тюрьме за убийство моего отца, и решила, что в настоящем у меня, пожалуй, тоже есть кое-какие проблемы.

– У меня все хорошо, – несколько запоздало заявила я, хотя ни мое прошлое, ни мое настоящее, ни, вероятнее всего, будущее не соответствовали этому утверждению.

– Тогда встречаемся в субботу? Если Бесс меня не выручит, я постараюсь придумать что-нибудь еще, но в этом случае нам придется взять с собой Гари, – извиняющимся тоном добавил Роб.

– Меня устроят оба варианта.

Когда я вернулась, Кэти ожидала меня у задней двери.

– Ты обратила внимание на мои волосы? – спросила она. А я-то думала, она хотела что-то сказать о Робе.

– Конечно обратила. Вы их подкрасили. Седины больше нет.

– Это заметно? До сих пор никто не сказал ни слова. – С оскорбленным видом она провела рукой по волосам, пропуская пряди между пальцами.

– Вероятнее всего, и не скажут. Вы же директор, верно? Никто не станет делать замечаний личного характера о вашей внешности. – Я надеялась, что этозамечание не является чересчур личным, но, в конце концов, я знаю Кэти всю свою жизнь. – Ваши волосы выглядят замечательно. – Они и в самом деле были очень красивые – гладкие, с каштановым оттенком и очень шелковистые.

– Спасибо. Я подумываю о перманенте. – Она опять взбила прическу руками. – Ты что-нибудь об этом знаешь?

– Нет. Я никогда не делала перманент, и Марион тоже.

Кэти усмехнулась.

– Когда война закончилась и я вернулась домой, твоя мама сделала мне домашний перманент. Потом ей пришлось это все состричь. Мои волосы торчали, а не вились, и выглядели просто ужасно. – Она открыла дверь, приглашая меня войти в здание. – Когда мы были совсем юными, – продолжала щебетать Кэти, пока мы шли по коридору, – мы с Эми страшно любили экспериментировать с макияжем. Нас регулярно выгоняли из «Вулворта» за то, что мы красили губы помадой. Это было еще до того, как я пришла туда на работу. Помню, когда мы учились в школе, как-то раз попытались накрасить ресницы черными чернилами. До сих пор не понимаю, как мы не ослепли. – Кэти опять усмехнулась, но тут же вздохнула. – Ах, Маргарита, мне бы так хотелось вернуть то время. Не только время, проведенное с твоей мамой, но и военные годы тоже. Мне кажется, лишь тогда я жила по-настоящему.

Другой человек на моем месте, кто-нибудь более зрелый, подал бы подходящую реплику и пожал бы ей руку. Я же предприняла отчаянную попытку придумать ответ, но смогла выдавить лишь жалкое «Бог ты мой!»

Чарльз и Марион начали ссориться. За двадцать прожитых с ними лет я ни разу не слышала ни одной серьезной ссоры. Марион обычно являлась инициатором мелких размолвок из-за каких-нибудь пустяков вроде того, что Чарльз забыл вовремя вернуть книги в библиотеку, чем навлек на себя штраф, или плохо закрутил водопроводный кран, или не вытер чайную лужу на кухонном столе.

Но в последнее время раздраженной стороной все чаще становился Чарльз.

– Что я такого сделала? – то и дело причитала Марион.

Честно говоря, это все было как-то по-детски и напоминало мне ссоры детей в школе. Может быть, я не всегда бывала справедлива, когда думала, что так Марион и надо и пусть она попробует, каково это, когда тобой все время недовольны.

Я подслушивала без зазрения совести. Я начала этим заниматься, когда была еще совсем маленькой. Мы тогда жили в небольшом домике у Сефтон-парка, и мои родители беспрестанно ссорились. Несмотря на закрытую дверь, до меня доносилось каждое слово, сказанное моим отцом, когда он обвинял мою мать в том, что, пока он отсутствовал, она переспала практически со всеми мужчинами Ливерпуля. Тогда я не понимала, что плохого в том, чтобы поспать с другим человеком, даже если это мужчина.

– Ты, шлюха! – кричал он. – Грязная, паскудная шлюха!

– Барни, – устало отвечала моя мать, – дорогой…

– Никакой я тебе не дорогой, шлюха!

Иногда скандалы заканчивались тем, что мой отец начинал рыдать, а мать его утешала.

– Скажи мне, что с тобой, любимый, пожалуйста. Может быть, я смогу тебе помочь.

– Не сможешь, не сможешь, – всхлипывал папа. – Никто не сможет мне помочь.

Бывали вечера, когда я засыпала под отчаянные выкрики отца и мягкие увещевания матери. На следующее утро я никогда не могла сказать с уверенностью: слова, которые я слышала накануне, прозвучали на самом деле или же они мне всего лишь приснились.

Как бы то ни было, я так привыкла слушать взрослые разговоры, что не отказалась от своей привычки и после того, как стала жить с Чарльзом и Марион, в основном потому, что поначалу почти все разговоры были обо мне. Следует ли Марион сократить свое рабочее время в «Инглиш электрик» или лучше договориться с кем-то из соседей, чтобы они забирали меня из школы? Может быть, это будет делать бабушка Карран? «Конечно, – заявил Чарльз. – Она обожает Маргариту». Как им следует поступить с бабушкой Паттерсон? «Эми желает, чтобы эта женщина не приближалась к ее дочери на пушечный выстрел», – говорил Чарльз. Они много раз обсуждали одно и то же. Помню, я никак не могла понять, почему моя мать уехала, если ее так волнует мое благополучие.

Этот скандал произошел двадцатью годами позже, когда Чарльз и Марион сидели в своей гостиной, а я в соседней комнате готовилась к урокам.

– Но что я такого сделала? – в шестой или седьмой раз прошептала Марион.

– Ты ничего не сделала, – ответил Чарльз. Я представила себе, как он безразлично пожимает плечами.

– Тогда почему ты со мной так… холоден?

– Я не заметил, что холоден.

– Нет, холоден, и это нечестно, Чарльз. Ты не имеешь права так себя вести и отказываться сообщить мне причину.

– Это потому, что нет никакой причины.

– Перестань изображать из себя дурака! Я пошла спать.

– Спокойной ночи, – равнодушно ответил Чарльз.

– Спокойной ночи! – Марион хлопнула дверью.

В субботу вечером я рассказала Робу об этой затянувшейся ссоре. Мы пошли в китайский ресторан на Болд-стрит, где я как-то раз была с дядей Хэрри. Меню и вино с тех пор не стали хуже, атмосфера тоже была очень приятной. Я, как обычно, заказала креветок под соусом карри и рис. Роб проявил больше изобретательности и выбрал минипорции шести разных блюд.

Мы поболтали о школе. Его очень занимала Кэти Бернс.

– Она выглядит, как типичная директриса, но у нее такой взгляд… – он не закончил предложение. Я не стала говорить ему, что он в свою очередь заинтересовал Кэти.

Я сказала, что, начиная с понедельника, Гари греется в лучах славы своего отца, столь непревзойденно владеющего мячом.

– Его пригласили на две вечеринки. Он вам об этом рассказал?

– Да. – Роб озабоченно нахмурился. – Что от меня ожидается? Понятное дело, подарки. Но как насчет тортов и всего остального? – Он изобразил испуг. – Мне ведь не придется оставаться там и помогать организовывать игры?

Я заверила его, что подарка будет вполне достаточно и что ему незачем оставаться. Я спросила, когда у Гари день рождения, и Роб ответил, что в январе ему исполнится шесть лет.

– Интересно, где мы к этому времени будем жить? – Он уставился на тарелку с таким видом, как будто на ней было начертано его будущее. – Я не уверен, что мне стоит возвращаться в полицию. Это хорошая работа, и платят прилично, но график совсем не подходит для отца-одиночки. Мне по-прежнему хочется уехать за границу, но пока нет ни одного подходящего предложения. Я все еще надеюсь на Канаду.

– Гари сказал, что вы ездили смотреть дом в Манчестере.

Он наморщил нос.

– Не знаю, чем я думал. Я прочитал объявление насчет работы, но предлагаемая зарплата никуда не годится. Пока я туда ехал, здравый смысл возобладал, и я сразу же вернулся домой. Беда в том, что я не имею ни малейшего представления, как распорядиться своей жизнью. И жизнью Гари.

Мы приступили к пудингу. Я сказала, что больше не могу есть, и Роб тоже заявил, что сыт. Он заказал кофе, и когда его подали, выжидательно посмотрел на меня. Я послушно рассказала ему историю своей жизни.

Когда я закончила, он был настолько потрясен, что некоторое время просто сидел молча и смотрел на меня. Обретя наконец дар речи, он признался, что не знает, что сказать.

– Я потрясен. Как сказала бы моя мать, сражен наповал.

– Я принесла фотографию. – Я вытащила из сумочки фото из моей папки с газетными вырезками. – Это мои родители в день свадьбы. Газеты опубликовали эту фотографию во время процесса. – Расписавшись, они сразу отправились к фотографу. На фото мои мама и папа стояли, взявшись под руку, и широко улыбались, что невероятным образом противоречило их напряженной и официальной позе.

– Ух ты! – воскликнул Роб. – Похоже, они были счастливы.

– Еще как! Моей матери было всего восемнадцать, а отцу двадцать один. Они поженились тайком, никому об этом не сказав.

– Они напоминают голливудскую пару. Теперь понятно, почему ты такая красивая. Ты как две капли воды похожа на своего отца. – От удивления Роб перешел на «ты» и даже не заметил этого. Меня это вполне устроило.

– Все так говорят, – вздохнула я. Я бы предпочла унаследовать черты матери. – У тебя есть фотография Дженни?