Текст книги "Цепи судьбы"
Автор книги: Маурин Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
ГЛАВА 10
1939–1940
Эми
Каждый день из Понд-Вуд в Ливерпуль или до одной из промежуточных станций отправлялось всего несколько десятков человек. Еще меньше народу путешествовало в противоположном направлении – до Вигана. Специальный автобус отвозил детей в школу в Апхолланд, а для всех остальных обитателей крохотной деревни, не располагающих машиной, единственным способом добраться куда-либо был поезд. Но теперь владельцы машин обнаружили, что скудного количества выдаваемого по норме бензина им явно не хватает, поэтому количество пассажиров быстро возрастало.
По утрам поездом, отправлявшимся в семь пятнадцать с вокзала Эксчендж, Эми ехала на работу. Когда полчаса спустя она выходила в Понд-Вуд, на второй платформе уже стояло несколько человек, которых этот же поезд должен был доставить в Виган. И всегда снег либо уже шел, либо начинал идти, либо только что перестал идти. Поскольку в столь ранний час билетная касса еще не работала, билеты покупали накануне или на станции прибытия. Некоторые заключали с железной дорогой договор.
К восьми двадцати семи кучка пассажиров укрывалась в заде ожидания на первой платформе, дожидаясь следующего поезда до Ливерпуля. Среди них были мистер Клегг, брокер в шляпе-котелке и со сложенным зонтиком в руке, и мисс Фезерс, секретарша из Ливерпуля. Остальными пассажирами были в основном девушки и несколько юношей, работавшие в крупных ливерпульских магазинах и конторах. Здесь также были Ронни и Майра МакКарти, которым в Сэндхиллс предстояла пересадка на другой поезд до Ватерлоо, где находилась их средняя школа. Закадычные друзья Бенни Картер и Эндрю Вудс ехали только до следующей станции, Киркби, где оба работали на военном заводе.
Позже появлялись другие пассажиры, в основном женщины, некоторые из них с маленькими детьми, направлявшиеся в городские магазины, на рынок в Виган или в гости к родственникам. Эми угощала детей конфетами и помогала поднимать коляски в вагон для багажа.
По субботам поезда заполняли мужчины, едущие на футбол или регби, и молодые люди, собравшиеся на танцы либо в кино. Последний поезд из Ливерпуля, останавливающийся в Понд-Вуд, отправлялся с вокзала Эксчендж в четверть шестого. Можно было сесть на значительно более поздний поезд до Киркби и пройти пешком оставшиеся три мили, но даже тех, кто ничего не имел против подобных ночных походов, пугала мысль о неизбежной метели и необходимости преодолевать огромные снежные заносы.
В окрестностях станции не было ни единого паба, и к тому времени, как Эми уезжала в Ливерпуль, большинство жителей прятались по домам и нигде не было видно ни огонька. Понд-Вуд превращался в город-призрак в миниатюре, зловещий и прекрасный в заливающем равнину лунном свете. За все проведенное там время Эми никогда не отходила далеко от станции, опасаясь пропустить какой-нибудь срочный телефонный звонок. Поэтому она только понаслышке знала о том, что здания в деревне варьируются от крошечных крытых соломой домишек, почти не претерпевших изменений со времени их постройки в прошлом веке, до просторных двухэтажных строений с окружающими их обширными земельными участками. Помимо этого в округе было несколько ферм.
Когда Эми уезжала домой, она всегда оставляла зал ожидания незапертым, так как Уильям Максвелл рассказал ей, что там иногда сидят влюбленные парочки. До сих пор она не заметила никаких признаков того, что там кто-то бывает, но это, с учетом погоды, было совсем неудивительно.
Станция была закрыта по воскресеньям – это был единственный выходной Эми. Она лежала в постели, пока не проходило время утренней службы, потом ехала обедать на Агейт-стрит. Она не засиживалась там допоздна, а возвращалась домой рано, убирала квартиру и кое-что стирала. Единственное разнообразие в эту монотонную жизнь вносил ее свекор, который иногда в субботу вечером встречал Эми на вокзале и вез обедать в ресторан. Девушка полагала, что и Барни влачит такое же однообразное существование.
Прошло три недели. Эми выучила имена всех пассажиров, и они теперь знали, как зовут ее. По мере того как погода становилась все холоднее, а снегопады все обильнее, она приглашала всех в билетную кассу, чтобы они могли ожидать поезд у камина, который Эми растапливала, едва придя на работу. Уильям рассказывал, что до войны камины горели и в обоих залах ожидания, но теперь для этого не хватало топлива. Эми это не огорчало. Она никогда прежде не растапливала каминов, и у нее и с одним хватало проблем, не говоря уже о трех.
Сюзан Конвэй с мужем, работавшим на одной из ферм, жила в предоставленном ему одноэтажном домике. Как минимум раз в день она вместе с младшим ребенком заглядывала к Эми, чтобы поболтать. Сюзан отчаянно скучала по Ливерпулю и больше всего на свете любила говорить о нем. Обнаружив, что они с Эми побывали в одном и том же кинотеатре или прошли по одной и той же улице, она восклицала: «Какое совпадение!», как будто Ливерпуль был сотню миль в ширину и длину и вероятность того, что они попадут в одно и то же место, составляла несколько сотен к одному.
Барни сообщил, что не приедет домой на Рождество. Ему позволено было отлучиться на сорок восемь часов, но о том, чтобы в такую погоду за два дня успеть добраться из Алдершота, где он теперь находился, до Ливерпуля и вернуться обратно, нечего было и думать. Эми лучше кого бы то ни было знала о проблемах на железной дороге: о занесенных путях, о заблокированных тоннелях, об облепленных снегом семафорах и о замерзших и отказывающихся переводиться стрелках.
По некоторым дорогам невозможно было проехать. В Ливерпуле сугробы за одну ночь вырастали выше окон первого этажа. Когда люди утром отдергивали шторы, им казалось, что они живут в иглу.
Поезда Эми часто опаздывали. Она склонна была думать о поездах, проходящих через ее станцию, как о «своих».
«В любом случае, – писала она Барни, – похоже на то, что на Рождество станция должна работать, хотя я не могу себе представить, что кто-нибудь соберется куда-то ехать. Можно будет уехать немного раньше, в четыре двадцать семь вместо шести двадцати семи, но и только. Элспет, жена Уильяма, принесет мне индейку. Я никогда еще не ела индейку, так что мне не терпится ее попробовать».
Эми не могла отделаться от мысли, что если бы она не была начальником станции, то могла бы поехать в Суррей повидаться с Барни, а потом добираться в Ливерпуль хоть целую неделю.
Он прислал ей подарок – крохотные золотые часы на гибком браслете. Они выглядели безумно дорогими. «Это коктейльные часы», – писал Барни. Эми носила их, не снимая, хотя иногда и задавала себе вопрос, не следует ли ей поберечь их для вечеринок с коктейлями. Она купила мужу кожаные перчатки на меху и положила в каждый палец по крохотной записке. В каждой записке говорилось, как сильно она его любит. Эми начала вязать ему шарф – мама показала ей, как это делается. Барни пообещал позвонить на Рождество, но понятия не имел, в котором часу ему это удастся.
Кэти написала из Китли, Йоркшир, что она замечательно проводит время. Она служила в финансовом отделе и училась печатать на машинке.
«…девчонки, с которыми я живу, просто прелесть. Почти каждый вечер, кроме субботы, мы ходим в паб. По субботам на военной базе танцы. Со всей округи свозят на автобусах солдат, и на одну девушку обычно приходится до десяти парней. Но что мне нравится больше всего, так это то, что у меня теперь своя кровать. Честное слово, Эми, спать одной – это так здорово…»
Хэрри прошел курс основной подготовки и теперь находился в лагере под Лидсом. Ходили слухи, что после Рождества его роту должны отправить во Францию.
Эми изучила выцветшую карту, приколотую к стене билетной кассы, и обнаружила, что Китли и Лидс находятся совсем недалеко друг от друга. У нее сложилось впечатление, что Хэрри плохо в армии, поэтому она написала ему и сообщила, где находится Кэти. Если она его интересует, ему будет нетрудно ее разыскать.
На Рождество опять мела метель. Эми приехала в Понд-Вуд и обнаружила у двери билетной кассы гору свертков. Мисс Фезерс связала для нее чудесный чехольчик на чайник, Эндрю Вудс и Бенни Картер купили коробку шоколадных конфет «Кэдбери», а Элси Пэддик, которая каждую неделю ездила на танцы, принесла флакон духов «Вечер в Париже». Эми больше не пользовалась такими дешевыми духами и решила подарить их одной из сестер, но почти сразу передумала. Подарок был сделан от всего сердца, как же она могла его отдать? Она обильно надушилась, прежде чем растопить камин и завести часы.
Чуть позже выглянуло солнце, и на короткий промежуток времени Понд-Вуд предстал в сверкающей, ослепительной красоте. Подарки продолжали прибывать. Мистер Клегг, которого очень непривычно было видеть в вязаном шлеме вместо котелка, явился с бутылкой портвейна, Майра Мак-Карти принесла кусок рождественского пирога, а какая-то незнакомая женщина подарила Эми апельсин.
– Вы всегда угощаете мою внучку конфетой, когда мама везет ее в больницу, – сказала она. – Я вам очень благодарна.
Сюзан Конвэй с мужем и детьми пришли как раз вовремя, чтобы успеть на поезд в двенадцать двадцать семь.
– Мы обедаем у мамы, – прошептала Сюзан, покупая билеты. – Мне удалось убедить Джона переночевать в Ливерпуле. Я так счастлива!
Джону было около тридцати лет, у него было обветренное лицо, и он, похоже, потерял дар речи при виде женщины – начальника станции.
Эми продала больше билетов, чем ожидала, людям, желавшим навестить родственников. В час Элспет принесла обед – жареная индейка, жареная картошка и всевозможные овощи.
– Брюссельскую капусту я сорвала только сегодня утром, – сообщила Элспет. Она уселась в кресло, и пока Эми ела, познакомила ее с местными сплетнями. Глэдис Плантер беременна, а Дорис Спэрроу нет. Все думали, что она беременна, но она просто толстеет. Если так будет продолжаться и дальше, она скоро не пролезет в двери. Ах да, у Питера Альтона сперли курицу. Он уверен, что кто-то из Киркби приготовил из нее свой рождественский обед.
Когда Эми закончила есть, Элспет сказала, что, пожалуй, она вернется к Вилли. Она забрала тарелку и удалилась, весело напевая под нос.
Чем они там занимаются? – спрашивала себя Эми. – У них нет детей, нет радио, в их домишке отсутствует газ и электричество, и она не припоминала, чтобы они куда-нибудь ездили. Элспет много готовила, а Уильям ухаживал за их большим садом, но о других занятиях Эми ничего не было известно. Может быть, они читают, играют в карты или поют псалмы? Общаются ли они хоть с кем-нибудь? От одних этих мыслей на душе у Эми становилось тоскливо.
В три сорок пять прибыл поезд из Ливерпуля, и Эми готова была поклясться, что она услышала веселую болтовню еще до остановки поезда. Поэтому когда она увидела, что из поезда выходят ее сестры, ее это ничуть не удивило, хотя и тронуло до глубины души. Подумать только, они проделали весь этот путь, чтобы на Рождество увидеться с ней! На них были почти одинаковые шапочки, перчатки и шарфы, связанные красивым замысловатым узором «фэр-айл» [13]13
Имеется в виду пестрый рисунок, часто в американском стиле. Первоначально такие изделия изготавливали на острове Фэр-Айл.
[Закрыть].
– Барни прислал нам их на Рождество, – пояснила Бидди. – И подарил маме хорошенькую эмалированную пудреницу и такую же помаду. Теперь, когда на нее ни посмотришь, она или пудрит нос, или подкрашивает губы.
– Она пригласила к обеду какого-то ужасного типа с работы! – воскликнула Джеки. – Его зовут Билли Мартин. Нам просто необходимо было куда-нибудь убраться.
– Он не замолкает ни на минуту, – сообщила Бидди. Классический случай, когда вор кричит «держите вора».
– Он предложил нам закурить, – хихикнула Джеки.
– Он остается к чаю и все такое, – заявила Бидди. – Думаю, он положил на маму глаз.
– Что положил? – переспросила Эми. Кроме Барни и мамы, больше всего на свете она рада была видеть сестер.
– Глаз. Это означает, что он влюбился в нее по уши, – объяснила Бидди. – Господи, Эми, как же здесь тоскливо! Это похоже на край земли.
– Пойдемте в билетную кассу. Это на другой платформе. Там очень тепло. – Через сорок пять минут, в четыре двадцать семь, они все сядут в поезд до Ливерпуля, а пока у них есть время, чтобы устроить небольшую вечеринку.
Эми открыла портвейн и конфеты и разрезала на три части кусок пирога. Сама она почти не пила. С ее стороны было бы безответственно руководить станцией, будучи под хмельком.
Они распевали «Джингл беллс», когда раздался стук в дверь. Открыв ее, Эми обнаружила Питера Альтона. На нем была черная шляпа с широкими полями, длинное твидовое пальто и резиновые сапоги.
– Я принес вам яиц, – он протянул ей картонную коробку и нервно сглотнул. – С Рождеством, Эми, – выпалил он.
– Яйца! – прошептала Эми. Яйца выдавались из расчета одно в неделю, а, судя по весу коробки, в ней было не меньше дюжины. – Спасибо! Большое вам спасибо! Это мои сестры, Джеки и Бидди, – добавила она, махнув рукой в сторону девушек. Они сидели в одном кресле и замерли с открытыми ртами, так и не допев песенку. – Это Питер Альтон. Он фермер. Входите, Питер. Выпьете портвейна?
– С удовольствием. – Похоже, он обрадовался приглашению. – Дома скучновато. Моя сестра с мужем привезли слайды, сделанные в Греции (они там отдыхали), и хотят, чтобы мы их посмотрели.
– Это, должно быть, невыносимо скучно, – сочувственно произнесла Джеки. Она смотрела на Питера так, как будто собиралась проглотить его. – Присаживайтесь, – добавила она, похлопывая по подлокотнику кресла.
Зазвонил телефон, издав такой громкий и пронзительный звук, что все подскочили. Эми испугалась, что это звонят сообщить, что поезд в четыре двадцать семь опаздывает, но это оказался ее свекор. Он объявил о своем намерении встретить ее на вокзале и повести в ресторан ужинать.
– Что ты думаешь об «Аделфи»? Не возражаешь?
– Я бы не возражала, но Барни обещал сегодня позвонить, и я боюсь пропустить его звонок. – По этой же причине она не поедет к маме. Интересно, чем сегодня занимается Элизабет Паттерсон, если ее муж целый вечер свободен и может позволить себе приглашать в ресторан других женщин?
– В таком случае я с ужином приеду к тебе, – заявил Лео тоном, не допускающим возражений.
Эми положила трубку. Джеки и Питер тем временем, похоже, успели подружиться. Кажется, это не вызвало энтузиазма со стороны Бидди. Издалека донесся сигнал, предвещающий приближение поезда.
– Почему бы вам не поехать к нам в гости? – говорила Джеки Питеру. – Вы могли бы лечь спать на кровати нашего Чарли. В сентябре он женился и с тех пор не живет с нами, – поспешно объяснила она.
Эми начала наводить порядок. Она велела сестрам одеваться. Питер спросил, можно ли ему воспользоваться телефоном. Он сообщил человеку, ответившему на другом конце провода, что вернется только завтра, и прежде, чем ему успели задать вопрос относительно его местонахождения, быстро положил трубку.
– Пойдемте. – Эми вытолкала всех из кассы и заперла дверь.
Через несколько минут на станции, пыхтя, появился поезд. Когда он остановился, Эми услышала доносящийся из билетной кассы звонок телефона, но времени ответить уже не было. Это мог быть кто-то из родственников Питера, желающих узнать, куда он так неожиданно собрался. Это мог быть мистер Куксон с вопросом о времени отправления следующего поезда до Лондона. Это мог быть Барни.
Если это был Барни, он позвонит сегодня вечером домой. До всех остальных ей в этот момент не было никакого дела.
Хэрри Паттерсон был не склонен к общению с другими солдатами своей роты. И он вовсе не был снобом. Просто у него не было с ними ничего общего и он не имел ни малейшего представления, о чем с ними говорить, если не считать отдельных замечаний относительно ужасной погоды. Они перестали приглашать его в паб, потому что он всегда отказывался. Хэрри был убежден, что его организму подобного не вынести. Его сослуживцы, казалось, способны напиться до бесчувствия, но наутро просыпались свежими, как огурчики.
Все же у него появился друг, к тому же очень хороший. Джеку Уилкинсону было двадцать пять лет, он был на два года старше Хэрри. Их тоже мало что объединяло. Честно говоря, Джек заставил Хэрри почувствовать себя невежественным мужланом. Он бросил школу в четырнадцать лет, но продолжал учиться самостоятельно. Джек сражался на стороне республиканцев в испанской гражданской войне, прочитал «Происхождение видов» Дарвина, «Капитал» Маркса, «Майн Кампф» Гитлера и много других умных книжек.
Хэрри утверждал, что начинал читать некоторые из этих книг, но так и не смог их закончить. Вообще-то его любимыми авторами были Рэймонд Чендлер и Дэшиел Хэммет – оба писали триллеры.
Джек напоминал мешок с костями. Его узкое лицо было изможденным и морщинистым, в результате чего он выглядел вдвое старше своего возраста. С трудом верилось в то, что Джек хотя бы раз за всю свою жизнь пристойно пообедал. Он уже начал лысеть. И все же женщины находили его невероятно привлекательным, в то время как Хэрри с его завидной каштановой шевелюрой и приятной внешностью не вызывал у них ни малейшего интереса.
На Рождество друзья вместе обедали в столовой и обсуждали положение дел на фронте. Хэрри считал, что стоит Гитлеру узнать, что ему уготовила Британия, как он немедленно прекратит войну. Джек только улыбнулся в ответ и сказал, что находит такой вариант развития событий маловероятным.
– Мы еще не испытали на себе всю мощь гитлеровской военной машины. Чтобы заставить такого парня, как Гитлер, отказаться от своих планов, потребуется гораздо больше того, что в настоящее время может предложить Британия, – мрачно заявил он. – Давай сегодня вечером сходим в паб и выпьем, дружище.
– Честно говоря, Джек, – несколько смущенно ответил Хэрри, – я еду на танцы в Китли. Там служит подруга моей невестки. Она во Вспомогательной территориальной службе. Я подумал, что было бы неплохо ее разыскать.
– Прекрасная идея! – с энтузиазмом откликнулся Джек. – В танго я профи. Ты не будешь возражать, если я составлю тебе компанию?
– Конечно нет. – Хэрри всегда казалось, что его друга интересуют только интеллектуальные занятия. Представить Джека танцующим танго было выше его сил.
Танцы проходили в столовой. Это был не очень большой зал, и когда солдаты из Лидса в него вошли, он был уже полон под завязку. По стенам вились красные и зеленые бумажные гирлянды, в углу стояла рождественская елка. Поездка стоя в ледяном кузове грузовика, который на ухабах швыряло из стороны в сторону, показалась Хэрри бесконечной, и теперь он был совсем измучен. Джек немедленно пригласил на танец женщину в гражданской одежде и драматическим пируэтом вывел ее на танцпол. Оркестр играл «Ты, ночь и музыка»…
Хэрри дважды обошел зал в поисках Кэти, но ее нигде не было. Он вышел из столовой и остановился в нерешительности, не зная, в какую сторону двинуться. Он никогда не привыкнет к затемнению. Было что-то по-настоящему зловещее в толпах проходящих мимо невидимых людей. До него лишь доносились голоса и обрывки разговоров.
Может быть, Кэти все еще на работе. Маловероятно, но попробовать стоит. Хэрри поинтересовался у человека без лица, проходившего мимо, где это могло быть.
– Второй поворот направо, первый налево, – услышал он в ответ.
Это звучало так просто, «второй поворот направо, первый налево», но хотя его поискам способствовало то, что дорожки были расчищены и снег теперь громоздился кучами на обочинах, когда-то, вероятно, поросших травой, прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем Хэрри удалось найти деревянное строение, служившее бухгалтерией. Как и все остальные здания в лагере, оно было погружено в полную темноту, но изнутри доносились голоса, смех и музыка. После непродолжительных поисков Хэрри обнаружил дверь и громко постучал.
Дверь приоткрылась на один дюйм, и мужской голос произнес:
– Прости, приятель, но эта вечеринка только для своих.
Дверь закрылась, и Хэрри принялся колотить в нее с еще большим усердием.
– Я ищу Кэти Бернс! – кричал он.
Изнутри послышались шаркающие звуки, и дверь вновь приотворилась.
– Хэрри! – прошептал другой голос, на этот раз женский. – Хэрри Паттерсон!
Женская рука вцепилась в его руку и втащила Хэрри в тускло освещенную комнату. Три пары танцевали под «Шепот травы», который раздавался из радиолы, установленной на одном из сдвинутых к стенам столов. Вокруг его шеи обвились руки, а его щека была удостоена поцелуя.
– Как я рада тебя видеть, Хэрри! – воскликнула Кэти Бернс.
Она выглядела совсем иначе, чем та девушка, с которой он познакомился на пирсе в Саутпорте. Неужели это было всего восемь месяцев назад? Теперь Кэти казалась старше. Гораздостарше! И даже выше ростом! Она ему тогда понравилась, но рядом со своей красивой и полностью затмившей ее подругой Кэти походила на серую мышку. Хэрри тоже всю жизнь провел в тени своего обаятельного младшего брата. Но теперь они оба служат рядовыми в армии и поблизости нет ни Эми, ни Барни.
– Закуски в соседней комнате, хотя уже почти ничего не осталось, – сообщила Кэти. Она была одета в красивую кремовую блузку и твидовую юбку. Хэрри пожалел, что он в форме. – Но чтобы заморить червячка, кое-что найдется. – Она взяла его за руку, завела в другую комнату и вручила бумажную тарелку. Хэрри набросился на сосисочный рулет, бутерброд с сардинами и пирожок с вареньем. – Хочешь вина? – спросила Кэти. – Нам удалось достать только красное.
– Очень, – пробормотал Хэрри. Его рот был набит хлебом и сардинами. Здесь все было очень культурно и совсем непохоже на то, к чему он привык с тех пор, как его призвали в армию. У него появилось предчувствие, что вечеринка ему понравится.
Кэти представила его остальным – всего было около двадцати человек.
– Это Хэрри! – прокричала она. – Мы познакомились в Ливерпуле. Я не буду говорить ему, как зовут вас, он все равно не запомнит.
Женщины вели себя очень независимо. Они приглашали мужчин танцевать и разговаривали с ними без тени кокетства. Они беседовали о войне, работе, политике. Никто даже не упоминал об ужасной погоде.
Где-то через час радиолу выключили и молодой человек с голосом, очень похожим на голос Бинга Кросби, спел «Двое сонных людей», «Мы встретимся снова» и «Юноша едет домой на побывку».
Хэрри навсегда запомнил этого молодого человека. На вид ему было лет шестнадцать, но в его юном лице и чудесном голосе было нечто, передающее ужас и другие эмоции войны: чувство утраты и беспомощности, когда рушится окружающий мир, радость обретения утраченного.
К половине двенадцатого, когда Хэрри пора было уходить, он уже чувствовал безмерную любовь ко всем присутствующим, а особенно к Кэти. Они несколько раз танцевали вместе. Она обнимала его за шею и клала голову ему на плечо, а его ладони как будто защищали от бед ее хрупкую спину.
– Мне не хочется уходить, – прошептал он.
– Жаль, что ты не можешь остаться, – прошептала в ответ Кэти. – Может быть, тебе удастся еще к нам приехать.
– Если смогу, приеду. – Хэрри не имел ни малейшего представления, имеется ли регулярное транспортное сообщение с его частью. Если нет, быть может, ему удастся упросить кого-нибудь, чтобы его подвезли. – Нас в любой момент могут отправить во Францию.
– Я буду по тебе скучать. – Кэти хрипловато рассмеялась. – Это забавно. Мы видимся всего во второй раз.
– Мне давным-давно следовало разыскать тебя.
– Я надеялась, что когда-нибудь ты это сделаешь.
Хэрри потянулся за шинелью.
– Мне пора.
Кэти проводила его до столовой, возле которой был припаркован грузовик.
– С Рождеством! – сказала она, целуя Хэрри.
– И с Новым годом! – он вернул поцелуй.
Их чуть не затоптала толпа изрядно подвыпивших солдат, направляющихся к грузовику.
– Пока, Хэрри. – Кэти на несколько секунд задержала его руку в своей, прежде чем выпустить.
– Пока, Кэти. – Если бы сейчас был день и он мог бы рассмотреть ее получше… если бы его часть была расположена поближе… если бы не было войны…
«Если бы да кабы», – грустно подумал Хэрри.
Он выяснил, что в следующий раз грузовик повезет солдат на танцы в Китли в канун Нового года. Он записался и сообщил Кэти о том, что приедет. Джеку так понравилась предыдущая поездка, что он тоже записался. Но за четыре дня до Нового года, в среду, им всем приказали собрать вещи и приготовиться к отправке во Францию, куда их и перебросили уже на следующее утро.
В канун Нового года Хэрри и Джек сидели за кувшином вина в кафе, расположенном где-то во французской глубинке. Кафе было битком набито английскими солдатами, и нигде не было видно ни одной женщины. Либо французы держали своих дам на безопасном расстоянии от армии, либо им запрещено было заходить в бары.
Как бы то ни было, это к лучшему, целомудренно подумал Хэрри. Он бы тоже не хотел, чтобы кто-либо из женщин его семьи оказался среди этой разнузданной толпы. Эти люди, до бровей накачанные дешевым Вином, больше походили на животных. Он поделился своими мыслями с Джеком.
– Да нормальные парни, – отмахнулся Джек. – Стоит только кому-нибудь крикнуть «Выпьем за короля и отечество!», как они в мгновение ока окажутся на ногах, трезвые как стеклышко. А в данный момент ребята всего лишь выпускают пар. – Он, прищурившись, покосился на Джека. – Тебе бы тоже не помешало выпустить немного пара, приятель. Ты напряжен, как крайняя плоть гуркха [14]14
Гуркхи – непальское племя.
[Закрыть].
– Во всем виновато мое воспитание, – рассмеялся Хэрри, обратив все в шутку, хотя и понимал, что Джек, скорее всего, прав. Солдаты запели «Марсельезу». Официанты за барной стойкой вытянулись в струнку, несомненно, внутренне возмущаясь подобной вульгарной интерпретацией своего национального гимна.
Хэрри впал в глубокую депрессию. Он никогда не сможет расслабляться так, как это делают его сослуживцы. «Я вообще ни на что не гожусь», – уныло думал он. То, что он испытывал к Кэти, и близко не напоминало чувств, которые его брат испытывал к Эми. Из него получится весьма посредственный любовник. Ради самой Кэти он не станет продолжать переписку, начатую еще в Англии. Он послал ей нечто, похожее на любовное письмо, но только одно. Оно было очень сдержанным и довольно вымученным. Хэрри переписывал его четыре раза, прежде чем ему удалось подобрать правильные слова. Или почти правильные.
Позже, лежа на полу церкви, которую армия реквизировала в качестве казармы для нижних чинов, он слушал храп и стоны, а также другие звуки, издаваемые беспокойно спящими солдатами. Там его посетило ужасное чувство, что несколько часов, проведенных им в Китли, вполне могут оказаться лучшими в его жизни, что уже никогда ему не будет так хорошо.
Снег растаял, как все того и ожидали. Обнажившаяся трава оказалась необычайно яркого зеленого оттенка, а почва – насыщенного шоколадно-коричневого цвета. Улицы выглядели так, как будто их хорошенько вымыли с мылом.
В окрестностях станции Понд-Вуд появились подснежники, а позже и колокольчики. Уильям Максвелл принес луковицы нарциссов и тюльпанов и высадил их в деревянные ящики, которые, как Эми с удивлением обнаружила, были прикреплены к окнам зала ожидания, но всю зиму скрывались под снегом. Как будто волшебник взмахнул своей палочкой, и жизнь на станции, да и во всей округе, пробудилась и забила ключом. Если бы не война, лучше места трудно было бы желать.
Вид оживающей природы напомнил Эми о ребенке, которого она потеряла. Если бы не выкидыш, этот ребенок уже вскоре родился бы. К этому времени она уже купила бы колыбель и остальные вещицы, необходимые новорожденному, а мама связала бы гору одежек. Вполне возможно, Эми выехала бы из квартиры и жила бы в каком-нибудь более подходящем для нее и ребенка месте. И она никогда и ничего не узнала бы о деревне Понд-Вуд и ее станции.
Эми выскоблила залы ожидания, украсила каминные полки вазами с цветами и ни одному человеку не проговорилась о том, что творилось у нее в душе. Девушка почувствовала себя в десять раз хуже после того, как однажды поздно вечером, когда она уже легла спать, позвонил Барни и сообщил, что его отправляют во Францию.
– Кто знает, может быть, я встречу Хэрри, – вздохнул он.
– Но мы не виделись целую вечность, – запротестовала Эми. Она в одной ночной рубашке сидела на стульчике у телефона и изо всех сил старалась не расплакаться. В последний раз она видела мужа из окна. Темная фигура прошла по залитой лунным светом дороге и исчезла во мраке. Вдруг она больше никогда его не увидит? Что, если в тот вечер она поцеловала его в последний раз в жизни?
– Я знаю, дорогая, – угрюмо ответил Барни.
– Береги себя, Барни. – Эми почти пожалела о существовании такого чуда техники как телефон. Было что-то ужасное в звуке голоса ее мужа, в то время как она знала, что он находится очень далеко и она не может ни видеть, ни касаться его. Все, что ей оставалось, это вспоминать, как его карие глаза смотрели на нее, а его губы ее целовали.
Они даже не успели попрощаться, потому что связь внезапно оборвалась. Барни предупреждал ее, что у него мало мелочи, но все равно это стало для нее шоком. Эми несколько раз крикнула «Барни! Барни!», но это не помогло.
В апреле Гитлер вторгся в Норвегию и Данию. Спустя месяц его армия промаршировала через Голландию и Бельгию, двигаясь по направлению к Франции. В это же время премьер-министр Невилл Чемберлен утратил доверие своего правительства, и его сменил Уинстон Черчилль.
До отъезда Барни Эми никогда не интересовалась газетами, но теперь она каждый день покупала на вокзале газету и читала ее по дороге в Понд-Вуд. Вечером, готовясь ко сну, девушка включала радиоприемник и слушала девятичасовые новости. Прежде она не слушала ничего, кроме музыки.
Она с ужасом внимала отчетам о триумфальном шествии гитлеровских войск по Франции. Она слышала первое обращение Черчилля к населению. В нем говорилось о том, что британский и французский народ выступил не только в защиту Европы, но и в защиту всего человечества от самой жестокой тирании, которая когда-либо омрачала страницы истории.
Эми показалось, что скоро наступит конец света. Что, если Германия победит в этой войне? Прежде Эми не допускала такой возможности.
К концу мая германский блицкриг вынудил тысячи английских солдат бросить технику и оружие и отступить в Дюнкерк, город на французском побережье, где собрались сотни судов, больших и малых, готовых перевезти их назад, в Англию.
Спасательная операция продолжалась много дней. Эми радостно подпрыгивала каждый раз, когда дома или в билетной кассе звонил телефон, убежденная, что это Барни хочет сообщить, что он вернулся, целый и невредимый, что скоро он будет дома, чтобы поздравить ее с днем рождения, ведь через несколько дней ей должно было исполниться девятнадцать лет.
Однажды утром, когда Эми проводила поезд на Виган и вернулась в кассу, телефон зазвонил снова. Это был Лео Паттерсон. На какую-то долю секунды ей показалось, что это Барни, так похожи были их голоса. Но у Барни не было такого сильного ирландского акцента, как у его отца.
