Текст книги "Кока-гола компани"

Автор книги: Матиас Фалдбаккен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Роберт: Так ты… употребляешь?

Симпель: Да не, что ты, но я часто использую аперы как инструмент, как материал, это ведь не трудно уяснить, правда? Да только тухляки считают, что это так к черту опасно. Героин, в принципе, не опаснее алкоголя… так что если хочешь попробовать…

Роберт: Да я на самом деле… (резко понижает голос, оглядывается на гостиную и наклоняется к Симпелю) …один раз пробовал.

Симпель: Ну тогда ты знаешь, о чем я говорю, да? Так? Вот и представь себе политические дебаты в таком состоянии, задремал/заснул/проснулся. Хехе.

Роберт: Да уж, блин… Хехехе…

Симпель: А вот у нас еще… Да что там, я тебе просто с ходу несколько названий перечислю, ты небось не хуже меня усечешь, что там на хуй имеется в виду… вот у нас что есть:

ПСИХИАТРИЯ КСАНАКСА

ТУРЕТТА В ЛИФТЕ

ВОЗВРАТ НАЛОГА

150 НЕПРИЯТНЫХ ЗВОНКОВ ВЕРНЕРУ ФОН БРАУНУ

ФИЗИЧЕСКОЕ ВВЕДЕНИЕ В МУЖСКУЮ ПСИХОЛОГИЮ ДЛЯ ОТЦОВ, ПОЗВОЛЯЮЩИХ ДОЧЕРЯМ МОЛОЖЕ 15 ЛЕТ ШЛЯТЬСЯ ПО ГОРОДУ В ПРОСВЕЧИВАЮЩИХ И/ИЛИ ТЕСНЫХ ШТАНАХ ПОСЛЕ 21 ЧАСА

ТРАВЛЯ ПЕНСИОНЕРОВ I, II И III

РАЗГУЛ ДИЗАЙНА I–IV

НЕТ СЛОВ ДЛЯ ЭТОГО КОШМАРА

ПРЕСТУПНОЕ ДЕЙСТВИЕ ПО УБЕЖДЕНИЮ I–X

АБСОЛЮТНОЕ ЗЛО

ПОБОЛЬШЕ ЕШЬ, ТОЛСТЯК

ПОБОЛЬШЕ ЕШЬ, ТОЛСТУХА

НЕО-ФЛАКТИВИЗМ I + II

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В РЕЦЕПТУРНЫЙ АД

…ну что там еще… потом у нас есть КРИТИКА БЕСПОЛЕЗНА, осуществление его представляло собой попросту грубое насилие в отношении одного американского критика, такого всезнайки, потом еще: ВЫЖИВАНИЕ САМОГО ХИППОВОГО; я еще и книгу написал, называется так: ЕСЛИ ЧТО И ПРЕДСКАЗУЕМО НА ЭТОМ СВЕТЕ, ТАК ЭТО ГРЕБАНЫЙ ЖИЗНЕННЫЙ ОПЫТ, И ТОЛЬКО ПОПРОБУЙ БЛЯ ОСПОРИТЬ ЭТО, ПОГАНЫЙ ЭЗОТЕРИЧЕСКИЙ КОЗЕЛ!.. она не опубликована… а вот еще акции… да, мы еще проводим университетские акции: ВЫ, К СОЖАЛЕНИЮ, ОШИБАЕТЕСЬ, ГОСПОДИН МИКРОБИОЛОГ, и ВЫ, К СОЖАЛЕНИЮ, ОШИБАЕТЕСЬ, ГОСПОДИН ФИЛОСОФ, я заставил – физически – соответственно, микробиолога и философа, признать, что их жизненный путь не удался… а потом у нас есть еще:

ХОТИМ ВОЙНЫ

ТАНГО СЛЕПОГО ЧЕЛОВЕКА (БЕЗ ТРОСТИ)

ДОЛБАЙ СОСЕДА

КТО УСЛЫШИТ ПРОСЬБУ СОЦРАБОТНИКА О СОЦИАЛЬНОЙ ПОМОЩИ?

ВЫБИРАЙ ИЗ ДВУХ: 1) БЫТЬ МИЗАНТРОПОМ НОРМАЛЬНО, ИЛИ 2) КРАСНОЕ ЗНАМЯ ВКРУЧЕНО В ОЧКО

ЧТО ЗА МУДАК ПОЛИТИК-ЛЕВАК?

АВТОР ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ УНИЧТОЖАЕТ СОБСТВЕННУЮ НЕОПУБЛИКОВАННУЮ РУКОПИСЬ I–III

ЗА ТРИДЦАТЬ СЕКУНД ПРЕДСТАВЬ МНЕ В ПИСЬМЕННОМ ВИДЕ ТРИ ОБОСНОВАНИЯ, ПОЧЕМУ МНЕ НЕ ВЫДРАТЬ ПИРСИНГ ИЗ ТВОЕЙ БРОВИ I–V

ГАДКИЙ И ЕЩЕ ГАЖЕ

ДЕНЬ СВИНЕЙ

СВЕРХСОЦИАЛИЗИРОВАННЫЙ ОШМЕТОК В МУКАХ I + II

ИДЕОЛОГИЧЕСКИ УПЕРТЫЙ, НО ПЛАЧУЩИЙ

ДОЛБАЙ НЕВИННЫХ

и ДУХОВНОСТЬ, осуществленный мною несколько дней тому назад.

Роберт: Ну ты даешь… охуеть…

Симпель: Хехе… это только осуществленные проекты, запомни это, нет акции без исполнения…

Роберт: Ну бляяя…

Симпель: У меня проектов много, если тебе интересно, я могу подробно описать все до единого, я тут такой журнал учета веду… для потомков. Но я подумывал уже наплевать на журнал, так складывается, что моей репутации вполне достаточно, сказал бы я… хехе…

Роберт: Но тебя же можно считать классическим преступником… как это ты отделываешься такими незначительными наказаниями? Ты хоть сидел когда-нибудь?

Симпель: Ты же в СМИ работаешь, должен знать, что рецидивисты не имеют никаких проблем со стороны органов исполнения наказаний, мы ведь как бы не в Саудовской Аравии живем, ты сам подумай, вот всякие там барыги, например, у них в полицию вроде как сезонный билет, и что им от этого делается; то есть я что хочу сказать, то, что у них есть на меня, так это в принципе всякая ерунда, я ведь как бы никого не убил…

Роберт: …пока…

Симпель: Хе хе хе…

Роберт: Хе хе… значит, ни разу не сидел?

Симпель: Нет, но есть у меня к чертям собачьим такая мечта, мне представляется, что тюряга – одно из самых вдохновляющих мест, что может предложить наше общество. Просто и вообразить себе невозможно, какие прекрасные возможности для сосредоточения открываются за последней к едрене фене запертой дверью, то есть я думаю, время для себя самого – этого даже и самым убогим неудачникам даже не дано… больше.

Роберт: Но ведь многие из твоих акций тянут на тюремное заключение? Разве не так?

Симпель: Но мне же не по всем им предъявляют обвинение. Меня берут только в тех ситуациях, когда я сам хочу, чтобы меня взяли. Я тогда оставляю следы, или, скорее, визитную карточку, которая ведет прямо ко мне.

Роберт: Но если у тебя такое романтическое представление об отсидке в тюрьме, почему же ты тогда не подставишься, почему не позволишь назначить себе такое наказание, чтобы посидеть?

Симпель: Еб твою, ты че, ни хрена не усек, что ли, идиот сучий. Я тут стою и распинаюсь перед тобой, думаю, во центровой мужик, а ты, оказывается, такая же ЖОПА, как и все остальные собравшиеся!

Собравшиеся в очередной раз оборачиваются к Симпелю и Роберту. Симпель берет себя в руки и понижает голос.

Симпель: Ну сосчитай, попробуй, один плюс один, если твои массовые мозги справятся с такой задачей. Если меня посадят за серьезное преступление, на ком это скажется? Ну, кумекай…

Роберт: На Лониле?

Симпель: Совсем охуел! Да какать на Лониля! Да и он какать хотел, сижу я или нет. Прежде чем варежку-то разевать, головкой-то к едрене фене пошевели! Если мои дела всерьез начнут расследовать, так ведь они выйдут и на весь наш концерн, а я к блядям не желаю оказаться ответственным за это, вырвать несколько дюжин людей из самой на хуй отменной жизненной ситуации! Это бля даже и ты бы к дьяволу мог бы допереть! Да, я много скандалю с народом в самом концерне, НУ И ЧТО, но я уж не настолько ставлю собственные проекты выше чужих. Но вы-то в своей сраной медийной отрасли по-другому небось привыкли думать. А? Я бля всю дорогу так о вас и думал, поганые одноклеточные бляди диктаторы.

Роберт (примирительным голосом работника СМИ): Ну что ты, Симпель, я и не думал ничего критиковать… мне просто интересно стало… не могла ли ситуация вылиться в тюремное заключение, раз уж ты все равно так к этому близок… не могла..?

Симпель: Да пусть тебе к дьяволу будет интересно аж до того, что жопой кровь пойдет. Ты себе хоть немного покумекай, что и у других есть какие-то интересы, а не только у тебя. Но тебе, бля, может, слишком сложно до этого допереть?

Роберт: Ээ… да нет… Я ведь устроил здесь этот праздник… это в общем-то ради общего дела… ничего эгоистичного… в том, чтобы организовать такое празднование…

Симпель: ННУУУ-КА ПППРЕКРАТИ, пока я тебе не вмазал. Ну-ка давай, начинай следить за тем, что ты несешь, посмей только еще хоть раз в жопу использовать этот сраный рождественский праздник как оправдание, я тут тебе бля такое устрою, долго не забудешь к чертям свинячим. Если это все выродится в рассусоленные распиздяйские рассуждения о том, как ты меня нахрен неправильно понял, так давай к чертовой матери этот блядский разговор прекратим, здесь и сейчас. А всё уже и так к чертям собачьим свелось ко всяким рассусоленным растабарам, так что, я думаю, нам с тобой лучше поскорее разбежаться, и чем раньше, тем лучше. Козел телевизионный.

Симпель рывком отворяет дверь с веранды и, вздрагивая от холода, уходит в уборную. Каско взглядывает на него и сжимает зубы – пошедшая красными пятнами шея Симпеля означает не что иное, как то, что он перевозбудился; есть у него такое свойство, покрываться красными пятнами от злости, какой бы собачий холод ни стоял. Каско сосет губу и надеется, что у Симпеля ксанакс с собой. Симпель садится на крышку унитаза, вылизанную Каско дочиста от снега, и достает флакончик с ксанаксом. Вытряхивает полтора миллиграмма, чем выходит за пределы средней дневной нормы, но ведь и вечерок этот тоже исключительный. Так он сидит пару минут и дышит, опустив голову между колен – для посещения чужого туалета довольно долго – потом возвращается в гостиную. Он проходит мимо Роберта к Лонилю. Лониль все еще сидит один, вокруг него еще больше надкушенных сосисок. Симпель собирается было по-отечески положить ладонь ему на голову, но после недолгих раздумий решает этого не делать. Он спрашивает Лониля, все ли хорошо, зная, что нет, и зная, что ответа не получит, и таки не получает его, что по большому счету означает, что все вовсе не так уж к дьяволу хорошо. Симпель оборачивается к столу для взрослых и видит, что народ уже собирается расходиться, большинство, если не считать Каско и мамы Султана, как раз встают из-за стола. А те, не сводя друг с друга глаз, ведут крайне захватывающую беседу – о дерьме каком-нибудь, полагает Симпель. Временный учитель, замещающий временную учительницу, вещает о том, что не следует практиковать педагогику из учебников по отношению к «живым крошкам», что, очевидно, производит большое впечатление на полуобразованную аудиторию из дамочек в возрасте от 35 до 45 лет, толпящихся вокруг него; мужчины держатся от него подальше, они в среднем лет на 10 старше и здорово толще него. Мужская психология вещь несложная. Мама Ивонн(ючк)и летает, правя бал; видимо, малышне покажут мультики, а взрослые получат кофе/коньяк. Роберт, похоже, не совсем понимает, чем себя занять. Симпель рассуждает следующим образом: если у мужика вообще есть хватка, то он снова подойдет. Раз уж он один раз вступил в контакт, не так уж на хрен трудно сделать это еще раз. И действительно. Хотя и далеко не сразу, но Роберт возвращается. Сначала он собирает и относит на кухню груду тарелок, помогает жене сварить кофе и расставляет бокалы для коньяка на большом подносе. Днем раньше у Роберта с женой состоялась длительная дискуссия о том, подавать ли коньяк, или нет. В конце концов ему удалось ее убедить при помощи аргумента, заключавшегося примерно в следующем: «Уж если нам – нам – не позволительно налить бокальчик на таком формальном сборище, то можно решительно признать, что в мире воцарилось зло. Мы пользуемся таким уважением среди родителей одноклассников Ивонны, что они сумеют оценить чуть богемное и бесшабашное поведение с нашей стороны. Во всяком случае, у них найдется, что обсудить дома в постели». Он ставит бокалы и пару бутылок на стол, недалеко от Каско, который по-прежнему сидит с матерью Султана, наливает себе бокальчик и завязывает легкую беседу с отцом Султана и отцом Фредрика, которые не то чтобы сильно заинтересовались друг другом, но, с другой стороны, им больше нечем заняться, как вести натужные разговоры друг с другом. Отец Султана уже давно более чем внимательно отслеживает телодвижения своей очаровательной супруги. Теперь же, во-первых, Роберт перекрывает Хассану (отцу Султана) обзор, во-вторых он, Роберт, достаточно харизматичен, чтобы хоть на минуточку выудить каплю интереса из глубин арабских представлений о чести. Роберт, завладев вниманием собеседников, подробно излагает какую-то захватывающую историю из жизни средств массовой информации, и оба, отец Султана и отец Фредрика, смеются так громко и безудержно, как это принято у самоуверенных мужиков в формальных ситуациях. По истечении десяти минут и нескольких миллилитров коньяка Роберт идет за добавкой, определяет местонахождение Симпеля и двигает к нему. Все это время Симпель – точно как Лониль (что и понятно) – простоял в одиночестве. Посреди гостиной. Роберт приступает прямо к делу:

Роберт: Блин, Симпель… Мне как бы не хотелось, чтобы наш разговор окончился таким образом … ты уж извини, что я так коряво выразился… но, хрен, ведь даже один мой искренний интерес к твоему проекту ведь должен же чего-нибудь стоить, не мог же я абсолютно неверно тебя понять, думаю, нет, Симпель, уж если в этой компании есть хоть один человек, с пониманием относящийся к тому, чем ты занимаешься, так это я, это я тебе точно говорю…

Симпель: Да я-то тоже надеялся, что это так, но ты как-то не особую широту взглядов продемонстрировал … уж ты мне на хуй поверь. То есть я что имею в виду, будучи журналистом, ты наверняка любое дело можешь повернуть как говенное, но я не желаю, чтобы ты обращался со мной или моими коллегами как с какими-то говняными посредственностями, и это ты на хер заруби себе на носу…

Роберт: Да не стал бы я, в конце концов, так вот таскаться по пятам говняных посредственностей, как я таскаюсь у тебя по пятам – в своем собственном доме. Во всяком случае, в свободное от работы время… хе хе хе (неуверенно смеется)… а я сейчас не при исполнении…

Симпель: Хе хе (что можно истолковать как примирительный смешок).

Роберт: …хотя, пожалуй, мне бы и хотелось быть при исполнении…

Симпель: Это как понимать?

Роберт (решается рискнуть): Мне кажется, ваш проект настолько любопытен, что мне бы очень хотелось создать из него повод. Из вашего проекта, значит…

Симпель: Какой такой повод?

Роберт: Ну… это… информационный повод… такой… сюжет…

В этот же момент подходит жена Роберта и зовет его за собой. Она говорит, что это серьезно, и Симпель по цвету ее лица видит, что она не придуривается. Она мертвенно бледна, и двигается она определенно более неуклюже и дергано, чем до того. Роберт пытается было вытянуть из нее, в чем дело, но она категорически отказывается. Он идет с ней. Симпелю страшно любопытно. Он никак не в состоянии уяснить, что такого ужасного могло случиться, если он сам в этом не задействован. Лониль один-одинешенек сидит все в той же комнате, он и мухи не обидел. «Если кто обвинит Лониля в плохом поведении сегодня, то уж я ему на хер выскажу все, что я о нем думаю», клянется Симпель. Он видит, как Роберт с женой выходят в прихожую и поднимаются по лестнице, ведущей на второй и третий этажи. Совсем скоро Роберт возвращается. Он быстро проходит прямо к Симпелю, берет его под локоток и с напряжением говорит:

– Симпель, пойдем со мной.

Симпель, ругнувшись, спрашивает, что еще к ебене матери такое. «Я же бля ничего не делал», говорит он, как если бы его задержала полиция. Проходя к прихожей, он видит, что место Каско пустует. «Хрен, что, Каско опять? Так?» говорит он. Роберт, не отвечая, тянет Симпеля за собой по лестнице. Ступени покрывает ковровая дорожка; поднимаются они беззвучно. В конце коридора на втором этаже одна из дверей приоткрыта. Роберт прикладывает указательный палец к губам, затем указывает на открытую дверь. Симпеля он подталкивает перед собой. Симпель, примолкнув, тихонько идет вперед, по пятам за ним следует Роберт. Подойдя к приоткрытой двери, Симпель осторожно наклоняется вперед, придержав дыхание. И вот что он видит: маму Султана, животом улегшуюся на какой-то рабочий столик, с задранной выше талии арабской юбкой, и Каско, который стоит на коленях, всем лицом погрузившись ей в попу, и дрочит. Оба обращены лицом вполоборота прочь от двери. Симпель поворачивается к работнику СМИ Роберту, который резво просунул свою голову в отверстие двери мимо него. Роберт поднимает миниатюрный компактный фотоаппарат и кивает с выражением смешанного с ужасом энтузиазма. Он подносит фотоаппарат к своему слегка вспотевшему лицу и наводит объектив. В момент, когда срабатывает вспышка, дверь с грохотом распахивается, Симпель получает удар коленом по затылку и пулей влетает в комнату. Это папа Султана Хассан почуял неладное и прет как носорог. Ворвавшись в комнату, он вбирает в себя всю картину и с воплем «БЛЯЯЯЯДУУУУН!» бросается на Каско. Ошеломленный Каско пытается уклониться и встать на ноги, натягивая в то же время штаны. Его наполовину опустившийся прибор, когда Хассан кидается к нему, чтобы врезать как следует, шлепается об ляжки. Первый удар мимо. В комнате мелькает вспышка Роберта. Симпель, придя в себя, кричит: «А НУ, ВСТАВАЙ, КАСКО!» и хватает Хассана за лацканы пиджака. Швы на пиджаке разъяренного араба трещат и рвутся, у Каско есть какая-то секунда, чтобы проскакать на другую сторону комнаты. Хассан поливает Симпеля руганью по-арабски и чувствительно бьет его по костяшкам пальцев. Мигает вспышка. «АААЙЙЙБЛЛЛЯЯЯЯДЬ ПАЛЬЦЫ МОИ», вопит Симпель. Каско, подтянув брюки повыше, устремляется к двери, а Хассан с воплем «КАКОЙ ПОЗОР!» поворачивается к жене и дает ей такой подзатыльник, что она врезается мордой об стол. Каско это видит, ему это явно кажется выходящим за все рамки, потому что он совершает скачок и, уцепив Хассана за шею согнутой в локте рукой, тянет его назад. Хассан, взмахнув руками, валится на спину. Вновь мелькает вспышка. На полу Симпель прижимает телом одну руку араба, Каско держит вторую и орет: «ВЫМЕТАЙСЯ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!» матери Султана. Она, пошатываясь, пробирается мимо троих мужиков к Роберту. Мелькание вспышки. Хасан, метаясь головой из стороны в сторону, все изрыгает арабские проклятия. Чтобы удержать плотного араба на полу, Каско и Симпелю приходится налегать на него изо всех сил. «НУ-КА ПРЕКРАТИ, СЛЫШИШЬ? ПРЕКРАТИ НЕМЕДЛЕННО! СЛЫШИШЬ ТЫ?» орет ему Симпель. «Я ВАС ВСЕХ УБИИИТЬ! ЯЯ ВАС ВСЕЕЕХ УБИИИИТЬ! УБИИИИТЬ ВСЕЕЕХ!» причитает Хассан. Каско видит, что Роберт запирает комнату, чтобы не пустить на место преступления толпой поднимающихся по лестнице родителей с детьми. Всем было слышно, когда 130-килограммовый Хассан бухнулся об пол на втором этаже. Симпель зовет Роберта, тот возвращается, и Симпель говорит ему, чтобы он с кем-нибудь еще из родителей придержал Хассана, пока они с Каско и Лонилем не уберутся. Роберт действует эффективно, несмотря на то, что Хассан обзывает их всех нацистами и угрожает убить. На выручку приходят отцы Коре, Ларса и Фредрика. Они сменяют Каско и Симпеля, отец Ларса садится ему на ноги. Симпелю с Каско с трудом удается протиснуться в дверь, потому что на нее наваливаются почти все присутствующие, так им хочется в комнату, посмотреть. «Да пропустите же, вуайеристы паршивые!», орет Симпель, и в ответ получает от одной из дамочек «…вы с вашим ребенком весь класс развратили!». Каско так до сих пор и держит брюки руками. В гостиной внизу сидит Лониль, надкусывая очередную сосиску. «Лониль! Мы уходим! Праздник кончился! Пошли!» вопит Симпель. Как ни странно, Лониль слушается, очевидно, он понял, что если остаться здесь, будет худо. «Дядя Каско поможет тебе обуться!» «Ты так думаешь?» самоуверенно отвечает Каско. «Затыкай, Каско, тебе еще предстоит держать ответ за сегодняшнее, помоги-ка Лонилю, или я тебе так врежу!» шипит Симпель. Каско застегивает брюки, нагибается и зашнуровывает Лонилю ботиночки. Спустившийся на первый этаж Роберт высовывает голову в прихожую и, подмигивая Симпелю, шепчет: «Поговорим потом!» «Ммм», говорит Симпель.

Выйдя на улицу, они довольно далеко продвигаются в полном молчании. Лониль в кои-то веки держит Симпеля за руку, Каско идет с другого боку от Лониля. Как-то он вдруг рассупонился, Каско, снег начинает рассасываться, и он думает главным образом о том, как бы опять стимульнуться. Он подумывает о том, не зайти ли ненадолго к Симпелю; у него же можно будет немного пошмыгать, нету сил сразу же тащиться домой. Он пытается определить, насколько зол Симпель. Когда временами им в спину дует едва заметный ветерок, он замечает, что от его лица несет вагинальным секретом. Мать Султана как бы надушила ему бороду. Под ногами всех троих похрупывает подмерзшая слякоть.

– Да уж, Каско, ты, едри тебя в качель, настоящий друг, что познается в беде, внезапно говорит Симпель.

– Да?.. или… как это? По голосу Симпеля Каско слышит, что он не так уж и зол.

– А вот так, я тебя на рождественский праздник не совсем уж для того звал, чтобы ты затрахал всех присутствующих мамаш? Я вроде не выражал пожелания, чтобы ты этим там занялся, или не так? Так, так, паря. До чего же ты, блин, бываешь дурковатым. Ладно, радуйся, козел, повезло тебе, что мы так классно погутарили с хозяином, с мужиком, которому дом принадлежит, если бы не это, ну я к дьяволу даже не знаю, что бы я с тобой сделал. Дебил вонючий. Какого черта на тебя нашло, а? Ты че, снегом накумарился по самую маковку, что ли?

– А где снег? говорит Лониль.

– Ну, я ведь тоже волновался, ты же понимаешь, Симпель, я у Айзенманна разжился снегом, так, чуть-чуть, чтобы снять напряжение. Но честно, это только чтобы не сдрейфить пойти с тобой… ведь мне же тоже неловко было, когда в прошлом году так получилось…

– Да, ты уж проделал феноменальный труд, чтобы исправить впечатление, которое у них создалось от тебя… отлично сработано, Каско… ты просто семи пядей, должен я сказать. Трудно представить, какие такие ответные меры может насочинять этот чертов черножопый, блин, ты не мог по крайней мере выбрать бабу отстойного белого слабака? А? Нет, тебе было как бы просто необходимо лизать жопу жены арабского мафиози? Да? Еб твою мать, да с тобой на хрен опасно, ну просто на хуй опасно, вот так. На две минуты спустишь с тебя глаза, а ты уже и при деле. Ты, может, еще и снегу ей подсунул, так?

– А где снег? говорит Лониль.

– Ага… хехе… ну подсыпал ей щепоточку… прилично даже подсыпал, да… но и у нее к едрене фене нос не целка, так и запиши, она так трубу заправляла, будто у нас действительно Рождество…

– Ах вот как… ну вот, видишь, еще одно к дьяволу приятное предзнаменование. Супруга святейшего Арбааджи нельзя сказать, чтобы славилась как известная нюхачка снега, но ты кажется так это истолковал?

– Ну я как бы не особенно об этом думал, видишь ли…

– Нет… и это не такая к дьяволу большая неожиданность. Ты же уже даже и хуем своим не думаешь больше. Думал бы хуем, так ты, например, закрыл бы дверь в свое любовное гнездышко, хотя бы для того только, чтобы завершить случку, ан нет, тебе, видите ли, чтобы хватило времени и концентрации, чтобы трахаться как пожелаете, необходимо дверь распахнуть настежь, ну ты просто бесподобен, Каско, это уже каким надо быть виртуозом, исхитриться оказаться глупее собственного хуя, Каско, надеюсь, ты это осознаешь… во блин… дверь нараспашку, о чем ты только думал? А? Мне-то на это более или менее насрать, чтоб ты знал. Что касается нашего статуса в этом классе, так мы тут решительно занимаем самые нижние места. И наплевать, но все равно, ведь надо же было постараться еще испортить ситуацию, но ладно, наплевать, единственное, что, вероятно, и могло бы переплюнуть твою маленькую камерную постановочку, так это если бы мы замочили всю компашку, но если отвлечься от этого, то ты сделал худшее из того, что могло быть сделано в той обстановке, просто непостижимую гадость ты совершил, Каско, но и на это с высокой башни наплевать, я просто пытаюсь до тебя донести, насколько на хуй глупо было пытаться оградить тебя от себя самого, если ты способен отчебучить такую глупость в такой к блядям ситуации, я даже и подумать боюсь, на что ты способен, когда встанешь не с той ноги. Ты что ли слишком уж на хуй привык к вниманию публики, когда трахаешься, так, может быть? Не встает у тебя, что ли, если публики собралось меньше десятка? А? Хехе. Так, значит? А? Вот уж к богу в рай так оно и есть, похоже. Если перепихиваться, так уж пусть двери нараспашку… и двери обязательно нараспашку… ну как такое может втемяшиться. Хехе… ну же ты бля и дураком выглядел, когда сидел там и себя барал и… хехе… ты че, серьезно думаешь, что всем так уж до усеру интересно на каждом гребаном рождественском празднике смотреть, как ты полируешь свой болт? Хехе… Ты уж себя показал во всей красе на двух рождественских праздниках два года подряд, раскрыв полностью свой талант порнозвезды, вот это по мне так к ебене матери безусловный успех, молоток, Каско, 100 % попадание, два из двух возможных, ебля без перерыва. Для ЕБУНТа хорошо, конечно, что ты свой единственный талант принимаешь настолько всерьез. Надо же, даже и в свободное время репетируешь. Неплохо. Ну просто еб твою мать. Хехе. Ты на хрен такой дурак, что у меня даже настроение поднимается. Елки зеленые, я-то каким местом думал? Каким я местом думал, когда приглашал тебя, тебя, из всех тухляков в этом гребаном отстойном мире я ухитрился пригласить с собой на праздник рождества и окончания четверти к своему сыну тебя, да, умно, нечего сказать. Я иногда начинаю подозревать, что я сам дальше своего хезника не вижу, Каско, и вот один из поводов так думать как раз сегодня представился… чтоб мне треснуть, я, должно быть, на хуй уставился глубоко точно в собственную сраку, если сподобился позвать с собой тебя на этот хренов праздник рождества и окончания четверти, на который я и вообще-то побаивался идти, ты это знай бля, я поджал хвост как сучка, и тебе на хрен следовало скумекать малехо и остановить меня, когда я тебя с собой тянул, да уж, хорош ты друг, Каско, выручил в беде…

– Не, ты уж на хрен кончай это базарить… Я ж тебе сто к блядям раз говорил, что не надо меня брать с собой… говорит Каско.

– ЗАААТКНИИИСЬ! Ты-то уж помалкивай в варежку теперь, раскорячился, язык глубоко так воткнул в задницу мамаши Султана, и башка полнехонька снега…

– А где снег? говорит Лониль.

– …Да, снега… так что ты, козел, даже и позабудь вылезать со своими жалкими отстойными возражениями, Каско. Положи на них с прибором. Положи на них, это я тебе говорю… Забей… Еб, уж я сейчас почти было пришел в хорошее настроение, постарайся думать в следующий раз, когда тебе приспичит встрять с идиотским неподобающим возражением, Каско, у меня из-за тебя опять настроение испортилось.

– Ну даа, даа… говорит Каско пришибленно. – А можно, я к вам ненадолго поднимусь? Не знаю даже, неохота вот так сразу домой переться…

– Пожалуйста, если это тебе кажется таким заманчивым…

– Да не, просто неохота сразу домой тащиться, вот и все, а еще у меня немножко снега осталось, может, Мома-Айше захочется чуть-чуть?

– Да я-то откуда на хер знаю, спрашивай у нее…

Наша троица плетется к Жидписовой точке, как местные окрестили этот типовой дом. Был там некий вдохновленный Гропиусом градостроитель, как бы с широким видением перспективы, который счел, что некоторые кварталы в пригородах так до невозможности умно спроектированы, что сливки общества вот-вот вцепятся друг другу в глотки, чтобы им только позволили жить в типовых домах; результатом его так и не совершившей переворота в архитектуре мысли и является типовой дом, где живет Симпель с семьей, самого гнусного типа дом, на сооружение которого в одном из самых престижных районов города вышеупомянутый градостроитель жизнь положил, в слепой вере в свои представления о будущем симбиозе типового строительства и сливок общества. Поэтому, и только поэтому, Лониль ходит в свою школу, которая в принципе является школой для детей верхнего среднего и высшего классов. Дом этот – просто стыдоба, как ни посмотри; живущие в округе не любят тех, кто живет в нем, живущие в нем не любят живущих в округе, живущим в округе не нравится дом как таковой, живущим в доме тоже не нравится их дом как таковой, и уж, если на то пошло, живущие в доме и сами себе не нравятся; в общем и целом, те, кто вынужден жить в этом типовом доме, это либо отбросы общества, с кем общаться невозможно, и которые предпочли бы жить в каком-нибудь гомогенном микрорайоне на отшибе, если бы могли выбирать, либо это иммигранты среднего класса, которых никто и не пытается ни ассимилировать, ни интегрировать ни во что. Может статься, Симпель единственный, кто в определенной степени доволен, что живет в этом доме, но главным образом это из-за Жидписа и той помощи, которую он оказывает Симпелю в осуществлении его собственных проектов.

Когда они заходят в квартиру, Мома-Айша выказывает живейший интерес к тому, как прошел праздник. Она спрашивает Лониля, но не получает ответа. Прежде чем ей удается вытянуть что-либо из Симпеля и Каско, проходит немало времени. Первым раскалывается Каско, он изо всех сил старается представить эту историю посмешнее, но, пока он рассказывает, Мома-Айша только сидит и качает головой. Симпель, уже постаравшийся забыть всю эту историю, в глубине квартиры совершает отважные попытки уложить Лониля в постель. С чисткой зубов, надеванием пижамы, чтением сказочки на ночь ничего не выходит, но зато Каско еще и историю свою до конца не рассказал, а Лониль уже лежит в постельке – то есть, в своем углу, куда Симпель натащил и набросал всяких мягких шмоток – и уже одно это совсем неплохо. Каско завершает свой рассказ так, как, ему кажется, он должен бы иметь успех у Мома-Айши, но Мома-Айше, очевидно, не кажется таким уж забавным, что ему нужно пойти в ванную и смыть с бороды «слабый аромат арабской задницы». Однако она предпочитает промолчать и кивком соглашается на предложенный Каско снег, который он тут же и выкладывает в несколько неожиданной тишине, последовавшей за его рассказом. Симпель напрочь отказывается; смесь ксанакса и снега не кажется ему самой удачной комбинацией на свете – он остается посидеть в тишине и покурить сигареты Мома-Айши. Каско раскочегаривает телевизор, а Мома-Айша торопится на кухню жарить замбезики; это такие оладьи на молоке, которые наверняка пользуются успехом в какой-нибудь африканской стране. Остаток вечера проходит без каких-либо происшествий, они смотрят телек и едят замбезики; Мома-Айша и Каско едят без аппетита, но быстро, а Симпель ест их медленно.