Текст книги "Кока-гола компани"

Автор книги: Матиас Фалдбаккен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Ойой, говорит Мома-Айша и смотрит на кусочек серебряной фольги в пальцах Типтопа.

– Нут-ка, смотрите-ка, даа… мы теперь вдруг стали и не против, не артачимся так… нет нет… интерееесно… А вот что ты, госпожа Эйфория, на это скажешь? Nuba-woman like this? Yes? Такая вот нубийская женщина? Да? (Стараясь соблазнить, Типтоп улыбается настоенной на снеге улыбкой.)

– …Дааааокей, ладно. Но я шюточку толька буду, сафсем шюточку… вот штобы только поспааать…

– Оооокеееййй… Your choice. Как скажешь. Типтоп ухватывает ее за ягодицу, потряхивает. – В гостиной? На кухне? В сортире?

– На кукне. Мома-Айша идет в ванную и достает карманное зеркальце. На кухне Типтоп выложил распакованный порошок на кухонный стол и вытащил кредитную карточку.

– Только шмыгнем, говорит он.

– Да ладно, ладно, говорит Мома-Айша и дает ему зеркальце.

Типтоп прокладывает четыре линейки и кивает Мома-Айше. Пошевелив своими негритянскими губами, она говорит:

– Мине памееенше…

– Бу сде… Помеееньше нашей Нууубе… и побоольше старому доброму Типтопу… так, посмооотрим. Типтоп аккуратненько сгребает коричневый порошок. Мома-Айша посматривает то на героин, то на его мальчишеский, аккуратно постриженный затылок, склонившийся над требующей большой точности работой. В ожидании она кладет на него черную руку. Она слегка барабанит по нему ногтями, которые от кончиков пальцев выступают по меньшей мере на сантиметр. По коже головы у Типтопа бегут мурашки.

– А подайте мне Г… и подайте мне Е… и подайте мне Р… и подайте мне О…, Типтоп лукаво улыбается, двигая зеркальце ближе к другому кухонному стулу, и Мома-Айша садится голой попой на пластиковую обивку. Типтоп краем глаза наблюдает, как попа меняет форму, прижимаясь к подушке стула. «Черный водяной мяч», думает он, пока Мома-Айша зашмыгивает две коротеньких линейки носом.

– Спасибо, спасибо, говорит Типтоп, давая понять, что ему бы очень хотелось заполучить зеркальце назад. Он оттопыривается остальным. – Хотя я с большим удовольствием с тобой бы посношался, теперь, к сожалению, слишком поздно, говорит он с напускной серьезностью. – Мама не велит, к сожалению.

– Пойду лягу, говорит Мома-Айша.

– Да, иди себе, ложись, милочка, с д-ром Диацетилморфином, а я уж, так и быть, посижу здесь в одиночестве, притворно плачет Типтоп. Как только Мома-Айша исчезает в двери спальни, действие препарата распространяется на его мозжечок. Его энергия потихоньку-помаленьку переключается от состояния светлого и бодрого и сверхэнергичного на какое-то смутно-райское. Он шаркает в гостиную и усаживается примерно там же, где он сидел раньше в этот же день. Лониль размыл слюнями маленькое окошечко на черном экране, он сидит неподвижно и видит десятую часть мультфильма. Размер окошечка прибл. 10x10 см, оно действует гипнотически как на Типтопа, так и на Лониля. Типтоп отключается, но вновь пробуждается, вздрогнув со скоростью замедленной киносъемки. Он встает, делает несколько шагов по полу, выглядывает в одно из окон, за окном бледный свет, он ненадолго останавливается рядом с письменным столом Симпеля и смотрит в окно. Потом опускает глаза на письменный стол Симпеля. С точки зрения Типтопа это выглядит следующим образом (все разворачивается очень медленно):

…странные листки… Симпель чудак… но хороший… хороший… мне нравится Симпель… мне радостно думать о Симпеле… полка с видеофильмами… фильмы… кофе?… нет… диван… так славно сесть… вот черт, как славно… как удобно сидеть… как я невероятно удобно сижу… невозможно сидеть удобнее… хочу всегда так сидеть… никогда раньше так удобно не сидел… Лониль… Лониль, малыш… что за мышцы… Лониль… бычий затылочек… красиво… красиво с темной кожей… прикольно… выглядит таким здоровым… моя рука… моя рука тоже выглядит здоровой… красивые руки… у меня… ммм… ухоженные руки… йессс… рюкзачок Лониля… под столом… красный… синий… школьные учебники… простые задачки… они легкие… легко наклониться… легко поднять рюкзачок… книжка раз… еще книжка… арифметика? … нету?.. не найти арифметику… ну и пусть… не играет никакой роли… листок… приглашение на родительское собрание?… я смеюсь и наполняюсь радостью… хехехе… шикарное приглашение… нука, посмотрим… еще листок… написано от руки… красивый… листочек… а что тут написано… «Я вынуждена покинуть Самую среднюю школу, я вынуждена… покинуть вас… Решение принято… Повлиять… на него… вы не можете… поздно…»

Типтоп засыпает, держа в руках прощальную записку Катрины Фэрёй и не понимая, что он такое нашел.

ЁРАН ПЕРДССОН И ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ КСАНАКСОМ

Ёран Пердссон, старый, костлявый, а теперь и несколько избитый отец Спидо, является генеральным директором компании ВШИ ОАО, производящей моющие средства; девиз у компании в настоящее время такой: с нами на связи – жизнь без грязи! Начинал он с самых низов – продавал мыло домохозяйкам – но у него хватило разворотливости, чтобы 1) разработать, вечерами после работы, находившись вверх-вниз по лестницам, чистящую пасту для кухни на основе моющего средства, которым он торговал; революционная добавка скребущих частиц позволила получить концентрированный вариант; 2) запатентовать ее; 3) организовать производство этой чистящей пасты, поначалу у того самого производителя моющих средств, на которого он работал и у которого воровал важнейшие ингредиенты; 4) рекламировать его в ряде женских журналов на деньги, одолженные у своего работодателя, и 5) основать собственное акционерное общество, которое на сегодняшний день пользуется широкой известностью в области производства моющих средств и располагает собственными производственными мощностями в отечестве и за рубежом. Ёран Пердссон восседает на вершине империи чистильщиков, которая даст фору таким средствам, как индезитовский MOON или джибиэловский KLEAROL. Благодаря этому у него образовалось много свободного времени. В принципе он мог бы выйти на пенсию много лет тому назад, но ему не особенно хочется отдавать предприятие в чужие руки. Когда-то Пердссону мечталось, что семейное предприятие дальше будет развивать сын, но этой мечте не суждено было сбыться.

Наркологическое резюме Ёрана Пердссона как две капли воды походит на Симпелево. Приступы страха начали сильно его допекать лет девять тому назад, и из гордости он пытался избегать приема лекарств как можно дольше, но когда число приступов страха/паники достигло пяти или более в день – а отдельные приступы стали продолжаться по часу, а то и дольше – он обратился за помощью к доктору Фрисбергу. Во время приступов Пердссон испытывал затруднения с дыханием, у него появлялось ощущение, что голова вот-вот лопнет, а сердце неконтролируемо срывалось на галоп, и д-р Фрисберг сразу посадил его на 50 мг золофта в день. Надо сказать, так случилось, что друг Пердссона, отставник Службы собственной безопасности полиции, тоже страдал от приступов паники и проч., но из-за начинавшего развиваться Альцгеймера и вследствие приема ксанакса (альпразолама) испытывал сильнейшие припадки ярости. Это привело к тому, что он предложил Пердссону остатки своих запасов ксанакса задешево – Пердссон не долго думал, позволив убедить себя в том, что ксанакс по сравнению с золофтом куда как более мощная штука, – и на настоящее время уровень злоупотребления производителем моющих средств ксанакса достиг 3 мг в день – пока. До этого его сильно разочаровал золофт, которого он под конец съедал по 100 мг в день. Он пытался выполнять три пункта золотого правила эффективного расширенного приема золофта: 1) постоянно наращивай дозу золофта; 2) перейди на прием другого антидепрессанта, с иным механизмом действия, или 3) добавь небольшую дозу тразодона (25 мг в день) к своей привычной на данный момент дозе золофта (последнее сочетание привело к тому, что либидо у него просто зашкаливало, но, поскольку он уже не был ни молодым, ни привлекательным, он не знал, что и делать, чтобы удовлетворить свою восстановившуюся подростковую сексуальность; пришлось, как миленькому, перетерпеть). Но, в общем, раньше с ксанаксом ему дела иметь не приходилось; оказалось, что действует средство выше всяческих похвал, и сейчас он больший раб ксанакса, чем когда-либо был его рабом дружок из Службы безопасности. А надо сказать, друг этот справился с самыми жестокими из своих приступов паники при помощи старого доброго каннабиса, поскольку он имеет постоянный доступ в АФГАНИСТАН, как между собой называют склад хранения конфиската полицейские, и время от времени выносит каннабис оттуда в не поддающихся обнаружению количествах. Это единственное средство, которым он пользуется с тех пор, как отказался от ксанакса, за исключением вечера, который он провел в гостях у Густава Новеля, весьма провинциального, но тем не менее пользующегося спросом архитектора неодеструктивного толка, общего друга Ёрана Пердссона и детского психолога Берлица. Архитектор Новель пригласил их тогда на ужин, за которым присутствовали – в дополнение к троим вышеупомянутым (обязательным) – графический дизайнер Клас Фриц, а также еще один мужчина, декоратор интерьеров, незнакомый никому, кроме самого Новеля. Пердссон был исполнен сил – в этот период он принимал по 100 мг золофта/25 мг тразодона – и ему просто не терпелось дать выход распиравшей его сексуальной энергии, вызванной сочетанием золофта с тразодоном. Старина Пердссон с ума сходил от похоти и распланировал вечер тщательно. Перед тем, как началось застолье, пока Новель показывал какие-то свои эскизы в плане или еще какую-то дрянь такого рода, Пердссон, под предлогом того, что ему нужно в уборную, все в той же пропорции 100 мг/25 мг влил по дозе смеси во все десять бутылок Бувиньи, которые стояли открытыми для проветривания на столике для напитков, и поскольку никто не осмелился заикнуться о том, что у вина какой-то терпкий привкус – все же это было марочное вино – то в ходе ужина, где главным блюдом подавалась зубатка, все десять бутылок были осушены. Вот тут-то все и началось. Первым, когда Новель с уже водянистыми глазами и мокрыми губами подал коньяк, заерзал на кожаном кресле перед камином декоратор. Пердссон следил за приглашенными как ястреб, и когда движения декоратора приобрели недвусмысленный характер, он расстегнул пряжку ремня и со спущенными на лодыжки штанами проковылял к декоратору. Добравшись, он воткнул свой старый, но твердый пенис в рот декоратора, которого – согласно ожиданиям Пердссона – не пришлось дважды просить заглотить его целиком. Через несколько минут детский психиатр Берлиц плотно занялся анальной пенетрацией Новеля, используя соус к зубатке в качестве смазки. Отставной служивый, со своей стороны, улегшись на спину и задрав колени так высоко, как только позволяло его дрянное физическое состояние, отдал Ёрану Пердссону приказ «ДАВАЙ МЕНЯ В ЖОПУ ВМЕСТО ТОГО ЧТОБЫ ТРАХАТЬ В РОТ ЧЕРТОВОГО ГОМИКА НА КРЕСЛЕ!» И Пердссон не заставил себя просить больше трех раз, сменил жертву и пошел наяривать. Графический дизайнер Клас Фриц стоял все время, так сказать, за боковой и онанировал. Самой удачной комбинацией, которую шести похотливым мужикам со средним возрастом 57 лет удалось составить за те 3½ часа, что они резвились, было сочетание Новеля и декоратора, каждый из которых был непреклонен во мнении о важности половой креативности. В этот вечер креативность нашла выход в форме того, что Новель отбежал к полке с журналами и принес, среди прочего, EXT/INT., VISUAL LINGO и ARCH.MAG, из которых он задумал сложить анальные дильдо, что он и осуществил, свернув журналы в виде конуса, окунув их в оливковое масло холодного отжима и введя их затем в заднепроходное отверстие декоратора. Декоратор реагировал следующим образом: «УЭЭЭОУАХХ!.. УАХХ!.. УАХ!.. ДА!.. УАХ!.. ЭТО ЧТО?.. ВИЖУАЛ ДИНГО УУХХ!??.. ДАА… УАХ… ВКАТИ МНЕ ВИЖУАЛ ЛИНГО В МОЮ ТЕСНУЮ ЗАДНИЦУ!.. ДАА…. УАХ… ХОЧУ ДИЗАЙН В ЖОПУ… ДАА!.. ЕБИ МЕНЯ А.Д. В ЖОПУ!.. ДА… ТРАХНИ МЕНЯ ЭКСТ/ИНТ-ОМ… НУУУ… ДААА… ХОЧУ ЕЖЕГОДНИК ДИЗАЙНА И АРХИТЕКТУРЫ В КИШКУ!.. НУУУ ЖЕ!..» Новель извел, можно сказать, все свое журнальное собрание, прежде чем декоратор, дернувшись, не произвел анально стимулированной эякуляции, растекшейся по тиковому полу.

Пердссоновский дружок из Службы внутренне-собственной безопасности спросил Ёрана позже, что это такое на них нашло тогда, и Ёран Пердссон стыдливо признался, что это он послужил причиной оргии; вот тогда-то отставник и отдарил остатки своих запасов ксанакса производителю моющих средств. После этого Ёран Пердссон совершенно переродился. Человек, годами отравлявший окружающим жизнь своими неврозами и беспричинными сменами настроения, внезапно стал чутким и легким в общении – травма из-за Спидо остается, возможно, тем единственным нарывом, который ксанаксу пока не удалось вскрыть – так что Пердссон считает целесообразным заглатывать 3–4 мг ксанакса ежедневно.

Симпель остановился на 2 мг в день, столько он принимает уже несколько лет. Взрывной темперамент Симпеля в том виде, как он проявляет себя сегодня, это просто семечки по сравнению с тем, по каким волнам его швыряло до того. В период взросления ему раз за разом ставили злосчастный комбинированный диагноз миодистрофия Беккера/синдром Туретта – хотя однозначными результаты анализов назвать было нельзя. Таким образом, в течение целого ряда лет Симпеля пичкали не теми лекарствами, что нужно, пока какой-то американец, подсевший на колеса, не рассказал ему, что ксанакс здорово помогает, независимо от того, чем человек болен. А заодно приемом ксанакса ему удалось свести почти на нет серьезные нарушения сна. И все это за смешную цену – попадания в цепи зависимости. В последние годы пилюли добывал Айзенманн, который пока еще облажался всего два раза – прошляпил сроки поставок; результатом этого явился такой приступ ярости со стороны Симпеля, что даже Лониль как собачонка жался к стенам типовой квартирки. Каждый раз сразу же после обеих допущенных Айзенманном промашек в его дверях возникала Мома-Айша со своим братом Ненезимом, всего через четыре месяца после ее отъезда переехавшим из Занзибара вслед за ней, по указанию папы Дэда – ведь должен же кто-нибудь присматривать за Мома-Айшей в этом большом мире; а что на роль этого кого-нибудь был выбран Ненезим, оказалось весьма кстати; голова Айзенманна вполне поместилась бы внутри одного из его бицепсов. В последний раз, ну то есть когда они второй раз заявились к Айзенманну, Мома-Айша вообще ничего не говорила, она предоставила Ненезиму разразиться потоком слов на каком-то занзибарском наречии, с вкрапленными то там, то сям «ксанаксами». Айзенманн ни хрена не понимал, но кивал и полностью соглашался. С тех пор, как Айзенманн приступил к обязанностям реквизитора, прошло всего пару недель; теперь до него дошло, что ему перепала самая вшивая работенка во всем проклятом концерне ЕБУНТ. Но у него и в мыслях не было из-за этого уйти с работы. Ему совсем не трудно понять вспышки гнева Симпеля из-за ксанакса (хотя ему и кажется, что засылать к нему нубийского брательника Мома-Айши было уж слишком и, может быть, даже не по-товарищески) – ведь и сам Айзенманн – не вполне невинная головушка, кушает антидепрессант буспар. Свой буспар и ксанакс Айзенманн обычно покупает у одного и того же чувака – иными словами, работа реквизитором не особо подогревает желание ограничить прием буспара, если принять во внимание, сколь часто встречаются Айзенманн и Колесник (поставщик). А это два раза в неделю. Самое меньшее. Выбор у Колесника самый экзотический во всей на хрен Скандинавии, и для такого податливого парня, как Айзенманн, стоять и смотреть, как Колесник взвешивает колеса самых разных цветов, не купив и себе заначечку, – это не фунт изюму.

Вчерашний вечер, то есть вечер после рабочего совещания, Ёран Пердссон провел дома в своей квартире. Он тщательно забинтовал след укуса, оставленный Лонилем на его икре. Тут он ощутил какое-то напряжение, и сначала попытался сам помассировать себе мышцы затылка, но вскоре перешел на классическую мастурбацию, единственный способ снять напряжение, а в дополнение к такой удачной идее он в течение 4½ часов смотрел подряд сменяющие один другой порновидеофильмы, а также с аппетитом кушал ксанакс. Сегодня, в субботу 12-го декабря, он спит до трех часов дня.

СНОВА У СИМПЕЛЯ, МОМА-АЙШИ И ЛОНИЛЯ

Мома-Айша еще не заснула. Она лежит в своей двуспальной кровати в настоящем героиново-толерантном настроении и слушает Лониля, который как идиот стучит колпачком фломастера по экрану телевизора. Ей часто приходит в голову мысль, что героин делает тебя более толерантным, чем рождение ребенка. Время от времени она перекатывает голову влево, смотрит на Симпеля и поглаживает его по груди и по лбу. Он лежит совершенно неподвижно. Кажется даже, что он умер. Мома-Айше приходится пристально приглядываться к его грудной клетке, чтобы убедиться, что он на самом деле дышит. Время приближается к двенадцати, и Мома-Айша знает, что скоро он проснется. На тумбочку рядом с кроватью с его стороны, поверх штабелей всяческого подозрительного чтива (там всё, что угодно, от космологии Маврикия до научно-популярных трудов Ландау и Кумера) она поставила пузырек с ксанаксом, рядом положила его курительные принадлежности; ей-то хорошо известно, что после 8–9 часового сна действие ксанакса на его центральную нервную систему ослабло; баланс (или дисбаланс) веществ необходимо восстановить, как только он проснется, хотя бы ради лада в семейной жизни.

Несколькими минутами позже Симпель распахивает глаза и приподнимает верхнюю половину тела, как вампир в гробу. Он уж начинает было ругаться и шипеть, но тут его взгляд, светящийся недостатком химического стимула, падает на пузырек с ксанаксом; он хватает пузырек и, спотыкаясь, бредет через гостиную в ванную. Он заглатывает 1 мг, выливает поставленный Мома-Айшей кофе и ставит свежий. В бестолковом хождении голышом и курении, пересыпаемыми ругательствами, проходит более четверти часа, и тут он замечает Типтопа, который сидя спит на дерматиновом диване в верхней одежде, опустив подбородок на грудь. «Торчок чертов», думает Симпель, идет в спальню и натягивает на себя привычный камуфляж нормального человека. Застегивая штаны, он ухватывает рукой жир на пузе, скромненькая такая жменька, и думает про себя, что в общем и целом совсем не плохо для сороковника суметь набрать так мало лишних килограммов, но, в общем, один черт, думает он, чихать я хотел на то, как я выгляжу, думает он дальше, и гонит от себя все мысли, пока взгляд его не упирается в голую Мома-Айшу; тогда он думает, что ему чихать и на то, как она выглядит, но то, что она выглядит так, как выглядит, тоже не лишнее. Потом он уходит в гостиную.

– Лониль, есть хочешь? Карпаччо?

– Ага.

Симпель приносит чашечку кофе для себя и полностью забывает о еде. Затем он усаживается на диван рядом с Типтопом и курит. Ксанакс начинает проникать в спинной мозг, и он чувствует себя окей. Задевает Типтопа коленом, и секунды через три-четыре Типтоп реагирует на толчок. После долгих неудачных попыток он приоткрывает глаза, еще дольше старательно фокусирует взгляд и, сумев в конце концов навести его с необходимой резкостью на лицо Симпеля, издает нечто среднее между хмыканьем, стоном и улыбкой.

– Приветик, говорит он.

– Что, спишь, значит, сидя, торчок чертов, говорит Симпель.

– Ммм…

– Мог бы уж для приличия уличную обувь снять.

– Ммм… кивает Типтоп.

– Так какого черта ты тут расселся, а?

– Ээээ… яааа…, говорит Типтоп в нос голосом героиниста.

– Не, блин, это я так, прикалываюсь, Типтоп, детка… Я, мать твою, высоко ценю, что ты зашел на мой день рожденья, не все его помнят, это ты, блин, так и знай, ты меня просто удивляешь иногда, Типтоп, блядь, спасибо тебе. Каско, едри его, и не вспомнит небось.

Симпель улыбается Типтопу необычно приветливой улыбкой.

– Ааэээблин… да ничего. Не стоит благодарности… Симпель. Поздравляю, кореш…

– Ах ты сука врун поганый, не пизди сволочь чертова, Типтоп, блядь, никакой у меня сегодня к черту не день рожденья, ты, мать твою, жополиз засраный, Типтоп, ну ты и слизняк. Елки зеленые, Типтоп, я даже и не подозревал, что ты такой сучий лицемер, да уж черт подери…

– Да ну, брось ты. Симпель, ну че ты зудишь, хрен, что у меня, список, что ли… всяких там дней рожденья у народа… юбилеев, всякого фуфла… че уж ты так из-за этого расходился, подумаешь…

– Заткнись, я собирался проверить, какой же ты трус на самом деле, и уж ты не подкачал, всем трусам трус, да, стыдно. Мразь ты.

– А чё я?

– Да ты врешь как сивый мерин… просто так, на ровном месте… трусливый подонок…

– Да ладно… ладно… ладно… ну, ты победил, Симпель… Поздравляю от души. Я трус. Ну и что из того, мать твою?

Типтоп кладет на стол прощальную записку от Катрины Фэрёй; он так и заснул, с запиской в руках. Симпель вскидывается:

– А это что такое? Поздравительная открытка для меня?

– …А хрен его знает… нашел это в рюкзачке твоего черномазенького отпрыска. Типтоп кивает на Лониля, который снова зачирикал чистое оконце на экране. Симпель смотрит на мальчонку, смотрит на экран, начинает вопить: «…Лониль! Офигеееел! Да ты что себе…», но снова смотрит на листок и совершенно забывает о выволочке. Он читает записку про себя, время от времени восклицая что-то.

– … Ни фига!?.. Ну и черт!.. больше вы от меня ничего не дождетесь?!.. Че?.. Во блин!.. Прощайте?.. Катрина Фэрёй?!.. Типтоп… ТИПТОП!.. Откуда у тебя эта бумажка? ЭЙ, ТЫ!?

– А?.. Аа… в рюкзачке Лониля…

– А?.. В рюкзачке Лониля? Нет, этого только не хватало… В школьном рюкзачке?

– А у него их что, много, что ли?

– Да нет, вот черт… Катрина Фэрёй… Помнишь это имя, Типтоп?.. А?.. Я же читал об этом в газете! Это же училка Лониля… Хрен… Та, что пропала… Ты слышал об этом, Типтоп? Что пропала училка Лониля…

– Да отдохни, Симпель. Если бы это была училка Симпеля, тебе бы позвонили… ведь если классный воспитатель внезапно исчезает, то родителей учеников всегда извещают… еб твою, ты что, думаешь, они в этом заведении совсем дебилы, что ли, а, Симпель?

– Да уж порядочные дебилы… но я же трубку не снимаю, усекаешь? Когда звонят из школы и на дисплее высвечивается номер вонючей школы, то я трубку, едри их в качель, не беру, усек? Вечно у них какой-то геморрой насчет Лониля, я об этом не желаю ничего знать, они же, суки, каждый божий день звонят. Вроде бы еще и пары недель не прошло, как она пропала… ну-ка, какое там число у нее… 28-е октября… вот, ровно две недели назад… ДА ЕЕЕЕБ ЖЕ ТВОЮ МАТЬ, ТИПТОП, это же ее на хер прощальная записка. Типтоп! Да что ты сидишь как баран, спокойненько так. Лониль приволок с собой ее прощальную записку! Слышишь ты? СЛЫШИШЬ ТЫ? Это мощно, Типтоп. Вот чего они затеяли такое крутое расследование и всю эту дрянь… они же не нашли ее следов, никаких. А, блин, только этого мне не хватало… Лониль… ЛОНИЛЬ!.. Мне нужно тебя спросить кое о чем, Лониль… ЛОНИЛЬ… ДА СЛЫШИШЬ ТЫ!?!

– Ага…

– Ииэээ, послушай, Лонильчик? старается Симпель говорить сладким голосом. – Лонильчик, помнишь, кто это – Катрина Фэрёй?.. Эй?.. Лониль… ЛОНИЛЬ! ДА ОТВЕЧАЙ ЖЕ!

– А? говорит Лониль.

– Катрина Фэрёй… КАТРИНА Фэрёй! Знаешь, кто это, Лониль, малыш? А? НУ?

– А? говорит Лониль.

– ЛОНИЛЬ! ПОВЕРНИСЬ КО МНЕ! Ну же, Лониль! Повернись ко мне, когда я с тобой разговариваю! НУ ЖЕ, ЛОНИЛЬ!

Лониль не реагирует. Симпель поднимается с дивана и подходит к сыну.

– ЛОНИЛЬ!.. ЛОНИЛЬ!.. НУ-КА, ДАВАЙ, ВЫКЛАДЫВАЙ!

Он ухватывает Лониля под мышки, пытаясь приподнять его, но Лониль, как только Симпель дотрагивается до его ребрышек, дико взвывает и пытается зубами цапнуть за руку ненавистного биологического отца. Симпель вынужден отпрянуть.

– СУУУКААА! Вопит Симпель. – МАНЬЯК СУЧИЙ, А НЕ РЕБЕНОК! ЛОНИЛЬ, МНЕ НУЖНО С ТОБОЙ ПОГОВОРИТЬ! ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО Я ГОВОРЮ?

– Ага, говорит Лониль.

– Чудненько. Отлично. Отлично. Я тебя сейчас спрошу…

– Ага.

– Чудненько. Окей. Ведь тетенька по имени Катрина Фэрёй была твоей учительницей в школе? Да? Она была твоей классной руководительницей? Была ведь? Катрина Фэрёй была твоей классной руководительницей в школе? А? Была? ТЫ ЧЕ ОГЛОХ ЧТО ЛИ ГАД МЕЛКИЙ ВСЕ НЕ МОГУ БОЛЬШЕ К ЧЕРТЯМ СОБАЧЬИМ! СЕЙЧАС СВИХНУСЬ!

– Агаааааа, говорит Лониль.

– ЧЕГО? ДА? Была, значит, Лониль? Ты на это ответил своим ага? Что Катрина Фэрёй была твоей классной в школе?

– Агаааааа, говорит Лониль.

– Это правда? Отлично, Лониль! Хороший мальчик! Так что она была твоей учительницей?

– Агаааааа.

– Отлично, Лониль! Молоток! Но вот ты посмотри, Лониль. Симпель сует ему записку. – Эй, Лониль! Посмотри, вот тут бумажка, которую дядя Типтоп нашел в твоем рюкзаке… вот она… посмотри на эту бумажку, Лониль… пожалуйста… ЛОНИЛЬ!.. Посмотришь на бумажечку?.. Лонильчик, миленький?.. вот так, да… эта бумажечка, которую дядя Типтоп нашел в твоем рюкзаке… она у тебя откуда? А, Лониль?.. где ты ее подцепил? Лооониииль… Отвечайже… Ответь, Лониль… ОТВЕЧАЙ!.. ОТВЕЧАЙ! ОТВЕЧАЙ! ОТВЕЧАЙ! ЛООНИИЛЬ! ОТВЕЧАЙ, ОТКУДА ТЫ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ ПРИВОЛОК ВОТ ЭТУ САМУЮ ПОГАНУЮ БУМАЖКУ! ОТВЕЧАЙОТВЕЧАЙОТВЕЧАЙ!

– Из учительской.

– ЧТО? Из учительской? Это как? Из школы? Из учительской? А?

– Агааааааа…

– Ага? И ты ее взял, да и все? А? Как это получилось, Лониль? А? Что ты делал в учительской? Эй… Лониль? Как она к тебе попала? А?

Лониль отводит глаза от черного экрана, похоже, что он и вправду старается вспомнить:

– Эээ… Мы с училкой были там…

– Ты зашел вместе с учительницей в учительскую? Тебя она… тебя Катрина Фэрёй привела с собой? Так это было?

– Агааа.

– Потому что..? Почему, Лониль? А? Почему она привела тебя с собой в учительскую? Лониль? Почему?

– Директор хотел поговорить…

– С кем..?

– Со мной…

– Директор хотел с тобой поговорить? Хороший мальчик! С тобой директор хотел поговорить… а потом что? Что случилось? Катрина Фэрёй зашла в кабинет вместе с тобой? А? Зашла?

– Не…

– Она осталась ждать за дверью? А? Так было?

– Ага… не знаю…

– А потом..? Потом что..? Что случилось, Лониль?

– Эээ… ну, я потом вышел… и взял эту бумажку со стола…

– Чего? Бумажка лежала на… на… на… столе в учительской, когда ты вышел, и ты ее взял? Так было? А?

– Агааа…

– Иии никто не видел, что ты взял бумажку? А? Никто не видел, как ты берешь эту бумажку? А?

– Эээхехе… не-а.

– И директор тоже?

– Не-а…

– Ооокееййй… окей… окей… послушай, Типтоп… вот хоть убей, нигде в газетах не писали ничего, блин, что была какая-нибудь прощальная записка… ну-ка посмотрим, что здесь написано… эээ… вот… «но теперь случилось так, что я вынуждена осудить самое себя…» А? Ну что ты скажешь, Типтоп? И они ведь кучу следователей бросили на это дело, вообще всякой хрени… вроде как они разрабатывают версию киднэппинга, или как там его, блин… вот бляаааадь… а эта ее чертова прощальная записка у нас? Что ж нам с ней делать, Типтоп? А? Да ты слушаешь меня или нет..?

– …Да слуууушаю… слууушаю …, говорит Типтоп, выныривая из сладчайшего дремотного героинового сна и погружаясь в него вновь. Человек, находящийся под воздействием героина, воспринимает больше, чем полагают многие. – Конешно… конееешно…

– Так что же делать-то? А? Если нас вдруг застукают с этой чертовой запиской в кармане, то уж хлопот не оберешься. Будут во все совать свой нос… кто же Лонилю-то поверит, а? Ну..?

– Да хрена ли я знаю… хохохо… уж это не я сделал, во всяком случае… хехе…

– Да и не я, блин… хехехе.

Симпель перечитывает записку еще пару раз. Типтоп мееедленно закрывает глаза. Голова его опускается к грудной клетке. Симпель сидит и смотрит на спину Лониля, который снова отвернулся к черному телевизионному экрану.

– Остается только одно – помалкивать о том, что мы эту сраную бумажку нашли, говорит Симпель. Типтоп мееедленно открывает глаза.

– А?.. дадаа… да… помалкивать… согласен… ммм…