Текст книги "Счастье, помноженное на три (СИ)"

Автор книги: Марьян Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

В этот момент Митька поднял румяное лицо и полуоткрыл губы:

– Я плохо целуюсь… Коль.

– Я тоже! – Фролов ловит ртом тихий выдох юноши, ладонью поглаживает щёку. – Давай начнём учиться, а?

Первое касание губ вызывает мини-разряд тока, вздрагивают оба, и Фроловская теория о поцелуях летит в тартарары. Колян тут же напористо атакует покорный рот, потому что ЭТО почему-то совершенно другие ощущения. Словно он целовал замужнюю королеву тайно в её будуаре, пока муж ещё ворошил бумаги в кабинете. Налёт чего-то запретного, дымка лёгкого стыда и желание… довести до экстаза и заставить поверить в неодноразовость своих намерений. Митька тихо стонет, смелеет, и его губы тоже начинают игру, неумело робкую, волнительную.

Ладно! Колян поглаживает прогиб поясницы юноши, пробираясь под тенниску, атакует рот, осторожно покусывает; потом проводит языком по ряду прохладных зубов, с жалостью разрывает поцелуй, давая парнишке возможность подышать немного. Митя продолжает отчаянно цепляться за серую футболку мужчины, а взглядом – за его взгляд. Ну, теперь всё стало понятно: счастье Колян теперь умножает не на два, а на три.

========== Глава 6. ==========

Губы Фролова, изрядно осмелев, уже выцеловывали линию изящных косточек ключиц, ныряя в ворот тенниски Мити всё глубже. Детский запах тонкого тела не отрезвлял, не призывал к благоразумию, а наоборот, распалял запретным желанием окончательно прибрать к рукам. Женские ароматы обычно будили у него природное самцовое влечение, а тут природа бунтовала. Ладони Коляна уже жадно сползали на мягкие маленькие половинки поджавшегося пацанячьего зада, как вдруг сработал Божий промысел: дружно, по команде «Уа-а-а, мы позабыты-позаброшены», заорали в спальне близнецы. Оторвать руки от Димкиного тела оказалось крайне трудно и досадно. Коля прижался напоследок к припухшим заалевшим губам юноши и с сочным звуком отпустил. Оставшись без надёжной стокилограммовой опоры, Митя неловко качнулся, выпитый алкоголь и взрослые ласки лишили его ноги уверенности при сцеплении с полом. Колян попытался поддержать, но парень почти сердито дёрнулся.

– Коль, ты меня совсем за цыплёнка держишь?! Стою я, стою!

– Ну и стой себе! – Колян поднял обе руки на уровень груди. – Грозный какой!

Митька, гордо вздёрнув острый подбородок, походкой а-а-а-абсолютно трезвой девушки после корпоратива двинулся на благой рёв дорогих племянников. Вот родительская ответственность проверено трезвит на «ура» и похмельный синдром убирает лучше всякого Алка-Зельтцера. Дима прёт обоих малышей на кухню. У самого юного дяди в глазах стоят слёзы: Никита заимел добротную царапину над губкой. Видимо, шкет слюнявил погремушку с зазубриной или острым краешком. Вот уроды-мастера! Колян забирает старшего близнеца себе на руки:

– Не ной, Китёнок, до свадьбы заживёт… Мить, а ты чего? Это ж не смертельно! Ну, царапнул, с кем не бывает? Им хомячить не пора?

– По…ра! – всхлипнул юноша и потёрся щекой о плечико Дани. – Сейчас им пюрешку с мясом намешаю и молоком разбавлю.

Фролов сажает Никиту в стульчик, даёт на растерзание декоративную деревянную ложку со стены. Потом наступает очередь Даниила, его заботливо фиксируют двумя подушечками по бокам. Пока Колян болтологией отвлекает мелочь от подступившего голода, Митька со скоростью звука разводит смесь и сдабривает ей подзагустевшее картофельное пюре, потом вынимает из батареи питательных банок «Телятину», почему-то с изображением улыбающегося малыша, и делит порцию мяса на две мисочки.

Колян начинает кормить слабенького Даньку, ибо тут рот открывается только под шутки-прибаутки, да специфические анекдоты про животных, от которых краснеет Митька, а малыш улыбается.

– А на десерт у папы будут берлинские пиро-о-ожные и ваш дя-я-ядя! – тянет Фролов, сосредоточенно прикусывая язык. – Жуй-жуй, глотай-не мечтай! Смотри, брателло твой уже поильником свистит! Что у нас, кстати, на «попить»?

– Компотик! – Дима убирает прядь пепельных волос за ухо и встаёт из-за стола. – Мясо с картошкой могу подогреть, а то… у нас вино осталось недопитое.

– Фруктами закушу и… тобой… – и без того хрипловатый голос мужчины срывается на интимно низкий будоражащий рык. Дима чуть вздрагивает и проводит себе по руке: золотистые волоски дыбом по всей коже, в паху томно, тяжело и… Тёмные серые глаза Николая магнитом тянут, а тело помнит плен сильных больших рук, хочет большего, по-взрослому горячего. Желание довериться Николаю сильнее слишком острое, но убегать поздно, особенно когда понимаешь, что залипаешь на этом человеке и бьёшься бабочкой в паутине. Митя смотрит на Коляна, и тот взгляд мальчишки ощущает почти физически. Глупый одуванчик! Мужик на буровой томился без секса почти два месяца, а милый дурачок напротив сидит и, похоже, не догоняет, какой пожар у Фролова в груди и штанах.

Колян поиграл бровями в сторону Митьки, тот смутился и быстро встал мисочки полоскать. Убедившись, что близнецам в стульчиках хорошо и компот не допит, Фролов подкрался к юноше. Ох уж эти тонкие бедра и худенькая спина! Коля прильнул губами к выступающим шейным позвонкам, ладони положил на…

– Мить, ты чего такой худой?

– Я – стройный! – говорит парень. – Таким родился. Ем я хорошо, сам видишь. Я в маму.

– В маму, говоришь… – вот это захват! Всё нутро скручивается в тугой узел. Ни слова больше не говоря, Колян вжимается каменным стояком в задницу мальчишки, чтобы он почувствовал – это перестаёт быть простыми заигрываниями и лёгкими нежностями. Страсть не затухает, а разгорается сильнее, выжигает изнутри. Митьке впору бы испугаться такого напора, но парень впитывает каждый импульс большого напряжённого горячего тела сзади.

…Что так на раз меняет нас?

Что вызывает этот странный экстаз?

В действиях нет логики – резонанс.

И глушит разум эйфории газ…

Фролов гладит Митьку по бокам, словно втирает в него свой жар, свой запах. Что-то в животном жанре, если пометить, то это станет своеобразным клеймом. И наконец-то, как отзвук, как ответ на все старания доминанта, дрожь по тонкому телу слабого и тихое покорное постанывание.

…Я головой по тебе теперь точно тронут,

Всё, что было до тебя, из памяти стёрто.

Я весь, как нерв, как оголённый провод,

Стал в мире без тебя воздух спёртым…

Колян шепчет Мите на ухо: понимает ли пацан, к чему всё идёт. Худенькие плечи чуть поднимаются, потому что глуховатый голос взрослого мужчины гонит по коже новые порции дрожи. Ладонь Николая ныряет под тенниску и ложится на впалый живот Митьки, чуть двигаются пальцы от пупка и ниже… едва-едва под поясок штанов. Фролову кажется, что воздух в маленькой кухне наэлектризован до состояния взрыва от одной лишь искры…

Вы можете описать безумное желание? Желание обладать здесь и сейчас, желание, которое просто не поймёт и не примет отказа? Помогите мне, я же теряюсь в словах…

…Оплавлен каждый нерв мой и обнажён твой стыд,

Согласие твоё в моей ладони дрожит…

Твои лопатки, словно маленькие крылья… и я в бессилье…

Получили мы то… чего не ждали и не просили…

Миска выскальзывает из тонких пальцев пацана и с плеском падает в раковину с водой. Его обдает фонтаном брызг, он вскрикивает, словно это кипяток или обжигающий ледяной дождь.

– Тенниска… мокрая… теперь… – Митька поворачивается к Фролову, на милой румяной мордахе тоже капли.

– Снимай! – это прозвучало, как приказ, резким хлопком.

Юноша просто вскидывает руки вверх, и Николай сам тянет с него тенниску, но замирает над закрытым тканью лицом Митьки; потом жадно целует в ямку полуоткрытого рта, выдыхивает имя, сильно запрокидывая голову пацана.

…До тебя я гулял безбожно, неосторожно,

Деньгами решал проблемы сложные,

Меч вкладывал не в те ножны,

Но считал, что мне по жизни всё можно…

– Стой, не шевелись, Дима…

Колян завороженным взором смотрит на неподвижно замершую статую, которую сам и изваял, с чистой белой кожей, на собравшиеся от возбуждения в сморщенные комочки соски. Природный опаловый цвет и текстура Митиной кожи подобны цветочным лепесткам. Таких славянских отроков в гаремах мучили персидские султаны, не зная, как ещё отомстить за свою безумную страсть к этим светлым волосам и голубым глазам.

– Коля… да сними ты с меня… её, – молит Митька, – и руки отпусти! Тут дети… Мне стыдно!

Фролов выныривает из безумного омута, дышит часто и глубоко. Ещё бы чуть-чуть и… Сзади Никита издаёт громкий свист пустым поильником и швыряет бесполезную посудину на пол. Так клип с рейтингом 18+ близнецы навернули за милую душу, даже не пискнули. Митька в задранной до груди тенниске бросается поднимать зацокавший по полу стакан. И напряжение сходит на нет, словно рассеивается густой туман.

…Не говори, что я какой-то особенный.

Нет у меня ни стыда, ни совести!

И рядом с тобой каждый вздох тот ещё,

И мне нравятся твои смущённые неловкости…

Колян помогает притихшему Димке отнести расшалившихся сытых малышей в комнату. Там они стелют на старенький, затёртый до проплешин палас толстый плед и кладут на него детей. Никита сразу же ловко становится на четвереньки и садится. Даниил, посасывая кулачок, валяется на животе. Фролов ложится на самом краю пледа, вытягиваясь всем телом: он такой длинный, почти во всю гостиную. Митька залипает на этот рост, глядя сверху вниз.

…В голове бьются плохие мысли в бессилье…

Ты остановиться меня попросил.

А мне грезилась победа насильная.

Что удержал от падения вниз… спасибо тебе…

Юноша быстро осуществляет побег в спальню за игрушками, но что-то подступает уже к самому горлу. Митя бросается за шкаф, влипая в самый тёмный душный уголок квартиры, и рука его безвольно ныряет в штаны. Сгорая от стыда, он облизывает ладонь и судорожно толкается в неё изнывающим членом. Его распаляет близость Коли, да, их разделяет всего лишь тонкая стенка. Об одной мысли о Фролове пацана настигает острый быстрый оргазм, и он впивается зубами в предплечье, вжатое в стену, чтобы вместе с семенем не выплеснуть наружу надрывный тонкий сладкий вопль.

– М-м-м-мах! – Митя хватает старую пелёнку близнецов, сгорая от стыда, спешно вытирает «следы преступления», сильнее приоткрывает створку шкафа, чтобы аромат хранящихся там детского мыла и кондиционера для белья передавил резковатый запах спермы.

– Дим, ты там уснул, что ли? Они у меня уже часы по винтику разобрали! – кричит Колян, а голос словно сразу касается ушей и всей поверхности кожи. Митька набирает полные руки игрушек и тащит их в большую комнату. Его радостным писком встречает мелочь, а Фролов – пристально-жадным самцовым взглядом.

Нагрешивший пацан просчитался дважды. Во-первых, опытный мужчина на раз просёк не восстановившееся сбивающееся дыхание Митьки и шальной блеск в его голубых глазах. А второй серьёзный аргумент в подозрении на рукоблудие был оформлен мощным лиловым засосом на бледной нежной коже предплечья. Это что ещё за новости кино?! Колян восхитился: маленький бесстыдник самостоятельно разряжался при наличии в трёх метрах от него неудовлетворённого мужика? Фролов прибрал праведную месть до поры до времени, решив, что это блюдо он подаст-таки холодным, и сделал вид, что ничего не заметил. Дима подуспокоился, пока возился с детьми, как вдруг увидел палево на своей руке. Вспыхнув зарёй на скулах, юноша сбегал и набросил старую кофту на пуговицах. Колян конспирации тихо усмехнулся:

– Замёрз, что ли? Так иди, погрею!

– Тут же батарея перекрыта! – вывернулся Митька, пряча лицо. – Я их сегодня долго купать не буду, попы помою и хватит.

У Коляна аж согрелось нутро от этих бесхитростных семейных откровений и суеты. Он же никогда не был таким сентиментальным!

…Что ты со мной делаешь? Меня перекраиваешь,

По кирпичикам мои принципы перекладываешь,

Рушишь мою уверенность, согреваешь.

Словно силу свою надо мною знаешь…

– Коль, а почему у тебя губы шевелятся, словно ты что-то говоришь?

– Дим, ты даже не представляешь, что там варится в моей дурной голове! – Фролов выпускает шумный выдох. – Я тут уже битый час стихи сочиняю.

– А мне прочитаешь? – этот большой ребёнок подползает к Коляну на округлых коленках и садится рядом.

– Уверен? Это про тебя… про нас… про мои чувства… – Колян щурит тёмно-серые глаза и проводит ладонью по жёстким коротко стриженым волосам от затылка до лба.

Быстрый кивок Митьки приглашает к действиям. Что ж, держись, студент! Наконец-то облачённый в слова горячий речитатив выливается из горла, как неотвратимо выходит из берегов река.

Что так на раз меняет нас?

Что вызывает этот странный экстаз?

В действиях нет логики – резонанс.

И глушит разум эйфории газ…

Я головой по тебе теперь точно тронут,

Всё, что было до тебя, из памяти стёрто.

Я весь, как нерв, как оголённый провод,

Стал в мире без тебя воздух спёртым…

Оплавлен каждый нерв мой и обнажён твой стыд,

Согласие твоё в моей ладони дрожит…

Твои лопатки, словно маленькие крылья… и я в бессилье…

Получили мы то… чего не ждали и не просили…

До тебя я гулял безбожно, неосторожно,

Деньгами решал проблемы сложные,

Меч вкладывал не в те ножны,

Но считал, что мне по жизни всё можно…

Не говори, что я какой-то особенный.

Нет у меня ни стыда, ни совести!

И рядом с тобой каждый вздох тот ещё,

И мне нравятся твои смущённые неловкости…

Что ты со мной делаешь?

Меня перекраиваешь,

По кирпичикам мои принципы перекладываешь,

Рушишь мою уверенность, согреваешь.

Словно силу свою надо мною знаешь…

В голове бьются плохие мысли в бессилье…

Ты остановиться вдруг меня попросил.

А мне уже грезилась победа насильная.

Что удержал от падения вниз… спасибо тебе…

Митя, не говоря ни слова, просто подаётся вперёд к твёрдым тёмным мужским губам, прижимается сам со всхлипом, не углубляя поцелуя, и тут же садится в исходное положение. Тонкая хрупкая статуэтка неженского пола, создание неземное… Может, эльф? Тогда можно объяснить всю творящуюся магию.

– Можешь… повторить? Я хочу записать на телефон. Только для меня! Я – никому! – с восторгом шепчет юноша. – Это мега-круто! Так талантливо!

– Да, я у тебя такой! – довольно рычит Колян, всё-таки впечатление производить на чувственные натуры он не разучился.

Следующая планка покорения взята, эффектно, по-фроловски, голубые глаза мальчишки смотрят неотрывно и нежно. Фролов нараспев повторяет заново, не ошибаясь и не запинаясь. При этом смотрит на Митины губы, которые теперь тоже шевелятся, выговаривая вслед за мужчиной острые продуманные слова. Запись сделана. Митя включает хрипловатый низкий голос на диктофоне и жадно слушает опять. У Коляна заканчиваются нервы, и он дёргает мальчишку за руку на себя. Айфон выпадает из рук Димы в мягкую волну пледа.

– Ну и чудо ты, мелкий, я ж вот он! Рядом с тобой во плоти! Я могу тебе на живую всё это… каждый божий день… и ночь… – Николая лишают права голоса всё те же осмелевшие… совращенные им же… мягкие губы.

Фролову остаётся только обнять крепче и выглаживать спину, поясницу и зад, и они оба бесстыдно твердеют и трутся друг о друга. Жаркую возню двух извращенцев на полу прекращает подползший в искреннем любопытстве Никита. Похоже, малой просёк, что дают второй акт спектакля для взрослых, и занял место в партере, сунув в рот пальчик. Отпрянув друг от друга, Николай и Дима судорожно сглатывают и начинают улыбаться.

Для Коляна это смех сквозь слёзы, второй раз свести на нет благоразумными усилиями воли дикое возбуждение не получается. Мужик тяжело поднимается с пола, демонстрируя полный «ахтунг» в штанах. И, полагая, что оправдывает грядущий акт с самим собой, Фролов хрипло бросает:

– Мить, мне надо… очень надо принять душ и в домашнее переодеться. Ездил я сегодня много. А то детей скоро мыть и вообще… – с этими словами Колян ныряет в сумку, прихваченную из дома и собранную мамой. Мама есть мама, в сумке не было только парашюта и книги «О вкусной и здоровой пище», ибо они почему-то не поместились. А так – стандартный набор начинающего туриста на первое время. Коля разгрёб верхний завал тюбиков и пачек с лекарствами, выудил большое полотенце, футболку, спортивные штаны, пару светлых носков и трусы. Последний элемент носил общепризнанное название «семейные», впрочем, по маминому рассуждению, молодому отцу сексуально выглядеть уже было не обязательно. От вселенского гнева сына Веру Анатольевну спасло только то, что Колян уважал любое проявление свободы практически во всём. И в трусах тоже. Митя стрельнул глазами в сторону домашнего комплекта и «запомидорился». В надежде, что «семейники» его орлиные крылья подрезали не сильно, Фролов ушёл в интим-зону.

В ванне Колян упёрся лбом в прохладный кафель: «Етить твою налево! Как же тяжко бойцу!» Боец подрагивал в горделивой стойке и требовал немедленных и решительных действий. Фролов скрипнул зубами: желаемое в беленькой тенниске было совсем рядом, но форсировать события было грубо и неприемлемо. Молоденький парень только привыкал к мужским рукам, подпускал и доверялся.

Митя-я-я-я!

Нескольких движений рукой и предполагаемый укус в тонкую цыплячью шейку паренька лишь частично сняли напряжение и тяжесть в паху. Хотелось ощутить ртом молочный вкус белой кожи, как хищнику, у которого этот лакомый кусок из пасти вырвали. Колян с досады двинул кулаком в стену, не сильно, а то вдруг плитка тоже на ладан дышит, и начал вспенивать в нагрешивших ладонях кусок ароматного ягодного мыла. Вот тут всё с предметами личной гигиены в полном порядке и в гармонии с природой. Для тела – мыло отечественное кусковое, для волос – шампунь «Чистая линия» безо всяких добавок, для зубов – паста «Фтородент». Детячье тоже всё доступно названо без наворотов. Пенка для купания для волос и тела малышей и две мягких губки: синяя и фиолетовая. Пока Фролов мылился, подумал о мокром Митьке, купающем детвору, и «солдат» в нижнем окопе опять осведомился, а когда в бой-то? Пришлось прикрутить горячую воду и охладить пыл бойца. Колян шумно выдохнул сквозь зубы:

– Да уймись ты уже, передовик производства! Не всё коту масленица!

Вытерев большое, тёмное от загара тело и одевшись в родное, Колян немного отвлёкся на звонок маме, которая, оказывается, только этого весь вечер и ждала. Она с явной обидой рассказала, что сегодня на ужин были Колины любимые голубцы и салат «Цезарь». Сын с усмешкой сказал, что «пролетел по полной», проигнорировав уют и заботу отеческого дома, но и на чужбине его голодным не оставили. Мама тут же ввинтила еврейский вопрос: «А что таки девочка умеет сготовить на поесть?» Николай с гордостью перечислил съеденный ассортимент, опустив тот факт, что все продукты пришлось покупать ему самому. Вера Анатольевна заметно в паузе загрустила, но потом оттаяла. Колян извинился, послал маме воздушный поцелуй, пожелания «ночи спокойной» и отключился.

Быстрое ополаскивание близнецов трудностей не создало. Митька купал, Колян держал. Никита рвался назад в воду, а Даня, наоборот, при попадании жидкости на кожу принялся орать как резаный. В общем, неврологические проблемы были налицо. Фролов опять рассердился на Ксюхину беспечность. При таких проблемах одного из детей, как она вообще решилась… А потому и решилась! Что там Митька виновато шептал? Устала она, сорвалась? Страшно стало молодой ненагулявшейся мамаше, что вольная жизнь её просто с ИХ рождением закончилась, и теперь на себя и времени может не быть! Завернув близнецов в махровые полотенца, Коля и Дима вернулись в спальню. Там был проведён подгузниково-одевательный ритуал. Причём Даниила Митя вытер и одел за пять минут, а с активно сопротивляющимся Никитосом отцу пришлось провозиться около пятнадцати, главным образом, из-за мудрёных ползунков.

Потом, для максимально спокойного и быстрого отхождения ко сну, малышей полагалось немного покачать на ручках под звуки океана на диске. Неплохой комп в квартире всё же имелся: ведь Митя фотошопом, похоже, занимался профессионально. Дима убаюкивал всхлипывающего, расстроенного купанием Даню, а Кит блаженствовал в руках Коляна. Засопели близнецы, к удивлению взрослых, практически одновременно. Когда их валетиком уложили в кроватку, Фролов окинул взглядом небольшую комнату, прикидывая, а поместится ли здесь вторая? А вот в его «двушке», как вариант, детская будет просторнее, и для двух кроваток, и для игровой зоны; места останется навалом даже для манежа.

Чай с пирожными сели пить после того, как вымылся и сам Митька. Колян на кухне исстрадался, и едва мальчишка с ещё влажноватой кожей вышел из ванной, Фролов сразу же обнял его и урвал поцелуй. Сам юноша заметно устал, он часто проводил пальцами по лицу и прятал зевки в ладони. Но, даже обременённый усталостью от очередного дня, полного суматохи, Дима с наслаждением пил горячий чай и ел вкусняхи. К вину молодые люди больше не прикоснулись. Говорили они мало, в основном это касалось рабочих вопросов по понедельнику. К воскресенью Колян тоже готовиться заранее не собирался: кошмары этой ночью были нежелательны. Внезапно Фролов положил ладонь на длинные тонкие Митины пальцы.

– Ты хочешь чего-то особенного этой ночью, Дим?

– Я… не хочу торопиться! Извини! – юноша немного сжался. – Сегодня просто уже столько всего произошло, что у меня бардак в голове. Я думал, что… готов, но сейчас, когда душ принимал, я подумал, что не имею права…

– Та-а-ак, это что за новости?! Если душ на тебя так действует, то принимать его теперь будешь только со мной! – сердито рыкнул Колян.

– Ты не понял! – воскликнул Митя и прижал ладони к пылающим щекам. – Я уверен насчёт себя и… тебя! Я тебе верю, но…

– Давай без «но»! Не грузись отрицаниями того, что мы заболели друг другом, и что мы поменялись. Так? Согласен? Не хочешь торопиться, я готов пострадать в ожидании. Если что-то ещё тревожит, просто поговори со мной, Мить! Иди ко мне!

Дима думает лишь секунду и тут же оказывается на коленях Фролова. На кончике языка Коляна вертятся десятки милых интимно-ласковых обращений, но ни на одно из них, избитых, мужчина не может решиться. Ведь Митька – о-со-бен-ный! Его за пазуху хочется спрятать, как котёнка, чесать за ушком и…

– Коль? – голубые глаза с тревогой вглядываются в лицо Фролова. – Тебе нехорошо? Устал?

– Да, мелкий, я бы сейчас завалился!

– Пойдём!

– На диванчике мне постели, пожалуйста. Если замёрзну, приду ночью к тебе и пацанам греться. – Митя забавно краснеет, вот-вот готовый предложить…

Николай осторожно смыкает губами полуоткрытый сладкий рот юноши, крема в берлинских пирожных всегда хватает.

– Мить, спасибо! За счастье… помноженное на три…

========== Глава 7. ==========

В три часа ночи Дима прокрался мимо «спящего» Коляна, делать смесь для близнецов. Фролов, немного хмурый и совершенно не сонный, выполз на кухню следом. Юноша быстро и, как показалось, виновато стрельнул на мужчину глазами. Руки уже по привычке работали сами, выполняя один и тот же ритуал, только с меняющейся дозировкой воды и молочного порошка. На милом лице тоже наблюдались следы идентичной бессонницы.

– Говорил же, что вместе надо было ложиться! – Колян мощно, как лев, зевнул. – Я б тебя обласкал всего и убаюкал.

– Коль! – тихо выдохнул Митька. – Я… если рядом с тобой… совсем шальной становлюсь. Голова пустая и лёгкая, словно мозг весь безвозвратно вытек куда-то и возвращаться назад не собирается. Эйфория. Экстаз. Как в твоих стихах.

– Ты, что ль, продолжаешь затирать до дыр запись с моим голосом? – Фролов придвинулся, по-хозяйски бесцеремонно вторгаясь в личное пространство Мити и обнимая его за гибкий тёплый стан. – Мелкий, не буди в дяде Коле страшного зверя!

Николай потёрся прорастающей щетиной по нежному загривку, да так верно угадал с эрогенной зоной, что парень лишь тихо ахнул. Фролов словил себя на том, что начинает превращаться в полнейшего садиста. Митя интенсивно тряс две бутылочки со смесью, а сам голову чуть наклонил, провокатор мелкий. Колян прихватил губами тонкую шейку, коснулся кожи кончиком языка.

– Покормишь – приходи! Тебе же хочется? – глухо рычит на ушко пацану Фролов. – И мне… очень…

Митя ловко вырывается, глаза действительно сверкают, шальные, довольные. Коля возвращается на свой скрипучий диванчик, стараясь издавать поменьше шума, ложится. Придёт? Нет, не решится. Мальчик у него смелый, но скромный. Подлое ложе под тяжёлым дёрнувшимся телом призывно хрустнуло. Фролов повернулся носом в спинку, вдохнул запах старины глубокой. Как они тогда с Ксюхой этого дедулю не развалили, до сих пор оставалось загадкой. В спальне вскрикнул Даниил, у него голосок потоньше, и басовито возмутился Кит. И будить жалко, и кормить надо, как объяснил Митя. Не покормишь ночью, разорутся в шесть утра, а вокруг соседи: либо неработающие пенсионеры, либо те, кто работать начинают не раньше десяти утра. «Пусть попробуют прийти с возмущениями! Я им напомню, откуда взрослые люди берутся!» – почему-то подумалось Коляну.

За спиной едва прошелестели лёгкие шаги: Дима ответственно промыл бутылочки после ночного перекуса. Колян замер, пытаясь спиной уловить иные перемещения по комнате. И сейчас всё говорило о том, что юноша застыл за спиной мужчины и смотрел на него, кусая губы и не решаясь сделать последний шаг.

– Не мучайся, Мить! Либо – ко мне, либо – в своё гнёздышко! – хрипло шепчет Фролов.

Позади вдох-выдох. Колян немилосердно закусывает губу в ожидании. Глупый цыплёнок! Минута тягостного молчания, и тихие шаги от него в теплоту и покой детской подальше от соблазна и огня. Всё правильно! Другой бы не вызывал у Фролова такой сладкой нетерпеливой дрожи и острого желания. А этот мальчик одел шёлковый поводок обладания на шею взрослого, падкого на любовные замуты мужика. И Коля позволил! Митька был чем-то вроде редкого растения, чудом выросшего на атомной смеси современных веяний и бабушкиного воспитания. Юноша, вроде бы выбравший креативную профессию, не смог отнести оставленных матерью племяшек в Дом малютки и избавить себя от тяжёлых забот и тревог. Колян незаметно для себя уснул.

Воскресенье, наверное, было похоже на чаплинское суматошное кино. И Колян окончательно убедился, что когда в семье появляются дети, все планы и распорядок летят в тартарары, а мир подстраивается под потребности ненаглядных цветов жизни. Подъём был в восемь утра, а вместо будильника зазвенели голоса голодных детей.

Митька, заспанный и взъерошенный, с наушниками на шейке хотел прошмыгнуть мимо Фролова, но был тут же сцапан и обнят. Руки мужчины тянулись к мальчишке уже непроизвольно, словно он всякий раз хотел убедиться, что это не мираж.

– Коль! – пискнул юноша, но тут же сдался. – Доброе утро! Ты… хоть немного поспал? Прости! Они всегда так рано подскакивают. Сейчас я быстренько в ванную и покормлю их кашей.

Колян плотоядно смотрел на пухлые бледные губы Мити, но целовать не спешил – любовался, свыкаясь с мыслью, что это его плен.

Мальчишка, пользуясь случаем, аккуратно выбрался из объятий, оставив ощущение необъяснимого покоя и нежности в сердце взрослого человека. Им бы вдоволь насытиться своим непростым счастьем в укромном уголке, сорвать друг с друга всё до нитки, рассмотреть такие разные тела, наласкаться до усталости и уснуть, тесно соединившись всей поверхностью кожи. Уже это казалось для Коляна запредельной мечтой, что уж говорить о сексе! Здесь нарисовывалось серьёзное испытание: Фролов не знал, как себя вести, хотя сам процесс представлял во всех красках, деталях и до мурашек.

Митька уже возился на кухне, успев, помимо приготовления каши, поставить варить яйца и кипятиться чайник. На пачке с кукурузной размазней опять светился сытый розовый бегемот. Да что ж такое в самом деле в мозгах у этих горе-креаторов?! Фантазии совсем не «ку-ку»?! Юноша нарезал бутерброды, очевидно собираясь запечь их в духовке на завтрак. Колян неконтролируемо облизнулся.

– Тебя прям и учить ничему не надо! Образцово-показательный му…ж! – Фролов поймал стремительный отчаянный взгляд. – Прости!

Два шага к дорогому мальчишке, и он уже в объятиях Коли, забрасывает тонкие плети рук на плечи, обвивает могучую шею. Слишком нежно, слишком грациозно… Лёгкие порхающие касания губ на шее и подбородке Фролова. Куда дотянулся, туда и клюнул! Маленький! Коля с напором целует в прохладный висок и выпрямляется. Он смакует счастье маленькими глотками, чтобы запомнить вкус кончиком языка и опьянеть… навсегда. Митька в непонимании замирает: он ждал больше, он хотел… Юноша зажимает рот ладонью, чтобы слова нечаянно не сорвались, и он, Дима, не показался навязчивым и глупым.

– Боишься потратить желание? – глухо прошептал Колян и по щеке погладил. – Их же у тебя ещё целых два!

Всегда трудно изживать в себе дурные закостенелые привычки! Митька весь подбирается и прикусывает губу, чистый невинный взгляд вдруг становится непривычно строгим. На минуту перед Коляном, к его великому ужасу, предстаёт Ксюхино лицо.

– Значит, приберегу их на крайний случай! – произносит юноша и разворачивается к столу. – Отпусти!

Митя сам ставит стульчики и идёт в спальню к близнецам. Фролов, виновато поджав хвост и опустив нос, спешит за ним. Там, молча и сопя, парень «расчехляет» Даньку. Памперс, как выражаются опытные родители, «чирикает», ибо полный-преполный. Колян вынимает из кроватки Никиту: у папаши, конечно, скорость раздевания снижена до предельно допустимого минимума на зачёт, но русские, как говорится, не сдаются! Фролов скашивает глаза: слава богу, Митька тепло улыбается. Значит, и прощает быстро, и долго дуться не умеет! В памперсе Кита подарок похлеще. Николай замирает: амбре то ещё! Его лихо отталкивают бедром от ребёнка, игнорируя явную газовую атаку.

– Давай я сам, а ты смотри и запоминай последовательность действий! – юноша делает всё медленно и чётко, проговаривая, как пэтэушнику на лекции. Коляна плющит от его голоса, а главное, полного отсутствия брезгливости.

– Вообще-то лучше ребёнка подмыть, но вода сейчас в кране прохладная, поэтому есть влажные салфетки! – Митька ловко расправляется с обкаканной попой и переводит на Коляна пристальный взгляд. – Памперс лучше сунуть в полиэтиленовый пакет и завязать. Держи!

Фролову передают химическое оружие, и он топает на кухню, чтобы утилизировать оное по инструкции. Митя уже несёт близнецов. Сила-то в хрупком теле пацана не только внутренняя, но и… Колян подхватывает Даниила. Малыш на чужого, почему-то прописавшегося тут дядю плаксиво куксится. Но Фролов опять начинает крутить заезженную со вчерашнего вечера пластинку. Данька вспоминает и делает круглые глазищи.

Кормёжка прошла в том же ритме польки. Мамалыгу дети уписали за обе щеки, молока из поильников напились. Митька сказал, что сейчас у них будет досыпание в течение двух часов. Фролов просто без слов помог малышей отнести в кроватку, а сам рухнул на Ксюхину кровать.