Текст книги "Счастье, помноженное на три (СИ)"

Автор книги: Марьян Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

От приятных мыслей Лауру Эдуардовну отвлекло покашливание Фролова:

– Доктор, время!

Грубиян! Хоть и красавец! Педиатр поджала губы. Почему бабы на таких вешаются? То ли дело этот мальчик!

Кровь брали в условиях, приближённых к боевым. Выгнать Митю из процедурной не удалось. Поэтому Кит орал и извивался на пеленальном столе, а его держали едва не рыдающий Дима и Лаура Эдуардовна. Медсестра очень профессионально нашла венку, но силы в детском тельце утроились прямо пропорционально проколу. Истеричный резкий плач малыша заставил Коляна в коридоре подпрыгнуть. Пока кровушкой наполнялись пробирки, Митя губу изнутри прокусил. Как это перенесёт слабенький Данечка?! Никита жевал неоднократно выплюнутую соску, сопли и подвывал. Юноша гладил его по головке, хвалил одобряюще, но внутри просто всё обмирало. Наконец Никиту можно было забирать. Передавая мальчика Коляну и принимая второго близнеца, Митька спрятал покрасневшие расстроенные глаза.

– Дай-ка я сам! А ты с Никотосом на креслице вон посиди! – вдруг безапелляционно прорычал Фролов. – Можно?

Медсестра и педиатр вытянулись по стойке смирно и переглянулись.

– Что делать?

– Кладём ребёнка на пеленальный столик, кофточку с правой ручки снимаем… – залепетала лаборант, но педиатр остановила её движением руки: – Лен, сейчас всё сделаем!

Даниил посмотрел на тётю в очках и сунул в рот пальчик, видимо, решив сразу папу до инфаркта не доводить.

Просто Колян не знал, что будет дальше. Нет, то, КАК берут кровь из вены, он знал, но что это тяжело наблюдать у детей… Данька дико завизжал. У медсёстры едва рука не дёрнулась, сердце Фролова заплясало какой-то безумный танец с саблями, аж в висках застучало. Это ж какие надо иметь нервы, чтобы в такую тоненькую ручку… под такой аккомпанемент…

– Молодой человек, приём? – врач повысила громкость голоса. – Вы же нас не собираетесь временно покинуть? Вы… как себя чувствуете? Может… нашатырь?

– Нормально! Не дождётесь! – прохрипел Колян, встряхивая головой. – А пятая пробирка – это не перебор? В нём крови меньше, чем вы скачиваете. Это ж не нефтяная скважина, а малыш!

– Нет! Успокойтесь, папочка! – мягко ответила Лаура Эдуардовна. Наверное, мальчишкам с заботой повезло. Какая у них, интересно, мамочка? И почему не пришла?

Всё! Колян может выдохнуть, стряхнуть с пальцев мандраж и дать «по газам» из процедурной с икающим Даней в охапку. Врач спешит следом, приглашает снова в кабинет. Митя достаточно бледен, чтобы Фролов начал переживать. Ведь позавчера пацану досталось нелёгкое испытание, а сегодня такие нервы. В коридоре людей немного, поэтому Колян просит педиатра подождать в кабинете и садится на диван рядом с Димой, склоняется к его плечу, легонько целуя в висок.

– Мелкий… ну потерпи… приедем домой… поспишь. Я повожусь с детьми. – Митька кивает, ему очень хочется, чтобы Николай обнял именно сейчас, когда слабость находится в самой верхней точке. Парень уже смирился, что не может больше без этих больших сильных рук и будоражащего низкого голоса. Он очень сильно любит.

Они сидят какое-то время, пока девушка с ресепшена не подходит. Колян видит в её глазах откровенное смущение, но воспринимает это просто как должное. Нужно привыкнуть, что на них теперь часто будут засматриваться: с недоумением, с презрительной ухмылкой, с робким интересом и едва уловимой поддержкой.

Педиатр тщательно осмотрела близнецов, и если у Никитки оставила в анамнезе только подозрение на пупочную грыжу, то с Даней проблем оказалось больше. Лаура Эдуардовна сокрушалась, почему было упущено время, а Митька подавленно молчал в пол. Наконец Колян не выдержал и объяснил, что мать детей оставила на брата и уехала устраивать собственную жизнь. Женщина только рот открыла. Сама отвела на первичный приём к неврологу и за руку Диму держала, видя его состояние. Николай в коридоре кормил изголодавшегося Никитку. Потом бутылочка досталась измученному Дану, который так с ней во рту и уснул. Митя уже откровенно еле стоял на ногах.

Расквитавшись с врачами детского медицинского центра, молодые люди вернулись домой во фроловскую квартиру. Митька мужественно раздел детей, крепко спящего Данечку унёс в кроватку и сидел качал Кита, когда сверху накрыла большая тень. Колян присел у ног парня, обняв его колени:

– Давай малыша и ложись. Прямо тут. И глаза закрой.

– Мне уже легче.

– Даже если так! Ляг, пожалуйста.

Сквозь полузакрытые ресницы Митя смотрит на долговязую фигуру, скользящую в ритме вальса по комнате и напевающую сыну что-то похожее на Френка Синатру. Всё у Коляна с приключениями, всё в оригинальном исполнении. И этот человек… рядом с ним. Как… так вышло? И это ли не счастье? А заслужено ли оно? Митя закрывает лицо рукой: слабая боль и разбитость, как отголосок нежного безумства – это нормально… это терпимо. А вот страх потерять счастье… упустить… смотреть, как оно заканчивается.

– Только не это! – тихо шепча, юноша засыпает. А над ним склоняется Коля со спящим Никиткой, целует в светлую макушку.

Сделав себе бутерброд и крепкий кофе и проверив, всё ли стоит на «беззвучке», Фролов наконец-то роняет крепкий поджарый зад на стул. Время – полдень, а он измотан, как после полноценной смены, и не физически, а морально. Дети – это испытание на прочность, на мужественность, на терпение. Особенно для отца. Митьке нужно давать отдыхать, сейчас, когда Колян распробовал вкус тонкого гибкого тела. А он его распробовал! Теперь едва контролирует восстание в штанах всякий раз, когда парень появляется в поле зрения! Синдром молодожёнов, блин! Кофе приятно обжигает горло, а бутер какой-то безвкусный после Митькиных омлетиков и гренков. Почему из его рук Колян съедает всё и с добавкой? Фролов ловит себя на том, что улыбается, выходит, реально путь к сердцу мужчины лежит через…

Коля быстро возвращается в комнату, садится на пол у дивана и смотрит. Митька спит, как будто вот сейчас вскочет и понесётся к разревевшимся близнецам. Чуть дрожат веки, но губы плотно сомкнуты, по ним хочется провести пальцами, потом смять поцелуем. Раздразнить. Красивого такого, лёгкого… Глаза отдыхающего внезапно приоткрываются, и Коля бесконтрольно, предупреждая полусонный вопрос, смыкает рот парня своим. Рука обхватывает шелковистый затылок, ерошит волосы.

– Спи! – как приказ, и Митька покорно смежает веки.

***

– Да. Слушаю. Ксю?! Привет! – глаза Димы стали огромными. Парень отступил в спасительные звуки кухни, пока Колян в зале играл на полу с близнецами, изображая голосами животных. – Да, он со мной. Вернее, мы все в его квартире. В нашем доме был пожар. Нет… бабушкина квартира не сгорела. Ты… не хочешь спросить, как дети?

Молодая женщина на другом конце связи запнулась:

– Ты даром времени не теряешь.

– Это ты к чему? – Митя не был настроен ругаться с сестрой.

– Это ОН оплатил такую акулу-адвоката?

– Ямпольских уже у тебя?

– Да. И действует круто и крайне вежливо.

– Ксю… а как ты видишь ситуацию?

– Никак!

– Ты… вернёшься?

– Нет!

– Вот видишь. Если дети тебе не нужны…

– Они и тебе, братик, не нужны! – язвительно прошипела женщина. – Тебе Фролов нужен. Нет?

Митя сел на табуретку, оперевшись затылком в стенку.

– Я забираю всех, – тихо выдыхает юноша, – всех, кого ты оставила. Коля останется рядом, пока хочет сам. Ксю, пожалуйста, не усложняй.

– А ты изменился, братик!

– И ты… Пожалуйста, подпиши все документы. Это хороший адвокат, он не будет угрожать или действовать подло.

– Да, он до сблёву вежлив. Только частенько повторяет фразу «лишение родительских прав»!

– А что ты хотела? Самоудалиться и потеряться?

– Как меня всё заебало! – простонала женщина сильным грудным голосом.

– Ксю… я очень тебя люблю. Бабушка и ты… меня вырастили. Но сейчас… ты должна подумать не только о себе! – Митя сжал сотовый у уха. – У Дани серьёзные неврологические проблемы. Нужно много согласий в медучреждениях подписывать. А я… не имею права. Коля сдал кровь на ДНК, чтобы подтвердить отцовство… Что?! Ксю… ты же… шутишь?!

Юноша встал, цепляясь рукой за стену, ощущая, как мир вокруг него начинает рушиться, медленно и страшно, как будто отламывалось по маленькому кусочку. Ксения что-то продолжала говорить в трубку.

– Сделай всё, что говорит господин Ямпольских, – механическим голосом произнёс Митя, собираясь с мыслями, – в любом случае… остаюсь я, и я от детей не откажусь. Тебе ясно? Я должен стать их опекуном как можно быстрее.

Наверное, сестра оторопела, потому что брат повзрослел за какие-то полгода до неузнаваемости. Она ни на секунду не пожалела о своём решении, сломавшись даже не от груза навалившихся жизненных проблем, а от собственного самолюбия, когда в одночасье ЕЁ перестало существовать, и весь мир вокруг сосредоточился в двух маленьких созданиях. Тогда Ксения поняла, что не просто не готова быть матерью, а… не хочет этого. Не хочет мириться и принимать всю ситуацию. Она понимала, что в конечном итоге просто возненавидит сыновей и сбежала. Ксению поражал брат. Откуда в нём было это сострадание и великодушие? Отсутствие гнева и прямого осуждения?! Да, он ругал её, просил одуматься и вернуться, но… при всём при этом рук не опустил, не отдал детей в казенный дом, а отчаянно тянул лямку ответственности, которой испугалась сестра. Ксю ни разу не поблагодарила Митю, потом, как ей показалось, надобность отпала. Хочет – пусть крутится, лишает себя сна, личного времени. А пустота… кто сказал, что она выедает изнутри? Кого-то… может, и выедает… но не её. У Ксю мужчина, они живут весело, ссорятся, мирятся, едят и спят, когда захотят. Нет… сначала снился Коля… потому… что любила и не забыла даже сейчас. А почему не призналась, не попросила остаться и взять замуж… Глупость… собственная глупость подвела, когда решила обмануть судьбу, усомнившись в надёжности Фролова. Почему он теперь такой с братом?!

Ксению поразила позиция матери: тогда, в панике, почти на грани истерики, дочь ей позвонила и созналась. Женщина ответила просто: не хочешь – оставляй. Если совесть и проснётся, то годам к сорока, и то, скорее всего, у тебя уже будет ребёнок от другого мужика. Мама всегда такой была, железобетонной, уверенной в себе, любящей себя… и бессердечной. Но мама родила её и Митю, дала жизнь и первичное воспитание – уродами они с братом не выросли. Чего жаловаться? Нечего… Но у Ксю так не получилось, и не получится. Ксения попыталась скопировать в себе мать, но не удалось. Она вспоминает про детей. Иногда… ночью. Но не тоскует… другое чувство накрывает. Не поверите – зависть. Ведь Митя выдержал, и сейчас он с Николаем, добрым сильным джинном. Но ведь Коля её любил и хотел! Её! Ксю не могла ошибиться! Злость выползла наружу змеёй.

– Привет, мелкая! – когда Фролов успел нарисоваться в кадре и забрать у бледного Мити сотовый, парень сам не понял. – Как делишки? Как сама? Главное, жива и здорова, – он почти не давал Ксюхе вставить больше, чем пара слов. – Я к чему. Ты всё подписала? Нет пока? А чего смущает? Вернуться хочешь?

– А если да?

Колян замер, Митя тоже услышал, ибо стоял к мужчине почти вплотную.

– Если я вернусь к тебе и детям, что ты сделаешь?

Фролов медленно обнял Митьку и коснулся губами волос.

– Это будет мудрое взрослое решение, но без меня в проекте «Муж», Ксюх. От детей я не откажусь, но с тобой жить не смогу, – юноша всхлипнул и обхватил сильное, тёмное от загара тело. – Не будь жестокой, мелкая! Пока я ещё хоть как-то пытаюсь тебя понять. Сам был таким же, как ты. Но пилюля от эгоизма оказалась годной. И я обрёл семью. И счастье. Тройное настоящее счастье.

– Смех… Слушать тебя смешно! – срывается молодая женщина. – Прямо двое святош! Только святые не трахаются, Коля! Не ебут мальчиков!

– Ты выучила скверные слова, мелкая! – Колян скрипнул зубами. – И ты временами права, когда не злишься. Хочешь – смейся! Но сначала выполни свой последний долг. Я не буду просить «пожалуйста», потому что это не предоставляемый выбор, это необходимость. Не мешай нам!

– Ты понимаешь, что скоро суд снова вмешается, Фролов? Двум мужикам детей воспитывать не позволят, это не Питсбург и не Амстердам!

– Я не понял… ты меня воспитывать собралась, Ксю? Время не трать и не трать время адвоката, если хоть каплю меня уважаешь. Его время заграницей – мои реальные немаленькие деньги. И кстати, ты сейчас по его телефону говоришь, за это тоже плачу я.

– Плевать! Это тебе надо, а не мне!

– Скажи про квартиру! – вдруг окрепшим и серьёзным голосом проговорил Митя и забрал сотовый. – Я не буду претендовать на бабушкину жилплощадь. Напишу отказ и заверю у нотариуса. Всё что нужно, сделаю!

– Откупаешься? – шипит женщина. – А квартира и не твоя изначально. Я за бабушкой ухаживала! Поэтому…

– Ксю… пожалуйста… – Митя касается своего горла. – Ксю…

– Извращенцы! – сестра бросила трубку.

Юноша поднял на Фролова сухие глаза:

– Учёные утверждают, что Земля существует уже четыре с половиной миллиарда лет, значит… на нашу с тобой жизнь выделено в этом времени меньше секунды, сотая или тысячная часть, наверное… может, меньше… Мы успеем, Коля? Успеем быть счастливыми?

Колян просто начинает целовать, а губы Димы отзываются такой же отчаянной атакой. Ладони забираются под футболки, ерошат волосы, гладят тела…

Есть только миг… между прошлым и будущим.

Люблю эти слова, товарищи! Потому что понимаю…

***

Коля уехал отвозить близнецов на выходные к маме. Раннее морозное утро субботы манило перспективой очень жаркого вечера без малышей, без очередного застолья затянутых «новогодних каникул» с неизменным перееданием и без утреннего полусонного подрыва по первому воплю. Митька обнял себя за плечи и облизнул нижнюю губу. С каждым разом секс становился слаще и мучительнее, потому что тело привыкало и быстрее расслаблялось. Ему даже хотелось более грубых и сильных проникновений, но юноша не решался пока озвучить свои желания. Митя пьянел без вина, едва губы Фролова властно втягивали в поцелуй, а руки хватали за тонкие запястья, не давая обнять сразу за крепкий столб загорелой шеи… А потом на постели Колян по стону выстёгивал из юноши робость и зажатость, пока Митя не заводился и не начинал направлять сам.

Пламкнул телефон, оповещая о каком-то поступившем сообщении. Юноша быстро рванулся посмотреть, ибо со дня на день должны были прийти результаты отцовства. Молодые люди специально оставили адрес электронной почты, чтобы узнать сразу, а потом съездить за оригиналами документов в медицинский центр. Так и оказалось! Митька включил компьютер, чтобы сделать распечатку, с бешено бьющимся сердцем. Не читая ничего в мудрёных таблицах бланка, юноша отправил документ на принтер и едва дождался листка на руки. Пробежал глазами… побледнел… и сел на диван, невольно сминая бумагу. В голове зазвучал насмешливый Ксюхин голос.

Сколько Митя так просидел, он не понял, вперив взгляд в одну точку и пытаясь прикинуть, как теперь быть. Личных непотраченных денег у него оставалось тысяч десять, этого не хватит даже на… В дверь позвонили. Юноша в полной прострации добрёл до неё и открыл.

– Ну, привет, цыпа! А ты всё хорошеешь! – в дверном проёме, раскинув руки, застыл мужчина, взглянув на которого, Митя предпочёл бы провалиться сквозь землю. – Заставил ты меня побегать! Искал я тебя днём с огнем. Ну?

– Что… ну? – юноша хотел быстро закрыть дверь, но визитёр поставил ногу за порог.

– Некрасиво, Дима!

– Что тебе нужно? Ты ясно дал мне понять, что… дети тебе не нужны! Я ничего не прошу. Разве не этого ты хотел?

– А я хорошо подумал и решил, что очень хочу детей! – мужчина мерзко оскалился и махнул рукой – в квартиру тут же ввалились двое бугаёв с отсутствием любого образования на опухших лицах. – Ксюшенька мне этот адрес и дала.

– Зачем? – тихо прошептал Митя, отступая – лист бумаги беспомощно хрустел в руке – даже не пытаясь остановить тех, кто прямо в уличной обуви запёрся в Колин дом.

– Борис Валерьевич, а детей тут нет! – один из шестёрок бывшего любовника сестры уже нависал над юношей. – Может, у мальца по-хорошему спросить? – тяжёлая лапа уже легла на Димино плечо.

– Борис, ты с ума сошёл! Это квартира постороннего человека, а ты… а твои гориллы тут хозяйничают! – Митя вздёрнул подбородок – с чего бы ему бояться? Что с него взять такому дельцу, как Шавров?

– А что мои дети делают в квартире постороннего человека? – глаза Бориса недобро сузились.

– Потому что близнецов Ксю от него родила, а не от тебя! – Митя дёрнул плечом, сбрасывая руку бугая. – Так что всё, как ты и хотел: без обязательств и геморра. Живи спокойно!

– Ты не понял, цыпа? Я сказал, что забираю детей…

Митя как сейчас вспомнил то унижение, через которое прошёл, когда получил известие от сестры, что она уехала и не собирается возвращаться. Тогда… парень не знал, что Ксю переспала с Коляном ещё раз, встретив его на вечеринке в ресторане. Для всех сестра была женщиной бизнесмена Шаврова, у него жила, с ним моталась по командировкам, его подарки складывала в бабкину шкатулку. Потом только Ксения случайно услышала, какими делами внегласно ворочал завидный жених. Ушла от Бориса, тот даже не останавливал. Правда потом, по старой памяти, Шавров заезжал к ним пару раз. Митя хорошо его знал: с виду приятный и умеющий выглядеть человек пах опасностью и ложью. Он парню никогда не нравился, особенно сальные улыбочки и разного рода обращения, которые Борис к нему постоянно применял. Потом Ксю забеременела, Дима не сомневался ни минуты, кто был отцом близнецов. Но о Шаврове они с сестрой даже не заговаривали.

И вот, оставшись со своими проблемами один на один, Митя первым делом поехал к бывшему сестры. Стоя на пороге квартиры, где шумела разгульная вечеринка, голодный и отчаявшийся парень услышал в свой адрес много интересного. Борис даже не выслушал его до конца, просто заявил, что с лестницы спустит, если Дима этот вопрос поднимет ещё раз.

По возвращению домой, Митя выпил водки, оставшейся в холодильнике, одну стопку, но захмелеть ему хватило. Потом позвонил Ксюхе и всё рассказал. Она посмеялась над братом, обещала вскоре перевести деньги и ляпнула про Фролова. Коля понравился Диме сразу, едва юноша увидел его фотографию… Было больно. Было странно связать появление детей с этим вольным красивым человеком.

Сейчас Митька жалел лишь о том, что не рассказал всё это Коляну.

– Цыпа, ты о чём мечтаешь? О ёбаре своём? – глухо и вкрадчиво шепнул под ухом Борис. – Давай договоримся по-хорошему? Никакой опеки ты не оформляешь. Переезжаешь с малявками в мой загородный дом и ходишь за ними курицей. А хочешь, найму тебе тётку в помощь.

Митя захлопал глазами, но Борис уже обнимал немного вспотевшими ладонями за пояс, тянулся губами к шее.

– Идите, мужики, покурите часок, да рыцаря благородного подождите! Ну, тихо, цыпа! Какой ты стал, не узнать. Светишься аж! – у Шаврова голос срывался, он стянул с себя дубленку и длинный шарф, бросая под ноги.

– Борис, уходи! Пожалуйста! – Митя попытался вырваться, но его зажали сильнее, одну руку заломили за спину.

– Не будь дураком, зая! Я – известный человек, бабла хоть жопой клюй. Всё в тебя будет! Врубаешься? Всё, кроме особой свободы. Учиться хочешь? Учись! Я оплачу! – к ужасу юноши, рука Шаврова сжала ему пах. – А сейчас давай по-скоренькому оформим примирение? Ты ж уже многому научился, да?

Митя вынырнул из удушающей оторопи, словно со стороны увидел себя безвольной куклой в руках Шаврова, который уже одной рукой расстёгивал себе ширинку.

Возмущение, перекрывающееся гневом, выплеснулось в ту же секунду:

– Охреневший?! Я тебе что, лярва бесхребетная, или что-то до фига должен?!

Борис облизнулся от восхищения и отвесил пацану полновесную затрещину с оттягом. Митя схватился за отекающую щёку, но тут же сжал кулаки. Шаврову стало мучительно интересно, что предпримет этот оскорблённый прелестный одуванчик, на которого у Бориса встал при одном лишь взгляде. Он и к Ксюхе потом ходил, чтобы выведать про пацанчика что да как, из виду его не потерять. А когда Митя сам на порог явился, Шавров перекрытый был и злой от сорвавшейся сделки, вот и протупил, не пригрел котёнка.

Дима бросился на обидчика, словно разом забыл, что не дрался отродясь, даже не умеет. Досада силы придала или ещё что, но в челюсть Борису зарядил парень неслабо. От неожиданности Шаврова качнуло, и он присел на лавку в прихожей. Встреча перестала казаться милой, Митька походил на пережатую пружину.

– Борис, убирайся!

– О, так цыпа уже ни хрена и не цыпа! Боевой петушок! – прорычал Шавров. – Так вот, слушай, Митя-Петя: мне твои сочные прелести – поиграться и забыть, а с Фроловым может серьёзная неприятность случиться. Сечёшь?

Димка замер с занесённым кулаком.

– Что ты от меня хочешь? Дети останутся со мной! Я их не отдам, я – близкий родственник, который их растит. Коля… Николай вполне законно будет претендовать на их усыновление, когда придут результаты…

– Ты – малолетний дурачок! Какие результаты, если мать говорила, что залетела от меня?! Фролов пусть пасётся, в суде увидимся!

– В суде?! Ты о чём?! Тебе же не нужны дети! – проорал Митя, на шее которого уже вздувались вены.

– Правильно, цыпа! – Борис оскалился. – Дети – нет, а деньги – да! Хотите оставить себе МОИХ детей, пусть Фролов платит деньги, сколько скажу.

– Ну, говори, СКОЛЬКО нынче стоят дети? – раздалось из коридора, и вошёл растрёпанный Фролов со сбитой скулой без шапки. – Я сейчас полицию, сука, вызову и дам послушать кусок твоего спича на диктофоне.

Шавров вскочил, но Колян уже сгребал его за грудки. Николаю хватило секунды, чтобы увидеть след от удара на Митиной щеке. Остановить Дима даже не решился: Борис вжал голову в плечи, но Фролов выволок его из квартиры и спустил по лестнице вниз. Руки отряхнул и прорычал вслед:

– Не дай бог, бур недоиспользованный, ты на горизонте замаячишь, или мне о тебе кто-то скажет! Отбитой задницей не отделаешься! Про детей забудь! Вспомнишь – выпей за их здоровье.

И дверь захлопнул. Митька стоял у стены немного замороженный, пытаясь представить, как Колян прошёл мимо горилл Шаврова. Фролов, уже сняв куртку с полуоторванным рукавом, в зеркале осматривал своё лицо и потирал отбитые рёбра. Дыхание мужчины срывалось от гнева, но он испытывающе молчал. Дима подошёл и обнял со спины.

– Прости.

– Мелкий… ты… что, не понимаешь, кто этот человек? И ты промолчал о нём. А если бы дети были с тобой?

Митька уткнулся лицом в спину Коляна, замотал головой, почти задыхаясь от осознания своей глупости. Фролов посмотрел на сбитые до ссадин пальцы мальчишки, усмехнулся. Ругать Диму не хотелось, сам сильно перетрясся, пока дрался с гориллами и думал, что там с пацаном наверху. Хорошо соседка с собакой на прогулку вышла, разоралась, начала полицию вызывать, а обезьяны ломанулись по сугробам и тачку бросили с дверями нараспашку.

– Мить, ты у меня драться, оказывается, можешь? – тихонько разворачиваясь к юноше, проговорил Колян, поднял мокрое лицо за подбородок. – Чего ты?

– Я солгал! Я… – Фролов накрывает губы осторожным поцелуем, крепко обнимает. – Иди умойся и посиди, а я кофе сварю.

Митька растерянно смаргивает и плетётся по указанному адресу, как побитый щенок, ещё не понимая, что никто и не думал на него сердиться. Фролов поднимает с пола смятый листок, разворачивает, вчитывается и качает головой. Ну что за люди эти медики? У них чёрным по белому конкретно запросили «да» или «нет». Хочется вам написать побольше, так дерзайте! Два варианта: первый – «Поздравляем! Всё под контролем! Вы – отец!» и второй, менее приятный – «СпилИ рога – повесь на стену. Ты – олень!»

– Ми-и-ить? – орёт Колян, пытаясь перекричать шум воды в ванной и всхлипывания. – А пять процентов вероятности или совместимости – это много? Ревёшь? А чего ревёшь? Пересдать надо, вдруг ошиблись, а мы страдать будем? Митька! Ещё секреты есть?

Дверь распахивается, юноша стоит на пороге, прижав полотенце к груди.

– Нет! Коля, нет секретов!

Фролов широко улыбается, ноет разбитая губа. Как говорится, на счастье…

***

Вы когда-нибудь торопились домой с ощущением распахнутых крыльев за своей спиной, с пересыхающим от волнения горлом, с жаждой поскорее дотронуться хотя бы до пальцев руки?

Особенно, когда после посадки самолёта тебе в трубку очень членораздельно произнесли, что детей забрали бабушка с дедушкой… И май заканчивал буйствовать, затопив Первопрестольную ароматом сирени, черёмухи и акаций. И такси Колян нашёл по щелчку за полцены, потому что из-за густой небольшой чёрной бородки и смуглой кожи водитель его принял за «своего». Фролов смотрел на сотовый… Позвонить? Сказать, что через пятнадцать минут уже будет? А Митька так же сидит дома и телефон взглядом синим плавит.

Двор… Дом… Чемоданы в лифт и на седьмой этаж. А сам, как в юности, по лестнице вверх… стремглав. Колян, восстанавливая дыхание, вытягивал два тяжеленных чемодана, когда щёлкнула дверь их квартиры.

– Колька! – тонкие руки уже хватались помогать, голубые глаза растаяли, а губы трогательно тыкались в щёку. – Я так тебя ждал!

Кладь они со стонами затащили домой, едва дверь заперли, время на несколько минут остановилось в радиусе их рук и дыхания. Это не поцелуй был, а искусственное дыхание, причём, кто кому воздух давал, так и не разобрались. Митька обезьянкой на Фролове повис – не оторвать: гладит, льнёт, снова добирается до губ, которые по шее блуждают до хрупких ключиц. А Колян, еле пригасив свой огонь, ссаживает юношу на пол, треплет по волосам.

– Ты – медведь небритый, Коль! – шепчет Митька со смехом. – Я скучал…

– А ты – такой же одуванчик, Мить, и я тебя люблю! Очень!

За закрытыми дверями квартир люди прячут от посторонних глаз своё счастье не потому, что стесняются, а для того, чтобы его никто не пытался оценить: правильное оно или неправильное, настоящее или показное, большое или маленькое. Счастье у каждого своё, и если это помнить, то вы завидовать другим не станете, а дверь закроете тихонько и порадуетесь. Ведь счастье терпеливо и преданно ждет тебя дома.