Текст книги "Кулинар"

Автор книги: Мартин Сутер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

И когда вскоре Эстер Дюбуа предложила новую пару своих пациентов, девушка не думала ни секунды.

У Маравана тоже не возникло вопросов. Кроме одного:

– Они женаты?

В основном к ним обращались супруги старше сорока лет, достаточно состоятельные, чтобы иметь и такую проблему, и средства на ее устранение. Мараван познакомился с тем обществом, о котором прежде знал разве что понаслышке, поскольку работа повара в дорогих отелях Шри-Ланки и южной Индии не предполагала тесных контактов с клиентурой.

Он входил в дома, где стоимость каждого стула или водопроводного крана могла покрыть расходы его семьи за несколько месяцев. Он появлялся в их кухнях как посвященный в тайны древнего искусства, однако чувствовал себя безбилетными пассажиром межпланетного космического корабля.

Прежде Мараван полагал, что за годы жизни в этой стране сблизился с ее жителями, стал понимать их культуру и образ мыслей. И только теперь, заглянув за кулисы, понял, насколько чужды ему эти люди и их проблемы. Его удивляли их жизненные приоритеты, ему казалось странной их манера говорить, одеваться.

Тамилец предпочел бы держаться от них на расстоянии. Он страдал от того, что был вынужден вторгаться в их частную жизнь.

Маравана и раньше поражало то, что европейцы даже не пытаются оградить свои интимные проблемы и радости от посторонних взглядов. Они целовались на публике, беседовали в трамвае на личные темы. Школьницы одевались как проститутки. В газетах, телепрограммах, кино, песнях главной темой был секс.

Мараван хотел бы не видеть, не слышать, не знать всего этого. И вовсе не из-за ханжеского воспитания. В стране, где он вырос, женственность почиталась как первичная сила мира. Там боги имели пенисы, а богини – влагалища и груди. И рожали их не девственницы. Нет, его не раздражала сексуальность. Она играла важную роль в культуре, религии, медицине его народа. Но здесь она ему претила, и Мараван знал, почему: потому что общение с этими людьми, несмотря на их внешнюю открытость, оставляло в его душе неприятный осадок.

Тем не менее дело продвигалось. Через месяц после Меллингеров «Пища любви» обслуживала уже пять пар за неделю. А после шестой они впервые подвели итог бухгалтерии.

В конце сентября Андреа и Мараван поделили между собой прибыль. Семнадцать тысяч франков – и никаких налогов.

Октябрь 2008

19

Бухгалтерией Мараван занимался весь день и половину ночи. А в шесть утра начал готовить меню на следующий день. К обеду подъехала Андреа на своем универсале, и они грузили термобоксы и другую аппаратуру.

Работа стала утомлять Маравана: каждый день он готовил одно и то же. Но тамильцу нравилась финансовая независимость, признание его мастерства и общество Андреа. С каждым днем они сближались все больше, хотя и не так, как хотел того тамилец.

Они были коллегами, которым приятно иметь дело друг с другом, а в перспективе могли стать добрыми друзьями.

На этот раз Андреа привезла с собой кипу корреспонденции, которую вытащила из переполненного почтового ящика Маравана. Между рекламными брошюрами и листовками, которые разносчики пачками засовывают в щель, чтобы как можно скорее избавиться от своей ноши, она обнаружила конверт, адресованный Маравану и подписанный детским почерком.

Это было письмо от его племянника Улагу.

«Дорогой дядя,– писал мальчик. – Надеюсь, у Вас все хорошо. А наши дела идут неважно. Многие сбежали от войны в Джафну, и теперь здесь часто не хватает еды на всех. Люди говорят, что мы проигрываем войну, и боятся. Но Нангай сказала, что хуже не будет.

Из-за Нангай я и решился Вас побеспокоить. Она совсем плоха, но не хочет, чтобы Вы об этом знали. Она похудела, целыми днями пьет воду, а ночью ходит под себя. Врач говорит, что, если Вы не достанете ей лекарство, она совсем усохнет. Он написал мне на бумажке, что нужно, и эту бумажку я вложил в конверт. Я надеюсь, что Нангай не умрет.

Я целую и благодарю Вас. Жду, когда война закончится и Вы снова вернетесь. Или, может, мне приехать к Вам и тоже стать поваром?

Я уже научился готовить.

Ваш племянник Улагу».

Улагу был старший сын младшей сестры Раги-нн. Ему исполнилось одиннадцать лет, когда дядя уехал в Европу Тамилец тяжело переживал разлуку с любимым племянником. Замкнутый, мечтательный, Улагу напоминал Маравану его самого в детстве. Как и дядя когда-то, мальчик много времени проводил с Нангай на кухне.

Иногда Маравану казалось, что Улагу – оставшаяся на родине частичка его самого. И за это он был благодарен племяннику.

– Плохие новости?

Андреа наблюдала за Мараваном, перетаскивая аппаратуру с кухни на лестничную площадку.

Тамиец кивнул.

– Мой племянник пишет, что тете совсем плохо.

– Той поварихе?

–Да.

– Что с ней?

Мараван развернул записку, которую Улагу приложил к письму.

– «Несахарный диабет».

– У моей бабушки тоже был диабет, – утешила его Андреа, – и она прожила долго.

– Это не диабет, просто он так называется. Больной постоянно пьет воду, но она не держится в организме, и человек высыхает.

– Это лечится?

– Да, но у нее нет лекарства.

– Так попробуй раздобыть его здесь.

– Я попытаюсь.

В фойе больницы толпились люди. В основном выходцы из Азии и Африки: тамильцы, несколько эритрейцев и иракцев. Так получилось, что последние несколько лет доктор Кернер нанимал преимущественно гастарбайтеров. Все началось с того, что у него появилась тамильская медсестра. И тогда по диаспоре пошел слух, что на приеме можно говорить по-тамильски. Потом появились африканцы и иракцы. Мараван простоял почти час, прежде чем для него освободился стул. Теперь перед ним оставалось всего четыре человека.

Мараван надеялся получить рецепт. Тогда, быть может, он сумеет передать Нангай лекарство. С каждым днем это становилось все труднее, но пока возможности оставались. Конечно, придется прибегнуть к помощи сторонников ТОТИ, но ведь речь идет о жизни Нангай.

Вот вызвали последнюю оставшуюся перед Мараваном пациентку. Пожилая тамилка встала со стула, склонилась, сложив ладони, перед изображением Шивы на стене и вошла в кабинет.

В приемной доктора Кернера бок о бок висели Шива, Будда, распятие и стих из Корана. Вероятно, не всех пациентов это устраивало, однако Кернер, похоже, полагал, что таким приходить к нему на консультацию не имеет смысла.

Прошло довольно много времени, прежде чем Мараван услышал за дверью слова утешения, которыми медсестра провожала старушку. Теперь можно было войти.

Мараван увидел мужчину лет пятидесяти с непослушной каштановой шевелюрой и усталыми глазами на моложавом лице. Казалось, расстегнутый медицинский халат и стетоскоп на шее он носит больше затем, чтобы внушать доверие пациентам. Когда Мараван закрыл за собой дверь, доктор поднял глаза от его истории болезни, указал на стул за своим столом и снова погрузился в чтение.

Тамилец уже бывал в этом кабинете. Тогда он обжегся, занимаясь чисткой тяжелой чугунной сковороды на ресторанной кухне.

– Речь не обо мне, – начал он, когда в кабинет вошла медсестра. – Я пришел поговорить о своей двоюродной бабушке из Джафны.

И он начал рассказывать о недуге Нангай и о трудностях доставки медикаментов в Джафну.

Кернер слушал внимательно, время от времени ивая, будто давно уже знал всю эту историю.

– И сейчас мне нужен рецепт, – закончил 1араван.

Доктор снова кивнул.

– А как у вашей двоюродной бабушки с серд-ем и давлением? – поинтересовался он.

– У нее здоровое сердце, – ответил Мара-ан. – Мне бы такое – долго не пришлось бы ас беспокоить.

Доктор взял блокнот с бланками рецептов.

– Это дорогое лекарство, – предупредил он, аполняя бумагу. Потом вырвал листок и протя-ул его Маравану. – Рецепт действителен один од. А как вы собираетесь передать ей лекар-тво? – поинтересовался он.

– Курьером до Коломбо, а дальше... – Мара-ан пожал плечами, – что-нибудь придумаем.

Кернер обхватил ладонью подбородок и за-[олчал.

– Одна моя знакомая работает в организации Врачи без границ», – сказал, наконец, он. – >ы ведь знаете, что правительство Шри-Ланки риказало им покинуть северные провинции до онца месяца. Завтра она летит в Коломбо, что->ы помочь коллегам с переездом. Могу спросить, озьмется ли она передать лекарство. Что вы на то скажете?

•-•

В эти дни индусы отмечали Наваратри – праздник борьбы Добра со Злом. Когда боги почувствовали себя беспомощными перед силами зла, они отделили от себя связанные с ним части и сделали из них новую богиню – Кали. В ожесточенной схватке, продолжавшейся девять дней и ночей, она победила демона Махи-шасуру. И когда снова приходит время этой битвы, индусы девять дней молятся Сарасвати, богине знания, Лакшми, богине достатка, и Кали, богине силы.

На все дни праздника у Маравана были заказы. После долгого и утомительного рабочего дня у него оставались силы только на то, чтобы обставить свою пуджу – ежедневную молитву перед домашним алтарем – более торжественно, чем обычно, и принести в жертву богине немного той еды, которую заказывали для нее его единоверцы. Маравану было за что благодарить богиню: он больше не имел долгов и мог посылать домой достаточно денег.

Только на десятый день ему удалось взять выходной. В ночь победы, Виджая-дашами, которую он каждый год, сколько себя помнил, проводил в храме.

Он предупредил Андреа за несколько недель, и она сделала отметку в своем ежедневнике. Однако спустя пару дней как бы вскользь заметила:

– Я должна буду принять заказ на день твоего праздника.

– На Виджая-дашами?

– Они ждали своей очереди три недели.

– Так откажи им опять.

– Не могу.

– Тогда готовь сама.

Это был первый конфликт на их молодом предприятии. А тем клиентам Андреа все-таки отказала.

Ночью шел сильный дождь, а днем над городом висел туман цвета сажи, хотя воздух прогрелся до двадцати градусов и земля успела высохнуть. Праздничная процессия с пением и под бой барабанов двинулась через убранный по такому случаю парк перед зданием бывшей фабрики, где сейчас располагался храм. Впереди ехала машина с укрепленной на ней статуей богини Кали.

Мараван присоединился к шествию. В отличие от остальных мужчин, одетых в традиционные индийские костюмы, он был в белой рубашке с галстуком, брюках и пиджаке. И только знак благословения, нарисованный у него на лбу священником, свидетельствовал о том, что он не посторонний наблюдатель.

– Где ваша жена? – спросил женский голос.

Молодая тамилка из трамвая вопросительно

смотрела на него снизу вверх. Как ее зовут, Сан-дана?

– Здравствуйте, Сандана. У меня нет жены, – ответил Мараван.

– Но моя мама видела ее у вас в квартире, – удивилась девушка.

– Когда же она успела там побывать?

– Когда забирала у вас мотагамы для храма.

Только сейчас он понял, почему та женщина

показалась ему знакомой.

– Это была Андреа, – объяснил он. – Она мне не жена, мы с ней вместе работаем. Я готовлю, а она организовывает заказы и обслуживает клиентов.

– Но она не тамилка?

– Нет, она родилась здесь.

– Я тоже. Тем не менее я тамилка.

– Думаю, что она швейцарка, – сказал Мараван. – А почему вы спрашиваете об этом?

Ее смуглая кожа стала как будто еще темнее, но глаз она не опустила.

– Просто потому, что увидела вас, – ответила девушка.

Когда процессия вернулась к воротам храма, люди образовали вокруг богини полукруг. Мараван оказался рядом с Санданой. Потеряв равновесие в толчее, девушка схватила его за руку. Мараван чувствовал ее теплые пальцы на своем запястье, за которое Сандана держалась чуточку больше, чем это было необходимо.

– Кали, Кали, почему ты забыла нас? – всхлипывала рядом какая-то женщина.

Она протянула богине сложенные ладони и вдруг хлопнула ими у самого ее лица.

Две тамилки взяли ее под руки и оттащили в сторону.

Когда Мараван оглянулся в сторону Санданы, девушки уже не было. Он увидел, как мать уводит ее прочь, в чем-то попутно наставляя.

21

В Европу пришел финансовый кризис. Великобритания национализировала банк «Бардфот и Бингли», государства Бенилюкса присвоили девяносто четыре процента капитала финансовой группы «Фотис». Датский «Ротшильд» выжил только благодаря падению своих конкурентов. Исландское правительство прибрало к рукам третий банк страны – «Глитнир». А незадолго до этого взяло под контроль и остальные, предупредив их о возможности дефолта.

Европейские правительства выбросили на финансовый рынок порядка триллиона евро.

Швейцарское правительство тоже сообщило о возможных мерах по укреплению финансовой стабильности и защите вкладчиков.

До «Хувилера» кризис до сих пор не дошел. Разве что в лице Эрика Дальманна.

Дальманн, как всегда, занял первый столик. На этот раз он обедал со своим финансовым консультантом Фредом Келлером и за его счет. Не то чтобы дела Дальманна шли совсем плохо, а просто после того, что он сделал, у него возникла потребность ощущения некоторой стабильности, хотя бы в собственном кошельке.

Во-первых, значительную часть своего венчурного капитала – а так Дальманн называл те деньги, на которые занимался разного рода спекуляциями, – он вложил в ипотечный рынок США. Однако не это его расстраивало, он вообще был рисковым инвестором. Дальманн затаил обиду на

Келлера за то, что тот вовремя не отговорил его. Второй промах заключался в том, что все свои сделки он совершал через «Леман Бразерс». Третий – все оставшиеся в Европе капиталы, в основном займы, хранились в исландских кронах. Была и четвертая оплошность: значительную сумму из оставшихся от спекуляций активов он положил на счет в крупнейшем швейцарском банке.

В основном они молчали. Сейчас подоспела закуска из меню «Сюрприз»: перепелиный паштет с трюфелями с яблочным льдом. Дальманн, как обычно, ел с жадностью, Келлер – аккуратно, с какой-то детской застенчивостью.

– Никто не мог этого предвидеть, – повторил финансовый консультант.

Первый раз он произнес эту фразу еще до того, как официант принес блюдо. Однако тогда Дальманн не отреагировал.

– И почему тогда у некоторых все по-прежнему хорошо? – спросил Дальманн на этот раз, как будто имея в виду «Хувилер». – Кто их отговорил?

– Возможно, они рисковали меньшими суммами, – объяснил Келлер. – Размер рискового капитала определяется заказчиком. Я всегда это говорил. Клиент сам решает, какую часть своих денег пустить в оборот.

– «Пустить в оборот»! – передразнил его Дальманн.

При этом немного перепелиного паштета, отскочив от его губы, катапультировалось в тарелку финансового консультанта. Келлер холодно взглянул на наполовину съеденное блюдо и положил на стол вилку и нож.

Дальманн уже доел.

– Что ж, – сказал он, – поговорим о другой части, швейцарском банке, например.

– Голубые фишки ¹, – махнул рукой Келлер, – ни один человек...

– И что с ними? – перебил его Дальманн. – Они растут или падают?

– В долгосрочной перспективе растут, – уверил его Келлер.

– До долгосрочной перспективы мне еще надо дожить.

В этот момент к ним за столик подсел сам Ху-вилер, и Дальманн обратился к нему, прежде чем он успел открыть рот:

– Здесь я забываю о кризисе.

– Кормить людей нужно всегда, – развел руками Хувилер. – И не только сегодня вечером.

– И качество неподвластно кризисам, – продолжил за него Дальманн.

– И я говорю то же, – улыбнулся Хувилер.

– Я знаю, – кивнул Дальманн. – Ну, и чем вы еще нас покормите?

– Пусть это будет для вас неожиданностью, – ответил хозяин ресторана, – недаром ваше меню называется «Сюрприз».

– Откройте секрет, будьте добры, – попросил Дальманн. – На сегодня для меня сюрпризов достаточно.

Хувилер вздохнул.

– Бретонский омар.

– В каком виде? – продолжал настаивать Дальманн.

– Секрет.

– Признайтесь, вы сами не в курсе, – провоцировал его Дальманн.

– Разумеется, я в курсе, – возразил Хувилер.

– Вы, наверное, потому и отменили крышки «клош», чтобы видеть, в каком виде что подают? – догадался Дальманн.

Хувилер обрадовался возможности сменить тему.

– А вам так не хватает крышек «клош»? – спросил он.

– Полагаю, они увеличивают стоимость еды, – ответил Дальманн.

– Я пришел к выводу, что они не нужны, – кивнул Хувилер.

Тут на помощь ресторатору пришел официант, подоспевший со следующим блюдом.

Однако, хотя полный крах Дальманну пока и не грозил, у него были серьезные проблемы.

Многие из его русских клиентов, которым он помогал заключать здесь сделки и создавал благоприятные условия для бизнеса, почуяв кризис, ушли из Еврозоны.

И потом, эти дела в Лихтенштейне. Налоговая служба Германии купила данные о сотнях немецких граждан, имеющих там счета в банке. И это не только вредит контактам Дальманна в Лихтенштейне, это ставит под сомнение тайну вклада как таковую, чем сильно затрудняет его деятельность вообще, в качестве и посредника, и консультанта.

А уничтожение документов и скандал вокруг ядерной контрабанды еще больше все осложняет. В любой момент название предприятия «Палу-крон» и имя бывшего члена его правления Эрика Дальманна может замелькать на страницах газет.

Но даже это не смертельно, когда бы не проблемы со здоровьем. Он уже оправился после инфаркта, однако прежним ему уже не стать. Этот случай напомнил Дальманну о смерти и забрал частичку его жизненной силы. Дальманн по-прежнему делал все то, что строго-настрого запретил ему его друг и домашний врач Антон Хоттингер, однако теперь, ко всему прочему, его мучила совесть. Это было нечто новое для него: Дальманн никогда не страдал от подобных угрызений, тем более в связи со своим образом жизни. Однако он слышал, что они тоже неблагоприятны для здоровья. Поэтому с некоторых пор Дальманн решил бороться не со своими пороками, а со своей совестью. И в этом он тоже, по всей видимости, не преуспел.

22

До недавнего времени Андреа не занимала комнату Дагмар, планируя когда-нибудь ее сдать. Однако дела в «Пище любви» шли настолько хорошо, что необходимость в квартирантке отпала, к тому же Андреа нужно было помещение под офис.

Уничтожить последние следы пребывания подруги оказалось нелегко. Андреа отдирала от стены остатки скотча, при помощи которого они обклеили стену кадрами из любимых фильмов Дагмар. Их герои часто говорили на непонятном Андреа языке. Дагмар была настоящим знатоком этого вида искусства. Она собрала коллекцию шведского немого кино и ценила русских режиссеров времен революции.

Это ее увлечение часто порождало разногласия между девушками, и не только из-за разницы во вкусах. Дагмар работала стоматологом-гигиени-стом и допоздна пропадала в клинике, а у Андреа не было никакого желания посвящать немногочисленные свободные вечера высокоинтеллектуальным просмотрам.

С другой стороны, Андреа любила в ней именно эту страсть. Дагмар одевалась, красилась, причесывалась, как звезда немного кино. Она курила сигареты с длинным мундштуком – прежде чем обе они покончили с этой вредной привычкой – и обставляла свою спальню в стиле двадцатых годов. И ту утонченность, которую находили окружающие в манерах и внешности Андреа, та переняла от Дагмар.

В комнату, еще пахнущую свежей краской, внесли офисный стол и бюро, телефон, компьютер и вращающийся офисный стул. Все, за исключением телефона и компьютера, Андреа купила в мебельной комиссионке неподалеку от дома Маравана.

Теперь от Дагмар здесь оставалась только призма из горного хрусталя, висевшая на длинном шнуре возле одного из двух окон. Она преломляла солнечные лучи, и время от времени на стене играли радужные пятна.

Собственно, для работы Андреа хватило бы нескольких телефонных номеров, пары папок и ежедневника. Но офис придавал всему делу солидности. С ним «Пища любви» становилась фирмой, а они с Мараваном ее сотрудниками.

И еще одно обстоятельство заставило Андреа нарушить неприкосновенность комнаты Дагмар. В редких случаях клиентки оставались ночевать у нее в квартире. Ведь Андреа до сих пор жила одна, и работа не оставляла времени обзавестись новой подругой.

В этом кабинете Андреа и сидела, разглядывая мелькающие на стене радужные блики, когда ей вдруг позвонил ее первый клиент, господин Мел-лингер.

Сначала она удивилась. И вовсе не тому, что супруги Меллингер захотели воспользоваться услугами фирмы во второй раз, такое случалось все чаще. Однако до сих пор все шло через терапевта Эстер Дюбуа, которая направляла к Андреа своих пациентов. Первый раз заказчик позвонил непосредственно в фирму.

Причина выявилась незамедлительно.

Господин Меллингер тяжело дышал и смущенно покашливал в трубку, прежде чем начать разговор.

– Я хотел бы сделать вам заказ, но так, чтобы это оставалось... в тайне, – начал он.

– Мы уважаем тайны своих клиентов, иначе просто открыли бы магазин, – отозвалась Андреа.

– Разумеется, но я имел в виду, в тайне от всех, в том числе и от доктора Эстер Дюбуа.

– Я вас не понимаю.

– Я хочу спросить, можете ли вы приготовить мне еще раз такой ужин, но так, чтобы она об этом не знала?

Андреа задумалась. Пока Эстер довольствовалась десятью процентами прибыли, однако в любом случае портить с ней отношения не стоило.

– Не думаю, что это хороша идея, – ответила она Меллингеру. – Кроме того, вы ставите под угрозу успех терапии...

– Речь не о терапии, – нетерпеливо перебил ее Меллингер и, прежде чем она успела сообразить, добавил:

– ...и не о моей жене. Теперь понимаете?

Да, теперь ясно. Разумеется, если Эстер узнает...

– Я заплачу вдвое больше.

Собственно, кто ей скажет? Не Меллингер, во всяком случае.

Андреа согласилась и приняла заказ.

Гостиная трехкомнатного мезонета находилась на втором этаже, куда вела узкая винтовая лестница. Андреа вошла в комнату, набитую разной чепухой: подушками, куклами, фарфоровыми статуэтками, шкатулками, панно, боа из перьев, мишурой, бижутерией – причем все эти вещи были разных оттенков красного цвета либо украшены изображениями роз.

– Я собираю розы, – объяснила Алина, проводившая Андреа в гостиную.

Она оказалась маленькой блондинкой, наиболее симпатичной представительницей этого типа женщин, любителем которого определенно был господин Меллингер.

Дом, конечно, обошелся ему недешево. Абсолютно новый и шикарно обставленный, он, ко всему прочему, находился в престижном районе.

– Может, будем на «ты»? – предложила блондинка. – Ведь мы примерно одного возраста.

Андреа согласилась. Клиентка показалась ей чуть моложе ее самой.

– Я предоставляю вам полную свободу действий, – сказала Алина, прощаясь. – Что толку от моих советов?

Круглый поднос, подушки и покрывала, которые они с Мараваном подняли по винтовой лестнице на второй этаж мезонета, на этот раз не были из квартиры тамильца. Фирма «Пища любви» обзавелась собственным инвентарем.

– Боюсь, это будет их раздражать, – заметила Андреа, кивая на красную мишуру.

– Наоборот, – успокоил ее тамилец. – У индусов зеленый и красный – цвета сердечной чакры, то есть центра любви, анахата.

Андреа принялась готовить помещение, а Мараван занялся кухней.

Позже, когда тамилец с неизменным искусством сооружал фигуру из эластичных и хрупких машевых лент, он пробурчал, как бы рассуждая вслух:

– Странно. Такая молодая – и уже проблемы.

Андреа так ничего и не сказала ему об особенностях этого заказа. Ничего не объяснила сейчас и не собиралась делать этого впредь.

И Мараван ничего бы не узнал, если бы не винтовая лестница.

Андреа несла на второй этаж сладкие шарики с маслом гхи, когда на полпути вдруг наступила на подол своего сари. Вместо того чтобы схватиться за перила, выпустив из рук поднос, она попыталась сохранить равновесие, в результате чего подвернула ногу.

Ей все-таки удалось подать блюдо и, прихрамывая, вернуться на кухню. Там она села на стул и принялась осматривать больную ногу, которая немного распухла.

Маравану пришлось подменить напарницу.

Он поднялся наверх с чаем и конфетами и постучался в дверь.

– Да! – ответил мужской голос.

Тамилец вошел в комнату. При свечах красные интерьеры, казалось, сияли золотом. Алина развалилась на подушке. Увидев, что вошла не Андреа, она прикрыла бюст руками и закричала, скорее наигранно, чем испуганно:

– Ой!

Обнаженный до пояса мужчина сидел спиной к двери. Заслышав шаги, он обернулся и прокашлялся: «Кхе, кхе...»

Мараван узнал господина Меллингера, первого клиента «Пищи любви». Некоторое время тамилец размышлял, что ему делать дальше: выйти и дать им возможность одеться или все-таки накрыть чай.

– Не надо мешать нам, – сказала Алина. – Мы почти готовы.

Мараван поставил поднос на стол и собрал грязную посуду. Он избегал смотреть на любовников, однако в поле его зрения попали мужские брюки и розовое женское белье, разбросанное возле стола.

– Почему ты мне не сказала? – спросил он Андреа на кухне.

– Но ты ведь не спрашивал на этот раз, женаты ли они, – отвечала та.

– Я думал, это само собой разумеется.

– Это так важно? – удивилась Андреа.

– Когда клиенты женаты, то, что мы делаем, не выходит за рамки приличия. Теперь же это нечто непристойное.

– Именно поэтому он и заплатил больше, – решительно заявила Андреа. – За «нечто непристойное».

Ноябрь 2008 23

Барак Обама уверенно победил на выборах. В следующем году впервые в истории США президентское кресло должен был занять цветной. Мир с изумлением наблюдал за этими событиями, Европа аплодировала Обаме едва ли не громче, чем избравшая его страна.

И только в кругах, к которым принадлежал Дальманн, к новому президенту относились скептически. На этих выборах, как и на двух предыдущих, там делали ставку на республиканцев. Их экономическая, международная и – что самое важное – финансовая политика казалась более предсказуемой и понятной.

Дальманна разбудил телефонный звонок.

– Плохие новости, – сказал Шеффер по-английски, подтвердив худшие его опасения.

Однако по-настоящему ужасные известия последовали через несколько дней. В европейской экономике был официально отмечен спад. Валовый внутренний продукт Еврозоны снизился уже во второй раз.

Для Дальманна это означало возвращение к тому, от чего он с каждым годом дистанцировался все больше.

В баре «Империал» за одним из столиков выпивали четверо мужчин. Пианист наигрывал какой-то шлягер, под негромкие звуки которого было удобно вести конфиденциальный разговор.

Гости хорошо поели, выпили и в ожидании дам заказали себе по последней.

Четыре ничем не примечательных типа в темных костюмах: два европейца, один американец и азиат. Последнему было около пятидесяти. Он носил круглые очки, и все называли его Ваен, что означает «большие очки», обращаясь к нему, как это принято в Таиланде, по прозвищу.

Компания говорила по-английски. Азиат с тайским акцентом, европейцы – со швейцарским.

В речи американца слышался выговор жителя южных штатов. Его звали Стивен Карлайсл. Стив владел небольшой фирмой в Мемфисе, которая занималась импортом и экспортом разных товаров. Помимо всего прочего, Стив выступал посредником при купле-продаже подержанной и новой продукции, хранившейся на оружейных складах его страны. Предприятие Ваена в Бангкоке занималось тем же.

Швейцарцами были Эрик Дальманн и его помощник Шеффер.

Стив и Ваен виделись впервые. Оба поняли друг друга с полуслова. Это Дальманн устроил им встречу. Все четверо долго совещались в его офисе, пока не нашли решение, которое устроило всех. А потом отправились в бар.

Речь шла о деле, в которое Дальманн в лучшие времена не стал бы вмешиваться. Но, принимая в расчет финансовый кризис, в том числе и его персональный, а также то, что сделка совершалась почти легально, он согласился взять на себя роль посредника.

В качестве товара предлагались не подлежащие реновации бронированные гаубицы пятидесятых годов, списанные руководством швейцарской армии на лом. Ваен нашел покупателя, однако загвоздка была в швейцарском законодательстве, которое разрешало вывоз лома в Таиланд, но только через декларацию реэкспорта, которая проверялась швейцарскими таможенниками.

Риск, что швейцарская сторона будет осматривать груз, не представлялся большим. Однако сложившаяся в стране ситуация внушала опасения. Проблема экспорта оружия в горячие точки планеты в последнее время особенно волновала швейцарцев. На повестке дня стоял референдум по этой теме.

Несколько лет назад правительство страны приняло закон, как будто позволяющий решить этот вопрос. Отслужившее свой срок оружие в виде лома могло быть возвращено на территорию страны-изготовителя без декларации реэкспорта. В случае бронированных гаубиц М 109 – в Соединенные Штаты Америки.

И тут в игру вступал Стив. Он за символическую сумму покупал товар на имя фирмы-производителя, а затем уже перепродавал его Ваену. Последнее не составляло проблемы: США оставались важнейшим поставщиком оружия в Таиланд.

На следующее утро планировалась организованная Шеффером встреча Карлайсла и Дальманна с чиновником, ответственным за ликвидацию гаубиц. И то же с ланчем, к которому Ваен должен был присоединиться только после ухода чиновника.

К их столику направлялся бармен в сопровождении двух длинноногих женщин в платьях для коктейля. Коротко остриженные волосы той, что повыше, негритянки, походили на купальную шапочку олимпийского пловца. Четверо мужчин поднялись, чтобы поприветствовать дам. Двое из них предложили им свои стулья и попрощались до завтра.

•-•

С утра был один звонок, но крайне неприятный.

Андреа выбирала покрывала, подушки, подсвечники и разные украшения для интерьера. Вовсе не потому, что «Пища любви» срочно нуждалась в таких вещах. Просто в универмаге проходила неделя Индии, и Андреа показалось неразумным упускать такую возможность.

Но тут зазвонил мобильный, и на дисплее высветился номер доктора Дюбуа.

– Привет, Эстер! – закричала Андреа в трубку. – Рада тебя слышать.

Эстер высказалась кратко и без лишних эмоций.

– Моя задача – помогать супружеским парам решать их семейные проблемы, а не создавать их. Поэтому я немедленно прекращаю сотрудничество с тобой.

– Я тебя не понимаю, – теперь голос Андреа звучал серьезно и тихо.

– Жена узнала о проделках Меллингера. А ты ему помогала. Как ты могла!

– Но он очень настаивал, – оправдывалась Андреа. – Мне жаль.

– Мне тоже.

С этими словами Эстер завершила разговор.

Андреа вынула из корзинки свои покупки и снова положила на прилавок.

«Пища любви» была обеспечена клиентками на две недели. Однако в дальнейшем заказов не предвиделось.

Проблема складывалась нешуточная. Андреа попыталась переубедить Эстер, но потерпела неудачу.

– Видишь ли, – сказала ей доктор, – мне дорога моя репутация. С тем же успехом я могу посылать пациентов в бордель.

Андреа стала подозревать, что Эстер просто нашла предлог развязаться с «Пищей любви».

– Разумеется, – ответила она. – Ведь клиенты теперь звонят сразу нам, вместо того чтобы идти к тебе за направлением.

Если до сих пор у нее и оставался ничтожный шанс наладить отношения с терапевтом, то теперь все надежды рухнули.