Текст книги "Князь тумана"

Автор книги: Мартин Мозебах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

9. В обстановке международной напряженности

Рюдигер весь, можно сказать, полыхал пламенным воодушевлением, когда капитан Абака оставил их в одиночестве, удалившись с тем самым знаменитым коротким поклоном, который входит в кодекс вежливости дуэльного секунданта.

– Сегодня, кажется, настал величайший день моей жизни, – сказал Рюдигер, когда Лернер садился в шлюпку. – Мы как раз подоспели, что говорится, в последнюю минуту. Германия может получить новую провинцию, но на каком же буквально волоске это висит! – Голос его дрожал.

Лернеру очень не хотелось покидать его в одиночестве, и, возвращаясь в шлюпке на "Гельголанд", он то и дело оборачивался назад. Сидя на куче камней, под которой покоилась коньячная бутылка, капитан застыл гордым истуканом. Он восседал, как на троне. Кто там, древние словенцы, что ли, торжественно усаживали своего новоизбранного вождя на камень под открытым небом? А еще вроде бы в троне короля Англии под сиденьем хранится такой священный камень племени? Во всяком случае, вид капитана Рюдигера не оставлял ни малейшего сомнения в значительности настоящего момента. Он готов был оросить своей кровью каменистую почву Медвежьего острова, дабы пропитать ее своим духом и крестить во имя свое.

Вечером Лернер решил отозвать капитана на борт. Германский консул радировал из Тромсё, что тревожный сигнал Лернера передан в Министерство иностранных дел в Берлине. Оставалось только набраться терпения и ждать.

Весть о таком происшествии должна была достичь самого тесного круга главных правителей рейха. Послание было написано на утлом старом рыболовном катере, в названии которого – "Гельголанд" – был, однако же, заложен программный смысл. От этих строк, не присыпанных канцелярским песком, веяло вольным дыханием морского ветра и криками морских птиц. И вот теперь, вложенное в зеленую папку с изображением золотых корон, это послание попадет в святая святых власти, туда, где царит тишина. Тихие, умудренные голоса со всех сторон взвесят это событие, глаза, вооруженные для остроты зрения золотыми пенсне, пробегутся по изящным пассажам Лернера.

В тоне мужественной простоты, без истерических ноток, Лернер сообщил о своей угрозе защищать остров Медвежий до последней капли крови экипажа как о чем-то само собой разумеющемся, ибо речь шла об "ultima ratio regis" [6]6
  Последний довод королей (.шт.) – слова, стоявшие но приказанию кардинала Ришелье на всех пушках, которые были отлиты при нем во Франции.


[Закрыть], коего права ему здесь выпало отстаивать. Перечитав еще раз эти слова, он почувствовал, как в душе шевельнулась тревога. Такой вариант, при котором пришлось бы с оружием в руках отстаивать Медвежий остров, с матросами заранее не обговаривался. На борту имелось несколько охотничьих ружей, но этого арсенала даже в решительных руках было бы явно недостаточно, чтобы причинить сколько-нибудь заметное беспокойство крейсеру «Светлана». Среди узкого круга членов экипажа, которых Лернер мысленно именовал «господами», можно было заранее точно определить тех, на кого придется рассчитывать в случае вооруженного столкновения: Мёлльмана определенно нельзя было брать в расчет, а штурман и без того всегда только и делал, что ссылался на перечисленные в договоре обязанности. Самым заветным желанием Лернера отныне стало, чтобы Берлин нашел такое решение, при котором удалось бы избежать крайних мер. В конце концов, на дворе начало двадцатого века! В наше время конфликты между цивилизованными людьми не решаются с топором в руках, как бы эффектно ни выглядел такой жест, как сидение капитана Рюдигера на куче камней.

Прервав переговоры со своим немецким товарищем по офицерскому званию, капитан Абака вскоре вышел из шатра и покинул остров, отправясь на свой корабль, однако, отбывая, наказал своему ординарцу, знавшему немецкий язык, спросить капитана Рюдигера, не желает ли тот чем-нибудь подкрепиться. Вновь был предложен коньяк, зашла речь и о чае. Старое штеттинское знакомство матерей обязывало капитана "Светланы" к этому жесту не меньше, чем офицерская лояльность. Капитан Рюдигер холодно ответил, что ему нет нужды подкрепляться, хотя в это время он уже не просто продрог, а весь замерз до костей. Когда Лернер прислал за ним матросов, Рюдигер едва мог встать. Несмотря на толстую шубу и широкий шарф, он почти окоченел, между тем как морские птицы с тонким оперением на брюшке то и дело ныряли в ледяную воду, притом с видимым удовольствием.

Рюдигер теперь согласился сесть в шлюпку, поскольку последний русский уже час назад покинул остров. В призрачном свете белого солнца капитан отчалил, оставив позади кучу камней. Глядя из лодки, казалось, что остров Медвежий лежит как раз посредине между огромным крейсером и маленьким рыбацким суденышком.

"Столь мал клочок земли, что тел их не вместит", – с мрачным пафосом процитировал Рюдигер. За ужином он выступил перед собравшимися господами с речью. Ему, дескать, с самого начала не понравилась затея с островом Медвежьим. Германия была вправе ожидать от этой экспедиции другого: отыскания инженера Андрэ. Именно это было обещано канцлеру, а затем через печатный орган "Берлинский городской вестник" и всему немецкому народу в лице подписчиков означенной газеты.

Лернер хлопнул рукой по столу. Нет, тут никакого терпения не хватит! Капитан военно-морского флота, а не понимает, "Гельголанду" нечего делать в Ледовитом океане!

Рюдигер, словно пророк, возвел очи к деревянному потолку. Высоко вскинув голову, он выпятил перед собой двузубую бороду.

– Прошу не перебивать! – воззвал он умоляющим голосом. Дескать, он только что собрался объяснить, почему сейчас совершенно примирился с целью плавания. – Частные интересы – хорошая вещь, но национальный интерес выше частного. И эта аксиома имеет принципиальное значение.

С самого начала, так продолжал развивать свою мысль Рюдигер, он хотел взять во владение Медвежий остров исключительно для государства. И вот велением неба это свершилось!

– Крейсер "Светлана" вышел в море, чтобы завоевать остров, и теперь, в виду русских пушек, Германскому рейху ничего не остается, как только защищать свое право, основанное на преимущественной давности, поскольку немцы на двадцать четыре часа опередили русских.

– Мы всего лишь инструмент, орудие в руках великой тяжбы между двумя великими державами! – восклицал он. – Рискнет ли Россия начать войну, нарушив права Германии?

Далее Рюдигер выразил надежду, что этот вопрос останется чисто риторическим. Ведь подобно тому, как узы дружбы связывали матерей капитана Рюдигера и капитана Абаки, такие же нерушимые узы скрепляют дружбу русского царя и германского кайзера, однако подобно тому, как капитан Рюдигер во имя родственной памяти не поступился перед капитаном Абакой германскими интересами, то же самое сделает и кайзер в отношении русского царя.

– За кровные и дружеские узы на всех уровнях! – воскликнул Рюдигер, протягивая к бутылке опустевший бокал.

– Хотел бы я, чтобы тут как-нибудь обошлось без нас! – сказал Мёлльман, но его скепсис в свете капитанской восторженности прозвучал так вяло, что не произвел никакого впечатления.

Утром Лернера разбудили сапоги, твердо ступавшие по палубе. Капитан чеканным шагом ходил взад и вперед, чтобы согреться от стужи, и с предприимчивым видом потирал руки.

– Обыкновенный рабочий день! – крикнул он, торжествующим взором впившись в глаза Лернеру.

Рюдигер так торопился поскорее попасть на остров, что Лернеру и Мёлльману пришлось позавтракать стоя. "Светлана" с обманчиво миролюбивым видом стояла на якоре. На ней можно было заметить движение, матросы отскребали ржавчину, драили палубу, но никаких признаков необычного оживления заметно не было.

– Сегодня мы высадимся первыми, – сказал капитан.

Подплыв к острову, он два шага должен был пройти по воде. Птицы, дружно повернувшие головы в одну сторону, выждали, пока он не вышел из лодки, и тогда сплошной тучей взвились в воздух. На несколько минут все вокруг наполнилось оглушительным гоготаньем и трепыханием.

– Ну и как? – воскликнул Рюдигер и потоптался, пружиня коленями, словно хотел покрепче утвердиться на этой почве, а по возможности даже раскачать ее своим притопыванием. – Вот так чувствуешь себя, стоя на немецкой земле!

Рюдигер говорил очень громко, почти кричал, хотя Лернер стоял совсем рядом. Он хотел показать, что ведет себя на Медвежьем острове по-хозяйски и никто ему тут не указ.

– Мы здесь у себя дома!

Он схватился за ближайший воткнутый в землю черно-бело-красный столб, проверяя его крепость. Русские и не пытались его расшатать. Так и есть! После решительного выступления господ немцев в капитанском шатре, они не посмели трогать столбы. С некоторой натугой Рюдигер присел на корточки и, вынув из кучи несколько камней, убедился, что бутылка по-прежнему на месте, в целости и сохранности. Капитан Абака был благородным человеком. Он не прибегал к нечестным приемчикам, для того чтобы к началу переговоров между министрами заручиться мелкими выгодами.

– Я уважаю такого противника, как капитан Абака, – произнес капитан Рюдигер столь громогласно, словно хотел, чтобы его голос долетел до капитанской каюты на "Светлане".

Итак, ничто не препятствовало началу работы. Лернер и Мёлльман вдвоем растянули рулетку. Предстояло выбрать и отмерить лучший участок для строительства дома, в котором сможет перезимовать экспедиционный корпус. Там, где стояла хижина, место было слишком открытое и с крутым спуском. Для здания большего размера здесь пришлось бы выкладывать глубокий фундамент, чтобы выровнять грунт. Пример капитана был заразителен, и Лернер тоже стал вести себя демонстративно. Он ходил по скрипучей каменистой почве быстрым, широким театральным шагом, словно вот-вот запоет вагнеровскую песню моряков. Все широко размахивали руками, показывая что-то на местности, громко переговаривались между собой против ветра, сравнительно легкие порывы которого существенно относили голос в сторону. Казалось, они устраивали представление для тех, кто должен был наблюдать за ними в бинокль с мостика "Светланы".

Около одиннадцати часов от "Светланы" отчалила шлюпка, в которой снова сидело двенадцать человек. Когда она подошла ближе к берегу, Лернер и Рюдигер разглядели, что многие привезли с собой ружья. Приплыл и капитан. Немецкие землезахватчики оторопели: вот тебе на! У Лернера выпала из руки лента рулетки.

– Я протестую! – негромко подал голос Рюдигер. Он готовился к своему главному выходу.

Но русские не обращали на немцев никакого внимания. Капитан Абака издали приложил руку к фуражке. Рюдигер и Лернер сдержанно ответили на приветствие. Русские прошествовали мимо на значительном расстоянии. Они отправились вверх по склону холма.

– Могила старовера! – всполошился Рюдигер.

Однако русские миновали ее справа и, подойдя к подножию главной горы острова, поднялись на холм и неожиданно скрылись из виду. Затем раздался треск ружейных выстрелов.

– Неслыханно! – прошипел капитан Рюдигер.

Господа русские развлекались охотой!

– Мы не поддадимся на провокацию, – заговорил Лернер. Он вдруг почувствовал, что надо присмотреть за Рюдигером.

В поведении Рюдигера все больше проступали признаки экзальтации, которые Лернер уже научился различать. Движения капитана сделались энергичнее, лицо приняло упрямое выражение. Рюдигер, как истолковал его поведение Лернер, не сразу сообразил, в каком спектакле ему предстояло участвовать, и потому примеривался к разным ролям. Но со вчерашнего дня корветтен-капитан уже точно знал, как называется пьеса и какую роль ему досталось играть – это была роль главного героя.

Спустя несколько часов они увидели, что русские возвращаются. Четверо матросов несли на плечах длинный шест. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это весло. Весло было продето сквозь связанные попарно передние и задние лапы убитого медведя. Зверь был такой огромный, что туловище волочилось по земле. На груди у медведя в бело-желтой мохнатой шкуре чернело кровавое пятно.

– Медведица, – сказал капитан Рюдигер. Откуда он это узнал?

Капитан Абака шел позади своей добычи. Увидев немцев, он остановился, вытянулся в струнку и отдал честь, словно на параде перед адмиралом. Капитан Рюдигер смерил его горящим взглядом и отвернулся.

10. Радиограммы из Берлина и Санкт-Петербурга

Утром двадцать пятого июля капитан Рюдигер с наигранной беспечностью объявил за завтраком, что сегодня идет на охоту. Кто хочет составить компанию?

– Осторожно! – сказал Лернер. – Какая будет их реакция, когда от "Гельголанда" отчалит шлюпка с группой вооруженных людей?

Ему сразу вспомнилось, как его напугал вид торчащих вверх ружейных стволов на русской шлюпке.

– Разве на острове Медвежий не хватит места для двух охотничьих компаний? – задиристо спросил Рюдигер.

На свой риторический вопрос он получил нежелательный для себя ответ: для двух охотничьих компаний Медвежий остров слишком мал. Тут возможны конфликты. Но вояке с раздвоенной бородой как раз конфликтов-то и хотелось! Рюдигер не был охотником. Добыча ему вообще была дорога только как символ. Лернер понял, что добыча, которая нужна была Рюдигеру, никогда не выражалась в тоннах угля и медвежьих шкурах, она заключалась в чем-то невидимом – в восстановлении его поруганной чести. Камень, который отвергли строители, должен был соделаться главою угла [7]7
  Библия. Пс. 117, 22


[Закрыть].

Подобно опальному рыцарю, покинувшему двор Карла Великого, он хотел вернуться и коленопреклоненно вручить монарху Медвежий остров, словно шоколадный торт с узорной сахарной глазурью. Вчерашний день был для него потерянным днем, так как не принес контакта с противником. Утвердить за собой право охоты означало для него на деле доказать, кто тут хозяин. Человек, подстреливший на Медвежьем острове хотя бы одну чайку, мог быть либо браконьером, либо хозяином охотничьих угодий. Убивая белую медведицу, капитан Абака, возможно, и не браконьерствовал, однако, добыв зверя в условиях перемирия, он совершил это на территории, которая отнюдь не находилась вне сферы действия правовых норм, а следовательно, позволил себе дерзкий поступок, заслуживающий сурового наказания. Вот такие умозаключения выстраивались в четком и хорошо обозримом порядке за скульптурно гладким, хотя и низковатым челом капитана Рюдигера. Зубы Рюдигера негромко поскрипывали. Глаза весело сверкали боевым задором. Он не просто завтракал, а подкреплялся перед воинским походом. Лернер знал, что пример Рюдигера действует заразительно. Вчера он сам на время подпал под его влияние. Театральный поклон Абаки разрушил чары, оставив Лернера в смущении.

"Как мне удержать этого молодчика на стуле?" – подумал Лернер.

Сопротивление означало бунт. На борту "Гельголанда" Рюдигер король, которому все обязаны подчиняться.

Во время тревожных размышлений Лернера в кают-компанию вошел радист с радиограммой из императорского германского консульства в Тромсё. Депеша была адресована Лернеру, но Рюдигер, размечтавшийся о грядущих подвигах, так распалился, что уже не обращал внимания на такие пустяки. Он сам взял телеграмму и прочитал ее вслух, начав громогласно, но постепенно все больше сбавляя тон:

– "Господину Теодору Лернеру, о. Медвежий. От рейхсканцлера я получил сегодня следующую телеграмму: Прошу при первой возможности передать господину Теодору Лернеру на о. Медвежий нижеприведенное сообщение: письменный ответ на телеграмму от двадцать третьего сего месяца. На настоящий момент сообщаю, чтобы в случае применения с вашей стороны насильственных действий вы не рассчитывали на поддержку из центра. Рейхсканцлер. По поручению: Рихтгофен. Сим сообщаю вышеизложенное поручение. В. Гольмкар, германский консул е. и. в." Что это значит? – спросил пораженный Рюдигер, опуская листок, – Интересно, как они там, в Берлине, представляют себе положение здесь, на линии фронта? Вооруженные до зубов русские части, не спрашивая разрешения, охотятся на немецкой территории. Интересно, что бы сказал рейхсканцлер, если бы это случилось на Мемеле [8]8
  Мемель – немецкое название Немана.


[Закрыть]или в Восточной Пруссии? А все этот Рихтгофен! – сквозь зубы пробормотал Рюдигер. Он, дескать, знает, что за птица Рихтгофен, которого на кривой не объедешь. Он железной хваткой держит в своих руках контроль над доступом к верховной власти. Вот если бы Рихтгофен был сейчас на Медвежьем острове, если бы это была его затея, тогда бы сюда из Киля уже отправился на подмогу весь военный флот! Где ж это видано, чтобы хоть какой-то клочок земли был занят без кровопролития!

– Мне кажется, что в этом ответе нет ничего огорчительного, – заметил Лернер. – В радиограмме ничего не сказано о том, какие шаги намерен предпринять рейхсканцлер в отношении острова Медвежьего. Подробное содержание принятого в Берлине решения будет сообщено позже. А до тех пор кацлер хочет…

– Не канцлер! – возопил Рюдигер. – Не канцлер, а Рихтгофен!

– …канцлер хочет защитить маленькую немецкую экспедицию. А это уже кое-что! Экспедиция "Гельголанда" создала реальность, которую никто не может отрицать. Вон на берегу сверкают под солнцем черно-бело-красные столбы. Против столбов даже Абака ничего не может возразить, и после своей первой, предотвращенной нами попытки он больше их не трогал.

Вернулся радист: русские высадились на острове и опять поставили палатку.

– Черт знает что делается! – громко возмутился Рюдигер. Он начал подозревать, что затеяна какая-то грязная дипломатическая игра, чтобы за спиной у честных людей заключить сделку. – Я никогда не стремился лезть ни в какую политику! – объявил он. Политика его не интересует. Политики редко вспоминают о насущных интересах народа, пока не требуется их в чем-то ущемить. Недаром я, дескать, не захотел пойти в политику! Уже сидя в шлюпке, он долго продолжал распространяться на эту тему.

Остров становился все ближе и ближе. При появлении русских стая морских птиц перелетела подальше и белоснежным покровом опустилась на возвышенности. В бинокль можно было различить массивную фигуру, развалившуюся на складном кресле.

– Русский губернатор Медвежьего острова! – прошипел Рюдигер.

Абака был так же предупредителен, как все предшествующие дни. Рядом с его креслом стояли другие, свободные. Наготове был уже и поблескивающий приветным огоньком символ гостеприимства – наполненный золотистой коньячной влагой хрустальный графин.

– Добро пожаловать, братец! Добро пожаловать, ваше высокоблагородие! – воскликнул хозяин, приветствуя приближающихся гостей. Все, мол, теперь выяснилось, все в порядке!

"Можно ли в сложившейся ситуации садиться в стане врага?" – еще спрашивал себя Рюдигер, в то время как Лернер давно уже сидел, с любопытством поглядывая на Абаку. Любопытство было главной чертой характера Лернера. Капитан Абака явно знал что-то, чего они еще не знали. Рюдигер все медлил. Что ни говори, сидячее положение не располагает к трагическому пафосу. Позволив себе сесть, ты одним лишь перемещением центра тяжести на миролюбивое седалище сразу разряжаешь напряжение, которое в противном случае наполняло бы воздух грозой. Тяжелый, любвеобильный взгляд Абаки в конце концов усадил его в складное кресло.

Абака принялся воздавать хвалу той расторопности, с которой в верхах сумели достигнуть соглашения. В отношениях между Берлином и Санкт-Петербургом царит, дескать, такая гармония, которая сравнима лишь с игрой большого оркестра. Едва прозвучит диссонанс, как дирижер, уловив его чутким слухом, тотчас же дает указание виолончелисту или кларнетисту, и вот уже вновь восстановлено стройное благозвучие. Дирижерами выступают дипломаты. Они не допускают, чтобы в дружескую симфонию двух наций закрадывались диссонансы. Таким диссонансом неожиданно стал безобидный остров Медвежий, на котором, за исключением бедняги-старовера, населения нет ни души.

– Да и душа старовера уже не здесь, она улетела далеко. Теперь-то он знает, как на небесах кладут крестное знамение – двумя или тремя перстами!

Капитан Абака прикрыл глаза веками, невнятно буркнул два-три слова и получил из рук ординарца плоский портфель. Буркнув еще раз, он получил из рук проворного молодого человека как по волшебству появившиеся вдруг очки, такие тоненькие и хрупкие, что, напяленные на крупнокалиберное лицо капитана, они, казалось, вот-вот треснут пополам.

– Попрошу вас, господа, проявить немного терпения, – обратился он к присутствующим, снова став любезным. – Я не стану переводить вам все подряд, а только самое основное. В ответ на мою радиограмму Министерство иностранных дел его императорского величества в Петербурге связалось с рейхсканцелярией в Берлине. Рейхсканцлер поставил в известность русское министерство, что Германия не имеет никаких интересов на острове Медвежьем и не преследует в связи с ним никаких целей. Германия и Россия подтверждают достигнутую международную договоренность о том, что заполярные земли будут оставаться нейтральной территорией. Согласно воле, выраженной Германией и Россией, остров Медвежий остается ничьим. – Остзейское раскатистое "р" так и рокотало, в голосе прибавилось металла. Внезапно на капитана Абаку накатило гневное воодушевление. Выпученные глаза еще больше округлились и полезли из орбит. Угрожающим тоном он зачитывал, попутно переводя, куски документа. Начав тихим голосом, он, дойдя до заключительного требования, гаркнул так громко, что Лернер и Рюдигер вздрогнули. – Если же эти международные соглашения будут нарушены одной из сторон, то Россия заявляет… – произнес Абака, и тут его устами заговорил резкий и раздраженный голос России: – Я заберу его себе! В наступившем после этих слов завороженном молчании Абака, снова приняв шутливый тон, продолжил: – Я восхищаюсь немцами. Как же они доверяют своим институтам! Засунуть бумагу, на которой записано обоснование их якобы законных притязаний, в бутылку из-под коньяка и думать, что таким образом создан правовой факт! Это безумие, но безумие плодотворное! Ну вот мы и обменялись мнениями. Договорились. Не поохотиться ли нам вместе несколько деньков? Охота здесь фантастическая. Тюлени, моржи, северные олени, белые медведи – звери так и лезут сами под выстрел! Давай, брат капитан, подстрели для жены хорошую шубку!

Упоминание о супруге-капитанше, казалось, вывело наконец отставного корветтен-капитана из столбняка. Госпожа Рюдигер питала к своему мужу отвращение. Еще до отставки она ушла от него и стала жить отдельно, но, пока он состоял на службе, не требовала развода. Единственные приветы, посылаемые капитаном Рюдигером время от времени своей капитанше, были злобные письма, которые отнюдь не оставались без ответа. Предложение подарить этой женщине собственноручно добытую шубу прозвучало для него как чистейшее издевательство. Нет уж, никакой общей охоты!

Капитан Абака выразил сожаление. Но Лернер не растерялся и вышел из положения, сославшись на то обстоятельство, что еще не имеет на руках послания рейхсканцлера. У него складывается такое впечатление, что послание может отличаться некоторыми нюансами от того, что было только что прочитано. Абака пожал плечами. Разумеется, есть отличия. Дипломаты не были бы дипломатами, если бы, воздвигнув глухую стену, не оставили в ней скрытой лазейки. Однако охота зовет!

Рюдигер и Лернер молчали всю дорогу в лодке, молча взошли на палубу. Не приказать ли поднять якорь? В кают-компании Мёлльман со штурманом играли в покер. Матросы скучали. Может, лучше было отпустить на охоту хотя бы других членов экипажа? Рюдигер словно окаменели и не отзывался ни на какие предложения Лернера. Лернер ворочал в голове тревожные мысли, но они вращались по кругу. Если бы здесь была госпожа Ганхауз! Даже не зная, что делать, она никогда не позволяла себе впадать в отчаяние. "Всегда есть ка-кой-то выход" – было ее девизом. То, что порой выход может быть неприятным, ее, казалось, не волновало.

Они еще стояли у поручней, как вдруг подошел радист с листком в руке. Подумать только! Это уже пришел ответ Рихтгофена из Берлина. Было очевидно, что инциденту на Медвежьем острове там придавали большое значение.

– Нет, позвольте уж я вам прочту! – сказал Лернер, отстраняя руку Рюдигера, уже протянутую за листком. Он опасался, что Рюдигер в ярости разорвет послание и выбросит за борт. Кстати, у Рюдигера было большое искушение поступить именно так, не читая.

"Во-первых, я хочу обратить ваше внимание на то, что вы заблуждаетесь, – писал господин фон Рихтгофен, – полагая, что, огородив земельный участок, а тем более просто обозначив его пограничными столбами, вы приобретаете его в частную собственность для себя или для лица, давшего вам такое поручение, со всеми вытекающими согласно немецким законам правами. Для острова Медвежьего действует иной правопорядок, на основании которого частная собственность вообще не может там приобретаться. Поэтому, если некие третьи лица вторгаются на огороженный вами земельный участок, не считаясь с установленными вами по вашему собственному усмотрению запретами, вы не можете рассчитывать на безусловную защиту со стороны Германского государства".

Тут капитан Рюдигер не выдержал:

– Где ж это слыхано! Такая чепуха! Это же конец всякого правопорядка, победа анархии! Чтобы правопорядок, действующий на Медвежьем острове, мог быть основой для возникновения наших прав! Как будто бы в естественном состоянии, вне рамок государственности, нет ни права, ни собственности! Как будто всякое право – положительно! Как будто естественное право опирается на положительное право, а не наоборот! Неужели когда Моисей странствовал по пустыне, не было никакой собственности? Неужели Робинзон Крузо не приобрел прав на свою пещеру? И разве Христофор Колумб не передал Кубу в собственность испанской короны? Рихтгофен, ты, вопреки своей фамилии, не прав, тебе надо бы зваться Унрехтгофеном! [9]9
  Зд.: непереводимая игра слов, основанная на том, что немецкие слова с корнями «richt» и «recht» имеют значение «правильный» (ср. прилагательное richtig), право (существительное Recht). Приставка un – выражает отрицание и образует слова противоположного значения.


[Закрыть]Если Германия зовется рейхом, то есть империей, и не хочет обогащаться и расширяться, то как же она станет настоящим богатым рейхом? [10]10
  В немецком языке существительное «рейх» (Reich) означает «империя», прилагательное «reich» – богатый.


[Закрыть]А как же Абакины медведи? Чьи они тогда? Они принадлежат сами себе, пока дышат. И принадлежит ли староверу, похороненному на горе, его могила или земля, в которой он покоится, которая покрыла его, в которой он растворился, которая с ним смешалась и, однако же, никогда ему не принадлежала при жизни? Молчите, Лернер! Отсюда вы не вычитаете никаких полезных мыслей, кроме безумия, которое порой овладевает самыми трезвыми головами, когда они пытаются подвести жизнь под надуманную схему!