Текст книги "Фридрих Барбаросса"

Автор книги: Марсель Пако

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

На следующий день после кончины Александра III кардиналы избирают его преемником бывшего главу их делегации на переговорах в Ананьи и в Венеции, Хубальда, ставшего Луцием III. Человек опытный, очень пожилой и по этой причине, а также по природному темпераменту склонный к примирению, но вовсе не готовый уступать в том, что ему кажется существенно важным для церкви, новый папа быстро соглашается обсудить с представителями императора вопрос о владениях Матильды, а также о раскольных священниках, положение которых практически не урегулировано, по крайней мере на полуострове, и которых Латеранский вселенский собор осудил всех разом.

Весьма трудные переговоры начинаются в мае 1182 года при посредничестве архиепископа Конрада фон Виттельсбаха. В то же время глава церкви договаривается с римлянами и в ноябре 1181 года возвращается в Рим; но в марте 1182 года он вынужден опять оттуда выехать. Вскоре Сенат решает начать войну против Тускулума, который восстанавливает свои укрепления. Армия Вечного города побивает тускуланцев. Христиан Майнцский, освобожденный из плена и поселившийся в герцогстве Сполето, примчавшись им на помощь, побеждает римлян и вновь отстраивает стены маленького городка. Но вскоре он умирает от злокачественной лихорадки (25 августа 1183 года). Луций III, оказавшийся в изоляции, тщетно пытается восстановить порядок и мир, но это ему не удается. Он обращается к Фридриху, с которым постоянно сохранял контакты, и предлагает ему встречу. Император извещает его о своей готовности прибыть либо в Мантую, либо в Брешиа, либо в Верону. Выбор падает на последнюю. Весной 1184 года папа отправляется в путь и прибывает туда 22 июля.

Штауфен согласился тогда на переговоры, потому что сумел к тому времени упрочить свое положение в Северной Италии, и эта задача была облегчена, между прочим, параличом власти святого престола, погрязшего в римских и тускуланских делах и неспособного поддерживать тесные связи с ломбардскими городами. Трудности папства действительно убедили императора в 1182 году в том, что если он добьется согласия с лигой, то сможет, укрепив свою власть в Пьемонте и Центральной Италии, опять взяться за большую итальянскую политику и заставить римскую церковь признать себя. Впрочем, было бы весьма кстати возобновить союз, так как, во-первых, срок перемирия, заключенного в Венеции, подходил к концу летом 1183 года, а во-вторых, внутри самой лиги, из которой вышел Комо (не считая Венеции, у которой всегда был особый статус), союз стал непрочным и в нем росло влияние умеренных элементов, близких к гибеллинам. Таким образом, к концу 1182 года были установлены первые контакты, и Фридрих не скрывал своего намерения заключить настоящее мирное соглашение, которое пришло бы на смену решениям Ронкальи. Ломбардцы знали, что император не согласится оказаться с ними на равных и захочет, чтобы переговоры завершились составлением документа, исходящего от одной лишь его власти как милостивой привилегии и чтобы самым важным вопросом в нем была Алессандрия. 4 февраля Штауфен сделал жест, показавший его истинные намерения в этих вопросах: он восстановил мир с Тортоной, покинувшей лигу до 1177 года, но так и не помирившейся ни с ним, ни с Павией. Заключенное соглашение уточняло, что император будет оказывать этому городу покровительство; вместе с тем, в нем значительно урезались права владельцев замков и отменялись привилегии, пожалованные другим населенным пунктам (Серавалле) за счет Тортоны. Взамен он требовал, чтобы Тортона закрыла свои ворота для жителей Алессандрии. Все это демонстрировало, что проблема данной коммуны является предварительным условием любого соглашения. Но ломбардцам трудно было согласиться с тем, что этот город – символ их союза – должен исчезнуть; это была очень тяжелая уступка и серьезный удар по их чести, даже больше, чем по их солидарности. Но, так как и с той, и с другой стороны превалировало желание заключить мир, они довольно быстро пришли к соглашению в ходе переговоров, состоявшихся в Пьяченце. В начале марта жители покинули город Алессандрию, затем, после того как императорские солдаты совершили символическое разрушение, они вернулись во главе с представителем императора, который объявил, что на месте прежнего города и окружающих его деревень Маренго, Гамандо, Овильо, Форо, Бергольо, Солерио, Кварньенто и Роверето теперь будет новый город Чезареа. 14 марта уложение, скрепленное подписями и печатями в Нюрнберге, сделало это основание официальным, уточнив, что Фридрих инвестирует избранных консулов и оставит за собой сбор пошлин за проезд через мост.

С этого момента, когда спорный вопрос был улажен, переговоры начали быстро продвигаться вперед. Штауфена представляла делегация во главе с епископом города Асти, ломбардцы были представлены консулами и делегациями от городов, среди которых знаменательным было отсутствие Жерарда Песта. Города были, за исключением Венеции, Комо и Алессандрии, те же, что заключили перемирие в 1177 году (Тревизо, Падуя, Виченца, Верона, Брешиа, Феррара, Мантуя, Бергамо, Лоди, Милан, Новара, Верчелли, Пьяченца, Боббио, Парма, Реджо, Модена, Болонья), к которым присоединились Имола и Фаэнца. 30 апреля было достигнуто полное соглашение, в соблюдении которого поклялись полномочные представители обеих сторон, кроме доверенных лиц Феррары, Имолы и Фаэнцы. Предусматривалось, что мир будет подтвержден до 1 сентября императорским эдиктом и торжественной клятвой, а три города, не принесшие клятву на прелиминариях в Пьяченце, будут допущены это сделать, а также города Фельтре и Беллуно. 25 июня Фридрих лично ратифицировал соглашение на ассамблее в Констанце, где присутствовали делегаты городов и папские легаты. Новый Констанцский договор последовательно, статья за статьей, повторял положения документа, составленного в Пьяченце.

Имперский суверенитет над городами был ясно выражен в том, что право пожалования регалий признавалось за императором, от него одного исходило письменное уложение, регламентирующее коммунальные структуры. В тексте не давалось в этой связи четких уточнений, но отмечалось, что монарх жалует городам определенные regalia, сам сохраняя при этом остальные, а это означало, что ему принадлежат все regalia вообще. Что же до тех, которые не жаловались, то предусматривалось, что перечень их будет составлен комиссиями, создаваемыми в каждом городе в составе епископа и независимых экспертов:

«Мы желаем оповестить о тех regalia, которые не будут вам пожалованы. Пусть местный епископ и люди из данного города или епархии выбираются из числа тех, которые имеют хорошую репутацию и считаются пригодными для этой функции, и кои известны тем, что не питают особенной ненависти к городу или к нашему величеству, и пусть люди эти (с епископом) поклянутся, что добросовестно и без уверток изыщут то, что принадлежит только нашему превосходительству».

В случае, если это изыскание окажется трудным, предусматривалось, что монарх может передать городу все regalia, получив за это компенсацию в 2000 лир, которая может быть снижена по справедливости.

Государь будет инвестировать консулов, если местный епископ не получит от императора привилегию инвеституры от его имени. Если же такая передача функций не имеет места, консулы получают инвеституру раз в пять лет от самого императора или его представителей в Ломбардии. Прежде чем они будут вновь утверждены в своем звании и полномочиях, они принесут клятву верности монарху, и все мужчины в возрасте от пятнадцати до семидесяти лет также, тогда как вассалы должны будут приносить присягу регулярно. Наконец, консулы будут разбирать в суде дела, максимальный штраф за которые по приговору составит 25 лир; все остальные дела останутся в правовой компетенции императора. Она явится апелляционной судебной инстанцией для дел, решения по которым станут выносить консулы; при этом все суды высшей инстанции будут заседать в Италии и ни в коем случае не в Германии.

Эти различные положения вполне соответствовали авторитету и интересам Штауфена, за которым также признавалось право реквизиции и различные иные полномочия на периоды его пребывания в Италии (но при этом он обязался не оставаться подолгу в одном и том же городе). Фридрих получил обещание городов сотрудничать с ним, чтобы «хранить и возвращать имущество и прерогативы», которыми он владел в Ломбардии, и обязывать к соблюдению мира любую коммуну, которая его нарушит.

Но было бы неверным считать Констанцский акт благоприятствующим только императору. Ломбардские города, помимо легитимности их консульского управления, приобретали также ряд ценных преимуществ, в первую очередь право на крепостные сооружения и на сохранение лиги:

«Городам позволяется укрепляться и возводить укрепления за своими пределами. Пусть договоры, ранее заключенные между городами Лиги, останутся в силе».

Но самое важное – вопрос о regalia был предоставлен в очень умело поставленной форме, могущей удовлетворить обе стороны. В этой связи первая статья договора заслужила того, чтобы привести ее полностью:

«Мы, Фридрих, и сын наш Генрих, король Римлян, жалуем навечно вам, городам, крепостям и людям Лиги особые права и обычаи, являющиеся вашими, как внутри городов, так и вне их с тем, чтобы в каждом городе вы имели бы их, как имели до сих пор и как сейчас имеете, с тем чтобы могли соблюдаться ваши обычаи, как соблюдали их с древности и как сейчас соблюдаете в том, что касается права реквизиции, лесов, лугов, мостов, рек и мельниц, как вы имели обыкновение это делать с древности и как вы это делаете, и в том, что касается армии, городских укреплений, уголовной и имущественной юрисдикции в городах и за их пределами, и во всем, что касается пользы для этих городов».

Так, отвечая на косвенное утверждение императорского суверенитета, жалующего права и прерогативы, – утверждение, которое отвергает теоретическую принадлежность regalia городам на основе «естественного права», – текст соглашения в скрытой форме допускает, что эти права – перечень которых неточен и неясен – всегда («с древности»)осуществлялись коммунами, что они фактически принадлежат им («они являются вашими») и что, к тому же, они даются навсегда («навечно»). Всевластие императора соглашается на свое ограничение тем, что признает обычаи, а соблюдение обычаев создает право. Соглашаясь на такой компромисс, Фридрих дал понять, что он наконец полностью уяснил себе итальянские реалии и признает «городской фактор» как составляющую политического общества.

Значит ли это, как утверждают некоторые историки, что этот договор является отступлением Штауфена от своих амбиций на полуострове и что это провал? В действительности все представляется совершенно иначе. Для Штауфена речь не идет ни о победе, ни о поражении; то же самое – для лиги. Стороны просто и довольно легко пришли к такой редакции документа, которая позволила им сохранить достоинство. Соглашение более благоприятное для императора, чем предложения, которые некогда делала Кремона на переговорах в Монтебелло, но в нем чувствуется приглушенный гибеллинизм, который приемлем для умеренных гвельфов. Следовательно, оно способно сохранять в Северной Италии мир, а это самое главное.

К тому же, благодаря сохраненной монархом возможности жаловать или нет regalia, которыми города не пользуются напрямую и за которые он требует компенсацию, размер ее может обсуждаться благодаря свободе, с которой он передает епископам консульскую инвеституру. То есть, не вмешиваясь в эту процедуру лично, благодаря тому, как он может использовать право реквизиции и другие прерогативы, когда пребывает в каком-либо городе, он имеет в своем распоряжении довольно много способов для маневрирования. Он может по собственному усмотрению поощрять один город и притеснять другой, при том что ни один из городов не может отказаться от «соблюдения мира». Таким образом, как и в Германии с принцами, Штауфен становится арбитром, государем, обзаводящимся подданными, которым оказывает протекцию, и, следовательно, все более и более лидером, который в 1183 году старается собрать вокруг себя как можно больше сторонников, исключая только экстремистов-гвельфов и максимально используя соперничество коммун друг с другом.

С этого момента, восстановив порядок в Германии и мир в Италии, он может возобновить авторитарную акцию. Чего ему не хватает, так это владения некоторыми территориями (владения Матильды) и контроля над Церковной областью. Но теперь у него на руках все козыри, необходимые для достижения этих целей. Новая политика, опирающаяся на прочные основы, может быть продолжена со святым престолом, который, впрочем, выступает в качестве истца.

Он не спешит. В Констанце довольствуется тем, что делает папским легатам предложения по урегулированию текущих вопросов. Затем остается в Германии, где в мае 1184 года он председательствует в Майнце на самой пышной и триумфальной за все время своего правления ассамблее, там происходит посвящение в рыцари его сыновей Фридриха и Генриха. В этот момент он переживает самый счастливый миг своего пребывания у власти.

ГЛАВА XII
Успех (1184–1188)

Посвятив в рыцари своего сына Генриха VI, короля Германии и короля римлян с 1168 года и объявив публично о намерении в ближайшее время встретиться с папой Луцием III, Фридрих Барбаросса открыл свои планы ассамблее в Майнце. Во-первых, он захотел завершить в Германии многолетнее дело, начатое еще в начале его правления, а после падения Генриха Льва проводимое по новому плану: объединить принцев вокруг трона внутри страны с помощью самого феодального строя и действующих внутри него законов, а поскольку для выполнения этой задачи необходимо было сделать монархию наследственной, то следовало короновать Генриха VI, короля римлян, императором. Во-вторых, Фридрих намеревался возобновить управление и контроль над всем Итальянским королевством сообразно с политикой, определенной договором в Констанце. Для достижения той и другой целей необходимы были переговоры с папой. Ведь императорскую корону может вручать только папа; вторжение же на полуостров было связано с урегулированием территориальных проблем, возникших между церковью и Италией, а решения их можно было достичь либо через соглашение, либо через дипломатическую изоляцию святого престола.

В свою очередь святой престол стремился к переговорам, чтобы заручиться помощью Штауфена для восстановления своей власти в Риме. Поэтому первые приглашения на переговоры поступили от него, и в конце концов были услышаны после заключения мирного договора в Констанце. Но по прибытии в Верону для встречи с Фридрихом Луцию III пришлось ждать его несколько недель, потому что монарх продолжал свою деятельность и обсуждения, крайне важные для реализации его программ.

По его приказу агенты развернули деятельность по обеспечению ему эффективного контроля над альпийскими перевалами и дорогами, ведущими с высокогорных плато в равнину По. Сам Фридрих с 1178 года принял необходимые подобные же меры в Пьемонте, а его представители и доверенные лица дополняли и распространяли их на области поблизости от озер Комо Гарда. Вновь взимались дорожные пошлины, укреплялись замки, расставлялись маленькие гарнизоны, жаловались сеньории и поместья (самой знаменательной из этих инвеститур стало пожалование в октябре 1184 года Опизо д’Эсте земель и прерогатив, которыми Генрих Лев владел неподалеку от Милана и в Лигурии).

Эта политика, включающая одновременно восстановление наследственных поместий и ленных владений, после соглашения в Констанце сопровождалась тайными переговорами с Миланом. Фридрих понял, что этот город является самой влиятельной среди ломбардских коммун и единственной из них, достаточно богатой и динамичной для того, чтобы иметь широкие взгляды в дипломатии и возбуждать дружеское расположение либо протесты. Он также знал, что Милан надежнее, чем какой-либо другой город, защищает доступ к главным альпийским дорогам. Поэтому с ним лучше договориться, чем иметь своим противником. Таким образом, новые методы вели к полному перевороту в его союзных связях в Северной Италии.

На юге полуострова императору также пришлось полностью пересмотреть свою тактику. Уже в 1173 году он попытался сблизиться с королевским двором в Палермо, обеспокоенным амбициями Мануила Комнина в центральном Средиземноморье. Попытка не удалась из-за раскола и приверженности Сицилии Александру III. Тем не менее эта обеспокоенность нормандской монархии облегчила заключение перемирия в Венеции, а с 1177 года отношения между королевскими дворами были добросердечными.

Видимо, в связи с обсуждениями в Констанце контакты их стали более тесными, хотя мы ничего об этих отношениях не знаем. Во всяком случае, они привели к общему соглашению без детальных уточнений, без составления мирного договора, так как фактически между обоими правительствами не было разногласий. Просто в ходе переговоров Фридрих признал легитимность нормандской династии и предложил ей свою моральную поддержку против византийских амбиций. Но, по тогдашнему обыкновению, чтобы публично продемонстрировать новое согласие, было решено, что сын императора Генрих VI, король римлян, женится на тетке юного короля Вильгельма II Констанции, дочери Роджера II. Помолвка была официально объявлена 29 октября в Аугсбурге. Для Штауфена это стало явным успехом и возможностью для его сына в дальнейшем осуществлять более действенный контроль над Южной Италией. Однако сицилийский брак еще не обеспечивал наследования трона. Историки неоднократно слишком легко приписывали Фридриху этот гениальный ход, потому что позже Генрих VI стал королем Сицилии. Но в 1184 году Вильгельм II был молодым человеком, всего лишь три года назад женившимся на очень юной женщине, и ничто не предвещало того, что их союз останется бездетным. Зато помолвка тетки, ближайшей его родственницы, ввиду того, что детей у него не было, изолировала папскую власть в дипломатическом отношении. И все же представляется невероятным, чтобы все это было обговорено и решено без ведома Луция, потому что секрет такого порядка не мог быть полным, его должны были доверить, по крайней мере, архиепископу Палермо, который не мог не известить об этом папу. Кроме того, папа являлся сюзереном королевства: юридически трудно было заключить брак без его разрешения, так как невеста в тот момент была наследницей трона.

И все же очевидно, что папа, поставленный в известность, должен был попытаться помешать этому союзу. Если явно он этого не сделал, то лишь потому, что Фридрих очень ловко использовал некоторые аргументы. Он сумел сыграть на антивизантийских настроениях главы римской церкви, который глубоко переживал события в святой земле. Он сожалел об антиевропейских происках жителей Востока (в 1182 году во время анархии, наступившей после смерти Мануила Комнина в 1180 году, европейцы стали жертвами кровавой бойни), и, по примеру высшего духовенства или знати Иерусалимского королевства, считал василевса ответственным за успехи ислама. Он предстал как принц, обеспокоенный ситуацией в святых местах и готовый повсеместно подчеркивать несостоятельность греков, обуздывая одновременно их выступления против королевского двора в Палермо. В это же время он беспрестанно заявлял, что более чем когда-либо полон решимости помогать святому престолу, что и доказал, сославшись на встречу с Луцием III.

Тем не менее папе пришлось поразмыслить над различными аспектами взаимоотношений между духовенством и империей, пока он целое лето поджидал Барбароссу в Вероне. Примиренец по натуре, но очень прозорливый, сознающий опасности имперской политики, но понимающий, что не может позволить себе роскошь вступить в конфликт с Германией, он избрал тактику сдержанного поведения. Однако переговоры, прошедшие в Вероне в октябре 1184 года, когда Штауфен наконец прибыл туда в начале месяца, могли бы и не провалиться, не возникни два других фактора, с которым пришлось считаться.

Первый фактор касался архиепископского кресла в Трире и позиция некоторых немецких епископов. Дело в том, что 25 мая 1183 года архиепископ Арнольд умер. Несколькими днями позже каноники не смогли прийти к соглашению, так как меньшинство выступало за архидиакона Фольмара, а большинство – за судью капитула Рудольфа фон Вида. Этот последний и его сторонники информировали об этом императорский двор. Фридрих потребовал возобновления выборов в своем присутствии, согласно положениям Вормсского конкордата, и когда победил Рудольф, он тут же пожаловал ему инвеституру. Действуя таким образом, он не нарушал установленных правил и даже из осторожности, будучи уверен в конечном результате, отказался от применения уложения, одобренного немецкими принцами незадолго до того. Оно предусматривало, что при спорном исходе голосования император назначит епископа самолично.

К несчастью, Фольмар апеллировал к папе, который сослался на решения, подтвержденные собором в Латеране, и согласно коим споры и разногласия по поводу епископских выдвижений разрешались папой. Это дело, впрочем, могло бы и не вызвать серьезных затруднений, если бы не было представлено Луцию III некоторыми германскими прелатами в очень мрачных тонах. Конрад фон Виттельсбах, жертва Венецианского компромисса, хоть и получил назад свое кресло в Майнце в октябре 1183 года, не переставал предупреждать курию об опасности. Другие епископы, обеспокоенные политикой Штауфена в вопросах регалий и наследств, поступали точно так же. Все эти люди давали понять, что Фридрих мечтает полностью прибрать к рукам немецкий епископат и отказать святому престолу в праве вмешательства в дела германской церкви.

Второй фактор, вынуждавший папу к большей сдержанности, явился результатом действий епископов и клириков-александровцев, раздувавших то, что было сказано в связи с конфликтом в Трире. Итальянцы, в частности, делились опасениями, что император, помирившись с ломбардцами, помешает изгнанию раскольников и оставит в своем владении церковное имущество. Они находили поддержку в курии, где многие кардиналы считали, что нельзя заключать никакого соглашения с империей, если она не вернет владения римской церкви в Центральной Италии, без чего – доказательством тому служит конфликт с Александром III – церковь никогда не получит настоящей свободы действий. Политика возвращения всех владений, когда-либо и в какой бы то ни было форме принадлежавших святому престолу, смело зародившаяся вместе с требованиями Адриана IV в 1159 году, с этого момента стала разрабатываться всерьез. В дальнейшем она должна будет развернуться и уточниться в программе Иннокентия III.

Все это объясняет провал переговоров в Вероне. Задолго до своего прибытия Фридрих передал Луцию III проект урегулирования проблемы спорных территорий. Он предлагал, чтобы либо папство передало империи владение всеми этими землями – впрочем, не уточняя, что он имеет в виду, – получив за это компенсацию в размере одной десятой от императорских доходов на полуострове ежегодно и одной девятой от этих же доходов в виде выплаты коллегии кардиналов; либо признание римской церковью того, что никогда не оспаривалось, а в отношении всего остального решение вынесет следственно-арбитражная комиссия, с тем что в дальнейшем можно будет внести кое-какие изменения. Прибыв в Верону, император предложил тот же выбор. В то же время он попросил папу короновать императором Генриха VI и потребовал достойного и почетного решения в пользу раскольных священников, а также утверждения Рудольфа в Трире. При этом ни словом не обмолвился о поддержке, которую мог оказать святому престолу в Риме.

Луций III лаконично, но с неожиданной смелостью отказался короновать Генриха VI, заявив, что публичное право исключает наличие двух императоров одновременно. Сначала он согласился вынести отдельные решения по каждому из раскольных священников при условии, что индивидуальные прошения будут направлены ему в письменной форме. Затем, сославшись на один из канонов, принятых ассамблеей в Латеране, отменявший все назначения раскольников, папа заявил, что решение может быть принято только церковным собором, который он намеревался созвать в Лионе. Что же до избрания прелата в Трире, то он потребовал настоящего расследования, а сам в это время уводил переговоры в сторону спорных территорий до тех пор, пока они не зашли в тупик.

Тем не менее Веронская ассамблея занимает во всеобщей истории важное место из-за того, что, помимо провозглашенного обеими сторонами намерения активно заниматься организацией Крестового похода, к которому уже призывал Александр III в 1179 году, обе власти по обоюдному согласию провозгласили эдикты против еретиков-катаров, вальденских братьев и прочих, уже по меньшей мере лет двадцать беспокоивших церковь и светскую власть. Имперское уложение до нас не дошло, но его содержание, безусловно, аналогично содержанию декреталии Ad abolendam, воспроизводящей текст папского решения. На основании этих документов установилось тесное сотрудничество между церковными властями, которым поручено было констатировать преступление, и светской юрисдикцией, в руки которой передано было осуществление наказания.

Это сотрудничество свидетельствовало о том, как заботился Фридрих о защите религии. Оно говорит, помимо прочих аргументов, о его желании быть добрым христианином: принц, которому поручено через борьбу с ересями, осуждение которых входит в компетенцию церкви, помогать людям спасти свои души. Но, спустившись с духовных сфер на политическую арену, вернувшись в мирскую область, которую считает своей и где требует для себя непререкаемого авторитета и нерушимой власти, он не допускает ни малейших возражений и не намерен поступаться ни своими прерогативами, ни собственными интересами.

Устав от римских происков и интриг, которые, как он чувствовал, плели за его спиной деятели церкви и курии в Италии и Германии, он решил покинуть Верону (начало ноября).

Меньше чем через две недели 14 ноября умерла императрица Беатрис. Он устранился от дел на несколько дней, потом опять вернулся к ним все с той же систематичностью, что и прежде, более чем когда-либо настроенный добиться в них успеха, изолировав святой престол.

В Германии этот новый рывок в политике осуществился при сотрудничестве Генриха VI, который принял жесткие меры в Трире, Кобленце и Кельне против сторонников Фольмара. В Италии Фридрих действовал сам. Он постановил, что оставит за собой земли Матильды, не заявляя, что является их владельцем, но следил за тем, чтобы доходы от этих земель поступали ему. Особенно же он стал торопить переговоры с Миланом. В начале февраля для большей уверенности в успехе он публично произнес страстную обвинительную речь против Кремоны, которая до сих пор была счастливой соперницей Милана и которую он теперь неожиданно и грубо предал. Он объявил ее виновной в разрушении Кремы, напомнил, что это по ее наущению и с ее помощью в 1162 году Милан был разрушен до основания, обвинил ее в подстрекательстве к восстанию в 1167 году, в отделении Лоди и Пармы от немецкой партии и узурпации императорских владений и прав. Насмерть перепуганные кремонцы были вынуждены умолять о прощении, которое получили ценой огромной компенсации. Обрадованные кремонцы согласились вступить в альянс со Штауфеном. 11 февраля актом, подписанным в Реджо, они обязались помогать ему против всех его врагов, оказывать поддержку для сохранения им своих прерогатив в Ломбардии, Марке и Романье, а «в частности, на землях графини Матильды». Барбаросса, в свою очередь, согласно положениям Констанцского договора пожаловал им или оставил множество regalia в обмен на арендную плату в 300 лир; он заявил о том, что сохранит нейтральную позицию в случае возникновения конфликта между Миланом и Павией и обещал заново отстроить Крему. Здесь политика гибеллинов достигла явного успеха.

На тосканском и центрально-итальянском фронте все обстояло так же, но средства были другими. Находясь в этих областях в течение последних шести месяцев 1185 года, император вмешивался в раздоры между коммунами и земельной и церковной знатью. Он систематически принимал сторону сеньоров и епископов и заставлял города Флоренцию, Сиену, Лукку признать за ним и вернуть ему суверенные права, которые он неумолимо осуществлял через своих агентов. Большинство из них было рассажено во владениях Матильды, во многих случаях отбиравшихся у городов, которые заняли их незаконно.

Итак, Милан стал его союзником, а вместе с ним, за ним, через него многие ломбардские города перешли в германский лагерь, остальные же – кроме Кремоны – не были ни под гнетом, ни под угрозой. Тоскана, Романья и Марке как всегда полностью находились в его руках. Палермский двор поддерживал с Фридрихом очень дружественные отношения благодаря браку Генриха VI. Папство, все еще сидящее в Вероне и продолжающее бесконечные разговоры с представителями императора, было изолировано. Так обстояли дела, когда 25 ноября 1185 года умер Луций III.

При его преемнике положение изменилось, примиренческие настроения, усталость и осторожность внезапно уступили место твердости и решительности.

В день похорон Луция III кардиналы, желая показать свое неодобрение императорских замыслов, почти единогласно избрали одного из самых непримиримых противников Штауфена, архиепископа из Милана Умберто Кривелли, принадлежавшего к семейству, ужасно пострадавшему при разрушении города в 1162 году. Архиепископ был в январе 1185 года поставлен во главе метрополии гвельфскими челнами духовенства, чтобы постараться помешать сближению между коммуной и империей. Кардинал Умберто выбрал себе имя Урбана III. Он решил сохранить за собой главенство в Миланской метрополии, куда делегировал викария, дабы вернее держать под контролем ломбардский епископат, и не скрывал своего намерения всеми способами оказывать Фридриху сопротивление и при каждом удобном случае наносить ему удары. Поэтому, едва взойдя на трон Св. Петра, он открыто выступил в защиту Фольмара и, вопреки желанию большинства электоров, признал его законным архиепископом Трира.

Твердая позиция, энергия и упорство нового папы привели к тому, что побудили курию к энергичным действиям. Вместе с тем очень скоро его решения и поведение отвратили от него симпатии, которые многие немецкие прелаты питали к его предшественнику. Его упрекали в чрезмерной резкости и вспыльчивости, в принятии мер, могущих в конце концов ущемить интересы епископов, и в отказе императору в прерогативах, которые всегда за ним признавались, не учитывая того, насколько бесполезен возврат к открытой борьбе. Похоже, что так стал думать и Конрад фон Виттельсбах, переставший быть главным противником Барбароссы среди германского духовенства.