Текст книги "Фридрих Барбаросса"

Автор книги: Марсель Пако

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Марсель Пако
ФРИДРИХ БАРБАРОССА

Посвящается Франсуазе и Жан-Пьеру

ПРЕДИСЛОВИЕ

Многие современные историки, в том числе и самые авторитетные, считают, что биография – это ложно-исторический жанр, приписывающий деятельности отдельного человека заслуги, которых он не смог бы добиться без содействия многих других людей и без помощи обстоятельств, которые в иных ситуациях были бы ему неподвластны. По их мнению, единственно правдивой может быть лишь история людей в сообществе, когда поведение их «обусловлено» совокупностью элементов экономического, интеллектуального, духовного и политического порядка.

Такая интерпретация истории может считаться совершенно точной лишь при условии, что мы не будем впадать в догматизм и настаивать на тезисе, будто единственно представляющим интерес является изучение «элементов, обусловливающих человеческие поступки», среди которых первоочередную роль всегда играли факторы, так или иначе связанные с экономикой. Это означало бы, что мы забываем о самих людях или что они тогда только представляют ценность, когда их можно изобразить в виде кривых на графиках; это означало бы также, что они нам интересны лишь в той мере, в которой стараются удовлетворить собственные материальные потребности, либо могут быть нами включены в псевдо-математическое воссоздание прошлого. Человек, представленный исключительно биологически или механически (операции по покупке – продаже – движению), как и человек-цифра (номер – это всего лишь абстракция), совершенно не соответствуют реальности.

История с большой буквы – речь идет о ней – является «глобальным знанием», состоящим из экономических обстоятельств, духовных устремлений, интеллектуальной моды, верований, мечтаний, доктрин, страстей, амбиций и мифов, представляющих собой совокупность материальных фактов, идей и чувств, которые в любую эпоху формируют мышление людей и определяют их взаимоотношения. История, выстроенная таким образом, чрезвычайно сложна. Чтобы быть понятой, она должна быть подвержена, подобно живому существу, множеству испытаний; каждая из слагающих ее тканей должна быть доверена микроскопу специалиста, изучать ее следует по различным и многочисленным срезам. То, что из этих срезов наиболее интересным является тот, что связан с экономикой и ее глубинными структурами, сомнений не вызывает. Но есть и иные направления в исторических исследованиях.

Небезынтересен и политический срез, но при условии, что мы возьмемся за его рассмотрение после экономического и духовного анализа. По сравнению с ними политический срез намного шире, даже если и не настолько глубок, что делает возможным синтетический подход к его изучению. Именно таким образом история, так сказать, «событийная» после ее составления сможет удачно дополнить историю «структурную» и постоянно продвигать ее развитие дальше. Так же дело обстоит и с биографией – хоть это и несколько особый жанр, ибо ее основная ценность заключается в том, что позволяет нам изучить одного человека, приняв его психологию и мышление как свидетельство его эпохи. А если этот человек к тому же совершил какое-либо важное деяние, то итог его деятельности позволит лучше понять переменчивую и сложную игру обстоятельств, имевших место в соответствующее время.

По всем этим причинам книга о личности, жизни и деяниях Фридриха Барбароссы должна представлять подлинный интерес, так как персонаж этот довольно хорошо представляет германское рыцарское общество XII века. К тому же он наилучшим образом выразил имперский идеал и понял ситуацию и стремления Германии и Италии к его достижению. Наконец, он осуществил задачу, проясняющую положение крупного государственного деятеля с его возможностями и бессилием перед реальными процессами истории, о которой нельзя умолчать. Все это и навело меня на мысль о труде, к которому я был подготовлен моими предыдущими исследованиями о папе Александре III и короле Людовике VII.

Эта книга, как более скромная работа, написана на основе серьезного знания источников и раздумий над немецкими трудами, посвященными Барбароссе, Штауфенам и средневековой Империи.

Однако мне сложно было бы написать эту книгу, если бы я постоянно не обращался за помощью к некому документу, наилучшим образом представляющему историю императоров XII и XIII веков, а именно – к курсу, который когда-то читал в Сорбонне Ш.Э. Перрен и который был опубликован в машинописном виде Центром университетской документации.

Таким образом, эта научно-популярная книга имеет своей целью дать всего лишь некую информацию образованным читателям и вызвать у них интерес к истории Германии и Италии – без сомнения самому яркому периоду развития Европы в средние века.

ГЛАВА I
Империя в 1152 году

4 марта 1152 года немецкие принцы, собравшиеся во Франкфурте, избрали королем Германии и королем Священной Римской империи герцога Швабии Фридриха Гогенштауфена, более известного в истории под именем Фридриха I Барбароссы. Наследуя своему дяде Конраду III, скончавшемуся в Бамберге 15 февраля того же года, этот персонаж получал доступ к Империи, поскольку это избрание давало ему императорскую власть, однако сам титул можно было носить только после торжественной коронации папой римским.

Чем же была эта империя, которую историки именуют романо-германской и которая, будучи по существу средневековым учреждением, должна была просуществовать до того дня, когда Наполеон I, воссоединивший Германию, перешедшую под его контроль, посчитал необходимым для собственного величия ее упразднить (6 августа 1806 года)? Термин империя требует пояснения: в области всеобщей истории он выражает одновременно и идею, и идеал.

Идея состояла в объединении в одну политическую организацию народов, принадлежащих к одной и той же цивилизации. Так, в античном мире была империя Александра Македонского и особенно Римская империя, первая распространяла сияние эллинизма, вторая основывалась на благодеяниях романского мира, считавшихся неоценимыми и незаменимыми. В раннем средневековье была империя Карла Великого, вдохновлявшаяся христианством и насквозь пропитанная им.

Ближе к нашим временам была империя Наполеона I, теоретически основывавшаяся на философских концепциях Революции 1789 года, затем британская и французская колониальные империи, распространившие в мире язык, мысль и культуру английской монархии и Французской республики.

Идеал империи заключался в идее, в том смысле, что идея обладала внутренним динамизмом, толкавшим ее к максимальной самореализации. Целью любой империи всегда было распространение в наибольших масштабах как в душах и сердцах, так и в территориальном плане определяющих ее принципов цивилизации. Таким образом, само это понятие вело к экспансии и завоеваниям, тогда как идеал требовал, чтобы народы, подчиненные этим учреждением или допущенные в него, для достижения наибольшей выгоды от всеобщего согласия строго подчинялись его законам и не ставили под сомнение верховную власть императора. С этой точки зрения империя представляется как мощная держава. Во всяком случае, таковы устойчивые амбиции весьма сильной власти.

Средневековая империя полностью отвечает этой характеристике. Если поддерживающая ее идея не всегда четко прослеживается, то представляемый ею идеал – одновременно единство и мощь – оказывает на претендующих на корону принцев необыкновенно завораживающее действие. Здесь иногда предстаешь то ли перед мифом, то ли перед реальностью, рядом с историей обнаруживаешь легенду, проникаешь больше в мечты, нежели в честолюбие, а в мистику больше, чем в религию.

Империя, созданная Карлом Великим в 800 году, предстала как реставрация Римской империи, потому что воспоминания о триумфальных успехах последней оставались живыми в некоторых интеллектуальных кругах. Действительно, она базировалась сначала на латинском христианстве: империя Каролингов, лежащая на территории Франции, северной и центральной Италии, на севере Испании и в Германии, территориально соответствовала католическому Западу, за исключением островов. Когда в результате завоеваний она расширилась, в частности, за счет Саксонии, ее первой задачей стало обращение в свою веру жителей новоприобретенных земель. Наконец, правительство империи оказало огромную помощь Церкви в более глубоком внедрении обязательной веры в массы всех своих подданных. Что же касается власти, то Карл Великий весьма постарался сделать ее более действенной.

Конечно же, ему это не удалось ввиду экономических условий того времени и невозможности действенно контролировать такие обширные территории. Но Карл Великий прочно укрепил в сознании современников понятие Запада, несмотря ни на что представляющего единое целое и носящее однородный характер по сравнению с Византийской империей, которая на Востоке переплавляла в греческой форме для литья pars orientalis старой Romanitas и в отношении религии все больше отделялась от римской церкви, чье поле деятельности ограничивалось землями Запада.

Под воздействием множества причин: людских разногласий, подъема земельной аристократии, углубления разрыва между идеей и реальностью, вторжений норманнов и сарацин империя Каролингов пала. В 888 году она практически перестала существовать; в 924 году последний император из династии, основанной Карлом Великим, скончался, не оставив преемника.

Идея империи, однако, не умерла. Это стало ясно в 962 году, когда король Германии Оттон Великий, прочно закрепив монархическую власть в Германии, достигнув признания своего авторитета после победы над венграми (955 г.) и положив конец угрозе разрушений, которую в течение многих десятилетий представлял этот народ для Запада, наконец, найдя способ и случай выступить в роли арбитра при разрешении итальянских проблем в самом Риме, взял себе императорский титул и заставил папу короновать себя императором. При этом он выдвигал на первый план доктрину и идеал, основанные одновременно на христианстве и стремлении к экспансии. Он восстановил империю, названную впоследствии историками романо-германской, и которую современники Оттона, как и современники Карла Великого, называли просто империей.

С 962 по 1152 гг. десять властителей один за другим сменились на этом престоле. Сначала были три Оттона: основатель империи Оттон I Великий (король Германии с 936, император с 962 по 973 гг.), его сын Оттон II (973–983 гг.), его внук Оттон III (983-1002 гг.). Потом настала очередь правнука отца Оттона I, Баварского герцога Генриха II (1002–1024 гг.), после которого пошли франкские (или салические) императоры: Конрад II (1024–1039 гг.), Генрих III (1039–1056 гг.), Генрих IV (1056–1106 гг.), Генрих V (1106–1125 гг.). Затем трон поочередно доставался Саксонскому герцогу Лотарю III Суплинбургскому (1125–1137 гг.) и Конраду III Гогенштауфену (1138–1152 гг.).

Все эти сто девяносто лет империя территориально оставалась германской и римской, то есть немецкой и итальянской. Она включала Германское королевство, которое простиралось примерно от Шельды и Мааса до славянских земель за Лабой и Заале, от Северного моря, Эйдера и Балтики до Альп, и Итальянское королевство, которое занимало север и центр полуострова до границ папских земель. Кроме того, в нее входило Бургундское королевство (Западная Швейцария, Франш-Конте, регионы, расположенные между Роной и Альпами до Средиземного моря), присоединенное к империи в 1038 году. Наконец, она пыталась при каждом удобном случае упрочить свою власть и в других итальянских землях. Но ей так никогда и не удалось установить свое господство в иных регионах.

Германия около 1150 года: 1. Герцогство Саксонское. 2. Герцогство Богемское. 3. Герцогство Швабское. 4. Герцогство Баварское. 5. Герцогство Верхняя Лотарингия. 6. Нижняя Лотарингия. 7. Герцогство Каринтийское. 8. Северная марка. 9. Лужицкая марка. 10. Мисьненская марка. 11. Австрийская марка. 12. Графство Гольштейнское. 13. Ландграфство Тюрингское, 14. Франкония (различные графства).

Во всяком случае, наряду с этими достижениями, игры честолюбия и воображения относительно расширения империи никогда не прекращались. Следовательно в эти годы и даже в середине XII века еще вполне могли разрабатываться многие имперские концепции.

Первая из них соответствовала политической и географической ситуации, не оставляя места мифу: империя была германской, так как выражение Imperium Teutonicorum появилось в первый и единственный раз именно в эпоху Фридриха Барбароссы. Многие императоры XI–XII веков мечтали об этом. По их представлениям, имперская власть прочно опиралась на мощь Германского королевства и прежде всего должна была приносить выгоду Германии. Однако это не означало, что империя территориально ограничивалась только этой страной. Совершенно естественно – ведь это была империя – ей надо было включить в себя Италию или, по крайней мере, Итальянское королевство. Необходимо было достичь господства на полуострове, даже если это требовало огромных усилий, а господство это истощало ресурсы и резервы Германии. В этом случае в зависимости от того, кто находился у власти, от прочих обстоятельств, сопутствовавших одному и тому же правлению, Германия могла перестать быть главным звеном империи, уступив эту миссию Италии. Точнее сказать, императоры, опираясь на Германию и ощущая свою связь с ней, будучи Германскими королями, могли для достижения этой цели, которую считали себя обязанными преследовать, а именно: крепко держаться за полуостров, даже поставить немецкую державу на службу итальянской политике, которая в этом случае становилась имперским делом.

Может быть, эта германо-итальянская концепция содержала в себе тщеславное намерение распространить империю на весь христианский Запад, как это некогда сделал Карл Великий. Во всяком случае четко выделить это намерение в развитии политических событий нелегко. Как бы то ни было, присоединение Бургундского королевства в 1038 году обнаруживало желание объединить под эгидой одного императора три скипетра из оставшихся после раздела владений Каролингов.

Что до четвертого скипетра – французского – то откуда нам знать, не мечтал ли о нем еще какой– нибудь император?

Возможно, Оттон Великий, вмешавшись непосредственно в династические споры потомков Карла и Роберта, думал о контроле над Французским королевством, но не похоже, чтобы он мечтал стать королем Франции. Однако это не мешало возникновению время от времени требования суверенитета над всеми христианскими землями Западной Европы, требования, которое подпитывалось воспоминаниями и легендами о Карле Великом. Это выразилось в несколько пренебрежительных определениях типа regulus – королек, которыми иногда именовали других монархов.

В правление Генриха IV, Бензон, епископ Альбский, пламенный защитник императора, выделял его из «провинциальных корольков». В эпоху же Барбароссы нормандский клирик Этьен Руанский, монах из монастыря в Ле Бек, представлял монарха как законного наследника Каролингов, а потомка Капетингов считал узурпатором.

Тем не менее, эта западная идея об империи оставалась очень смутной, так как единственная ссылка на деяния Карла Великого была сделана не столько для утверждения европейской юрисдикции, сколько для прославления достижений Каролингов и германцев. Законным преемником Карла Великого объявлялся германский император, поскольку в 962 году реальная власть на Западе была у немцев. Около 1150 года Kaiserkronik, труд, составленный на баварском наречии, пересказал без всякой последовательности историю императоров от Августа до Конрада III, в которой утверждалось, что римляне сами отказались от права назначать императора сначала в пользу франков, затем в пользу германцев, и все это, как вскоре стал утверждать писатель Оттон из Фрейзинга, совершалось по воле Провидения.

Но ничто в этих заявлениях и объяснениях не указывало точно и ясно на прямое господство германцев над всем Западом и, в частности, над Французским королевством. Однако все свидетельствовало о том, что германский император был самым авторитетным и самым могущественным властителем, первым среди западных принцев.

Если где и просматривалось явное стремление к более весомой власти, так это в мечте о всемирной Империи. Это и была, наряду с германской идеей, самая интересная форма, в рамках которой задумывался в средние века имперский организм. Более того, единственный император-предшественник Фридриха Барбароссы, а именно Оттон III, воцарившийся уже не в Германии, а в Риме, наилучшим образом выразил эту универсалистскую программу, и все или почти все остальные в какой-то момент почувствовали в глубине души задор этой величайшей страстной мечты.

Мечта эта, которая так мечтой и осталась, основывалась на желании объединения всего христианского мира под императорским скипетром, то есть одновременным владычеством над всем Западом и всем Востоком. Оттон III, сын германского императора, а по материнской линии внук императора византийского, однажды в необыкновенном порыве, политическом и мистическом одновременно, стал претендовать на управление обеими империями. Послание, адресованное ему и переданное нам Одилоном, аббатом Клюни, достаточно ясно демонстрирует это стремление владеть всем христианским миром вместе с желанием защищать этот мир от неверных:

«Пусть славянин ворчит, а венгр скрежещет зубами; пусть грек остолбенеет и сарацин в смущении ударится в бегство; пусть африканцы платят дань, а испанец молит о помощи. Пусть Бургундия чтит императора и поклоняется ему, а Аквитания радостно устремляется ему навстречу. Пусть вся Галлия скажет: „Кто слышал о подобном?“ И итальянский народ, воздев руки кверху, воскликнет:

„Богом клянемся, се есть единственный сын кесаря Оттон Великий!“».

Конечно, Оттон III так никогда и не осуществил свою мечту. В самой Италии он натолкнулся на очень сильное сопротивление.

Скончался он преждевременно, неудача его была очевидной.

Однако задуманная им идея пережила его. Она привела некоторых, по крайней мере немецких монархов, к тому, что они отказались считать византийского суверена настоящим императором и вознамерились подчинить его своему влиянию.

Дело в том, что универсализм опирался не только на мысль об укреплении христианского единства, но также на воспоминания о Римской империи, восстановление которой, как считают некоторые авторы, предпринял Карл Великий и которая представлялась как историческое воплощение идеи мирового господства. Впрочем, во время правления Оттона III это выразилось в переезде императора и его двора в Рим, объявленный в грамоте, датированной 1001 годом, «столицей мира». В дальнейшем почти все императоры в свою очередь считали, что Вечный город является их настоящей метрополией, даже если они и не пребывали там постоянно. И все же такая концепция роли Рима не всегда свидетельствовала о поисках путей к созданию Мировой империи. Она в действительности означала лишь желание управлять всей Италией. В этом естественная и настоятельно необходимая программа любого романо-германского суверена сходилась с идеалом полной и всеобщей суверенности, и каждый раз трудно было определить в этом долю политического реализма и долю фантазии.

Такое же затруднение испытываешь и при констатации того, что универсализм, если он представлялся как поиск согласия всех народов находиться под одной и той же властью, как бы лишенной национальной принадлежности, стремился к самоосуществлению через усиление германского давления на другие группы народов.

Поэтому здесь невозможно установить, в какой мере претензии на мировое господство служили лишь маскировкой простого желания расширить границы германской державы.

Все это подводит нас к необходимости признать, что в этих понятиях доктрина и идеал постоянно смешивались. Зато на практике позиция германских императоров X, XI и XII веков была гораздо проще. Все, кроме Оттона III, считали, что их империя состояла из Германии и Италии, расширенных за счет Бургундии, даже если им нередко случалось мечтать о более внушительных достижениях и претендовать на более значительное господство.

Империя была по сути германской еще и благодаря системе, согласно которой принц мог получить доступ к титулу императора, а именно системе, основанной на выборности.

В этом-то и состоял принцип, который в сущности не был чисто немецким и который, кроме того, не мог быть порожден каролингским строем, поскольку строй этот базировался, прежде всего, на законах наследственности. Некоторые историки считают, что этот принцип возник из желания подражать римлянам античной эпохи. Но такое объяснение полностью опровергается фактами. С одной стороны, римские императоры, действительно, никогда не избирались; если же власть не могла быть передана по наследству, то преемник провозглашался народом или армией. С другой стороны, в средние века речь шла о назначении не германского императора, а всего лишь короля Германии. Так происходило потому, что, как и во Франции в эту же эпоху, королевская власть была слишком слабой, чтобы строго придерживаться правил преемственности власти, и в тот момент, когда на повестке дня встал вопрос о престолонаследии, все влиятельные особы были, естественно, призваны решить этот вопрос путем избрания преемника.

Действительно, выборная система существовала уже во времена упадка династии Каролингов. В 879 году Бозон, лицо постороннее для династии, заставил как церковную, так и светскую знать, собравшуюся в Мантай, провозгласить его королем Прованса. В декабре 884 года, после смерти Карломана, внука Карла Лысого, самые крупные и богатые землевладельцы призвали на французский трон короля Германии, потомка Каролингов по прямой линии, Карла Толстого. В 888 году, после его кончины, они остановили свой выбор на Эде, графе Парижском, сыне Роберта Сильного и первом представителе потомков Роберта, известных с 987 года под именем Капетингов. И наконец в 887 году аристократия Германии свергла Карла Толстого с германского престола, чтобы посадить туда Арнольда Каринтийского. Таким образом, уже в конце IX века все монархи Запада оказались в зависимости от аристократии, сосредоточившей в своих руках земельные владения и военную силу. И в Германии, и во Франции короли выбирались.

Но в то время как во Франции в течение XI века эта практика выборов претерпела изменения и в XII веке вновь восстановились прежние традиции наследственной власти, в Германии все обстояло иначе.

Если трон был вакантным, германская знать собиралась на ассамблею, чаще всего где-нибудь во Франконии, и приступала к выборам. Это собрание, возглавляемое архиепископом Майнцским, объединяло так называемых принцев: с одной стороны, духовная верхушка, то есть архиепископы, епископы, аббаты королевских монастырей; с другой – светские лица, а именно герцоги, маркграфы и графы. Так как согласно традиции монарх должен быть избран единогласно, то для достижения полного согласия проводился ряд подготовительных собраний. А затем уже торжественно приступали к выборам, в ходе которых каждый принц излагал свое мнение в соответствии с четко определенным порядком старшинства – сначала духовные лица, затем светские по герцогствам – и строго по тексту: «Egoeligo N in dominum regem atque rectorem et defensorem patriae» («Избираю N господином, королем, главой и защитником страны»).

В 1125 году, чтобы разом покончить с притязаниями салической династии, процедуру усовершенствовали – хотя как знать, не возвращались ли в дальнейшем к старой форме выборов; принцы четырех главных герцогств должны были избрать десять великих электоров, которые затем договаривались и выдвигали от имени каждой из своих земель одного кандидата. Затем они путем голосования выбирали одного из этих кандидатов, и такая система позволяла пойти навстречу претенденту, поддерживаемому сторонниками ранее правившего семейства, а следовательно, и тенденциям в пользу передачи короны по наследству, что подтверждалось видимостью голосования.

Эта церемония, все участники которой были немцы, назначала короля Германии, подвергавшегося затем помазанию и коронованию, чаще всего в Ахене, архиепископом Кельнским, которому ассистировали его коллеги из Майнца и Трира. Но избранник, как правило, не носил титула, определенно относившегося к Германии. Некоторые авторы хроник называют его иногда rex teutonicomm (король немцев); ему случалось самого себя именовать rex francorum (король франков), чтобы напомнить о родственных связях с Каролингами, но для своих подданных он был простоrех. Зато сразу после назначения он получал титул, который далеко превосходил немецкие реалии и указывал на мечты об империи, а именно – титул короля римлян. Этим самым он действительно давал понять, что является сувереном этого «королевства римлян», то есть империи, включавшей королевства Германии, Италии и Бургундии. Он законным путем становился монархом этих трех стран с правом, если считал это необходимым, короноваться королем Италии и королем Бургундии отдельно, как и Германии, хотя миропомазание архиепископом Кельнским в момент коронации его королем римлян в принципе освобождало его от двух других подобных церемоний. Однако эта священная процедура не давала ему титула императора. Чтобы иметь право носить его официально, нужно было короноваться в Риме у папы. Только тогда он становился императором.

Таков был режим перехода к империи, который свято почитался германской знатью и в котором римский первосвященник играл выдающуюся роль. Беспрекословно соблюдаемый со времен Оттона Великого порядок этот, однако, требовал пересмотра. В самом деле, в середине XII века, как и до этого, против такого режима могло быть три возражения.

Первое состояло в опасении появления императоров, которые захотят подменить выборность наследованием, с тем чтобы однажды основать династию и изменить выборную систему. С 962 по 1125 годы монархи неоднократно пытались провести в жизнь такое изменение – если не юридически, то хотя бы фактически. За эту задачу брались Оттон Великий, потом Оттон II, но их попытки провалились в связи с преждевременной кончиной Оттона III. Затем представители франконской династии вновь вроде бы добились желаемого, так как в течение целого века (1024–1125 гг.) сыновья их наследовали отцам.

Не ставя под вопрос выборные привилегии принцев, каждый король этой династии старался обеспечить успех своему сыну на выборах еще при жизни. В 1026 году именно так Конрад II добился назначения Генриха III, который в свою очередь организовал в 1052 г. избрание Генриха IV, бывшего в тот момент еще ребенком, а тот в 1099 году сделал то же самое для Генриха V.

Таким образом, в эту эпоху наследственная власть пыталась войти в обычай в сочетании с выборностью подобно тому, как в то же время делалось во Франции. Более того, электоры, в основном, оставались приверженцами другой традиции, восходящей к древним германским верованиям, согласно которой монарха следовало выбирать в определенных семейных династиях, пользующихся священным авторитетом, и, следовательно, более способных к руководству. Наконец, допускалось, что король на смертном одре мог обратить внимание принцев на то лицо, которому он передавал знаки королевской власти. Такой опыт также способствовал усилению стремлений к наследственной власти. Но все же к концу правления Генриха V (1125 г.) выборная система вновь обрела силу. В тот год, а потом в 1138 году, после смерти Лотаря III, принцы даже отказались избрать того, кому император перед смертью доверил символы монаршей власти.

Второе возражение могло относиться к самим электорам в связи с римским характером империи, требовавшим, чтобы юридически голосование проводилось среди жителей Рима, которым некогда принадлежало право провозглашать princeps, а уж никак не среди немецких прелатов и знати. Именно этот тезис в интересующем нас 1152 году провозгласил один из публицистов Вечного города самым категоричным образом: «Поскольку вся власть, – писал он, – все достоинство государства находятся в руках римлян, поскольку император зависит от римлян, а не римляне от императора, то какой закон, какое соображение могли бы запретить сенату и народу самим выбрать императора?» Тем не менее, если универсалистская политика Оттона III в прошлом дала какую-то юридическую силу этим теориям, то необходимо признать, что они так и не стали ничем большим, нежели требованиями граждан бывшей столицы, и ни при каких обстоятельствах не имели ни малейшего шанса на осуществление.

Третье возражение против режима избрания немецкими принцами могло быть выдвинуто Святым престолом, ибо поскольку избранник имел право на императорский титул только после коронации папой, то нельзя ли из этого сделать вывод, что именно папа «делает» императора императором? Согласно этой доктрине, электоры якобы только представляют данное лицо вниманию верховного первосвященника, за которым остается право надеть или нет на голову избранника высшую корону. Во время борьбы за инвеституру Григорий VII сверг Генриха VI и признал в пику ему королем римлян и кандидатом на главу империи его соперника Рудольфа Швабского. Таким образом, он использовал или хотел показать, что использует свой авторитет и власть, которые давали ему право юрисдикции в вопросах императорской власти. Впрочем, претензии эти были сформулированы только в этой связи. Тем не менее, были писцы, ярые сторонники папской власти, попытавшиеся выразить в хрониках мысли, ставшие венцом этой важнейшей идеи. В них в самом деле содержалось очень серьезное возражение против выборного принципа, который являлся постоянной угрозой величию империи.

Если, отвлекшись от анализа доктрин и учреждений, мы обратимся к политической ситуации в 1152 году, то прежде всего столкнемся именно с этой угрозой. Ибо в тот год империя была весьма ослаблена.

Основной причиной такого положения явилось то потрясение, которое она испытала из-за конфликта в связи с инвеститурами.

Действительно, с 1075 по 1122 гг. Генрих IV и Генрих V всерьез столкнулись с властью папы. Желая как следует реформировать обычаи духовенства и глубже укоренить в душах верующих заветы христианства, папы пришли к необходимости запретить королям посвящать в сан епископов через передачу им посоха и перстня, то есть вмешиваться в вопросы назначения иерархов, раздавая епископские должности по собственному усмотрению. С одной стороны, это вмешательство рассматривалось монархами как посягательство на одно из их исконных прав – право инвеституры, то есть вручения регалий, с другой стороны, в Германии со времен Оттона Великого монархия была сильна своим тесным сотрудничеством с епископатом, которому она позволяла править населением на местах, епископат же, в свою очередь, требовал, чтобы король постоянно держал под контролем назначение епископов, которых он подбирал с расчетом на сотрудничество с ним, поскольку их функции, кои невозможно было передать по наследству, при каждой новой вакансии возвращались в распоряжение монарха. Следовательно, императоры никак не могли в этом уступить папе. Если бы Генрих IV серьезно взялся за разработку реформы вместе с папой, может быть, ему и удалось бы избежать конфликта, но в политическом плане он не мог принять программу канонической реставрации, ставившей под сомнение то, что он считал своим правом.