Текст книги "Маркиза де Ганж"

Автор книги: Маркиз Донасьен Альфонс Франсуа де Сад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Через час после приезда маркизы и ее похитителей в замок прибывают шевалье де Ганж и герцог де Кадрусс; приятели намереваются немедленно осуществить свои преступные замыслы. Представьте же себе их удивление, когда они узнают о предательстве Виктора! Слуги, которым было приказано тщательно обыскать замок, обнаружили платье Эфразии в комнате жены Виктора, и бедную женщину тотчас палками выгнали за ворота замка, а слуги были посланы в погоню за беглянкой.

– Однако кто бы мог подумать, что какое-то ничтожество нарушит планы двух честных людей! – возмущенно воскликнул шевалье.– А ведь ты говорил, что принял все необходимые меры предосторожности! Но я тоже хорош: еще до разгрома противника уступил тебе свои права, дабы ничто не омрачило нашей дружбы.

– Надеюсь, мы и теперь не поссоримся из-за такой мелочи, – ответил герцог. – В конце концов, даже если основная часть нашего плана провалилась, вторую его часть мы, надо полагать, осуществим, несмотря ни на что. Поэтому давай вернемся в Авиньон и немедленно распустим слух о приключении на балу. Какая мне, в сущности, разница, утратила ли эта женщина честь на самом деле, или мы опозорим ее голословно?

Я же сказал тебе, друг мой: я готов и ославить эту женщину, и овладеть ею, – иначе говоря, я готов погубить ее. И мне совершенно все равно, каким образом я это сделаю: я привык считаться только с собственными интересами.

– И я тебе в этом помогу. А сейчас давай отыщем Вальбеля: теперь его очередь действовать, и надеюсь, ему повезет больше, чем тебе.

Вернувшись в Авиньон, негодяи немедленно призвали к себе Вальбеля и Теодора, дабы, как они выразились, «пошептаться». После недолгих размышлений было решено, во-первых, придать приключению как можно большую огласку и, скрыв истинную роль шевалье, представить его спасителем своей невестки. Во-вторых, решено было немедленно отправить к маркизе Вальбеля, дабы их беглое знакомство переросло в дружбу, и Вальбель, приумножив число поклонников очаровательной г-жи де Ганж, ни на минуту не упускал бы ее из виду и тем самым помог бы заговорщикам выиграть время и подготовить новую ловушку для несчастной жертвы.

– В конце концов, – начал аббат, первым предложивший новый план действий, – вряд ли кто-нибудь станет докапываться до истины. Поэтому у нас есть время посмотреть, как станут разворачиваться события. Даже если у маркизы и возникли подозрения относительно участия в этом деле шевалье, подтвердить их она не сможет, поэтому шевалье должен спокойно продолжать поддерживать любезные отношения со своей невесткой. А тем временем обстоятельства сами подскажут нам, как надо действовать.

И все согласились с аббатом.

Согласно вновь принятому плану шевалье без промедления отправился навестить свою невестку.

– Ах, как я стремился помочь вам! – проникновенно воскликнул он с порога.

– Мне уже сказали об этом, и у меня нет причин не верить вам, – сдержанно ответила Эф-разия. – Разумеется, дорогой брат, когда речь заходит о моих недоброжелателях, я никогда не стану обвинять вас в сговоре с ними.

– Мне очень жаль, что история сия наделала много шума. Вы знаете, как искренне я к вам привязан, и этот скандал не может не огорчать

меня.

– Я благодарю вас за участие.

– Не сомневайтесь, я готов сделать все, что могло бы способствовать вашему счастью.

– Ах, как бы я хотела услышать такие слова от вашего брата...

– Сплетни раздражают вашего мужа. К сожалению, какими бы смешными ни казались нам некоторые предрассудки, с ними приходится считаться. Что вы намерены предпринять, чтобы в свете поскорее забыли про эту историю?

– Вести себя как можно осмотрительнее: если я буду сдержанна во всем, никто не станет обо мне судачить, все умолкнут, поняв, что заблуждались на мой счет.

– Однако в этом городе клевета всегда в моде!

– Я сожалею, что приехала сюда! К несчастью, пока я не могу отсюда уехать.

– Из-за наследства, я полагаю?

– Да. Необходимо завершить дела, с ним связанные.

– Я слышал, вы получили пятьсот тысяч

франков?

– Приблизительно. Боюсь, муж рассердился, что его не упомянули в завещании вместе со мной.

– Он справедлив, и у него не может быть подобных мыслей. Ваш родственник волен был поступить как ему угодно, и он сделал так, как посчитал нужным. Впрочем, вы с г-жой де Ша-тоблан могли бы исправить положение.,.

Эфразия прекрасно поняла, что хотел сказать этим шевалье, поэтому вместо ответа опустила глаза и сменила тему разговора.

– Братец, полагаю, я поступлю правильно, если больше не стану принимать герцога де Кад-русса?

– Разумеется, обратное было бы крайне неосмотрительно. А еще лучше – вообще больше его не видеть. Но я уверен, что Вальбель, не запятнавший себя в этой истории, кроткий, любезный и сдержанный Вальбель может продолжать посещать вас. Не следует полностью уединяться от общества – от этого о вас будут судачить еще больше

– Я больше не буду ездить на балы.

– Мне кажется, это излишняя предосторожность, однако порицать вас за нее я не могу.

Весь год, на протяжении которого длилось добровольное уединение маркизы, шевалье продолжал упорно увиваться вокруг Эфразии; а аббат, столь же ревнивый, сколь и коварный, поддерживал эту страсть, убеждая брата, что тот в конце концов добьется своего. Но крайняя сдержанность маркизы нисколько не предвещала приближения счастливого конца: она невольно поддерживала пламя шевалье, но ни разу не подала ему надежды. Стремясь сделать из шевалье своего друга и заступника перед супругом, коего она

по-прежнему обожала, а также ходатаем перед аббатом, коего она по-прежнему боялась, маркиза тем не менее не давала ему ни малейшего повода взять над собой власть. Теодор часто упрекал ее, что его обществу она предпочитает общество его младшего брата.

– Вы забыли, сударыня, -г– напомнил он ей однажды, – как я люблю вас, и более не вспоминаете, что единственно в вас заключается все мое счастье.

– Однако, дорогой брат, разве вы сами не опровергли ваши собственные речи, объяснив, по какой причине вы их произносили? И вы обещали мне забыть об этом капризе...

– Раз уж вы вспомнили о тех временах, – ответил аббат, – следовательно, пора открыть вам истинные причины, побудившие меня так поступить. С великим состраданием, – продолжил Теодор, – взирал я на охлаждение к вам супруга. Сколь бы сильно ни стремился я к обладанию вами, в планах моих не было завоевать вас ценой непременного разрыва с Альфонсом. В любви своей я не намеревался выходить за рамки благопристойности, и, убедив брата, что во время всех ваших приключений вы не совершили ни единого проступка, я надеялся без огласки достичь своей цели. Но так как было ясно, что вы виновны...

– Я виновна?!

– Да, сударыня, именно вы! Вас невозможно оправдать, но я, несмотря ни на что, хотел защищать вас.

– О небо! Какие еще испытания ты мне готовишь!

– Успокойтесь, сударыня," я всего лишь напоминаю вам о прошлом... Повторяю вам, Эфразия,

вы виновны; все мои свидетельства в вашу пользу обусловлены только моими нежными чувствами, а отнюдь не истиной. Записка, найденная в кармане Вильфранша, бесспорно, написана вашей рукой; я храню ее у себя и всегда готов предъявить ее. Бумага, подписанная вами у Дешана, – это еще одно доказательство вашего распутства, ее одной достаточно, чтобы погубить вас. Но вы же видите – я не собираюсь обвинять вас. Напротив, я сам привел вас в объятия супруга, пожертвовав ради вас своими чувствами. Я рассчитывал на вашу признательность, но вы оказались крайне забывчивой: вы предпочли шевалье и уступили герцогу де Кадруссу, – иначе говоря, оказались не только изменницей, но и неблагодарной. Я единственный, перед кем вы продолжаете разыгрывать добродетель, да еще требуете, чтобы я был с вами любезен! Какая непоследовательность! Вы прекрасно знаете, что скажи я лишь слово – и в глазах моего брата вы будете навечно опозорены. И ежели вы по-прежнему будете упорствовать и не измените своего отношения ко мне, я не только скажу это слово, но и предъявлю доказательства вины вашей, и будьте уверены...

Тут аббат, не сдержавшись, бросается к ногам обожаемой им особы, заклинает ее сжалиться над ним и утолить снедающую его пылкую страсть. Маркиза в страшном недоумении! Ее снова поставили в такое же положение, в каком она уже находилась в замке Ганж! Ведь если она ожесточит аббата, она получит в лице его страшного врага, который, без сомнения, довершит ее гибель в глазах ее собственного супруга и рассорит ее с шевалье. К сожалению, она не знает о тех преступлениях, в которых повинен младший из братьев,

а потому искренне надеется с его помощью примириться с обществом. Однако, если она перестанет ожесточать Теодора своей холодностью и презрением, не будет ли это означать признание проступков, которые она даже не думала совершать? С другой стороны, как можно сопротивляться такому напору? О, где же правильное решение?!

– Послушайте, сударь, – обращается она к аббату, заставляя его подняться из положения, в кое повергла его страсть, – зачем вы вновь напомнили мне о том, насколько злым и лживым вы можете быть? Да, вы злы, раз вы грозитесь погубить меня, если я не соглашусь утратить честь, и лживы, потому что пытаетесь это отрицать. Сегодня вы выдаете за правду то, что прежде, перед отъездом из Ганжа, называли ложью. Отчего, намереваясь мне понравиться, вы предстаете передо мной в двух столь отвратительных масках? Ведь чтобы ухаживать за женщиной, надо быть ей приятным! Вы говорите, что желаете за мной ухаживать? Но почему тогда вы позволяете вести себя по отношению ко мне столь неподобающим образом?

– Мне нечего ответить на сей неуклюжий софизм, – ответил аббат. – Я вновь убедился в вашем коварстве. С меня довольно. Оставляю вас наедине с вашими мыслями, сударыня; но запомните: отныне в моем лице вы имеете смертельного врага.

– Что ж, – восклицает маркиза, невольно пытаясь удержать его,– обвиняйте меня, если посмеете, но только делайте это открыто, перед лицом моей матери, перед лицом обоих ваших братьев! Прекратите действовать исподтишка! Давайте я созову семейный суд и на этом суде дам ответ на

ваши мерзкие предложения – если, конечно, у вас хватит наглости повторить их. И еще я требую, чтобы вы высказали обвинения свои перед всеми, дабы я прилюдно могла доказать свою невиновность, а вы бы навсегда прекратили свои бездоказательные клеветнические речи!

– О гнусная лицемерка! – возмущенно воскликнул аббат. – Ты прекрасно знаешь, что я не могу этого сделать, иначе я сам прослыву преступником. Только поэтому ты дерзаешь бросить мне вызов! Но не надейся, что я безропотно исполню твои желания! Я найду иной способ погубить тебя, гораздо более надежный, нежели тот, с помощью которого ты пытаешься избежать моей мести.

Насмерть перепуганная, Эфразия содрогнулась: зловещее предчувствие охватило ее, и присутствие сего чудовища в человеческом облике стало для нее нестерпимым. Кровавая пелена застилает ей взор, ей кажется, что все фурии ада слетелись к ней, дабы отнять у нее последнюю надежду.

Оставив невестку свою в ужасных душевных терзаниях, негодяй направился к младшему брату с намерением подтолкнуть его к решительным действиям. Ему удалось убедить шевалье, что тот глубоко заблуждается, не пытаясь подтолкнуть Эфразию уступить его настойчивым просьбам: ему совершенно ясно, что невестка их, несомненно, оказывает шевалье предпочтение.

– Если ты готов к бою, можешь не сомневаться – победа останется за тобой. Ах, будь я на твое^ месте, сражение не заняло бы много времени!

Поверив словам аббата, доверчивый шевалье летит к Эфразии, но, несмотря на оказанный ему

чрезвычайно любезный прием, он по-прежнему покидает невестку с несбывшимися надеждами.

История с герцогом де Кадруссом доставила маркизе немало неприятных минут: стараниями тех, кто хотел ее погубить, события были изрядно приукрашены и искажены. В свете только и говорили, что об этой истории, и маркиза де Ганж приняла решение уединиться. Более полугода она никуда не выходила, дабы клевета не могла настичь ее. Постепенно ее похождения начали забывать.

Маркиза никого не принимала, и сделала исключение только для Вальбеля и шевалье.

– Послушай, – однажды обратился к сообщнику шевалье де Ганж, – кротость и учтивость не помогли нам войти в доверие к этой женщине. Пока она аскетическим своим поведением перетягивает на свою сторону общественное мнение, мы, наоборот, все больше отдаляемся от цели. Нельзя, чтобы репутация ее вновь стала безупречной: наша задача – полностью очернить ее. А если мы промедлим, в конце концов все поверят в ее добропорядочность и наши планы вновь потерпят крах. Так не дадим же ранам затянуться; надо разбередить их, пока они еще не зарубцевались. Теперь твоя очередь, Вальбель; ты все знаешь, так что постарайся вести себя умнее, чем Кадрусс: жертва наша наконец должна погибнуть окончательно и бесповоротно.

– Как же взяться за дело? – задумался Вальбель. – Нам нельзя ошибаться, на этот раз победа должна остаться за нами.

– Разумеется, только не забудь дать мне такое же обещание, которое дал герцог.

– Я дам тебе такое обещание, но, признаюсь, сделаю это чрезвычайно неохотно, ибо не стану

скрывать, что каждый раз, когда я вижу твою невестку, любовь моя к ней только возрастает. Какой образец милосердия, добродетели, чистоты! Какое содружество грации и ума! Друг мой, она – ангел, коего небо окружило демонами единственно для того, чтобы она с честью вышла из всех испытаний. Светильник благоразумия освещает ей путь, а ее непреклонность вновь освободит ее из наших рук такой же чистой, какой мы намереваемся заманить ее к нам в силки.

– Я в этом сомневаюсь, – ответил шевалье. – Наши сети прочны, мы расставим их повсюду, и, высвободившись из одной ловушки, она немедленно угодит в другую, и мы станем хозяевами положения. Итак, что мы придумаем на этот раз?

– Не знаю, эта перепуганная птичка крайне редко выпархивает из своей клетки.

– Значит, пока она нам доверяет, – вступил в разговор Теодор, – нам нужно выманить ее из клетки.

Решение принято, и вот уже г-жа де Шатоблан получает письмо от своего поверенного, где тот предлагает ей немедленно прибыть в Марсель, дабы уладить вопрос о доходах с некоего дома, стоящего в этом городе и являющегося частью наследства Ношера. В конце письма поверенный уверяет г-жу де Шатоблан, что поездка не займет у нее более недели, и предлагает ей остановиться в том самом доме, который стал центром споров. По его утверждению, он находится почти в центре города, а именно на Большом бульваре. Понимая, что любые дела, связанные с наследством, следует уладить как можно скорее, мать Эфразии решает ехать без промедления, то есть на следующий день после получения письма. Считая, что подобная

поездка утомит Эфразию, г-жа де Шатоблан не только не считает нужным предложить дочери поехать вместе с ней, но даже не оставляет ей адреса, где она намеревается остановиться. Спешно собравшись, она говорит дочери, что жить будет в доме на бульваре, а если дела заставят ее задержаться, она напишет ей письмо и сообщит свой точный адрес.

Эфразия в ужасе: муж ее только что уехал по делам в Ганж, мать покидает ее, и она остается в Авиньоне совсем одна. Но г-жа де Шатоблан уверенно заявляет, что раз шевалье останется с ней, значит, бояться нечего; с тем она и отбывает. Увы, никакие предчувствия не закрались в ее сердце!

На следующий день шевалье явился проведать свою невестку. Едва он вошел, как наученная горьким опытом маркиза уже с порога стала просить и умолять его не приводить никого с собой.

– Моего мужа нет в Авиньоне, а потому мне следует быть особенно благоразумной.

Похвалив ее за осторожность, коварный де Ганж заявил, что если бы она всегда поступала столь осмотрительно, ей бы удалось избежать множества неприятностей; впрочем, она, кажется, наконец поняла, как следует вести себя, дабы ни у кого не вызывать нареканий. Маркиза искренне благодарит брата мужа за проявленное по отношению к ней участие и, не устояв перед искушением, открывает ему свое сердце.

– Ах, милый шевалье, – со свойственным ей простодушием и искренностью обращается она к нему, – скажите, чем я не угодила мужу, отчего за мою пылкую любовь он платит мне холодностью?

– Ваше поведение было излишне легкомысленным, – ответил де Ганж. – Вы знаете: муж

считает вас виновной, и, как бы вы ни уверяли его в обратном, вам вряд ли удастся переубедить его, ибо со стороны ваши поступки выглядят как тяжкие преступления. Только время способно все расставить на свои места. Вы знаете Альфонса: он доверчив и добр, однако он требует бережного к себе отношения. Он ужасно не любит, когда его обманывают; узнав о лжи, он становится страшен в гневе. Рассчитывайте на мое содействие, Эфразия; я употреблю все усилия, чтобы вернуть вам его сердце, коего вы, без сомнения, достойны.

Не в силах совладать со своими чувствами, очаровательная маркиза, рыдая, падает на грудь шевалье, и слезы благодарности и добродетели дождем орошают вместилище преступления и обмана. В порыве нахлынувших на нее нежных чувств, питаемых ею к супругу, омраченная горечью разлуки, Эфразия не замечает, что бесценные слезы ее не только не взволновали развращенное сердце одного из самых злейших ее врагов, а напротив, лишь подогрели преступную страсть его. Впрочем, шевалье постарался скрыть свои истинные чувства, сделав вид, что сочувствует невестке. Он целует ее, утешает; и та, ободренная сей видимостью дружеского участия, показавшегося ей необычайно искренним, рассказывает ему об аббате.

– Мне показалось, что он очень зол на меня, – пожаловалась она шевалье. – Он вытащил на свет старую клевету и заявил, что как никогда уверен в моей виновности. Ах, какая это мука, когда с тобой обращаются как с преступником, в то время как ты ни в чем не виновата!

– Я полагаю, – тоном искреннего сострадания отвечает де Ганж,– что Теодор влюблен в вас.

– О нет, нет, – живо возражает маркиза, уверенная, что саму эту мысль следует уничтожить вовсе, – не говорите так, брат мой! Брат ваш, в отличие от вас, необычайно суров, и ему повсюду мерещатся преступления. И все же он, как никто иной, не может не быть убежден, что я никогда не совершала тех проступков, которые он мне приписывает.

– Если вы к строгости прибавите еще и скупость, – отвечает шевалье, – то, поверьте, вы нисколько не ошибетесь. Выгода – бог, которому он всегда усердно служит, а потому источник его злости кроется в завещании. Вынужденный, как и я, довольствоваться пенсионом, он крайне огорчен, что управление наследством уплыло из рук маркиза. Управляй наш брат наследством, он бы тотчас поправил свои дела, а значит, выделил бы нам большее содержание.

– Понимаю, – молвит г-жа де Ганж, – но ничего поделать не могу. Нельзя нарушать волю завещателя, и матушка моя делает все так, как предписал в своем завещании г-н де Но-шер.

– Аббат, как и Альфонс, со временем осознает свои заблуждения, – продолжил де Ганж, – а во мне вы всегда будете иметь и ходатая, и лучшего друга.

Расточая льстивые речи и лицемерные утешения, предатель одновременно рыл для несчастной яму, куда в скором времени намеревался ее столкнуть.

Ах, сколь гнусны предательство и ложь! Но когда они идут на службу к лицемерам, стремящимся приписать их преступления добродетели, они мерзки вдвойне!

Г-жа де Шатоблан намеревалась отсутствовать неделю, и все эти дни дочь с нетерпением ожидала ее возвращения: при одной только мысли о скором приезде матери ее охватывала несказанная радость. Но вдруг приходит письмо, где г-жа де Шатоблан неожиданно призывает ее к себе, и "как можно скорее. При этом адрес указан столь неразборчиво, что легко можно ошибиться. Эф-разия бросается исполнять просьбу матери, но так как ее собственную карету взяла г-жа де Шатоблан, она без промедления садится в дилижанс, отбывающий в Марсель, и по прибытии в город велит высадить себя на Большом бульваре, возле дома, описание которого дано крайне неразборчиво. Стремление как можно скорее увидеться с матушкой заставляет ее забыть об осторожности, и она, взбежав по лестнице, смело стучит в дверь. Каково же ее удивление, когда дверь ей открывает Вальбель! Нося одно имя со своим дядей, знаменитым флотоводцем, Вальбель занимает сейчас его дом, ибо дядя отбыл в экспедицию вместе с герцогом де Вивонном.

– Сударыня! – восклицает Вальбель. – Каким счастливым ветром занесло вас к нам в город? И чему я обязан счастьем видеть вас у себя?

Смутившись, Эфразия не знает, что ответить.

– Сударь, – наконец произносит она, теребя в руках письмо, – я думала, что стучусь в дом своей матери. Отбыв в Марсель, матушка заболела и призвала меня к себе. Вот письмо и адрес. Мне показалось, что в нем указан именно этот дом.

Вальбель смотрит на адрес, и ему кажется, что там написано где кончается Бульвар, а не где начинается Бульвар. Он предлагает свой вариант

г-же де Ганж, та соглашается и, безмерно взволнованная, разворачивается и хочет спуститься вниз, дабы отправиться на поиски нужного дома.

– Марсель – очень большой город, – произносит Вальбель, удерживая ее. – Давайте я пошлю своих людей отыскать нужный вам адрес, а пока позвольте мне предложить вам отдохнуть у меня в доме.

– Сударь, – отвечает Эфразия, – мне кажется, вы сейчас один, а потому приличия не позволяют мне принять ваше предложение.

– Нет, сударыня, – живо отвечает он, – я здесь не один.

И, взяв маркизу за руку, ведет ее в комнату, где сидит женщина лет тридцати пяти.

– Позвольте вам представить мою кузину, г-жу де Муассак, – говорит Вальбель. – Она исполняет роль хозяйки и рада будет оказать вам любую помощь.

Видя нетерпение Эфразии, молодой граф, не тратя времени на комплименты, сразу приступает к делу.

– Дорогая кузина, – обращается он к женщине, – мне кажется, лучше всего будет вам самой сходить и отыскать дом г-жи де Шатоблан, а потом проводить туда госпожу маркизу. Ибо я вижу, что гостья наша волнуется без.всякой меры.

– О сударыня, я буду вам так благодарна! Но давайте вместе искать дом матушки, так будет лучше.

– Я не переживу, если вы возьмете на себя этот труд, сударыня, – отвечает Вальбель. – Вы устали, а поиски могут увести вас далеко, на окраину города. Так что позвольте моей кузине самой заняться ими.

– Для меня эта прогулка не составит никакого труда, – проговорила кузина. – Напротив, я буду только рада, ведь таким образом я разделю с г-ном Вальбелем труды, от коих мы обязаны избавить такую любезную и почтенную даму, как вы. Оставайтесь здесь и спокойно ждите меня. Будьте уверены: если понадобится, я трижды обойду город и вернусь только после того, как повидаю г-жу де Шатоблан.

С этими словами достойная кузина бегом пускается на поиски дома г-жи де Шатоблан. Оставшись наедине с Вальбелем, г-жа де Ганж, безмерно взволнованная, отказывается даже присесть.

– Сударыня, – обращается к ней граф, прекрасно понимающий причину ее тревоги, – раз я кажусь вам столь опасным, что вы не рискуете провести со мной наедине ни минуты, тогда идемте осматривать порт. Поистине, такого великолепного зрелища вам еще наблюдать не доводилось, оно не может не заинтересовать вас.

– Простите, сударь, но сейчас меня интересует только матушка.

– Чтобы отыскать дом вашей матушки, кузине понадобится не менее двух часов, а к этому времени мы вернемся. Впрочем, решайте сами, что для вас лучше – посвятить эти часы отдыху или же прогулке. На мой взгляд, вам лучше было бы отдохнуть, но, дабы вы не поняли меня превратно, уговаривать я вас не стану.

– Хорошо, сударь, идемте, идемте, я охотно пойду на прогулку, которую вы мне предлагаете.

Это решение показалось несчастной маркизе наиболее разумным. Они вышли из дома, и очень скоро зрелище пестрой жизни портового города полностью завладело вниманием г-жи де Ганж.

Отдавшись во власть впечатлений, она даже забыла о своем спутнике.

В самом деле, что может быть занимательнее, нежели наблюдать за смешением рас и народов, разных людей, гомонящих вокруг и подчиняющихся той круговерти, что царит обычно в местах оживленной торговли? Со стороны моря мы видим приставшие к берегу суда, откуда матросы, словно муравьи, сгружают товары, а затем, переправив их на берег, везут к негоцианту, алчно взирающему на заполняющие склад тюки и бочки в надежде получить изрядный барыш.

В то же время сколь печальное зрелище являет собой несчастный каторжник, что влачит свои цепи тут же, на многолюдном берегу! Когда-то он, мучимый жаждой обогащения, для удовлетворения своей страсти ступил на путь бесчестья, и теперь на челе его написан стыд, в глазах читается тоска, а сам он старается забыть, как когда-то, встав на путь преступления, он заглушил лучшие свои таланты, дарованные ему природой.

Красивая набережная пестрит людьми; взад и вперед слоняются толпы любопытных; деловые люди уверенным шагом рассекают людское море; отовсюду слышны шутки и веселый смех; повсюду царит безудержное оживление. Однако, когда присмотришься к этой разноликой толпе, понимаешь, что праздного люда тут мало, в основном кругом снуют трудолюбивые марсельские негоцианты, ухитряющиеся сохранять веселость даже в самые трудные минуты жизни. Можно сказать, что каждый, кто попадает в Марсельский порт, сам того не подозревая, становится участником одного из самых красивых спектаклей в мире. Г-жа де Ганж восхищалась всем, что открывалось ее взору, и не догадывалась, что и она стала одним из главных предметов любования публики, и светские люди, коих в то время на набережной было немало, с удивлением перешептывались, отчего эта очаровательная женщина совершает прогулку в обществе молодого человека, слывущего завзятым ловеласом.

Несчастная маркиза искренне наслаждалась прогулкой; ей даже в голову не пришло, что враги ее, желавшие не только соблазнить ее, но и обесчестить, специально отвели ее на набережную, чтобы ее предполагаемая связь с Вальбелем стала достоянием публики. Даже когда, к великому своему огорчению, она столкнулась с несколькими авиньонскими знакомыми и те с многозначительной улыбкой приветствовали ее, добродетельная Эфразия не заподозрила ловушку. А молодые люди, принадлежавшие к знатным фамилиям Авиньона и вхожие во все аристократические салоны, все эти Комоны, Тераны, Дар-кюзиа, Фурбены и Сенасы, завидев ее и ее спутника, кланялись ей и ее кавалеру, а потом вполголоса поздравляли Вальбеля с удачей.

На какой-то миг маркизе показалось, что в толпе промелькнул шевалье де Ганж; она рванулась в его сторону, но Вальбель удержал ее, заверив, что она ошиблась. Даже если бы это действительно был он, ей лучше не искать с ним встречи, ибо, по его мнению, вряд ли шевалье станет выслушивать ее объяснения. Скорее всего брат ее супруга станет порицать ее поведение и упрекать за поступок, который, как известно самой г-же де Ганж, совершен во имя соблюдения приличий и сохранения репутации. Скрепя сердце маркиза вынуждена была согласиться, и

прогулка продолжалась. Когда же два или три часа, отведенные г-же де Муассак на поиски дома г-жи де Шатоблан, истекли, они вернулись в дом Вальбеля.

Г-жа де Муассак уже ожидала их.

– Мне было очень трудно найти нужный дом, – сообщила она, – но я справилась с этой задачей. Г-жа де Шатоблан действительно проживает в доме, явившемся предметом споров, из-за которых она и приехала сюда. Дом этот находится на самой окраине города, и, чтобы добраться до него, надо ехать по Большому бульвару, ибо он находится в конце Бульвара. Именно сочетание в конце и было написано неразборчиво, отчего вы и ошиблись. Я имела честь говорить с вашей матушкой, сударыня. Ей уже лучше, и она очень сожалеет о недоразумении, случившемся из-за небрежно написанного адреса. Словом, она с нетерпением ждет вас.

– О сударыня, как я вам благодарна! – воскликнула Эфразия. – Теперь я хочу попросить вас еще об одной любезности, а именно чтобы вы без промедления проводили меня к матушке.

– Разумеется, – отвечал граф де Вальбель, – ни моя кузина, ни я не бросим вас; однако разрешите заметить, что время позднее, а вы прибыли ко мне рано утром, и с тех пор у вас ни крошки во рту не было.

– О нет, нет! Мы едем немедленно, умоляю вас, – отозвалась г-жа де Ганж. – Я не хочу злоупотреблять вашей порядочностью, и вы должны понимать, как страстно желаю я наконец обнять матушку.

– Хорошо, сударыня, – сказал Вальбель и приказал запрягать дядюшкин экипаж. – Я в ва-

шем распоряжении. И вы, и моя кузина слишком устали, чтобы идти пешком, так что давайте поедем туда в карете.

Втроем они садятся в карету и едут по Большому бульвару якобы к дому, где остановилась г-жа де Шатоблан. Вскоре г-жа де Ганж замечает, что экипаж выехал за пределы города, а так как на улице стремительно темнеет, несчастную путешественницу охватывает тревога, и, хотя за окном кареты перед ней открывается величественное зрелище отходящей ко сну природы, лоб ее хмурится от дурных предчувствий, а сердце в страхе трепещет.

– Не кажется ли вам, что мы проехали нужный нам дом? – робко замечает она. – Ведь если я не ошибаюсь, город остался позади...

– Поэтому я и сказала вам, – отвечает г-жа де Муассак, – что не намерена второй раз идти туда пешком.

И карета катит дальше. Наконец экипаж въезжает во двор небольшой, уединенно стоящей усадьбы.

Дом со всех сторон окружен фиговыми, апельсиновыми и лимонными деревцами, полностью скрывающими его от нескромных взоров путешественников, проезжающих по дороге. Один вход расположен со стороны поля, другой выходит в сад, сбегающий к берегу моря, темная, мерцающая серебром поверхность которого виднеется вдали.

Едва пассажиры вышли из кареты, как кучер развернулся и уехал. Испуганной г-же де Ганж ничего не оставалось, как проследовать за Валь-белем и его кузиной в дом. Они вошли в большую, слабо освещенную комнату с низким потолком. Кузина незаметно исчезла, и Эфразия

осталась наедине с распутником, в голове которого давно уже вызрел преступный план, как оскорбить ее и обесчестить.

Едва Вальбель видит, что он наконец остался один на один со своей жертвой, он падает перед ней на колени и взволнованно восклицает:

– Ах, сударыня, припадая к ногам вашим, я прошу вас простить мой обман, совершенный исключительно из любви к вам! Дом, куда мы приехали, принадлежит мне, и вашей матушки тут никогда не было. Более того, я даже не знаю, где имеет честь проживать сейчас ваша почтенная матушка. Зато я точно знаю, что здесь, у ваших ног, находится тот, кто не сумел остаться равно-душным к вашим чарам. Страсть, которой пылаю я к вам, извиняет уловки, к которым мне пришлось прибегнуть, чтобы остаться с вами наедине. Простите меня, сударыня, во всем виновата только моя любовь к вам.