Текст книги "Маркиза де Ганж"

Автор книги: Маркиз Донасьен Альфонс Франсуа де Сад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Донасьен Альфонс Франсуа де Сад
МАРКИЗА ДЕ ГАНЖ

27 апреля 1803 года в психиатрическую лечебницу в Шарантоне был доставлен господин Донасьен Альфонс Франсуа де Сад. Так как сомневаться в здравом уме г-на де Сада не было никаких оснований, властям пришлось вспомнить о его нетривиальных сексуальных идеях и в диагнозе написать «безумие либертена». Директору же был отдан приказ предотвращать любые попытки побега нового пациента. Но бежать де Саду, в сущности, было некуда, и, обустроившись на новом месте, маркиз предался своим любимым занятиям – театру и литературному труду. А 2 декабря 1814 года в возрасте семидесяти пяти лет маркиз де Сад скончался в Шарантонской лечебнице.

Роман «Маркиза де Ганж» создавался с весны 1807-го по осень 1812 года. Затем всего за четыре месяца, с сентября по декабрь 1812 года, де Сад написал исторический роман «Аделаида Брауншвейгская», а в ноябре 1813 года завершил сочинение под названием «Тайная история Изабеллы Баварской». При жизни автора, хотя и без указания его имени, в 1813 году вышли только два томика «Маркизы де Ганж», два других исторических романа маркиза увидели свет в 1953 («Изабелла Баварская») и в 1964 («Аделаида Брауншвейгская») годах. В это же время – в 1957 году – крупнейшим исследователем жизни и творчества маркиза де Сада Жильбером Лели было осуществлено второе издание «Маркизы де Ганж».

Несмотря на анонимность первой публикации романа, авторство де Сада никогда и никем не оспаривалось, а сам маркиз несколько раз упоминал об этом сочинении в дневнике, который он вел в Шарантоне. Даже сын де Сада Клод-Арман, всегда стыдившийся отцовских писаний, в письме от 17 ноября 1814 года сообщил отцу, что прочел «Маркизу де Ганж» с «большим удовольствием». Литературный анализ текста также предоставляет множество свидетельств авторства де Сада. Как указывает Ж. Лели, своеобразный слог де Сада и его резонерская манера моментально распознаются в прославляющих мораль и религию рассуждениях персонажей. Описания Прованса и Авиньона, города пап и колыбели рода де Садов, Бокэрской ярмарки и Марсельского порта напоминают о том, что автор любил этот прекрасный край и на всю жизнь сохранил теплые воспоминания о нем. Де Сад даже вставил в текст упоминание о воспетой Петраркой Лауре (по-французски имя ее звучит как Лор), уроженке Авиньона, которая в 1325 году вышла замуж за Юга де Сада и с давних пор считается покровительницей рода де Садов. Ее ослепительной красоты призрак являлся маркизу во время его заточения в Венсеннском замке.

В основу исторического романа «Маркиза де Ганж» положена реальная трагедия Дианы-Элизабет де Ша-тоблан де Россан, маркизы де Ганж, прозванной за свою красоту прекрасной провансалькой. 17 мая 1667 года красавица была зверски убита братьями собственного мужа при активной поддержке последнего. Ужасное преступление, жертвой которого стала очаровательная, беззащитная и благородная героиня, сразу же привлекло к себе внимание многочисленных авторов, и в том числе судебных хроникеров, так как история вполне подходила и для черного романа, и для романа-фельетона. Уже в год убийства была выпущена тоненькая книжечка под названием «Правдивые и точные обстоятельства плачевной гибели маркизы де Ганж», а следом за ней поэма Жака Грия «Тень Амаранты, или Явление заключенному в тюрьму маркизу де Ганжу его

супруги». В 1685 году продолжатели известного автора барочных «Трагических историй» Франсуа де Россе поместили новеллу об убийстве «прекрасной прован-сальки» в сборник «Современных трагических историй». В 1704 году в труде под названием «Исторические и галантные письма» Анн-Маргарита Дюнуайе не только поведала о трагедии маркизы, но и приоткрыла завесу над дальнейшей судьбой аббата де Ганжа и самого маркиза де Ганжа, которого она, согласно ее утверждению, знала лично; Адвокат Гайо де Питаваль включил историю несчастной маркизы в свои «Знаменитые процессы», двадцать томов которых выходили с 1734-го по 1763 год. В 1810 году, за три года до появления романа де Сада, была издана «История маркизы де Ганж», написанная потомком маркизы авиньонским эрудитом Форсиа д'Юрбаном. И это не считая еще целого ряда сочинений, посвященных несчастной судьбе красавицы маркизы.

Как следует из предисловия, главным источником в работе над романом стали «Знаменитые процессы» Гайо де Питаваля и ряд других сочинений. Де Сад был знаком с «Письмами» Дюнуайе и сборниками «Трагических историй» Россе и его продолжателей, откуда нередко черпал сюжеты для своих новелл. Полагая, что ремесло романиста, в отличие от ремесла историка, допускает вымысел, Сад вступает в противоречие с исторической правдой и карает главного преступника – аббата де Ганжа, в то время как реальный аббат вполне прилично устроился после совершенного им преступления: он покинул Францию, перешел в протестантскую веру, женился и умер «в почете». Но отступление от истины автор совершает не столько по праву романиста, сколько во славу добродетели. «Мы позволили себе слегка отступить от истины, ибо писать о преступлении, оставшемся безнаказанным, не только ужасно, но и вредно, тем более что мы показали преступников во всей их неприглядности. Поэтому, не желая огорчать людей добродетельных, мы не рискнули сказать, как все было, опасаясь оказать губительное воздействие на их рассудок. А как известно, наилучшим утешением для добродетели является известие о том, что гонители ее понесли заслуженную кару», – пишет он в предисловии, задающем «идеологический» тон роману: прославление добродетели и самого Бога, начатое де Садом после конфискации у него в июне 1807 года рукописи под названием «Дни в замке Флорбель, последнего «адского» сочинения опального маркиза. Однако мало кто верил в искренность апологии морали в устах де Сада: в пафосных похвалах религии явно скрывалась насмешка.

Если условно поделить творчество де Сада на два направления, к первому из которых будут относиться сочинения, изданные анонимно (романы о Жюстине и Жюльетте и «Философия в будуаре») и наполненные предельно откровенными сценами насилия, проповедующие философию разрушения и превозносящие порок (к ним принадлежит и текст «120 дней Содома», впервые опубликованный в 1904 году), то пьесы и исторические романы, написанные в Шарантоне, будут представлять второе направление, куда вошли произведения, изданные автором под своим именем («Маркиза де Ганж» – исключение) и официально создавшие ему репутацию литератора. Это прежде всего философский роман в письмах «Алина и Валькур» (1795) и сборник из одиннадцати «героических и трагических» новелл под общим названием «Преступления любви» (1800). Перекликаясь с «Трагическими историями» Франсуа де Россе и его современника Жан-Пьера Камю, они рассказывают об убийствах, инцесте, насилиях, совращениях, подземных казематах и таинственных замках, где подвергаются мучениям невинные жертвы. Однако исполненные ужаса кровавые истории вполне вписываются в рамки общепринятой морали, и когда добродетельные жертвы погибают от рук злодеев, то злодеи несут за это наказание. Но, в отличие от многих современных ему авторов, Сад де-

лал акцент не на торжестве добродетели, а на злодеяниях порока, ибо, по его словам, привить отвращение к пороку можно, только показав всю его неприглядность. Ужас и сострадание – вот две пружины драматического искусства. Но откуда возьмется ужас, если зритель не увидит торжества преступления? Откуда родится сострадание, если он не увидит злоключений добродетели? Не слишком заботясь о разнообразии декораций, в которых разворачивается действие его новелл, равно как и о разнообразии характеров своих героев, являющихся, словно в театре масок, олицетворением либо порока, либо добродетели, Сад больше всего интересовался созданием ситуаций, порождавших трагедию.

По характеру и строению своему «Маркиза де Ганж» стоит в одном ряду с «Преступлениями любви». И в «Преступлениях любви», и в «Маркизе де Ганж» автор, устами своих героев произносящий пылкие монологи, славящие добродетель, не забывает с удовольствием описать злодеяния и всем ходом событий показать, что человек в любую минуту может стать игрушкой темных сил, защиты от которых нет. Под пером маркиза история несчастной де Ганж стала необычайно «похожа на роман», то есть, по словам де Сада, стала сочинением, исполненным вымысла и повествующим о невероятных происшествиях в жизни людей. Вместе с тем в предисловии автор «заявляет, что ни на шаг не отступил от истины, ибо не в наших интересах ни смягчать впечатление от подлинных событий, ни раскрашивать их исключительно черной краской, иначе мы рискуем навлечь на себя такое же проклятие, какого заслуживают чудовища, повинные в описанных нами злодействах». В подлинной истории гибели маркизы де Ганж есть и невинная жертва, и уединенно стоящий замок, и преступный эротизм (оба брата пытались добиться любви своей невестки), и убийство – словом, необходимый набор составляющих для романа ужасов. И де Сад, опираясь на отчет Гайо де Питаваля, творит этот роман, добавляя недостающие описания, придумывая дополнительные эпизоды и выстраивая сложную интригу, где находится место и подложным письмам, и лжесвидетельствам, и лицемерию.

Автор начинает сочинительство с того, что меняет имя маркизы Диана-Элизабет на^Эфразию, тем самым вводя ее в мир салических героинь, которые никогда не носят принятых во времена де Сада двойных или тройных имен. Для запутывания интриги он придумывает несколько второстепенных персонажей, среди которых основное место занимают мадемуазель де Рокфей и граф де Вильфранш. Задача мадемуазель де Рокфей – вызвать ревность у маркизы де Ганж, ее функциональный двойник Вильфранш должен пробудить ревность у ее супруга. Другая пара – верные слуги Роза и Виктор, они призваны помогать маркизе в трудных ситуациях. Благочестивый отец Эусеб, быстро удаленный со сцены аббатом де Ганжем, являет собой полный контраст с негодяем Дешаном, который даже раскаянием своим вредит несчастной Эфразии. В ущерб правдоподобию воображение де Сада придумывает такое количество ловушек, подстроенных доверчивой Эфразии братьями ее мужа, что, когда оба брата в отсутствие маркиза де Ганжа намереваются окончательно расправиться с его супругой, остается только удивляться, как она до сих пор им все прощала и ни о чем не догадывалась.

Но так как перед нами история не подлинная, а «похожая на роман», то удивляться нечему: как и в истории злоключений Жюстины, в «Маркизе де Ганж» автор задается целью подвергнуть испытанию добродетель. В садическом мире добродетель присуща только обреченным на гибель жертвам, и каждое испытание, которому эта жертва подвергается, становится очередным торжеством порока. И Жюстина, и мадам де Ганж уповают на Бога, однако Он не спасает ни одну, ни другую. Но если в «Несчастьях добродетели» откровен-

но возносится хвала пороку, то в «Маркизе де Ганж» во всеуслышание славятся добродетель и религия. И все же вряд ли можно воспринимать эти хвалы всерьез: они скорее являются выражением иронии и черного юмора, присущего де Саду. Автор объясняет трагическую гибель «прекрасной провансальки» роком, судьбой и тщательно описывает разного рода предчувствия и сны, посещающие красавицу. Однако это всего лишь прикрытие: на самом деле маркиза, как персонаж садического мира, должна умереть из-за своей добродетели. Возможно, поэтому де Сад не упомянул о реальном эпизоде с гадалкой Ла Вуазен, предсказавшей маркизе де Ганж скорую гибель. Среди подлинных событий жизни героини он отобрал только те, которые укладываются в его философию торжествующего порока. Уверенный, что душа порока еще чернее его деяний, он представляет братьев де Ганж как инфернальное трио, где главная роль отводится аббату: «...маркиз был готов внимать клевете, нашептываемой ему аббатом, а шевалье был готов исполнить любой злой умысел среднего брата». Как известно, после совершения преступления именно аббат устроился лучше всех братьев и спокойно дожил до почетной кончины; возмездие, настигшее его, – всего лишь авторская фантазия. Заявленное в предисловии нежелание огорчать добродетель не более чем ширма, за которой скрывается сардоническая усмешка маркиза. Насмешкой над добродетелью в лице Эфразии и одновременно профанацией образа Святой Девы является также картина, на которой художник по приказу маркиза де Ганжа изобразил Богоматерь, наделив ее чертами Эфразии. Получается своего рода двойная игра, театр в театре, роман в романе: заглавие обещает историю маркизы де Ганж, а читаешь про несчастную судьбу добродетели.

В отличие от развратников, причинявших Жюстине не только моральные, но и физические страдания, недруги маркизы де Ганж до самого конца причиняют Эфразии в основном моральные страдания и произносят довольно мало речей, раскрывающих их порочный образ мыслей. Но от этого принципиальное сходство злоключений обеих героинь де Сада не становится меньше. А вдруг именно из-за этого сходства, из-за литературного родства Жюстины и маркизы де Ганж, аморальных развратников из романа «Жюстина...» и братьев де Ганж, де Сад и решил издать «Маркизу де Ганж» анонимно? После конфискации рукописи романа «Дни в замке Флорбель» он вполне мог предположить, что к его новым произведениям, пусть даже самым невинным, отнесутся предвзято. Тем более что во время написания романа над ним витала угроза перевода его из Шарантона в крепость Ан. Но это лишь предположения. Поэтому, раскрыв историческое сочинение «Маркиза де Ганж», мы читаем, что автор его, Донасьен Альфонс Франсуа де Сад, чье имя почему-то не было указано в первом издании романа, изменил реальные события в угоду добродетели.

Е. Морозова

МАРКИЗА ДЕ ГАНЖ
Роман

Предисловие автора

Мы предлагаем вам не вымысел; с ужасными событиями, подлинность которых подтверждена многократно, мы ознакомились, прочитав «Знаменитые процессы». Европа содрогнулась, узнав о плачевной кончине несчастной маркизы. Да и кто мог бы остаться равнодушным? Где нашлась бы черствая душа, не исторгнувшая из себя ни слезинки?

Но почему изложенные нами события не полностью совпадают с теми, о которых говорится в воспоминаниях того времени? А потому, что тот, кто издал «Знаменитые процессы», не знал всей истины, ибо в мемуарах, коими он располагал, сказано далеко не все. И мы решили поведать об этих печальных событиях более подробно, нежели тот, кто узнал о них из немногих записей, которые ему удалось раздобыть. Но тогда почему нам так хочется назвать наш труд романом?

Да потому что история эта необычайно похожа на роман. И если под нашим пером трагические приключения не лишились присущих им разнообразных красок, значит, можно смело утверждать, что мы не исказили факты, а значит, не представили это поистине образцовое романическое повествование в исключительно темном свете. Вряд ли Господу было бы угодно, если бы мы наделили рассказ наш исключительно мрачными красками.

Впрочем, сделать это, пожалуй, невозможно – даже тому, кто премного бы этого захотел.

А посему мы с полным основанием заявляем, что ни на шаг не отступили от истины, ибо не в наших интересах ни смягчать впечатление от подлинных событий, ни раскрашивать их исключительно черной краской, иначе мы рискуем навлечь на себя такое же проклятие, какого заслуживают чудовища, повинные в описанных нами злодействах.

И мы надеемся, что правдивый наш рассказ станут читать и те, кому интересны подробности жизни несчастной маркизы де Ганж, и те, кто сухое изложение фактов предпочитает приправлять долей вымысла. Мы утверждаем, что каждое наше слово многократно взвешено, а все, что выходит за пределы летописи, добавлено исключительно ради поддержания интереса читателей и смягчения трагического воздействия на душу печальной кончины нашей героини.

Возможно, нам следовало бы поставить точку сразу после плачевной гибели маркизы. Но, узнав из мемуаров современников, как окончили дни свои негодяи, чьи преступления заставили читателей содрогнуться, мы все же решили рассказать о том, какая участь постигла главного из трех злодеев.

При этом мы позволили себе слегка отступить от истины, ибо писать о преступлении, оставшемся безнаказанным, не только ужасно, но и вредно, тем более что мы показали преступников во всей их неприглядности. Поэтому, не желая огорчать людей добродетельных, мы не рискнули сказать, как все было, опасаясь оказать губительное воздействие на их рассудок. А как известно, наилучшим утешением для добродетели является сообщение о том, что гонители ее понесли заслуженную кару.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Создание регентского совета, утвержденного незадолго до смерти Людовиком XIII и распущенного по воле вдовы его, Анны Австрийской, и поддержавшего ее парламента; назначение вдовствующей королевы регентшей без определения срока регентства; война, вооружившая французов против любимого брата регентши, испанского короля Филиппа (опустошительная война, продолжавшаяся почти тридцать лет); выдвижение на роль первого министра итальянца Мазарини, ставшего повелителем и регентши, и всей Франции; гражданская война как неизбежное последствие разногласий и непомерных амбиций министров; постоянная и оттого еще более опасная борьба парламента против верховной власти; громкие, сопровождаемые выстрелами и народными волнениями аресты советников парламента Новиака, Шардона и Брусселя; печальной памяти парижский День Баррикад, о котором с возмутительной бравадой вспоминает кардинал де Рец; бегство двора в Сен-Жермен, где всем беглецам, в том числе и несовершеннолетнему Людовику XIV, коему в то время едва исполнилось одиннадцать лет, пришлось спать на соломе,– все эти тревожные события, равно как и множество других, отнюдь не сулили безоблачного будущего для мадемуазель де Шатоблан, дочери

одного из самых богатых дворян Авиньона, заключившей в 1649 году брак с графом де Кастел-ланом, сыном знаменитого герцога де Виллара.

И вот в это беспокойное время красавица, которой едва исполнилось тринадцать, в сопровождении мужа появилась при дворе малолетнего короля, где ее изящество, обходительность и небесной красоты личико тотчас завоевали все сердца. При дворе не нашлось ни одного сеньора, который ради взгляда ее прекрасных глаз не был бы готов поступиться своей гордыней. Сам король, неоднократно удостоивший ее приглашения на танец, вел с ней обольстительные речи, воздавая тем самым почести достоинствам юной графини.

Как это свойственно всем добродетельным женщинам, г-жа де Кастеллан была в полной мере наделена чувством долга, а потому не обращала внимания на расточаемые ей со всех сторон комплименты; напротив, похвалы побуждали ее вести себя еще более сдержанно, что, в свою очередь, вызывало очередной поток одобрений и восхищений. Но чем больше природа и фортуна осыпают человека своими милостями, тем больше препятствий расставляет на его пути судьба, берущая на себя роль небесного правосудия, кое, как известно, служит людям и примером, и уроком. Мадемуазель Эфразия де Шатоблан была рождена не для счастья; с самого раннего возраста над ней висело заклятье рока, и в урочный час оно обрушилось на нее, дав ей понять, что блага земные имеют значение единственно для подтверждения существования блаженства вечного, коего Господь удостаивает лишь людей добродетельных.

Граф де Кастеллан погиб при кораблекрушении; юная супруга его узнала об этом, находясь

при дворе, и придворные, бывшие свидетелями ее успехов, теперь стали свидетелями ее слез. Исполненная почтения к памяти графа, г-жа де Кастеллан удалилась в монастырь, дабы избежать подводных рифов, о которые мог разбиться челн ее юности, лишенный мудрого руководства супруга. Останься она в монастыре, она наверняка не совершила бы тех ошибок, которые довелось ей совершить. Но в двадцать два года человек еще не способен прислушиваться к голосу мудрости. Ах, скольких несчастий сумела бы избежать сия прелестная женщина, если бы она, постоянно питая в душе своей любовь к Господу, решила бы навсегда остаться в обители Его! Увы, в те дни сердце ее было преисполнено мирских забот. О, как можно любить творения, не воспылав еще большей любовью к их Творцу! И сколь пустой покажется нам любовь к созданиям земным, когда душа наша наполнится любовью к Господу!

Эфразия тосковала в монастыре; сознавая, что она является подлинным украшением общества, она жаждала вернуться в свет, и вскоре, внимая коварным нашептываниям тщеславия, она помчалась навстречу своей гибели, уверенная, однако, что мчится навстречу своему счастью.

Едва стало известно, что Эфразия хочет сменить черный вдовий креп на розы Гименея, как к ней со всех сторон стали слетаться поклонники.

И хотя многие по-прежнему считали г-жу де Кастеллан очаровательным ребенком, свет по праву присудил ей звание первой красавицы. Она была высокого роста, фигура ее была достойна кисти самого выдающегося живописца, во взоре ее царил сам Амур, голос звучал пленительно, любое движение было исполнено неизъяснимой

грации, а каждый поступок говорил о естественности и чистоте ее натуры. А сколь справедливы и одновременно глубоки были ее суждения! Никто не смог бы оспорить ни одного из названных нами достоинств... И все же облик ее был словно окутан некой романтической дымкой, казалось предупреждавшей, что природа, щедро наделившая ее всем, что побуждало обожать ее, приправила дары свои едва заметным привкусом, сулящим грядущие несчастья, коими, повинуясь причудливому своему характеру, высшая сила любит испытывать нас, желая убедить в том, что счастье даруется единственно для того, чтобы раскаяние, коему мы предаемся после свершенных нами проступков, было еще глубже.

Из претендентов, предложивших руку прекрасной Эфра^ии, ее избранником стал двадцатичетырехлетний маркиз де Ганж, владелец обширных поместий в Лангедоке: он сумел вытеснить из сердца г-жи де Кастеллан воспоминания о первом супруге, коего она в глубине души своей почитала не столько супругом, сколько ментором.

Если г-жа де Кастеллан по справедливости слыла первой красавицей Франции, то среди придворных г-н де Ганж по праву заслужил звание самого очаровательного мужчины. Уроженец Авиньона, он с юных лет находился при дворе, где и познакомился с г-жой де Кастеллан. Равенство состояний и соседство поместий дополнили пылкие чувства соображениями практического характера, и Альфонс де Ганж преисполнился решимости убедить Эфразию сделать выбор в его пользу. Альфонс признается красавице в своих чувствах, и та благосклонно ему внимает. Ведь предложение маркиза не только позволяет ей со-

блюсти приличия, но и сулит счастье любви! Эф-разия с радостью отдает руку маркизу, и влюбленные решают не затягивать со свадьбой.

О праведное небо! Отчего допустило ты, чтобы фурии зажгли свой факел вместе с факелом нежного Гименея, а злобные змеи запятнали ядом ветви мирта, венок из которых горлицы возложили на головы злосчастной пары?

Но не будем торопить события; начало этой роковой истории окрашено в светлые тона, и пока истина не вынудит нас призвать на помощь черную краску, не станем обмакивать в нее нашу кисть.

Два года молодые супруги провели в Париже, среди городских удовольствий и придворных утех. Но сердца, соединившиеся по взаимному согласию, скоро устали от окружавшей суеты, препятствовавшей их уединенному общению. Снедаемые пламенной страстью, оба супруга решили уехать в провинцию, в свои владения, доверив недавно родившегося у них младенца мужского пола заботам матери Эфразии, и та увезла его к себе в Авиньон, где намеревалась воспитывать вдали от шума и мирского тщеславия.

– О друг мой,– обратилась маркиза к супругу после отъезда матери, за которой они собирались вскоре последовать, – милый мой Альфонс, нигде любовь не расцветает таким пышным цветом, как в деревне, тамошняя природа словно специально создает для влюбленных цветущие пристанища. В деревне, – восклицала она, сжимая супруга в объятиях, – мы можем не бояться ревности! Тебе соперники не страшны: я просто не замечу их. Но кто может поручиться, что ка-

кая-нибудь парижская прелестница, более опытная в делах кокетства, чем я, не похитит у меня твое сердце? А ведь оно является единственным моим достоянием... Ах, Альфонс, Альфонс, если я вдруг узнаю, что любовь твоя отдана другой, пусть лишат меня жизни, вырвут из груди мое сердце, где навеки запечатлен твой образ, и пусть муки совести неустанно терзают тебя за то, что ты не сумел сберечь свое чувство! Ты же знаешь, милый Альфонс, я люблю только тебя! Когда Кастеллан заключил меня в объятия, я была еще совсем ребенком и то страстное чувство, кое ты во мне пробудил, было мне неизвестно. Ты один сумел зажечь его в моей душе. Тебе нет нужды ревновать меня к покойному супругу; хозяйка своих слов и дел, я утверждаю, что, пребывая при дворе, повидала немало молодьгх людей, но только Альфонс де Ганж стал для меня единственным, и йикто не может сравниться с ним. Так люби же меня, милый супруг, люби свою Эфра-зию так, как обожает она тебя, пусть каждый миг твоей жизни принадлежит ей, равно как и все ее помыслы всегда обращены к тебе. И пусть у нас будет одна душа на двоих, пусть любовь твоя черпает силу в моей любви, дабы ничто не воспрепятствовало тебе любить свою Эфразию так, как Эфразия любит своего Альфонса.

– О нежнейшая и сладчайшая моя подруга, – отвечал маркиз де Ганж, – слова твои свидетельствуют о великой чувствительности души твоей! Разве могу я не боготворить ту, в чьих устах звучат такие прочувствованные речи? Так пусть же у нас будет одна душа, ее нам хватит с лихвой, ибо друг без друга мы все равно жить не сможем.

– Ах, милый друг мой, так уедем же, покинем вертеп кокетства и разврата; здесь каждый день твердят о любви, но о любви чувственной, не имеющей ничего общего с любовью возвышенной. Мне кажется, замок твоего отца как нельзя лучше подходит для осуществления наших замыслов! В нем все будет напоминать мне о том, что принадлежит тебе, и, даруя тебе наследников, я, глядя в глаза твоим предкам, с уверенностью скажу Всевышнему: Господь милосердный, сердце Альфонса – это подлинная сокровищница добродетелей, унаследованных им от его знаменитых предков. Так внемли же мольбам моим и ради моей горячей любви к нему сделай так, чтобы добродетели эти воцарились в душах детей его.

И молодые супруги отправились в старинный и величественный замок Ганж, избранный ими местом проживания. Родовое гнездо благородного рода высилось на берегу реки Од, неподалеку от городка Ганж, что в семи лье от Монпелье. Жизнь в этом городке текла мирно и счастливо, ибо предприимчивые и искусные жители его, не уповая на легко нажитые богатства, добивались благосостояния исключительно собственным трудом в мастерских и мануфактурах, не желая подражать гражданам тех городов, где лишь поглощали произведенные другими продукты, а сами не производили ничего.

Проведя последнюю ночь в Монпелье, наши путешественники выехали на рассвете, дабы засветло добраться до места. Но едва они проехали полдороги, как у кареты сломалось колесо, г-жа де Ганж выпала из возка и при падении повредила левое плечо1. Трудно передать словами тревогу маркиза. Опасаясь, что несколько лье пути

утомят Эфразию, он решил сделать остановку и подождать выздоровления супруги. Но на какую помощь можно рассчитывать в глухой деревне? Эфразия заверила Альфонса, что ушиб ее нисколько не беспокоит, а потому, когда поломка была исправлена, путешествие продолжилось.

– Ах, друг мой! – садясь в карету, с чувством воскликнула Эфразия, и из глаз ее полились непрошеные слезы. – Отчего происшествие сие случилось с нами неподалеку от твоего замка?.. Прости мне мою слабость, но я никак не могу прогнать одолевшие меня тревожные предчувствия!.. Пока я не знала тебя, я была готова к встрече с любыми бедами, а теперь, когда у меня есть ты, даже ничтожная неприятность пугает меня.

– Милая супруга, – незамедлительно ответил Альфонс, – прогони эти необоснованные мысли: пока я с тобой, я сделаю все, чтобы несчастье обходило тебя стороной

– О Альфонс! – горестно воскликнула маркиза. – Неужели может настать тот миг, когда ты покинешь меня?

– Это случится, когда окончится мой путь земной... Но разве мы не одного возраста?

– Да, а потому мы будем вместе до самой смерти! Она одна сможет разлучить нас.

Наконец путники прибывают в Ганж. Завидев карету маркиза, горожане выстраиваются в почетном карауле и преподносят своему сеньору обычные в таких случаях подарки. Подъезжая к стенам замка, маркиза окидывает взором высокие башни его и с печалью в голосе говорит супругу:

– Друг мой, эти мрачные башни пугают меня!

– Таковы были вкусы наших предков; но если ты пожелаешь, мы снесем их.

– О нет! Пусть они напоминают нам о тех, кто их построил и кого мы обязаны почитать за их добродетели. Возможно, привычка к утонченной обстановке двора, который мы только что покинули, стала причиною того, что эти старинные сооружения произвели на меня излишне мрачное впечатление. Но разве нам не свойственно приукрашивать места, ставшие свидетелями нашего счастья?

В замке молодого хозяина ждали: старые преданные слуги графа де Ганжа, отца маркиза, основательно подготовились к его приему. С распростертыми объятиями они вышли навстречу молодым супругам и простыми, но исходившими из самого сердца словами поздравили их с прибытием. Громогласно и единодушно они заявили, что на челе их юного сеньора запечатлелись величественные и дорогие им черты прежнего господина; такие похвалы очень понравились маркизе.

– Дети мои, – обратилась она к слугам, – супруг мой похож на любимого вами господина, а потому я уверена, что вы станете любить сына так же, как любили его отца; я же сделаю все, чтобы добродетели маркиза де Ганжа неустанно приумножались...

Слезы потекли по морщинистым щекам достойных стариков, и со всей подобающей случаю торжественностью они отправились показывать молодым хозяевам просторные помещения замка, где они верно служили прежнему хозяину.

Шаги их гулко отдавались под древними сводами, тяжелые двери со скрипом поворачивались на ржавых петлях, и неуемный страх вновь ох-

ватил впечатлительную Эфразию. Взволнованная оказанным ей приемом, утомленная тяжелой дорогой, страдая от саднящей боли в ушибленном плече, которое, несмотря на заверения хирургов, по-прежнему давало о себе знать, маркиза наконец отправилась спать в отведенную ей комнату. Ее собственная спальня еще была не готова, и в этот вечер г-жа де Ганж в первый раз за время своего замужества попросила мужа оставить ее одну.