Текст книги "Маркиза де Ганж"

Автор книги: Маркиз Донасьен Альфонс Франсуа де Сад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Черт возьми, – ответил аббат, – я вижу только один выход – продолжать компрометировать Эфразию, но таким образом, чтобы никто не смог нас ни в чем заподозрить. Надо, чтобы все

время был повод обвинить ее в супружеской измене. Маркиз начнет ревновать и окончательно разъярится, а мы сделаем каждую ее измену достоянием гласности, и о ней будут судачить до тех пор, пока репутация ее не будет окончательно погублена. Убежденный в виновности жены, маркиз увидит ее опозоренной и на законном основании отберет у нее право распоряжаться наследством, хранить которое будет поручено одному из нас троих. Утратив доверие супруга, маркиза прослывет либо беспутной, либо сумасшедшей, все станут показывать на нее пальцем, и нам придется вновь заключить ее в Ганж, А там мы посмотрим, что с ней сделать.

– Превосходно, – ответил шевалье, – только действовать надо крайне осторожно. Если маркиза испугается заранее, поступки ее могут стать непредсказуемыми и все наши усилия будут напрасны. К тому же в лице ее матери мы имеем не только бдительного, но и умного стража, который может заподозрить нас, а в этом случае козни наши будут раскрыты еще быстрее.

– А потому, – заключил аббат, – нам надо старательно скрывать наши истинные намерения.

– Согласен, но неужели надобно по-прежнему делать несчастной эту очаровательную женщину? Тогда пусть уж сети, которые мы сплетем, расставят те, кого я ни при каких обстоятельствах не стану ревновать к Эфразии.

– Ах, друг мой! Нам нужно золото, и мы сделаем все, чтобы раздобыть его. А когда золота у нас будет много, мы сможем купить себе любых женщин, еще более прекрасных, чем Эфразия!

– Невозможно! Ни одна женщина не сравнится с ней! За все золото Европы я не куплю

женщину, в которую смогу влюбиться столь же сильно!

– Это просто лихорадка, она скоро пройдет. Не ты один попал под обаяние этой особы. Поверь мне, дорогой шевалье, сначала нужно удовлетворить материальные потребности, а уж потом станем говорить о любви. Давай сначала разбогатеем.

– Согласен! Так что ты предлагаешь?

– Надо сделать все от нас зависящее, чтобы погубить эту женщину, чтобы у ее мужа не осталось к ней ни капли уважения. Хочешь, чтобы я выразился яснее? Что ж, я скажу, друг мой. Надо ославить ее на весь Авиньон как распутницу, опозорить ее в глазах общества, заставить стыдиться самое себя, а потом снова заточить ее в замке Ганж.

– Прости, что повторяюсь, но как быть с ее матерью?

– Есть тысяча способов избавиться от нее. Она уже в возрасте, поэтому, если как следует подумать, ее вполне можно выдать за умалишенную. Тогда ее признают недееспособной и отберут у нее опеку.

– Пожалуй, можно придумать кое-что и поинтереснее, – задумчиво произнес шевалье. – Но сначала давай попробуем сделать то, что предлагаешь ты, а главное, заметем следы, чтобы никто не заподозрил в нас авторов этой интриги...

– Ну а моя любовь? Какое место ты отводишь ей?

– Не исключено, что она окажется удачной. Впрочем, об этом ты сам мне потом расскажешь.

– Обещаю.

И, преисполнившись решимости, братья расстались, дабы уже сегодня начать действовать согласно принятому ими адскому плану.

Как мы могли убедиться, аббат ни единым словом не выдал истинных своих намерений. Он был слишком хитер и умен, чтобы во всеуслышание объявлять себя соперником собственного брата, имевшего гораздо больше шансов, чем он. Но он был уверен, что сумеет затянуть свою невестку в сплетенную им сеть и, таким образом, исполнить все свои желания.

Среди избранного общества, допущенного в дом к г-же де Ганж, была некая графиня де Дони. Муж ее принадлежал к знатному флорентийскому семейству, обосновавшемуся в Авиньоне во времена правления пап. Знатность этой женщины открывала перед ней двери всех благородных домов, однако нрав ее был столь ужасен, что, если бы глубочайшее лицемерие и выспренные речи не скрывали ее истинную сущность, вряд ли хотя бы один честный человек стал бы принимать ее у себя. Муж ее умер несколько лет назад, оставив ее вдовой и без детей в том возрасте, когда еще не увядшие прелести делают наличие страстей вполне законными. Г-же де Дони едва исполнилось сорок лет, она была красива лицом и владела солидным состоянием, позволявшим ей занимать место в высших кругах общества. Ей приписывали многих любовников; однако она так ловко и в такой глубокой тайне плела свои интриги, что клевета не коснулась ее своим крылом, и даже когда ее неблаговидное поведение было очевидно, она умела повернуть дело так, что всем проще было поверить в ее непогрешимость, нежели в ее распутность. Такие женщины

встречаются гораздо чаще, чем нам кажется, и они гораздо более опасны, чем откровенные кокетки: от кокетки можно защититься, от тайной распутницы – никогда.

В течение нескольких лет г-жа де Дони являлась любовницей аббата де Ганжа. За это время аббат смог изучить ее характер, и она показалась ему подходящей кандидатурой, способной помочь осуществить его коварные замыслы, направленные против несчастной невестки. Поделившись своими планами с г-жой де Дони, аббат с радостью убедился, что выбор его был правильным. Любая проделка, любое злокозненное предприятие, особенно осуществленное втайне, доставляли этой особе неизъяснимую радость, а потому она без колебаний согласилась принять участие в интриге аббата; оставалось только завлечь в расставленные силки маркиза де Ганжа.

Как мы уже сказали, г-жа де Дони отличалась необычайным лицемерием, и втереться в доверие к г-же де Шатоблан и ее дочери для нее труда не составило. Поэтому однажды она сказала г-же де Ганж:

– Мне очень жаль, что между вами и маркизом де Ганжем установились прохладные отношения. Ваше раздельное проживание вызывает удивление у всего города. Вчера, к примеру, на приеме у герцога де Гаданя все были крайне удивлены, что маркиз живет не у вас, а в другом доме.

– Это связано с тем, что в городе у нас нет своего дома, – ответила г-жа де Ганж, – и мы делаем все, чтобы упущение это исправить. Но от проживания в разных домах мы не стали меньше любить друг друга. Полагаю, уже следующей зимой мы всей семьей будем проживать в одном доме.

– Я вас понимаю, но вы же не объясните это каждому, а потому люди будут продолжать судачить, домысливать и искать причины там, где их нет и быть не может. Ах, Эфразия, зачем я вам все это объясняю, вы не хуже меня разбираетесь в людях, а потому вряд ли удивитесь, когда узнаете, что в городе все только и делают, что обсуждают ваше охлаждение друг к другу! Скажите мне правду, дорогая, откройте мне душу: в чем причина вашего отдаления друг от друга, о котором шепчется весь город? В ваших интересах рассеять досужие сплетни, дело чести – заставить умолкнуть сплетников. Заклинаю вас во имя дружбы, кою я всегда к вам питала: расскажите мне всю правду, не таитесь, ответьте доверием на мою искренность. Ведь не желай я вам добра, я бы не стала задавать вам такой вопрос.

Коварная г-жа де Дони сумела затронуть наиболее уязвимое место в сердце маркизы, и несчастная, не выдержав, бросилась в объятия сей лицемерной особы и призналась, что охлаждение к ней Альфонса является истинной правдой, но причины сего охлаждения ей неведомы, и она готова отдать свою жизнь, чтобы эту причину узнать.

– Так вы хотите знать правду? – с наигранным удивлением спрашивает г-жа де Дони. – Дело в том, что муж ваш слишком ревнив. История с Вильфраншем, известная здесь многим, доказывает, что Альфонс ревнив до чрезвычайности, а ревнивые мужья неизбежно становятся либо холодными, либо вспыльчивыми. Ваш супруг, похоже, относится к первому разряду. Однако помочь делу можно всегда.

– Мне уже предлагали разные способы, но все они вызвали у меня только отвращение.

– Неверность, не правда ли? О! я не хочу обучать вас коварству, дорогая. Когда был жив мой муж, обстоятельства, похожие на ваши, поставили меня перед необходимостью применить средство, о котором я вам сейчас расскажу, и с его помощью я достигла своей цели. Поэтому, прежде чем отвергать это средство, я попрошу вас внимательно меня выслушать и, если вам оно подойдет, воспользоваться им.

Когда вам кажется, что узы Гименея утомляют супруга, попытайтесь оживить их, дабы он вновь воспарил на легких крыльях любви. Перестаньте хотя бы на миг быть супругой маркиза де Ган-жа – станьте его любовницей; вы не представляете, как много может выиграть женщина, если она сумеет сыграть иную, непривычную для нее роль. Я подогрею его воображение до такой степени, что он согласится на романтическое свидание с собственной женой, а я у себя в доме подготовлю для вас темный кабинет. Вам же, чтобы лучше сыграть задуманную сцену, придется делать вид, что вы встретились с другим человеком. Поверьте, пламя его былой любви разгорится с новой силой! Уступите, если он обнимет вас. Чем вы рискуете, если вы уверены, что пребываете в его объятиях? Вы почувствуете, как он, опьяненный любовью, пылает невыразимой страстью, позабытой им в царстве привычки. А потом свечи зажигаются, иллюзия исчезает и ваш муж видит свою пылкую и обожаемую супругу; и с этого момента он вновь обретает в узах Гименея все те радости, которые дарит нам любовь.

С поистине непередаваемым волнением Эфразия слушает г-жу де Дони, и целомудренная страсть окрашивает ее прекрасные ланиты

счастливым цветом, соединившим в себе краски стыдливости и сладострастия. Приглушенные вздохи вырываются из ее прекрасной груди, и сердце ее бьется подобно молодой голубке, рвущейся из клетки навстречу милому другу.

– Но, любезная сударыня, – спрашивает она робко, – не кажется ли вам, что такой поступок может опорочить мою честь?

– Нет, ведь вы употребляете хитрость, чтобы вернуть себе того, кто дан вам в супруги по закону.

– А не будет ли такой поступок противен скромности?

– Как можно оскорбить стыдливость, когда ты всего лишь желаешь вернуть чувства собственного супруга, тебе же некогда принадлежавшие? Такое свидание – крайне предосудительное, если оно дается любовнику, – становится добродетельным, когда единственной целью вашей является восстановление самых целомудренных уз.

Эфразия сдается, и они договариваются о дне свидания. Чтобы сохранить все в тайне, г-жа де Ганж должна прибыть к г-же де Дони поздно вечером.

Маркиза приезжает в девять часов.

– Он здесь, – говорит графиня. – Он нашел эту уловку чрезвычайно милой и с превеликим удовольствием согласился на игру. Ведите себя как подобает, а главное, помните: он знает, что его ждут объятия его дорогой Эфразии. Тем не менее слова Эфразии не должны выдать ее секрет, она не должна выражать уверенность, что рядом с ней ее супруг. Используйте все ваше мастерство, чтобы с чувством сыграть роль любовницы, и успех вам гарантирован!

Темная комната приготовлена. Но, несмотря на уверенность, что во мраке ее ждет муж, маркиза вся дрожит от охватившего ее страха. Ни единого луча не проникало в отведенный для свидания покой; ни единого звука не было слышно; впрочем, маркизу предупредили, чтобы и она говорила шепотом,

– Это вы? – спрашивает у нее тихий голос, измененный, видимо, тоже по просьбе хозяйки дома. – Вы ли это, ангел мой? Сколько прелести нахожу я в столь необычной манере свидания нашего!

– Мне тяжко встречаться с вами в такой обстановке, но чего не сделаешь ради того, кого любишь! Однако полагаю, вы не станете злоупотреблять моей слабостью.

– Нет, но ты ведь позволишь мне воспользоваться своими правами?

– Ты имеешь в виду права на мое сердце?

– Ах! Не только, ибо любовь дает мне и иные права.

– Сколь приятно мне слышать в этом мраке слова любви!

– Так не станем же медлить и подарим друг другу любовь нашу.

– Но вот ты и изменил своим обещаниям.

– Я обещал любить тебя... Как! Ты противишься мне?

– Ах! Могу ли противиться тебе... ведь ты единственный, кого я люблю на этом свете...

– Тогда что же тебя останавливает? Отчего ты сопротивляешься и не желаешь доказать мне свою любовь? Ведь ее огонь снедает также и меня...

И тут доверчивая Эфразия оказывается в объятиях, преступно распахнувшихся ей навстречу...

и вот она уже на краю обрыва, где порок разрывает узы Гименея...

Внезапно дверь, противоположная той, через которую она вошла, с шумом распахивается.

– О, лицемерное создание! – восклицает маркиз де Ганж, зажигая факелы, отблески которых, ослепив маркизу, не позволяют ей разглядеть молодого человека, мгновенно исчезнувшего, словно его и не было.

– Преступная жена, – в ярости продолжает маркиз, – ты заслужила мой гнев, ибо, приумножая преступления свои, ты уже не пытаешься скрыть их!

Едва не утратив рассудок, Эфразия устремляется в апартаменты г-жи де Дони, куда следом за ней мчится и ее супруг.

– Что это значит?! – с благородным негодованием, право на которое дает ей добродетель, восклицает Эфразия. – Что за кошмарный спектакль вы мне устроили? Разве не вы втолкнули меня в эту западню, разве не с моим супругом обещали вы мне устроить свидание?

– Какая ложь! – в ярости взревел Альфонс. – Меня и не было рядом с вами, но я был за стеной и все слышал! Разве за время свидания вы хотя бы раз обратились ко мне, произнесли хоть слово, способное подтвердить, что вы обращаетесь именно ко мне?

– А как могла она это сделать, – неожиданно промолвила графиня, – если была уверена, что держит в объятиях любовника, свидание с которым она умоляла меня устроить. Разумеется, я могла дать согласие, но только предупредив ее супруга.

– Бессовестная!

– Спокойно, сударыня, спокойно, – прошипела г-жа де Донй, – не пристало мне помогать вам в таком постыдном деле. Лучшее, что могла я сделать, – это пригласить вашего супруга, дабы он лично мог убедиться в вашем распутном поведении. И если после длительных уговоров я согласилась устроить вам свидание с любовником у меня в доме, то лишь для того, чтобы открыть глаза вашему мужу на ваше чудовищное поведение. Он должен был сам увидеть, что вы не только позабыли свой долг, но еще и лицемерка до мозга костей!

– Мерзкое чудовище, – побледнев от ярости, воскликнула Эфразия, – какие глубины ада подослали тебя опорочить мою добродетель?!

– Замолчите, сударыня, – вмешался Альфонс,– ваш гнев сейчас неуместен. Эта дама проявила истинную мудрость: она еще раз заставила меня убедиться, сколь отвратителен порок, которым вы себя запятнали! Только не думайте устраивать скандал, сударыня, он обернется против вас. И прекратите напоминать о моей ревности... ее больше нет, она исчезла вместе с моей любовью. Поступок ваш внушает мне отвращение, а потому я покидаю вас. Возвращайтесь домой и постарайтесь вести себя тихо: не в ваших интересах поднимать шум. Тайна и ваше последующее образцовое поведение, быть может, помогут вам сохранить остатки вашей некогда безупречной репутации, но, если вы станете громко возмущаться, вы окончательно погубите и свою репутацию, и мою.

– Я подчиняюсь вам, сударь, – смиряя клокотавший в ней гнев, ответила Эфразия. – Я ухожу! Исцеление раны, нанесенной рукой сей коварной

и недостойной особы, потребует времени. Но я непременно залечу эту рану, да, сударь, залечу! И помните: даже если эти гнусные чудовища не перестанут меня преследовать, я дружелюбным и скромным поведением своим сумею доказать вам свою невиновность и заставить вас вернуть мне свою любовь, ибо я всегда была ее достойна. Любовь же к вам я не теряла никогда.

Потом она повернулась к графине:

– А вы, сударыня, найдите подходящую причину, чтобы порвать со мной отношения, а главное, не попадайтесь мне более на глаза, иначе месть моя будет столь же ужасна, как и лицемерие ваше.

Возвратившись домой, маркиза решила никому не рассказывать о своем приключении, ибо понимала, насколько трудно ей будет убедить окружающих в правоте своей и оправдаться в их глазах. Поэтому она продолжала вести себя как ни в чем не бывало и, как обычно, посещала приемы и балы.

Однако заботами недругов, подстроивших ей гнусную западню, происшествие стало достоянием общества. А негодяям только это и было нужно, и, вдохновленные первым успехом, они стали обдумывать новые подлости.

Желая убедить маркиза в преступном поведении его жены, г-жа де Дони, по наущению аббата, даже не намекнула Альфонсу, что Эфразия была уверена, что идет на свидание с мужем; напротив, графиня выставила супругу Альфонса в крайне неприглядном свете. И разумеется, очередное – и весьма убедительное! – подтверждение неверности Эфразии не могло не повлиять на несчастного маркиза, давно уже охладевшего к жене. С каждой новой ловушкой, подстроенной его жене ее тайными недругами, маркиз де Ганж проникался к супруге своей все более недобрым чувством.

В то время в Авиньоне проживали двое молодых людей приятной наружности и любезного обхождения. Обладая солидными состояниями, они тем не менее принадлежали к тому сорту мужчин, которых именуют развратниками; злоупотребляя милостями, полученными от природы, они без всякого на то основания смотрели на женщин как на существа, созданные единственно для удовлетворения их страстей, и не задумывались над тем, какой урон они наносят обществу, вовлекая в адюльтер легковерных супруг и затягивая в пучину разврата юных девиц. Ступив на стезю продажной любви, а зачастую и преступления, эти девицы, в свою очередь, также начинали насаждать вокруг порок и часто направляли отравленные стрелы, неосторожно вложенные в их нежные руки, на своих же совратителей... Эта жестокая истина должна была бы побудить всех задуматься, стоит ли огульно ниспровергать все нормы морали, а людей добропорядочных – ощутить немедленную потребность закрыть свое сердце от всего, что противоречит нравственным устоям общества. О, сколь недальновидны и непоследовательны те, кто поступками своими или своим пером трудится исключительно над развращением нравов, ибо они сами способствуют насаждению тех несчастий, кои впоследствии обрушатся на их же головы!

Молодых людей звали герцог де Кадрусс и маркиз де Вальбель; оба были старшими сыновьями почтенных семейств. И тот и другой были

значительно богаче, чем шевалье де Ганж, однако они поддерживали с ним тесные отношения, и по совету Теодора шевалье решил посвятить их в тайные замыслы и заодно попросить у них совета.

И вот однажды, когда указанные нами молодые люди вместе с шевалье де Ганжем обедали в городе у знаменитого в те времена трактирщика, шевалье обратился к приятелям:

– Вчера на приеме вы, надеюсь, видели мою невестку?

– Разумеется! – немедленно откликнулся Вальбель. – Это единственная в Авиньоне женщина, заслуживающая нашего внимания. Если предложение твое не будет противоречить чувствам, которые она нам внушила, ручаюсь: ты не пожалеешь, что оказал нам услугу.

– Вы не поняли, друзья, я не предлагаю вам свои услуги, напротив, я сам намереваюсь просить вас об одолжении, тем более что просьба моя поначалу может вам показаться странной. Дело в том, что я безумно влюблен в эту женщину и одновременно всеми силами стремлюсь навредить ей в глазах света.

– Черт возьми! – воскликнул Кадрусс.– Я уверен: стоит ей стать твоей любовницей, как репутация ее тотчас же окажется подмоченной. Ты, друг мой, без сомнения, обладаешь всем необходимым для того, чтобы обесчестить женщину.

– Если бы дело обстояло именно так, я бы не стал просить у вас помощи. Нет, дорогие мои, все гораздо сложнее, поэтому слушайте внимательно и постарайтесь меня понять. Если я соблазню ее, она падет жертвой моей страсти, а мне нужно не столько соблазнить ее, сколько за-

ставить всех поверить, что она пала жертвой ваших страстей. Я должен извлечь выгоду из ее падения, а успех в обществе и прочие лестные для мужчин слухи я готов отдать вам.

– Вальбель, – обратился к приятелю Кадрусс, – мне это нравится. Ты же не станешь отрицать, что репутация красивого молодого человека только выиграет, если его станут считать любовником хорошенькой женщины. В сущности, никому нет дела до того, являешься ли ты таковым на самом деле. Я согласен и готов немедленно заняться вашей избранницей, – продолжил герцог. – Ты станешь моим проводником, шевалье, и будешь указывать мне, что я должен делать; а пока изволь рассказать нам, почему ты решил затеять такую сложную интригу.

Де Ганж поведал приятелям о наследстве и об опасениях братьев, как бы г-жа де Шатоблан не стала опекуншей сына маркиза, лишив таким образом самого маркиза права пользоваться полученными деньгами. Не получив доступа к наследству, братья де Ганж вскоре будут вынуждены изрядно ограничивать себя в средствах. Заставляя молву приписывать дурные поступки маркизе де Ганж и ее матери, подталкивая обеих женщин к совершению ошибок, братья, таким образом, хотят отстранить их от управления наследством. Но так как действовать напрямую они не могут, то им нужна помощь. Сам же шевалье надеется заполучить маркизу и удовлетворить свою страсть. И шевалье попросил друзей по очереди прослыть любовниками маркизы де Ганж, в то время как он постарается стать таковым на самом деле. Когда же дело будет сделано, жертва его коварных планов вновь очутится в заточении в башне

замка Ганж, где у нее будет масса времени оплакать горючими слезами утраченную репутацию, загубленную честь и потерянное для нее наследство.

– Вот уж воистину адский план! – восхитился Вальбель. – Как только тебе удалось такое придумать! Надо признать, шевалье, ты превзошел нас в нелегком искусстве, именуемом «обман и разорение женщин».

– Друзья мои, – ответил де Ганж, – есть вещи поистине досадные, однако необходимость заставляет нас преодолевать неприятности. Если женщина внушает мне страсть, я обязан овладеть ею; когда она становится богаче меня, я обязан разорить ее. Если те, кто все имеет, но ничего не желает, не станут делиться с теми, кто всего желает, но ничего не имеет, тогда в мире не будет ни справедливости, ни равновесия.

– Но что скажет на это маркиз? – спросил Вальбель.

– У него есть своя выгода: если дельце выгорит, у него будет столько денег, сколько у него никогда не было, а значит, он сможет купить столько женщин, сколько пожелает. Так что сами видите: я всего лишь тружусь на благо собственной семьи. О, поверьте мне, друзья мои, я гораздо более разумен и порядочен, чем может показаться на первый взгляд.

– Но когда ты снова захочешь нам это доказать, – с ухмылкой ответил Вальбель, – не пытайся прибегать к той логике, с помощью которой ты только что пытался убедить нас помочь тебе. Впрочем, решение принято, пора распределять роли. Ты, дорогой герцог, будешь первым, а я последую за тобой.

– Вот и прекрасно, – кивнул Кадрусс. – Однако, если при работе на шевалье мне подвернется случай овладеть красавицей, смею заверит^ вас: я никого не стану звать на помощь.

– Именно этого мне бы и хотелось, – ответил де Ганж. – Ибо более всего я опасаюсь, как бы труды наши не пропали даром. Но не станем загадывать заранее. Не исключено, что красотка ускользнет от всех. Так что будем действовать по обстоятельствам и пустимся в плавание по бурному морю, не дожидаясь, пока начнется настоящий шторм.

Несколько бутылок шампанского, а также вина с виноградников, произрастающих в долине Роны, скрепили возлиянием сей гибельный план, и сообщники приступили к разработке деталей.

Веселый и шумный карнавал, начала которого с нетерпением ожидали в Авиньоне, как нельзя лучше способствовал осуществлению коварных замыслов шевалье, получивших полное одобрение Теодора, Для начала 0ыло решено сделать достоянием сплетен связь маркизы с обоими приятелями коварного шевадье, и аббат ввел предателей в дом к г-же де Ганж, А так как молодые люди обладали всеми качествами, чтобы нравиться и быть принятыми в высшем свете, Эфразия встретила их любезно и радущно.

А через день мать герцога де Кадрусса устроила у себя грандиозный бал* куда юный сеньор незамедлительно пригласил маркизу.

Несмотря на всю свою добродетель, г-жа де Ганж еще пребывала в том возрасте, когда пристрастие к развлечениям берет верх над рассудительностью, а потому она не пропускала ни

одного увеселения из тех, которые, по ее разумению, не могли побудить ее нарушить свои обязательства. Со времени происшествия в доме графини де Дони она выходила очень часто, ибо ощущала настоятельную потребность развеять печаль, в которую ее погрузила ссора с мужем, случившаяся из-за коварства графини де Дони. А так как приглашение графини де Кадрусс не внушило ей никаких подозрений, она с превеликой радостью приняла его.

Какой бы безупречной красотой ни была наделена женщина от природы, она всегда стремится подчеркнуть ее при помощи нарядов, и маркиза не являлась исключением. Всем своим видом она доказывала, что в честной женщине кокетство может соседствовать с приличиями, а желание украсить себя – с набожностью. Впрочем, разве в праздничные дни служители Церкви не облачаются в лучшие свои одеяния, показывая тем самым пример прихожанам? Приятное взору благотворно влияет на душу. Не будь алтарь украшен цветами, не будь облачение священнослужителей покрыто золоченым шитьем, как знать, не умалила бы скудость церковного убранства религиозного рвения прихожан?

Маркиза де Ганж прибыла на бал в великолепном платье и тотчас затмила собой всех женщин. Маркиз и аббат ехать на бал не пожелали, и сопровождать маркизу вызвался шевалье. В доме у герцогини маркиза встретила такой же восторженный прием, какой прежде ей был оказан в доме герцога де Гаданя. Тут же вспомнили, что в Париже она танцевала с самим Людовиком XIV и король оказывал ей предпочтение перед прекрасной Манчини; подобные разговоры надолго

приковали к г-же де Ганж всеобщее внимание, и от желающих пригласить ее на танец не было отбоя.

Один только Кадрусс, желая выделиться из толпы поклонников, делал вид, что нисколько не интересуется маркизой; шевалье, напротив, окружал невестку вниманием и заботой, придавая ухаживаниям своим исключительно пристойную форму, что, надо сказать, давалось ему с большим трудом.

В восемь часов вечера герцог де Кадрусс равнодушным тоном пригласил маркизу подышать воздухом; она согласилась, покинула танцевальный зал и отправилась за герцогом в дальнюю комнату; шевалье последовал за ними.

В комнате, куда хозяин приводит гостью, стоит стол, уставленный прохладительными напитками. Разгоряченная танцами маркиза с удовольствием берет прохладный бокал из рук Кадрус-са, делает глоток... плотная пелена застилает взор Эфразии, и она, не в силах сопротивляться действию сильнейшего снотворного, без чувств падает на стоящее рядом канапе. Слуги поднимают безжизненное тело несчастной женщины, укладывают его в карету, запряженную четверкой лошадей, и возница; повинуясь приказу, мчит в местечко Кадене, принадлежащее семейству Кадрусс. Большую часть пути* а именно семь лье, отделяющих селение от Авиньона, карета едет по дороге, ведущей в Экс. Затем она сворачивает на тропу, ведущую на берег Дюранса, где на возвышении раскинулось селение Кадене, в центре которого, на высоченном фундаменте, громоздится родовой замок Кадруссов; замок прекрасно виден с дороги.

От дорожной тряски маркиза просыпается; опустив окошко, она высовывает голову и кричит кучеру, чтобы тот остановился. Крики маркизы привлекают внимание двух всадников в масках, сопровождающих карету. Один из них, подъехав к окошку, одной рукой грубо зажимает несчастной рот, а другой пытается схватить ее за горло. Вывернувшись, маркиза откидывается на подушки сиденья.

– Ах, Господь милосердный! Где я, куда меня везут?! – в ужасе восклицает она. – Что со мной будет? Отчего я все время становлюсь жертвой собственной неосмотрительности?

– Успокойтесь, сударыня,– доносится из глубины кареты незнакомый голос. ~ С вами не случится ничего плохого, во всяком случае ничего, что могло бы оскорбить хорошенькую женщину.

– Так, значит, это господин Кадрусс решил так жестоко подшутить надо мной?

– Нет, сударыня, он здесь ни при чем,

– Тогда, значит, щевалье де; Ганж? Только эти двое были со мной, когда я выпила сонное зелье!

– Нет! Ни один из тех, кого вы назвали, здесь ни при чем.

– Но разве я не была на балу у герцогини де Кадрусс?

– Вы там были, сударыя.

– И разве со мной не было шевалье де Ганжа?

– Он там был, сударыня.

– А разве не он дриказад похитить меня?

– Нет, сударыня. Вы правы только в одном: в бокале, который вы изволили пригубить, действительно было растворено сильное снотворное. Но когда вы выпили его, ситуация изменилась:

некий человек, давно и страстно в вас влюбленный, завладел вами. И в ту минуту, когда шевалье де Ганж и герцог де Кадрусс бросились за помощью, человек, которого мы упомянули, усадил вас в карету, поручив нам позаботиться о вас. Мы уже приближаемся к месту нашего назначения, и скоро вы, сударыня, сможете познакомиться с вашим похитителем, а он будет иметь счастье припасть к вашим стопам. Полагаю, вы не будете с ним слишком суровы, ибо вина его заключается только в том, что он не смог устоять перед вашей красотой.

– Я ничего не прошу! – в отчаянии воскликнула маркиза. – Я не хочу ничего слышать, никого видеть, я хочу, чтобы вы высадили меня на дороге, я сама вернусь обратно в город! Увы, в вашем обществе я рискую вновь подвергнуться недостойному обращению! Пожалуйста, прикажите остановить карету!

– Высадить вас здесь, сударыня? В этой долине, где прячутся протёС?а(нты? Да ведь они безжалостно убивакУг всех; к?о дерзает обнаружить их пристанище!

– О, протестанты не страшны мне – в отличие от вас! Они защищают свои права, вы же покушаетесь на мою честь. 'Протестанты, коими вы пытаетесь меня устрашить, издавна населяют этот край, но сколько я здесь Живу, никогда у меня не было повода жаловаться на них. Они молятся тому же Богу, что и я, и не оскорбляют меня так, как э1ч> делаете вы. Оставьте меня, отпустите, или я стану звать на помощь!

Результатом сей угрозы был приказ кучеру ехать еще быстрее, а вдобавок невидимая рука захлопнула деревянные створки на окнах кареты.

235

– Что ж, придется ехать навстречу судьбе, – произнесла несчастная маркиза. – Я совершила оплошность и должна быть наказана. О Спаситель милосердный, к тебе я взываю, защити меня от грядущих опасностей; не оставляй добротой своей, не покидай в несчастьях слабую добродетель! Ах, если Ты позволишь восторжествовать преступлению, как сможешь Ты потом отомстить за него?

Еще час езды, и карета остановилась. Кругом царил кромешный мрак. Дверца открылась, и маркизе велят выходить. Вглядевшись в ночную тьму, г-жа де Ганж сообразила, что экипаж ее стоит посреди широкого двора, со всех сторон окруженного высокими стенами. Всадники, сопровождавшие карету, спешились и, схватив несчастную женщину за руки, заставили ее подняться по высокой лестнице, втолкнули ее в темное помещение и тщательно заперли за ней дверь. Когда глаза г-жи де Ганж привыкли к темноте, она разглядела, что находится в просторной комнате с несколькими окнами, забранными прочными с виду (и не только, как смогла она вскоре убедиться) решетками. Она стояла, в ужасе вслушиваясь в удалявшиеся шаги, и мертвая липкая тишина постепенно окутала ее с головы до ног.