Текст книги "Хранитель волков"

Автор книги: Марк Даниэль Лахлан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

Глава 6
ВОЛЬФСАНГЕЛЬ

Если бы Аудун был склонен к размышлениям, он мог бы задуматься, с чего это ведьмы вдруг расщедрились и решили даровать ему сына, которого ему так не хватало. Если бы подобный подарок ему сделал кто-нибудь из соседних конунгов, Аудун непременно усомнился бы в чистоте его намерений, однако ведьмы принадлежали к совершенно иному миру. Они обитали в сфере сверхъестественного, не подлежащего пониманию, сходного с провидением или судьбой, и он не задавал им никаких вопросов, как не стал бы задавать вопросов киту, выброшенному на берег, или попутному ветру, надувающему парус драккара.

Аудун сильно удивился бы, если бы узнал, что ведьм может толкнуть на поступок такое обыденное чувство, как страх.

Хотя женщин, обитавших в Стене Троллей, народы и правители, платившие им дань, считали настоящими чудовищами, на самом деле сестры не так уж сильно отличались от до смерти напуганных крестьян, эрлов или рабов, приносивших им в дар питье и еду и приводивших к горе своих детей.

К примеру, рыбак, лишившийся из-за ведьм сына, считал их чудовищами. Он не смог бы сказать наверняка, спал или бодрствовал в ту полночь, когда воздух у него в доме внезапно сгустился, тело окутал липкий холод и краем глаза он заметил какое-то движение, но ничего не увидел, посмотрев внимательнее. Его сын, проснувшись утром, сказал, что его позвали те женщины, и рыбак отвел мальчика к горе. Он знал, что выбора у него нет. Если он откажется, пострадает все поселение, а не только его семья.

И рыбак стоял и трясся, глядя, как сын делает несколько шагов и исчезает в тумане. Бедняге и в голову не пришло бы, что и ведьмы обладают теми же чувствами и тоже испытывают подобный страх. И все-таки сестры боялись.

Что есть пророчество? Это широкое понятие, способное воплотиться во множестве форм. Мы не станем называть пророком того, кто понял, что сейчас кошка опрокинет чашку, и успел поймать посуду на лету. Если кто-нибудь посмотрит на сгустившиеся тучи и скажет, что вот-вот пойдет дождь, мы не назовем такого человека провидцем. Даже летом мы знаем, что зимние холода вернутся, однако в этом знании мы не находим ничего магического. Подобного рода предвидения вытекают из нашего жизненного опыта, в них нет ничего таинственного или волшебного, это просто то будущее, которое неразрывно связано с настоящим.

В расселинах и пещерах Стены Троллей, за той дверью в камнях, которую никто не сможет найти, если его не пригласят, королева ведьм предвидела будущее примерно так же, как мы. Граница между настоящим и будущим не настолько непроницаема, как нам кажется, и королева ведьм страдала от холода и жары, морила себя голодом и погружалась в видения, пока эта граница не сделалась вовсе прозрачной.

Для нее пророчества не были чем-то приходящим извне, сказанным или сделанным, они являлись частью ее сознания, ее способом восприятия мира. Они были тем языком, которым она говорила. И за год до того, как королева отправила Аудуна в поход за младенцами, этот язык прошипел какую-то невнятную угрозу. Угроза воплотилась в осмысленную фразу не за один день, все началось с подозрения, даже со слуха – шепоток звучал за шумом водопадов, заглушал собой подземный холод, заставлял королеву дрожать даже в волчьей пещере, где дыхание связанного бога так нагревало камень, что к нему было больно прикоснуться.

Ощущение разрасталось внутри нее, пока королева сидела в темноте, оно захватило и остальных сестер. Когда ведьмы стирают различия между сегодня и завтра, они перестают понимать, где «я», «ты», «она» или «оно». Накопленный ими опыт все равно что пожитки, которые можно одолжить другому, позаимствовать или поделить.

Чтобы понять, откуда взялось дурное предчувствие, провели небольшие ритуалы. Сестры зажгли свечу из китового жира и попросили послать им видение. Они могли бы задать вопрос любому другому предмету, но выбрали именно свечу, потому что некогда она была живым существом, а значит, ее связь с внешним миром гораздо прочнее, чем у камней пещеры. Сначала свеча, как решил бы простой человек, показывала свое прошлое, и пещеру заполнила рыбная вонь. Однако сестры почувствовали не только запах. Они ощутили и потрясение, запечатлевшееся в ворвани, когда кита выбросило на берег, где его нашли охотники и убили. Пока горела свеча, сестры поняли, что для пророчества крайне важен и оттенок пламени.

Затем одна из сестер, почувствовав, что так будет правильно, протянула руку и загасила пламя. Свет исчез, однако идея света, его оттиск заполнил разум ведьм. Под болезненно-желтым оттенком пламени, поняли они, скрывается гораздо более глубокий свет, яркий, похожий на цвет неба перед штормом. Связь была установлена, после чего с вершины Стены Троллей принесли чашку дождевой воды, и эта вода оказалась тяжелее обычной, точнее, в чашке кроме воды плескалось еще и чувство, желание. Вода, поняли ведьмы, до сих пор хочет падать, снова стать дождем. И запах от нее шел резкий, словно в грозу. Предчувствие грядущей бури становилось все отчетливее.

Одна ведьма поднялась на вершину Стены, чтобы понаблюдать за птицами. Птицы снялись с северной стороны скалы и полетели на юг. В долине, почувствовала ведьма, другие животные тоже движутся в поисках укрытия. Чайки летели к суше, а насекомые зарывались в землю. Почему все это происходило? Потому что ведьмы наблюдали. Животные не приходят в движение, чтобы предсказать будущее обычным людям, обитающим в горах.

И дурное предчувствие обрело форму – буря, магическая буря. Зимой послание сделалось еще яснее. Ветер приносил с собой дым от погребальных костров; крысы, пробегавшие через пещеры, были полны тревоги и ожидания; в небе чаще видели ворон, а не чаек; перед мысленным взором ведьм и днем и ночью стоял образ дерева с повешенным, веревка покачивалась, пробуждая их ото сна, появлялась в ритуалах, где была вовсе не нужна.

Смерть подступала к сестрам и только ждала подходящего момента, чтобы коснуться их. Времени на размышления уже не оставалось.

Пора было вырезать новую руну. Обычным людям знакомы руны – символы, которыми они записывают простые мысли или составляют списки вещей. Кое-кто из целителей и знахарок использует руны, чтобы придать магическую силу оберегу или намертво запереть замок, но ведьмы не останавливались на этом. Для ведьм руны были живыми, они прорастали у них в мозгу и развивались, совершенно меняя их восприятие и питаясь здравым смыслом, руны расцветали и приносили магические плоды.

Ведьмы не так-то просто приступали к вырезыванию новой руны. В рунах был заключен могучий источник магии, подаренный Одином – точнее, отнятый, несмотря на боль, тоску и неукротимое безумие, исходящее от темного бога, первыми ведьмами, которые некогда укрылись в горах.

Несколько поколений назад была только одна ведьма. Она сидела в одиночестве в пещерах, ее разум проваливался в темноту, пока ее боль не сравнялась с болью мертвого бога, провисевшего на дереве девять дней и ночей, пронзенного копьем и замороженного луной над источником мудрости. В награду ведьма получила руну, обозначавшую дневной свет, и хотя руна не имела названия, она сияла у нее в голове, согревая кости, словно летнее солнце в разгар дня. Руна внутри нее даровала ведьме силу исцелять горных жителей и способность прозревать фрагменты их будущего. В знак признательности они отправили к ней на обучение трех девочек.

Одна из них из года в год тонула, погибала от голода и замерзала, чтобы повстречаться в конце концов с мертвым богом в глубоком омуте, где она и получила руну, которая искрилась, как чистая вода. Мысли людей перестали быть для ведьмы загадкой, она начала видеть сны детей, живущих на другом краю света, слышать завистливые шепотки, витающие над горными тропами, ощущать потоки любви и ненависти, омывающие дома крестьян.

Другая ведьма выбрала иной путь к знанию. Она выкопала себе могилу, и сестры накрыли ее камнем. Когда разум покинул ведьму, она почувствовала, что бог лежит рядом с ней в тесной яме, коснулась веревки на шее бога, ощутила холод его безжизненного тела. Руна как будто росла и увядала у нее в голове, то скрытая землей и травами, то восставшая и полная жизни. Когда ее подняли из могилы, ведьма едва дышала, однако ей удалось завладеть самой ценной руной. Теперь она познала тайну наследования, и ведьмы научились передавать магию в дар.

И с этого мгновения смерть уже была не в состоянии отнять у сестер силу рун. Каждая могла теперь расширять опыт предыдущих поколений. Стало возможным развитие. Ведьмы делались все сильнее, из поколения в поколение удерживая при себе то, что уже имелось, и добавляя собственные знания, пока не сложился основной круг из двадцати четырех ведьм, и каждая стала хранительницей, кормилицей и воплощением одной из рун.

Однако теперь у них появилась двадцать пятая ведьма. Аудун знал ее под именем Гулльвейг, королевы ведьм, а некоторые из местных жителей помнили, что ее величали Хульдрой, однако сестры никогда не звали ее этими именами. Ее принесли в пещеры еще младенцем, и судьбой ей было назначено – так следовало из гадания – нести одну из рун дневного света. Но когда ведьмы начали обучать девочку, стало ясно, что руна уже находится в ней, она засветилась, разгоняя тьму, в первое же бдение, прошуршала ветром по листве в головах сестер, воспитывавших девочку. Для ведьм это была настоящая загадка, потому что обычно требовались годы страданий и самоотвержения, чтобы руна проявила себя, – а еще и смерть той сестры, в которой руна обитала до сих пор. В два года девочку подвергли новым испытаниям, наблюдая. Из нее выплеснулась вторая руна – серебристая, словно море в лунном свете; затем еще одна, искристая, как лед под утренним солнцем; затем третья – не столько видение, сколько ощущение, вроде мурашек на коже от пронизывающего, обжигающего холода; потом вышла четвертая руна, пахнувшая лесными ягодами; пятая, похожая на голод; шестая, сверкающая золотом; седьмая, несущая запах роз и крови, и восьмая, напоминающая шум ветра в парусах. К трем годам в девочке уже жили все двадцать четыре руны, на каждую из которых сестры потратили свои жизни, сны и силы.

Эта девочка достигла новой ступени развития. В прежние времена королева ведьм несла в себе лишь одну руну дневного света, полученную первой ведьмой. В Гулльвейг жили все. В первые годы, когда ее подвергали положенным испытаниям, ее разум блуждал вместе с повешенным богом по кладбищам в засушливых пустынях, где мертвецы тянули к ней из осыпающихся могил свои костлявые руки; по болотам и топям, где она видела свежие розовые лица только что утонувших людей, которые как будто умоляли ее о помощи, погружаясь на дно; по полям сражений, где она слышала, как умирающие произносят имена детей и возлюбленных, и где она вырывала вопящие руны из их пальцев. Говорили, будто она сумасшедшая, но если бы крестьяне и воины из долин знали, через что ей довелось пройти, они поразились бы, насколько она нормальна.

Читая знаки в камнях, ветре и воде, Гулльвейг поняла, что надвигается нечто необычное. Дурные предчувствия, заполнившие пещеры, сгустившийся воздух, отчаяние, готовое выплеснуться в любой момент, твердили, что выбора у нее нет. Ей предстоит вырезать руну, втолкнуть будущее в царство живых, воплотить его в нечто такое, что можно пощупать, о чем можно говорить и таким образом изменить.

Ради этого она спустилась в самые нижние пещеры, где камни светились алым и зеленым светом, где сырость и холод сменялись жаром из недр земли. Гулльвейг прихватила с собой маленький кусочек иссохшей кожи – обрывок пояса старейшины, и застежку, которой он когда-то закалывал плащ. После чего ведьма надолго осталась одна. Никто не приносил ей еду, воду она лишь слизывала со стен пещеры, света здесь не было, если не считать светящихся камней, и не было других живых существ, кроме нее. Когда испытание подошло к концу, сестры явились и вынесли ее из пещеры. Она ничего не начертила, и стало ясно, что требуется более суровое испытание.

В пещере с призраками имелась глубокая яма, созданная вовсе не природой, хотя ведьмы не помнили, кто ее выдолбил. Наверху краев ямы можно было коснуться, раскинув руки, но чем ближе к далекому дну, тем сильнее она сужалась, и в самом низу человек плотно застревал, словно пробка в бутылке. Внизу эту воронку пересекал мощный подземный поток, который врывался в щель размером с кулак и утекал через отверстие в каменном дне. Получалось, что если опустить ведьму на веревке на самое дно воронки, она окажется погруженной по горло в бурные воды.

Гулльвейг знала: чтобы ритуал увенчался успехом, ей придется простоять в воде девять дней.

Первые три дня были только темнота и боль. Ведь Гулльвейг, в конце концов, была человеком. Никто не выдержал бы подобного испытания, если бы не получил такую же подготовку, как она. С самого младенчества ее вынуждали подолгу голодать и погружаться в размышления, она ела диковинные грибы, ее замуровывали и погребали, словно мертвую, она проводила ночи нагишом на залитых лунным светом, промерзших насквозь склонах горы, и одна лишь сила разума спасала ее от смерти. Поэтому королева ведьм выдержала и это испытание, в боли и тоске сдирая с себя человеческую сущность. На четвертый день нестерпимых мучений ее разум отделился от физического тела и забрезжил свет. В темноте стояли гномы, они предлагали ей золото и драгоценности, и еще корабль, сделанный из чего-то похожего на перламутр, – она догадалась, что он сделан из ногтей мертвецов. Все это будет принадлежать ей, если только она попросит сестер вытащить ее из воды. На пятый день стены вокруг ведьмы заполыхали зеленым и пурпурным пламенем, и духи горы попытались вытолкнуть ее из воронки, однако она удержалась. На шестой день к ней пришли ее предшественницы, призраки, давшие пещерам свои имена, целых сто королев, не таких сильных, как она, однако составляющих ее часть. Гулльвейг знала, что ее сила складывается из их сил. Все мертвые королевы были здесь, некоторые – совершенно голые и испачканные грязью и соками растений, некоторые – одетые лучше самой Гулльвейг. Все они звали ее, бормотали какую-то чушь, пели и рыдали в темноте. Они умоляли ее отступиться, плевали на нее, пытались выдернуть из потока, однако она не поддалась. Королева ведьм была близка к ответу. На седьмой день зазвучали голоса, и она поняла, что где-то рядом боги. На восьмой день осталась только темнота, полное отсутствие мыслей, ничто, и она вплотную приблизилась к смерти. Затем, на девятый день, она снова оказалась в каменной воронке, как будто ее только что опустили сюда.

Водный поток вдруг остановился, и Гулльвейг стало тепло. Рядом не было сестер, не было мальчиков-прислужников, только светящиеся камни, кажется, засверкали еще ярче. В пещере стало светло как днем.

Под сводами пещеры зазвучал голос, эхом отдаваясь от стен:

– Ты знаешь, что они со мной сделали? Знаешь, что они сделали?

Хотя королева ведьм почти не умела разговаривать, она поняла смысл слов, которые звучали не только в ушах, но и прямо в голове.

До ее сознания дошел запах чего-то горящего, очень неприятный запах, вовсе не похожий на дрова или солому. Скорее, он был похож на запах горящих волос.

– Смотри, что они со мной сделали, смотри!

Гулльвейг выбралась из каменной воронки и спустилась в пещеру под ней, затем в следующую, еще ниже, идя на голос и запах горелого.

– Я ослеп, я совсем ослеп! – прокричал голос.

Ведьма спустилась еще ниже. Пещеры становились все меньше. Она никогда не бывала в них раньше и догадывалась, что они не являются частью мира людей, – это некое место, куда можно попасть только с помощью магии. Гулльвейг ощущала в горле запах дыма, насыщенный и горький, а голос звучал все громче. Затем она разглядела в полумраке какой-то силуэт. Сначала ей показалось, что человек окутан туманом, однако, подойдя ближе, она увидела, что это от истерзанного тела поднимается не то пар, не то дым.

Голый человек был привязан к камню окровавленными липкими веревками, а над ним извивались пурпурные, зеленые и желтые змеи, капая ядом ему в глаза. Все его лицо распухло, сплошь покрытое почерневшими синяками. Язык был испещрен синими и белыми пятнами, капли яда шипели, падая на него. Бледная кожа была в ожогах, рыжие волосы выдраны клоками. Человек кричал и выл, извивался в своих путах, однако никак не мог освободиться. Ведьма достаточно часто проводила мелкие магические ритуалы и сразу же узнала, из чего сделаны веревки. Из кишок.

Внезапно, в первый раз за все время, проведенное с сестрами в пещерах, королева ведьм почувствовала себя той маленькой девочкой, какой на самом деле была. Этот измученный человек вогнал ее в ужас. Она поняла, что его боятся даже боги.

Рядом с человеком стояла серебряная чаша. Ведьма шагнула вперед и взяла чашу, собирая в нее капли яда, чтобы они не попали богу на лицо. Она уже поняла, кто он, – Локи, главный лжец, предавший богов, убийца героев, который время от времени помогает обычным людям.

– Пока длилась пытка, мой разум скитался. Страдая от боли, я побывал в девяти мирах, ведьма. Ты понимаешь, что они сделали со мной, эти помешанные на убийствах боги, которые постоянно отнимают жизни на полях сражений, за всего лишь одну жизнь, отнятую мною? Да кто любил этого Бальдра, совершенного бога, вонючего подхалима? Хотя его совершенство не спасло его от смерти, а?

Ведьма почти не умела разговаривать, она знала только те слова, какие слышала во время обрядов да еще от слуг, которые появлялись в пещерах. Только все прислужники были детьми не старше семи-восьми лет. Поэтому она ничего не ответила богу.

– Ты кое-что сделала для меня, на время прекратила пытку. Чего ты хочешь?

Бог повернул к ней голову. Даже за все долгие годы учения, во время бесед с духами горы, с гномами и эльфами, она никогда не видела зрелища ужаснее. Его лицо походило на кровавый нарыв, готовый вот-вот прорваться. Чаша наполнилась, пальцы обожгло, когда на них выплеснулся яд. Гулльвейг вылила дымящуюся чашу на пол, но прежде чем успела подставить снова, капли змеиного яда упали на лицо Локи, прожигая его плоть. Бог закричал, его стошнило, а ведьма снова подставила сосуд под капающий яд.

– Второй раз ты даешь мне передышку. Чего же ты хочешь? За первый раз я скажу тебе вот что: вы с сестрами стоите на пороге гибели. Вы стали слишком сильны, скопив знания и овладев магией, и он, завистливый бог Один, повергнет вас. Один явится в вашу вотчину на земле. Он принял человеческое обличие и уже идет к вам во плоти, могучий воин, владеющий магией разрушения.

Эти слова озадачили ведьму. Ей доводилось встречаться с Одином. Она много раз искала бога, и именно его она ожидала увидеть и на этот раз, погружаясь в каменную воронку со стремительным потоком.

Локи продолжал говорить, хотя из-за яда его то и дело одолевали кашель и тошнота.

– За вторую передышку, которую ты подарила мне, я скажу, что в твоих силах спастись от судьбы. Даже он пока не чувствует этого. Бог еще не вполне проснулся, он не знает, кто он такой. Действуй быстро, нанеси удар первая. Есть два мальчика, Огонь и Мороз. Один для жизни, другой для смерти.

Чаша снова переполнилась, Гулльвейг вылила яд и опять подставила ее под капли, защищая кричащего от мук бога. Теперь и у нее распухли обожженные руки, пальцы совсем онемели. Лишь накопленный за годы опыт помогал не обращать внимания на боль.

– До сих пор никто не останавливался рядом, давая мне передышку на три полных чаши, – сказал Локи, – и за эту услугу я открою тебе кое-что. В последней битве Один будет сражаться с волком и погибнет. Ты должна привести волка на землю, потому что Один уже на земле. Сделай так, чтобы дух волка вошел в плоть человека, как входит в человеческое тело бог. Вот твоя руна, вот твоя цель. Волк убьет бога. Это слово того, кто знает.

На ум ведьме пришла одна мысль:

– Покажи мне моего врага.

Но в следующий миг ядовитые испарения затуманили ей взгляд, кислотный запах стал душить ее, заползая в горло, и она выронила чашу. Все поглотила тьма. В первый раз за девять дней Гулльвейг закричала, и мальчики сбросили вниз веревочную петлю, чтобы вытащить ведьму.

Когда ее подняли из воронки, Гулльвейг билась о камни и кашляла, выталкивая из легких воду. Мальчики отошли, и к ней приблизились сестры. Они не принесли с собой ни еды, ни огня, ни одеял, ни лекарств; вместо этого они дали ей обрывок пояса старейшины и узорчатую застежку. Ведьма поглядела на свои пальцы. Они распухли и почернели. Превозмогая боль, она взяла застежку и нацарапала на обрывке кожи руну, после чего упала на четвереньки, корчась от приступов кашля и рвоты.

Сестры склонились над руной, и всех их охватило смутное беспокойство. Половина сестер увидела это:

Они ожидали увидеть одну из двадцати четырех рун, данных Одином, но эта не входила в их число. Это была новая руна, а новых рун ведьмы не получали уже на протяжении восьми поколений.

Ведьмы понимали, что это нечто особенное, хотя и не сразу осознали всю важность происходящего.

Для некоторых из них значение символа было немногим яснее, чем то предчувствие скорых перемен, которое явилось к ним в образе бури. Руна символизировала молнию. Ведьмы впитывали в себя исходившие от нее ощущения, поворачивая так и этак. Затем одна из сестер увидела в руне устье реки между двумя холмами. Еще одна узрела церковь на холме и поняла, что внутри находится нечто важное: два мальчика, и каждый важен по-своему. Тут нужен долгий магический обряд, которые займет годы, зато и результат будет длиться годы. Что это за мальчики? Один станет объектом заклинания, а вот второй – нечто иное. Но что? Они не понимали. Помощник? Нет. Жертва? Нет. Что-то другое. Второй мальчик был словно потушенная свеча, словно чашка с дождевой водой, словно сотни других предметов, которые помогали ведьмам творить волшебство. Посредник между чем-то и чем-то? Не совсем. А потом они увидели. Он составная часть.

Другие сестры узрели в руне иное значение: то, что просуществует не один век, пока кто-то не даст ему названия. Вольфсангель. Этого слова ведьмы не знали, хотя значение было им очевидно: волчий крюк, ловушка. Они увидели себя: воплотившись в стаю скворцов, они летали под полной луной. В полночь ведьмы уселись на крышу большого зала конунга Аудуна и рассказали спящему воину, что его жена никогда не родит сына, но если ему нужен совет, он может обратиться к горным ведьмам. Еще сестры увидели отдаленное будущее. Девушку среди холмов. У нее были светлые золотистые волосы. Она тоже, как догадались ведьмы, сыграет важную роль, только ни одна из них не поняла, какую именно.

Некоторые из ведьм, столпившихся над руной, увидели символ сбоку:

Этих сестер пробрал озноб, совсем как обычных людей, когда они слышат в холмах волчий вой. И смысл руны отдался у ведьм и мозгу голодным волчьим воем. Она означала «оборотень».

Вот в чем заключалась цель магического обряда, вот для чего нужны были два брата. Чтобы волчий бог смог воплотиться в человека.

Королева ведьм уже теряла сознание и была не в силах обратиться к сестрам обычным для них способом. Ее изнемогающее сознание свернулось клубочком, словно ребенок, брошенный в темноте.

Гулльвейг только постучала по руне пальцем и проговорила скрипучим голосом:

– Защитник, – так сказала она.