Текст книги "Ангел Габриеля"

Автор книги: Марк А. Радклифф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

16

На следующее утро все пришли вовремя и никто не мучился похмельем. Тишина в начале сеанса была непродолжительной. Ивонна огляделась по сторонам, подняла брови, пожала плечами и произнесла:

– Если мы здесь для того, чтобы говорить, то я могу начать… если кто-нибудь еще не хочет быть первым.

Все отрицательно покачали головой.

– Между тысяча девятьсот восемьдесят третьим и тысяча девятьсот восемьдесят восьмым годом, – приступила Ивонна к своему повествованию, – я заработала больше четырех миллионов фунтов на сделках с недвижимостью и потеряла большую часть этой суммы за два месяца тысяча девятьсот восемьдесят девятого. Конечно, такое случилось не только со мной, и, по правде говоря, это ударило по мне совсем не так сильно, как по многим другим. Я хочу сказать, мне даже в голову не приходило пустить себе пулю в лоб или сделать что-нибудь в этом роде. На самом деле в глубине души я никогда не считала эти деньги своими. Наверное, это подспудное чувство и продиктовало все мои дальнейшие действия.

– Я слышал, ты запускала руку в кассу той фирмы, в которой работала, – заявил Кевин.

– Ну что ж, ты, наверное, любил посмаковать такого рода информацию, чтобы упростить себе работу. Но это, разумеется, неправда… – Она помолчала, а потом добавила почти радостно: – Хотя если смотреть на дело с их стороны, то все так и было.

– Эта информация давалась не для того, чтобы мне было легче убить, – пояснил Кевин. – Просто один человек сказал.

– В общем, мне все равно, – отмахнулась Ивонна, словно Кевин был для нее чем-то вроде липкой бумажки, приставшей к подметке туфли. – Как бы то ни было, я начала все заново. В течение девяностых я игнорировала интернет-революцию и позднее поняла, что поступила очень правильно. Если я не могла четко проследить потоки доходов, то о таком предпринимательстве не желала и слышать. Вместо этого я занялась издательским бизнесом, и это было, как я сама вижу, очень мудрым решением, по крайней мере с финансовой точки зрения.

– И что же было дальше? – спросил Клемитиус, явно получающий удовольствие оттого, что наконец начал налаживаться кое-какой настоящий разговор.

– Я стала выпускать деловые профессиональные журналы, которые обслуживали государственный сектор. Сперва это был журнал для преподавателей, потом к нему добавился журнал для медсестер, потом еще один журнал по сестринскому делу для тех медсестер, которые считали себя слишком умными, чтобы читать тот, первый, затем я создала журнал для социальных работников и так далее. На пике своей карьеры я владела одиннадцатью журналами. Вы, наверное, даже не слышали о них. Не все хорошо продавались, зато все приносили прибыль.

– И в чем же заключался трюк? – спросила Джули.

– В объявлениях о приеме на работу, – пояснила Ивонна. – Понимаете, ни одно из соответствующих государственных учреждений не является важным клиентом для крупных газет и журналов, печатающих рекламу, но все они нанимают большое количество служащих. И в конечном итоге их объявления о приеме на работу представляют собой практически неограниченный ресурс, оплачиваемый деньгами налогоплательщиков. И это было особенно важно в девяностые годы, когда во многих государственных учреждениях не хватало профессионалов высокой квалификации. Например, за один только девяносто шестой год я заработала больше денег, чем за все восьмидесятые.

– Наверное, ты была счастлива, – неуверенно предположила Джули. Сама она редко думала о деньгах. И о том, почему у некоторых вокруг денег вращается практически вся жизнь.

– А что, похоже? – невесело вздохнула Ивонна.

– Я говорил, что моя девушка медсестра? – произнес Габриель только потому, что он все время думал об Элли с тех пор, как попал в это место.

– Возможно, она читала мои журналы, – предположила Ивонна.

– Может быть, – отозвался Габриель с сомнением.

Ивонна замолчала, ожидая, что он разовьет эту тему, но Габриель не стал.

– Самое интересное то, что никто за все это время, ни единого раза, не осмелился предположить, что мы делаем нечто сомнительное с точки зрения морали.

– Что вы имеете в виду? – спросил Клемитиус.

– Мы наживали миллионы, паразитируя на бюджетных расходах.

– Вы просто продавали услуги, – удивился Кевин. – Никто ведь не заставлял их покупать.

– В общем, да, можно сказать и так, почему бы и нет. Конечно, мы продавали услуги, на которые был спрос, но деньги, которые мы получали, были деньги налогоплательщиков, и простые люди отдавали их на медицину и образование, а они капали в карман мне, моим партнерам и – когда мы учредили компанию – держателям акций. Стоимость акций подкреплялась деньгами, изъятыми из государственного бюджета, что делало их очень выгодным капиталовложением, а потому они становились все более и более популярными, и в результате акционеры сделались чересчур жадными и начали давить на нас, побуждая обеспечивать еще большую прибыль, для чего требовалось свести содержательную составляющую журнала к минимуму, сократить штат, продавать все больше места под рекламу. Но никто никогда не задавался вопросом: а не занимаемся ли мы морально ущербной деятельностью?

– Что вы стали делать, когда задались этим вопросом? – спросил Клемитиус.

– Начала пить больше, чем нужно, – призналась Ивонна. – Это оказалось большой ошибкой, потому что, во-первых, стало причиной некоторых довольно неприглядных событий в моей жизни, а во-вторых, потому что дало моей компании предлог от меня избавиться. Они, правда, отделались от меня изящно: повысили по службе, то есть назначили исполнительным директором, что на деловом жаргоне обозначает пустое место. Жаль, что у них не хватило духу выгнать меня совсем. Тогда я решила выступить в роли менеджера проекта. Сперва я попыталась на вполне законных основаниях убедить мою компанию финансировать образовательные проекты, учредить награды, фонды, занимающиеся проблемами профессионального роста. В общем, заняться полезными делами. Таким способом мы смогли бы вернуть хотя бы часть получаемых нами денег тем, кому они на самом деле предназначались, и создать нашей фирме более позитивный имидж. Но наши идиоты не видели смысла, то есть прибылей, поэтому отвергли мои предложения.

Тогда я занялась деятельностью, которая шла вразрез с интересами моей собственной компании. Я вступила в переговоры с правительственными структурами и учредила несколько бесплатных веб-сайтов и бюллетеней специально для размещения там объявлений о приеме на работу. У меня имелись все необходимые контакты с нужными людьми, требующиеся для такого рода бизнеса. Вообще-то, многие давно негодовали по поводу того, что им нужно платить таким, как мы, лишь для того, чтобы укомплектовать штаты государственных учреждений и служб. Стоимость акций моей компании упала на сорок пять процентов. Я провела встречи с представителями профсоюзов и заключила с ними соответствующие соглашения. А в своей фирме никому не сказала об этом ни полслова. Семь месяцев я проделывала эту чертовски тяжелую работу, и никто ни разу не задал мне вопроса, чем я занимаюсь. Ведь я была неподотчетна кому бы то ни было.

Но каким-то образом они все-таки почуяли, откуда дует ветер. Это произошло примерно за три недели до того, как новая созданная мною рекламная сеть должна была заработать. Конечно, я знала, что рано или поздно они что-нибудь да пронюхают. Начальник отдела маркетинга ходил за мной словно привязанный. Как выяснилось, я в свое время наняла безвольного идиота. Но они оказались еще более грязными свиньями, раз наняли тебя, Кевин. Очень жаль. Мне бы очень хотелось быть там в первые месяцы работы сайтов и рекламных бюллетеней. Но к сожалению, я пропустила самый важный момент.

– Итак, – резюмировал Клемитиус, пытаясь быть как можно более любезным, – вы не кто иной, как своего рода современный Робин Гуд, – крадете у богатых, чтобы отдать бедным?

– Нет, – возразила Ивонна. – Просто устала сидеть на шее у государства да еще и получать за это похвалы. Господи, да если бы я была матерью-одиночкой, живущей на социальное пособие, меня бы все презирали, но меня за принятые от государства миллионы объявили кандидаткой на звание «Бизнес-леди года».

– У меня вопрос, – встрял Габриель.

Ивонна посмотрела на него, поджав губы.

– Почему ты здесь? У меня сложилось такое впечатление, что ты была хозяйкой своей жизни, пыталась сделать что-то правильное… Вот я, например, не помню за собой ничего подобного, – правда, на меня вообще нечего равняться в этом отношении, но… Знаете, я все-таки чего-то не понимаю.

– Да, почему, на ваш взгляд, вы очутились тут? – спросил Ивонну Клемитиус. – Подумайте как следует, постарайтесь хорошенько припомнить всю свою жизнь и все, что, возможно, помешало вам полностью задействовать потенциал, заложенный в вашей личности.

Христофор немного поерзал в кресле, словно это ему требовалось отвечать, а что именно – никак не удавалось придумать. История Ивонны пришлась ему по душе. Он чувствовал, что эта женщина начинает ему нравиться.

– Потому что я пила? – невозмутимо предположила Ивонна.

– Да, – согласился Клемитиус, – но не это само по себе помешало вам реализоваться как личности. – (У каждого на лице было написано недоумение.) – Как вы думаете, почему вы пили? – продолжил Клемитиус, будто желая протянуть руку помощи.

– Хотелось пить?

– Давайте посмотрим глубже.

– Мне нравится ощущать опьянение?

– Я уверен, есть еще что-то. Какое-то чувство, но какое? Может быть, вино придает уверенности в себе, в своих силах?

Христофору захотелось что-нибудь сказать, все равно что. Он снова поерзал в кресле и даже приоткрыл рот, но так и не издал ни звука. Он явно испытывал неловкость. Не из-за себя, а из-за Ивонны. У него возникло такое чувство, будто Клемитиус был слишком резок.

– Нет, я и без того почти всегда совершенно уверена в себе, – заявила Ивонна. Она не чувствовала никакого волнения, когда ей задавали вопросы, и не испытывала никакого смущения или замешательства, когда на них отвечала. – А вообще-то, мне нравится тот факт, что когда я немного пьяна, то становлюсь… как бы это сказать… восприимчива по отношению к неизвестному. Может, я чересчур много значения придаю тому, чтобы самой все контролировать.

Повисла тишина.

– Я угадала? – спросила Ивонна. – Я действительно свихнулась именно на этом?

Клемитиус глубокомысленно кивнул, как человек, который сегодня хорошо сделал свою работу.

– Значит, – сказала Ивонна, – вы полагаете, что мое постоянное желание контролировать себя и те ситуации, в которых я нахожусь, как раз и не позволило мне прожить жизнь не зря?

– Нет, – проговорил Клемитиус лукаво. – Это сказал не я, это сказали вы.

Джули закатила глаза. Это что, и есть то самое самопознание, которому должны научить их ангелы? Лично ей это казалось похожим скорее на дневное телевизионное ток-шоу.

– Что ж, может быть, – сказала Ивонна. – А может быть, и наоборот: именно это мое качество как раз и дало мне напористость, уверенность в своих силах и способность пойти дальше, чем продажа товаров по телефону, которой я занималась, когда мне было двадцать три, и войти в большой бизнес?

– Но вы не можете знать, что могло бы случиться с вами при других обстоятельствах.

– Что вы имеете в виду?

– Я хочу сказать, что если бы вы нашли в себе силы испытать себя каким-либо иным образом, то вы, возможно, отыскали бы дорогу к большей самореализации.

– Откуда вы знаете?

– Я не знаю, но…

– Вот именно, не знаете.

– Мне кажется, что вы просто гадаете на кофейной гуще, – вставил Габриель. – У нее все отлично получилось, она та, кто она есть, и никому не причинила вреда…

– Причинение или непричинение вреда другим в наши дни является несколько старомодным способом определения меры добра, – парировал Клемитиус.

– О, простите за старомодность, – съязвил Габриель.

– Неужели? – спросила Джули.

Все посмотрели на Ивонну, и она покачала головой.

– Нет, – произнесла она. – Прошу прощения, но вы ошибаетесь. Я знаю, что у меня проблемы с выпивкой, я даже готова согласиться, что свихнулась на желании все держать под контролем, а если вы будете, черт возьми, настаивать, я даже признаю, что не умею поддерживать отношения с мужчинами, хотя однажды у меня были достаточно долгие отношения, чтобы я смогла родить сына. По здравом размышлении могу сказать, что и это удавалось мне совсем неплохо. В общем и целом, я не испытываю особых сожалений. Я могу смириться даже с тем, что я мертва, ибо чувствую, что пожила на славу. Конечно, тот факт, что меня убил вон тот мерзкий человечишко, меня расстраивает, но что поделать, умерла так умерла. Что кроме этого? У меня, на мой взгляд, была замечательно хорошая жизнь. Прошу прощения, наверное, я испортила вам сеанс?

– Психотерапевтический сеанс нельзя испортить, – ответил Клемитиус, пожимая плечами. – Цель лечения заключается в том, чтобы вы сами по своему усмотрению оперировали теми выводами, к которым пришли в результате процесса.

Ивонна притихла, как и все остальные. Возможно, это было задумчивое молчание, возможно, удовлетворенное, но Джули, глядя на Ивонну, уставившуюся в пол у себя под ногами, могла поспорить, что это молчание растерянное. У нее возникло такое чувство, словно с тех пор, как она очутилась в этом месте, она все время была не то пьяна, не то под кайфом и только теперь начала потихоньку приходить в себя. Она по очереди оглядела других участников группы и вдруг обнаружила, что ее не отпускают две мысли: во-первых, Клемитиус тот еще придурок. И во-вторых, ее волнует, как там Майкл, причем эта мысль причинила ей боль, настоящую боль; когда же обе эти мысли объединились, у нее появилось такое ощущение, что ее вот-вот стошнит.

17

Встреча Джеймса Бьюкена с Берни, его бывшим менеджером, а в настоящем времени торговцем антиквариатом, прошла не так плохо, как могла бы, и не так хорошо, как это виделось Джеймсу в его мечтах. Следует заметить, что надежды Джеймса простирались очень далеко. Когда он ехал в сторону Маргита, ему представлялось, как Берни всплакнет при виде Джеймса, которого он якобы всегда любил как сына, какого у него никогда не было. Или – этот сюжет возник в голове Джеймса, когда он подъезжал к Медуэю, [73]73
  Медуэй —городская агломерация, имеющая в своем составе несколько более или менее одинаковых по размеру и значимости городов; расположена на севере графства Кент.


[Закрыть]– как Берни, по счастливому стечению обстоятельств, только что позвонили, один за другим, сразу два журналиста, которые теряются в догадках, куда подевалась некогда намного опередившая свое время группа «Собака с тубой», а в особенности их интересует, что стало с ее лидером Джеймсом Бьюкеном, этим «загадочным, ни на кого не похожим и, по мнению некоторых, непонятым» гением. Более того, Джеймсу грезилось, как Берни ему сообщит, будто «Собаку с тубой» пригласили в турне «Звезды восьмидесятых» вместе с Адамом Антом, Полом Янгом и группой «Гоу Уэст». Ему также мечталось, как вдруг окажется, что сам Стинг звонил Берни, чтобы спросить, где сейчас Джеймс, – в надежде, что тот поможет ему сочинять песни для нового альбома.

Словом, для того, чтобы планы Джеймса рухнули словно карточный домик, не нужно было прикладывать очень много усилий.

Берни между тем всегда мечтал набить Джеймсу морду при первой же встрече. Дело в том, что именно Джеймс был тем человеком, который, по крайней мере в воображении Берни, не только споил его самого, но также приучил его невинную юную крестницу Алису к наркотикам, а потом еще заронил в ее одурманенную голову мысль о карьере в модельном бизнесе. Однако годы смягчили Берни, он согласился пойти с Джеймсом в бар и, сидя там, позабыл о плохих временах, и если не вспомнил о временах хороших – поскольку, откровенно говоря, таковых в их жизни никогда не было, – то хотя бы унесся воспоминаниями в ту пору, когда они оба были молодыми и стройными.

– Говорил ты еще с кем-нибудь из наших о твоей идее возродить группу? – спросил Берни, когда они сидели за маленьким столиком в углу бара.

Бар был почти пуст: только старик в кепке стоял рядом с «одноруким бандитом» и испытывал судьбу да трое других посетителей слушали по радио трансляцию со скачек. Короче, в этом баре царила атмосфера семидесятых. Джеймс чувствовал себя как дома.

– Вообще-то, нет. Гари Гитарист, когда я ему позвонил, повесил трубку.

– Да, Гари Гитарист тебя ненавидит.

– Да уж, что верно, то верно, – согласился Джеймс, искренне потрясенный этим известием.

– Ты нассал в душу очень многим людям, Джеймс. Все выпендривался, изображал из себя рок-звезду.

– Ну конечно выпендривался, ведь в этом и заключалась моя работа. Разве не так?

– Ты немного перестарался.

«Неужели?» – подумал Джеймс. Ему вспомнилось, как много он пил и курил. А еще он ложился спать только под утро и занимался не доставлявшим большого удовольствия сексом с толстыми девушками, чьих имен даже не спрашивал. Вспомнилась и некрасивая история с Алисой, которой было лет шестнадцать и которая сама поперла на него, словно танк с губами. Может, ему следовало бы получше сопротивляться? Да и видеозапись, как они кувыркались в постели втроем, с Алисой и с кем-то из ее компании… Бригиттой? Брендой? Брайаном? Если бы можно было повернуть время вспять, он не поставил бы то видео (вместо фильма «Жизнь на земле») в автобусе, на котором они всей группой «чесали» по английским городкам… Но к тому времени Алиса имела обычай заправляться кокаином по самое не хочу уже часов с десяти утра, а потому нуждалась в помощи, которую не получила бы, не увидь ее Берни во всей красе, во всем, так сказать, великолепии на цветной пленке.

Берни, к счастью, думал совсем о другом:

– Мы поняли, что дело дрянь, когда ты попытался переименовать группу, ты хотел, чтобы она называлась «Джеймс Бьюкен и собака с тубой».

– Что ж, другие группы такое тоже проделывали.

– Какие?

Джеймсу ничто не приходило на ум.

– Эх, Джимми, почему ты никак не успокоишься? Давно пора забыть про группу и подыскать себе работу!

– Я бы так и сделал, Берни, но выступления были единственным, что мне хорошо удавалось.

– Да, но, например, футбол был единственным, что хорошо удавалось Джорджу Бесту, [74]74
  Джордж Бест(1946–2005) – выдающийся североирландский футболист, признаваемый многими одним из величайших игроков в истории футбола.


[Закрыть]однако в конце концов он все-таки перестал играть. Ведь так?

– Ну да, перестал, но в футбол нельзя играть, когда из тебя песок сыплется, а вот петь вполне можно. Оглянись вокруг, Берни. Да они же все снова потихоньку возвращаются: и «Бланманже», и «Доллар», и «Хевен Севентин», и «Сайкеделик Фёрс»…

– Не может быть. Даже эти?

– А почему бы и нет? Я видел афишу.

– Думал, они остались в Соединенных Штатах.

– Даже «Тирз фор Фирз» и те помирились.

– Правда? Я думал, эти разругались насмерть.

– Возможно, и разругались, но группа есть нечто большее, чем сумма ее частей, и она выше личных отношений. Разве не так ты всегда говорил? «Эй-Би-Си», «Калчер Клаб», «Бананарама» – все они поют в больших залах и, верно, загребают кучу денег. Ты только подумай об этом, вот все, о чем я тебя прошу.

– Я когда-нибудь рассказывал тебе, Джеймс, о себе и о тех девушках-бананках?

– Да, дружище, рассказывал. Но если ты купишь мне еще выпивки, то валяй рассказывай снова.

Так что, расставшись с Берни, на обратном пути Джеймс испытывал едва ли не радостное возбуждение. Конечно, он понимал, что Берни еще не готов пуститься с ним в плавание. Но Джеймс чувствовал, что еще немного – и тот сам потребует яхту и хороший ветер, чтобы достичь желаемой цели. Конечно, Джеймс знал, что убедить остальных будет трудно. Они его ненавидят, в особенности Гари Гитарист. Но подобная враждебность внутри группы была свойственна многим величайшим коллективам в истории музыки и даже помогала им достигать новых вершин. Как бы то ни было, он был более чем уверен в том, что ему удастся их всех уговорить. В прошлом всегда удавалось. Ну, может быть, за исключением Майкла.

Однако чем дальше он ехал на север, тем печальнее становился. Его терзала не только мысль, что он все больше удаляется от того, что в данный момент по-настоящему его интересует, – от воссоединения группы, но и тоскливая перспектива вернуться в пустой дом. Это и еще вероятная встреча с агентами по взысканию долгов: а вдруг они прячутся за живой изгородью? К тому времени как дорога М11 вывела его на шоссе А11, он уже пребывал едва ли не в депрессии, а когда остановился у своего дома, то не развернулся и не поехал обратно на юг только потому, что сильно проголодался. Кроме того, ему все равно было не к кому поехать на юге.

Первое, что он сделал, когда вошел в дом, – это включил свет во всех комнатах. Он терпеть не мог темноты. А поскольку он также терпеть не мог тишины, то включил плеер и поставил компакт-диск с группой «Полис». Лампочка на автоответчике мигала. Правда, если учесть, скольким людям он был должен, это случалось практически постоянно. Собственно говоря, он достиг такой стадии, когда помигивающая лампочка автоответчика, скорее, ободряла его, указывая, что телефон еще не отключен за неуплату. Поэтому он проигнорировал автоответчик и прошел в кухню. Холодильник был практически пуст: томатная паста, горчица и полпинты скисшего молока. Он поискал в кухонном шкафчике и нашел там жестяную банку с чечевицей, купленной Джули на гарнир к цыпленку карри, которого она так и не собралась приготовить, и пакет с концентратом для приготовления сладкого крема, доставшийся в наследство от прежнего хозяина дома. Джеймс засунул руку в карман, выудил оттуда мелочь и пересчитал. Ее набралось всего лишь на один фунт и тридцать два пенса. Увы, ни о каком походе в ближнюю закусочную и мечтать не приходится. А чек у него уже не возьмут.

Ему захотелось позвонить Джули. В основном для того, чтобы узнать, не одолжит ли она ему денег. Она могла бы, из чувства вины за то, что его бросила. Но она не оставила номера своего телефона. Он мог бы позвонить Майклу, но пока не хотелось, в особенности для того, чтобы просить денег. Конечно, если бы Майкл позвонил ему, пока он отсутствовал, то позвонить Майклу в ответ было бы нормальным делом. Но Майкл почему-то никогда не звонил сам. Джеймс только сейчас обратил на это внимание.

Он вздохнул и решил проверить автоответчик просто на всякий случай. Нажав кнопку, он пошел обратно в кухню, уверенный, что ему не звонили из «Камелота» [75]75
  «Камелот» —фирма-оператор британской национальной лотереи, действует с 1994 г.


[Закрыть]сообщить о том, что его лотерейный билет выиграл. Первое сообщение было от его финансового консультанта, который наконец распрощался с тонким налетом профессиональной вежливости и стал теперь откровенно груб. Следующий позвонивший повесил трубку, не оставив сообщения, и только третий звонок, как выяснилось, не был связан с деньгами.

«Мистер Бьюкен, говорит полицейский сержант Дойл. Увы, с вашей знакомой, мисс Джули Иден, произошел несчастный случай. Нам не удалось связаться с членами ее семьи, и согласно нашим документам ее последним местом жительства значится ваш дом. Местные полицейские приезжали к вам, но вас, очевидно, не было дома. Когда вы получите это сообщение, пожалуйста, позвоните по следующему номеру…»

На какой-то миг Джеймс замер от неожиданности. Какой несчастный случай? Насколько серьезный? Он должен позвонить, и он это непременно сделает. Но он не кинулся к телефону. Нельзя же вот так, сразу. Он шагал взад и вперед перед своим постером-талисманом и размышлял. Почему они позвонили ему? Джули их попросила? Как знать. Он чувствовал растерянность, недоумение, но – это дошло до него не сразу – не более того. Он взялся за телефонную трубку. Помедлил. А затем позвонил Майклу.

Когда Майкл ответил, Джеймс замялся, не зная, что именно должен сказать. В трубке он слышал, как играет музыка, но не мог определить, какая это группа.

– Что ты слушаешь, Майк?

– Э-э-э, «Мэджик Намберз».

– Это что-то новое?

– Не такое уж новое. Но хорошее.

– Ну а я… э-э-э… слушаю «Полис».

– Ясно. Спасибо, что сообщил.

– Прошу прощения, Майк, я все еще не в себе. С Джули произошел какой-то несчастный случай. Я только что вернулся домой от Берни, кстати, он передает привет, а тут сообщение на автоответчике, в котором говорится, что Джули пострадала…

Повисло молчание.

– Майк… Майк?

– Серьезно пострадала? – Майкл даже задохнулся.

– Не знаю, тут в сообщении номер, по которому надо позвонить, но я решил позвонить тебе первому. Подумал, что, может, тебе захочется подъехать.

– Да, но она собиралась в Лондон.

– Я знаю, – сказал Джеймс.

– Сейчас приеду. Ты звони, узнавай подробности, и мы с тобой поедем.

– Поедем куда?

– В Лондон.

– Ладно. Но я только что вернулся…

– Ты собираешься звонить или нет? – оборвал его Майкл.

– Конечно собираюсь, она ведь была моей подружкой, ведь правда? Но мы с ней расстались, ты об этом знаешь?

– Да, я слышал. Знаешь что, Джим, давай-ка я сам позвоню по этому чертову номеру.

– Нет-нет, я позвоню. А ты приезжай, и отсюда мы двинемся вместе. Идет?

– Идет. – И Майкл повесил трубку.

Ему вдруг стало холодно, в особенности рукам. Он сел, засунув кисти рук себе под бедра, и на мгновение почувствовал себя школьником, которого вызвали к директору, хотя на самом деле о себе он сейчас вовсе не думал. Затем он снова встал. За последние два дня, ожидая, когда Джули вернется, он постепенно начал воспринимать ее как значительное явление в своей жизни. Она интересовала его так, как давно уже никто не интересовал, он даже смущался оттого, что она его так сильно волнует.

И вот теперь он никак не мог вспомнить, как выглядит ее рот, ее губы, как звучит ее смех. Он мог вспомнить лишь то, как облегает ее тело юбка, и то, какое чувство он испытывал тогда, в кофейне: как он был увлечен, юн, не уверен в себе. Как это несправедливо – ведь ничего еще даже не началось.

Он схватил пиджак и поехал к дому Джеймса. У него оставалось мало бензина, однако он решил не заезжать на заправку. Сперва нужно все разузнать. Нужно понять, насколько плохо обстоят дела, – хотя где-то в глубине души он и так обо всем догадался. Когда Майкл постучал, оказалось, что Джеймс уже ждет его у двери.

– Все плохо, Майк, оказывается, она попала в автомобильную аварию где-то в Ист-Энде. Она в коме вот уже два дня.

– Где?

– В больнице Святого Франциска, в Лондоне.

– Ясно, я туда еду.

– Я тоже, – вырвалось у Джеймса, прежде чем он успел подумать.

Они посмотрели друг на друга. Майкл подумал, что надо что-то сказать о Джули, о том, что он к ней чувствует, но у него не хватило сил. Вместо него заговорил Джеймс:

– Знаешь, если мы с ней не вместе, это не значит, что меня не заботит ее судьба. Я хочу сказать, вот тебя же заботит, ведь заботит же, хотя вы не вместе… Ведь вы же не вместе?

Майкл посмотрел на Джеймса. Он пытался понять, в каком потаенном уголке души Джеймс умудрялся прятать свою заботу о ближних. Раньше за ним ничего подобного не наблюдалось. Да и теперь как-то не верилось, что такой уголок у него в душе и вправду имеется.

– Нет, – ответил Майкл и сделал паузу. Сейчас было не до того. – Мне еще надо заправиться.

– Ничего, поедем на моей машине, – предложил Джеймс и пошел в дом, чтобы взять пальто.

Он выключил плеер, все еще исполнявший музыку группы «Полис», потушил все огни и почувствовал огромное облегчение, когда закрыл дверь и уселся за руль.

Сначала они ехали в тишине. Майкл покусывал губу и смотрел в окно, Джеймс размышлял, как можно назвать то чувство, которое, как ему казалось, он испытывает. Поскольку его смущало затянувшееся молчание, он в конце концов не выдержал и спросил:

– Не возражаешь, если я включу музыку? Мне так легче вести машину.

Майкл нажал клавишу автомобильной магнитолы, и внезапно раздавшиеся звуки песни «Don’t You Want Me, Baby» [76]76
  Песня британской синтипоп-группы «Хьюман Лиг», хит 1981 г.


[Закрыть]заставили его слегка вздрогнуть.

– Насколько я понимаю, эта песня опять популярна, – осмелился произнести Джеймс.

Майкл смотрел на бесконечные шеренги черных деревьев, выстроившихся вдоль шоссе А11, размышляя о том, сколько оттенков значения у термина «кома». Существуют ли комы, которые менее опасны, чем другие комы? Ему доводилось слышать истории о том, как люди оставались в коме в течение многих лет, а потом выходили из нее, целые и невредимые.

– Майк? Майк?

– Мм, прошу прощения…

– Что ты слушаешь в последнее время?

– Э-э-э… Не знаю, Джим. Наверное, что попало. Для меня это больше не имеет значения.

– Вот как? А ведь раньше, дружище, ты знал все новые группы даже еще до того, как они появлялись. Что произошло?

– Я вырос. Или, во всяком случае, вырос из всего этого… – Он помолчал. – А еще они что-нибудь сказали?

– Кто?

– Медики. Когда ты звонил.

– Нет, сказали только, что она в коме, что она попала в аварию и что следующие сорок восемь часов будут очень важны.

– Ты мне об этом не говорил… Почему они важны? Она может очнуться? Или они думают, что у нее будет больше шансов поправиться, если она продержится эти сорок восемь часов? В чем причина?

– Не знаю, Майк. Ты же знаешь, какие они, эти врачи. Вечно темнят, напускают тумана. Думаю, это на тот случай, если кто-нибудь захочет подать на них в суд, если то, что они пообещают, не сбудется.

– О врачах я ничего не знаю, – тихо ответил Майкл и снова принялся смотреть в окно.

Деревьев больше не было, и теперь вдоль шоссе тянулись пустые серые поля – повсюду, куда доставал глаз. Это пустое пространство удивило Майкла.

Между тем Джеймс все старался решить, что он должен чувствовать. Он знал, что должен чувствовать что-то, и, главное, он должен был показать Майклу, что что-то чувствует. Но он не был уверен, какого рода чувство испытывает. Поэтому он передумал говорить об этом и завел речь о другом:

– Знаешь, многие группы, игравшие в восьмидесятые, опять при деле и ездят с гастролями.

– Хм.

– «Хьюман Лиг», «Эй-Би-Си», «Калчер Клаб».

– Да?

– Похоже, собирают толпы поклонников.

– Что ж, наверное, многие хотят вернуться во времена своей молодости, – сказал Майкл, думая о другом.

– Но не ты, да?

Повисла тишина. Они выехали на хорошо освещенный участок дороги, и пустое пространство вновь начало заполняться фрагментами пейзажа. Майкл видел, как поля отступили назад и снова потянулись деревья, но уже не рядами, а целой молодой рощицей. Он подумал, каково было бы оказаться сейчас в этом лесу: одиноким, продрогшим и напуганным. Но все равно лучше, чем в этой машине.

– Майк?

– Да? Э-э-э… Прости, нет, не я.

– Ты никогда не скучаешь о добрых старых временах?

Он не скучал. По правде сказать, он никак не мог их как следует вспомнить. Он чувствовал, что должен, как это делают все, но не мог. Он не помнил ни того, что его окружало, ни того, что чувствовал в те дни, ни того, во что верил, ни того, что отличало один день от другого. Он помнил события: первое свидание, выпуск их первого сингла, но не саму жизнь. Может, это была его личная проблема, но он никогда особенно ни к чему не привязывался. Слишком много книг, слишком много пластинок, слишком много разговоров ни о чем.