Текст книги "Ангел Габриеля"

Автор книги: Марк А. Радклифф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– Да полно тебе, дружище, ведь песни пишу я. А ты у нас музыкант, настоящий умелец по этой части. Именно поэтому мы были такой хорошей группой – каждый знал свою роль.

– Мы ни бельмеса не смыслили, Джеймс, мы были детьми. Лично я с тех пор только и делал, что играл на гитаре, а чем занимался ты? И если я в такое впрягусь – а я, прошу заметить, пока этого не обещал, – то со своими собственными песнями.

Джеймс кивнул. «Хрена тебе лысого», – подумал он, однако говорить такое вслух было еще не время. Время расставить все точки придет позже, вместе с микстурой от кашля.

– Потрясающе здорово будет собраться после стольких лет. На сей раз у нас все получится как надо, я в этом не сомневаюсь.

22

После сеанса Габриель вышел из подковообразного здания и побрел к озеру. До берега, поросшего бледной некошеной травой, было метров сто пятьдесят. Когда он приблизился к воде, то заметил, что лужайка идет слегка под уклон. Запах жимолости и лаванды стал слабее, но зато стала заметнее тропинка, протоптанная не до конца умершими людьми, прошедшими здесь до него. Габриель пошел по ней и, следуя ее извивам, повернул налево, по направлению к тому, что городские жители назвали бы лесом, но для Габриеля это была просто рощица – так, немного деревьев вперемешку с кустами. У него начала развиваться привычка уходить на берег водоема, чтобы отдохнуть под кронами деревьев; ему нравилась иллюзия того, что он находится «не на виду», как будто кто-то мог находиться не на виду, пребывая в месте, столь близком к Небесам. Когда он думал, что его никто не видит, он садился на траву и бросал в воду кусочки валяющейся на земле коры.

Джули после сеансов обычно возвращалась к себе в комнату, но иногда, как, например, сегодня, она тоже выходила побродить на природе. В отличие от Габриеля она не имела какого-либо ставшего для нее привычным занятия, она просто прогуливалась взад и вперед, часто останавливалась и подолгу рассматривала что-нибудь. Вглядываясь в световые пятна на деревьях и тени на воде, она думала, что было бы интересно написать здесь картину. Собственно, она иногда так и бродила, словно подыскивая сюжет, разгуливала в свое удовольствие, пока никто ее не видел, и замирала на месте, когда кто-нибудь заставал ее за этим занятием. В этом действе было столько же смысла, сколько она вкладывала в понятие «Бог» до тех пор, пока не оказалась в окружении ангелов. Вот и теперь, постояв на месте и поглядев неподвижным взглядом в одну точку, она пошла дальше, туда, где сухой кустарник был особенно густым и где любил сидеть Габриель, бросая в озеро кусочки коры и веток.

Увидев его, она замерла. Она еще ни с кем не разговаривала с глазу на глаз с тех пор, как попала в аварию, а принимая во внимание обстоятельства, заговорить с Габриелем было для нее труднее всего. Однако она никогда не искала легких путей, кроме того, он казался ей вполне порядочным, скромным парнем. Так что, подойдя ближе, она спросила:

– Почему все мужчины так себя ведут у воды?

– Прошу прощения? – не понял он.

– Если поставить мужчину рядом с водоемом, в конце концов он непременно начнет в него что-нибудь бросать. Почему так происходит?

Габриель на секунду задумался.

– Думаю, это заложено генетически. Мы бросаем все, что ни попадет под руку, а женщинам непременно нужно присесть помочиться. Это просто одно из половых различий.

– Как это?

– Таковы женщины: покажите им водную гладь – и им непременно понадобится сходить в кустики.

– Чепуха.

– Ты думаешь?

– Да.

– Откровенный ответ.

Габриель продолжил бросать в воду кусочки коры, и Джули повернулась, чтобы уйти.

– Вот видишь, – произнес Габриель.

– Что?

– Тебе захотелось пи-пи. Я не ошибся?

– Нет, не захотелось. Я просто искала что-нибудь подходящее, чтобы тоже бросить, – ответила Джули.

Габриель улыбнулся:

– Ну и как тебе все это?

Джули не ответила.

– Я задаюсь вопросом, не сошел ли я с ума? – пояснил Габриель. – Элли по образованию психиатрическая медсестра. Она говорит, что сумасшествие нередко связано с религией. Больные часто воображают себя Богом или Иисусом. Это весьма распространенная мания. Мне хотелось бы знать, не нахожусь ли я в состоянии психического расстройства подобного рода.

– А как насчет нас, остальных?

– Не знаю. Вы либо не существуете, либо являетесь обыкновенными людьми, которых я принимаю за таких же мертвецов, как я, посещающих вместе со мной психотерапевтическую группу.

– Сумасшествие может так проявляться?

– Не имею понятия. Прежде я никогда не сходил с ума и не знаю, как обстоит дело на этот раз.

– Эти рассуждения не кажутся мне убедительными.

– А есть идеи получше?

– Нет. Я предполагала, что все это мне снится, мне даже приходило в голову, что, возможно, я стала невольной участницей какого-то сумасшедшего эксперимента… ну, сам понимаешь, будто меня похитили… или что-нибудь в таком роде…

– Ты считаешь, нас заставляет лечиться какая-то группа мерзавцев, студентов-психологов? – улыбнулся Габриель.

– Что-то вроде того. Но чем дольше я здесь нахожусь, чем чаще просыпаюсь в своей комнате и чем чаще усаживаюсь в кружок с тобой и остальными, тем больше мне кажется, будто все обстоит именно так, как говорят нам наши Пинки и Перки. [88]88
  Пинки и Перки– два забавных поросенка, герои детских мультипликационных телефильмов, впервые показанных телекомпанией Би-би-си в 1957 г. и возрожденных в 2008 г. в новом формате.


[Закрыть]Но главная трагедия в том, что я не чувствую того, что, насколько я знаю, должна чувствовать.

– Например?

– Не чувствую горя. Просто ощущаю какое-то оцепенение.

– А меня от всего этого мутит. И я чувствую, будто готов взорваться и заорать что есть мочи.

– Но это было бы разумно, так почему бы тебе именно так и не поступить? Свихнуться в нынешних условиях было бы признаком здравомыслия.

– Не знаю… Что-то меня останавливает. Каждый вечер, возвращаясь в свою комнату, я пытаюсь закричать, но вместо этого просто смотрю в потолок, пока не засну, а затем я просыпаюсь, и, словно слабоумный, съедаю свой горячий бутерброд, и отправляюсь на психотерапевтическую групповую сессию.

– Что ж, мы все должны ходить на сеансы, – сказала Джули.

– Почему?

– Потому что это единственный путь, ведущий отсюда, и к тому же это, кажется, непреложный закон.

– А что, если это вовсе никакой не путь? И тем более не путь, ведущий обратно? Что, если Пинки и Перки, как ты их удачно окрестила, захотят проводить свои сессии вечно? Господи, что, если это и есть ад? Ведь есть же нечто действительно адское в том, чтобы выслушивать, как Кевин рассказывает об убийстве людей, и в том, чтобы смотреть на Клемитиуса, кивающего своей жирной головой, словно свинья, наблюдающая за прыжком с моста на тарзанке. А вдруг я мог бы сделать что-то еще, чтобы вернуться назад, к Элли?

– Может, я именно поэтому не ощущаю того, что, как мне кажется, должна была бы ощущать, и, наверное, поэтому не могу поверить до конца, что все это происходит со мной наяву.

– Прошу меня извинить, но я что-то не уловил ход твоей мысли.

– Ну вот, у тебя, например, есть Элли. Ясно, что ты ее очень любишь, а она, судя по тому, что рассказал нам за ужином Христофор, любит тебя.

– Бог весть почему…

– Как бы то ни было, это так, у меня же никого нет. Меня никто и ничто не привязывает к жизни… И может, я как раз была на пути к тому, чтобы это понять… И задавала себе вопрос: а не может ли один человек, которого я повстречала, стать… Черт, я не решаюсь даже подумать об этом. Когда я тебя сбила, я как раз ехала к подруге, которую не видела целую вечность. Она только и была в моей жизни некой постоянной величиной, но, если не брать ее в расчет, кажется, я сознавала, что совсем одинока. Мне это не нравилось, и я собиралась каким-то образом это исправить, но так и не успела. Я просто жила в Норидже и ждала, когда в моей судьбе что-то изменится. Может, я все это и заслужила.

– Норидж? Ты жила в Норидже? Ну, ты просто попала из огня да в полымя. Что ты делала в этой чертовой дыре? Расскажи.

– Ты когда-нибудь бывал в Норидже?

– Нет… Прошу прощения, это у меня такая дурацкая привычка говорить подобные гадости.

Джули улыбнулась:

– Расскажи об этом на группе.

Она села рядом с ним и начала складывать в кучку тонкие веточки. Вода в озере была совершенно гладкой, если не считать расходящихся кругов от снарядов Габриеля. Казалось, озеро тянется на многие мили. Ей стало интересно, что произойдет, если кто-нибудь войдет в воду и поплывет. Не останавливаясь и не оглядываясь назад, будет двигаться вперед, пока это возможно, как уходила женщина-ангел. Ведь нельзя же умереть дважды. Или в итоге просто проснешься в своей кровати, словно ничего не случилось? Или, может, не проснешься вообще, не сумев использовать свой последний, единственный шанс? А может, кто знает, после этого окажешься в каком-то другом месте? Впрочем, нет никакого смысла оставлять потайную дверцу, ведущую с Небес, равно как и нет никакого смысла в существовании какой-либо альтернативы, о которой сразу же не было бы объявлено в явной и недвусмысленной форме. Но… Нельзя в одночасье позабыть то, во что верилось всю жизнь, а Джули считала, что у человека всегда есть выбор, – просто нужно обладать достаточной смелостью или дойти до крайней степени отчаяния.

– Хотелось бы мне увидеть этот просмотровый зал, – сказал Габриель.

– И мне тоже.

– Тогда я смог бы поверить… Или разувериться… Но именно это нам нужно им сказать.

– Кому? Нашим Пинки и Перки?

– Да. Попробовать объяснить им, что нам трудно до конца поверить во все это и, стало быть, работать в группе, концентрироваться и тому подобное. Что нам просто необходимо что-то вроде подтверждения или…

– Перспективы, – подхватила Джули. – Мы могли бы сказать им, что нам не помешало бы чуть больше перспектив для того, чтобы смириться с постигшими нас переменами.

– Да… И тогда мы… В общем, тогда мы узнаем.

– Давай так и сделаем, – сказала Джули и развернулась, чтобы идти к их дому.

– Нет, не сейчас. Нам следует сделать это тогда, когда мы будем на занятии.

– Да, ты, должно быть, прав, но как насчет остальных? С ними тоже, наверное, стоит поговорить?

– Не знаю. С Ивонной, пожалуй, да, но с Кевином? Не думаю, что это была бы удачная мысль. Пожалуй, этот парень слишком любит угождать, и из-за него все это покажется похожим на заговор.

Джули снова посмотрела на воду долгим, пристальным взглядом. «Всегда есть выбор», – подумала она, после чего сказала:

– Вообще-то, я не привыкла доверять людям, которые убивают других людей. Давай сделаем все, что в наших силах, чтобы узнать, что осталось от наших жизней… Ладно?

Однако где-то в глубине ее сознания шевельнулась мысль: «Интересно, может ли здесь оставаться секретом чей-либо разговор?»

23

Джеймс и Гари пили уже по четвертому бокалу виски, и, хотя Джеймс ощущал приятное тепло, которое рождала мысль, что хозяин до сих пор не выставил его за дверь, ему очень не нравилась идея Гари насчет его собственных песен, которые должна будет исполнять их возрожденная группа.

– А что говорят все остальные?

– Я их еще не спрашивал. Подумал, что должен сперва прийти с этим к тебе. Ведь все-таки ты гитарист.

– А ты поимел мою девушку.

– Да, черт возьми, Гари, но я ж не хотел…

– О, ты еще скажи, что это вышло нечаянно… Дескать, твой член случайно попал не туда, куда надо. Да?

– Нет, я хочу сказать… Господи, да ты же сам знаешь, как тогда было.

– Я знаю, каким был ты.

Они замолчали. Джеймс хотел еще что-нибудь добавить, объяснить свою оплошность, однако правда состояла в том, что он на самом деле не мог вспомнить, как это произошло. Он знал, что Гари вроде как крутит с Алисой, но в те времена все крутили со всеми. Автобус у них был совсем небольшой, и было непохоже, чтобы Гари с Алисой могли где-то уединиться. Или все-таки могли? Он никак не мог вспомнить.

Он был совершенно уверен, что инициативу проявила Алиса – наверное, они были пьяны или еще что-то в этом же роде – одним прекрасным вечером, когда все ушли в зал для проверки звука перед выступлением. Где это было? В Лестере? В Ковентри? Хрен его знает, кажется, где-то в центральных графствах. И еще ему запомнилось, что на ней была длинная юбка и что она стянула трусики еще до того, как все как следует началось, – кажется, даже раньше, чем они успели поцеловаться, но что он точно помнил, так это то, что Гари и Берни вернулись, потому что забыли струны, вернее, Гари забыл микстуру от кашля. Должно быть, ругань была несусветная, настоящий трамтарарам, но он ничего не мог вспомнить, а потому выдавил из себя единственное, что мог придумать в данных обстоятельствах:

– Жизнь дерьмовая штука.

– Знаешь, она теперь с Мэтью.

– Да, я слышал… Даже трудно себе представить.

– Да, но только до тех пор, пока не увидишь их вместе. Тогда это приобретает некий смысл.

– Как, вы видитесь?

– О да, они приезжали на выходные в начале этого месяца. Ты слышал о том, что они выиграли в лотерею? Очень за них порадовался. Они здорово ударились в религию, представляешь? И у них есть дочка, ей теперь уже, наверное, около пяти, настоящая душка.

– Вот это да! Ну, в общем, так или иначе, – Джеймс не имел привычки принимать близко к сердцу информацию о жизни других людей, – все, о чем я тебя прошу, – чтобы ты подумал.

– Что ж, подумать нужно о многом, Джеймс, ведь у меня есть определенные обязательства.

– Какие, например?

– Начать с того, что я подписался на гастроли с «Кармой» на первые четыре месяца следующего года, а еще мы будем записывать новый альбом с октября по февраль следующего года, так что другие мои проекты должны выстраиваться с учетом всего этого.

– Да, разумеется, – согласился Джеймс.

– Но может, стоит обратить внимание и на твое предложение.

– Да-да. Ты только подумай о возрождении группы, слышишь, подумай. Это все, о чем я прошу.

– Я хочу сказать, что возрожденная группа поможет продемонстрировать то новое, что я написал.

– Да брось, Гари. Знаешь, все эти группы, выступающие на гастролях по случаю воссоединения… В общем, каждая из них исполняет всего по четыре или пять самых известных своих песен.

– Что ж, у нас имелся только один хит.

– Два хита.

– Один.

– «Вечеринка» стояла в немецком чарте на третьем месте, – напомнил Джеймс, пристально рассматривая ковер и пытаясь угадать, настоящая ли это шкура. Впрочем, все в этом доме было дорогое. Безвкусное, но дорогое. Может быть, это шкура большого барана. Но точно не белого медвежонка.

– Да, но в немецком же… Как бы то ни было, остается еще две или три песни.

– Да, но это будут мои песни, Гари.

– Нет, Джеймс, они будут мои.

– Прости, но этого я допустить не могу! Я хочу сказать, черт побери, что автором песен у нас всегда был я. Господи, никто же не ходит на концерт «Роллинг стоунз» в надежде на то, что Билл Уаймен вдруг вылезет вперед и исполнит «Je Suis un Rock Star», [89]89
  Сольный хит Билла Уаймена, написанный в 1981 г.


[Закрыть] верно?

– Нет, все ходят послушать Кита Ричардса, [90]90
  Кит Ричардс(р. 1943) – английский гитарист и автор песен, вместе с Миком Джагтером составляющий неизменный костяк рок-группы «Роллинг стоунз».


[Закрыть]а кроме того, Уаймен из «Роллингов» ушел.

– Знаю, но суть от этого не меняется.

– Ничего подобного. Ты сам знаешь, что он ушел потому, что Мик не стал бы петь его песни.

– Нет, он ушел потому, что ему стукнуло семьдесят восемь.

– Я хочу петь свои песни, Джеймс. Это единственное условие, при котором я согласен рассмотреть твое предложение. Подумай об этом.

Джеймс посмотрел на Гари, и, хотя ему очень, очень хотелось набить морду этому любителю микстуры и напомнить ему, что он всего-навсего паршивый гитарист, он, Джеймс, понимал, что такие вещи позволительно проделывать с тем, кто уже является членом твоей группы, а не с тем, кто сидит и обсуждает возможность снова в нее войти. Как бы то ни было, Гари согласился подумать. А это было уже неплохо.

У них еще будет уйма времени для того, чтобы выяснить отношения при помощи кулаков. А вообще-то, «Собака с тубой» станет для него всего лишь первой ступенькой в новой карьере. Когда Джеймс начнет сольную карьеру, Гари сможет петь свои песни столько, сколько ему заблагорассудится.

– Хорошо, Гари, – решился Джеймс наконец. – И можно я задам тебе еще один вопрос?

– Давай.

– Этот ковер сделан из белого медведя?

24

Элли, выражаясь языком доктора Самани, вот-вот должна была «снести яйца», что означало: ее яйцеклетки готовы к оплодотворению, – через день нужно приехать к нему в больницу, чтобы их извлечь. Доктор Самани осведомился, куда подевался Габриель, ведь тот всякий раз приходил вместе с ней, за исключением двух самых последних посещений, и, хотя Элли с самого начала решила, что станет без зазрения совести обманывать всех и вся, если это понадобится, – а она практически не сомневалась, что к обману придется прибегнуть, когда потребуется сперма, – она так и не придумала, в чем будет заключаться ее ложь. Она подумывала даже привести с собой Сэма и сказать, что переменила партнера, хотела рассказать, что Габриель сломал ногу и поэтому не может присутствовать лично, но не замедлит прислать свою сперму на мотоцикле, когда настанет главный момент.

Однако она так устала и была так измучена страхом и одиночеством, так переполнена искусственными гормонами и горем, что, когда доктор Самани в конце концов спросил у нее о Габриеле, вне всякого сомнения ожидая услышать что-нибудь вроде: «Он на работе», у нее с языка сорвалось: «Он в коме», после чего вся ее печальная история выплеснулась как бы сама собой.

Она постаралась не упоминать о врачах, заявивших о невозможности получить сперму Габриеля. Она постаралась обойти эту тему, но доктор Самани тут же спросил с раздражающей прямотой, которая так свойственна докторам:

– Я полагаю, его врачам известно, что вы проходите лечение от бесплодия методом ЭКО?

– Да.

– И они согласились помочь?

– Не совсем так. Они говорят, что Габриель не давал своего согласия на забор у него спермы и поэтому они ничего не могут поделать. Поэтому я собираюсь… добыть сперму сама.

Она крепко держалась за стул в кабинете доктора Самани, вцепившись в сиденье обеими руками, потому что от собственных слов, слетающих с языка, у нее кружилась голова, и она поняла, что на этом все может и закончиться. Она могла надеяться, что сумеет перехитрить докторов, караулящих Габа, могла надеяться, что ей удастся тайком извлечь немного семени из его спящих чресл, пока сторожа этого не видят, и передать сперму тому, кто провезет ее через весь центр Лондона, пока ее яйцеклетки нетерпеливо ждут сперматозоидов, лежа в кювете и наводя марафет. Однако без санкции этого человека, без его желания войти в ее положение и соединить гаметы, чтобы потом поместить получившиеся зиготы в ее организм, все дело обречено на провал.

– Вот как? – откликнулся доктор Самани, и на его лице впервые за все время отразилось удивление. – И как же вы собираетесь это сделать? Отрастить яички? Прошу прощения, это всего лишь шутка. Что значит, он не давал согласия? Что это такое, по их мнению? Какой-то дурацкий фарс? Как зовут его лечащего врача? Я с ним переговорю.

– Пожалуйста, не надо, я уже пыталась.

– Да, но я добьюсь своего. Мы добудем сперму именно вашего мужа, и никого другого.

– Я ни за что на свете не соглашусь на какую-то другую сперму! – выкрикнула Элли.

Доктор Самани остановился и посмотрел на нее. Он не привык к тому, чтобы на него кричали, но был скорее поражен, чем рассержен. Взгляд его карих глаз стал мягче. Элли заплакала.

– Прошу прощения, я не хотел вас огорчить. Я переговорю с доктором вашего мужа.

– Он не станет ничего делать без постановления суда, он так сказал, а к тому времени Габ может умереть, и я… я… пожалуйста, не звоните ему. Пожалуйста.

– Мне жаль тратить время на таких вот докторов; мы помогаем людям заводить детей. Неужели они думают, будто их работа важнее? Судебный процесс… Пфф!

– Пожалуйста, послушайте, – сказала Элли, взяв себя в руки. – Если вы позвоните и он согласится – это будет замечательно, только он не согласится. Он упрется и сообщит о происходящем своему начальству, он тот еще тип, можете мне поверить. Он прикажет внимательнее приглядывать за Габом, может, даже запретит мне его навещать, а мне просто необходимо быть рядом с ним, и моим друзьям тоже.

– Конечно, я понимаю…

– Но не только для того, чтобы ухаживать за ним. Нам надо быть рядом для того, чтобы взять его сперму и привезти сюда, чтобы вы смогли оплодотворить яйцеклетки.

– Как вы собираетесь взять сперму?

– Тем же самым способом, каким это сделал бы он сам; это сделает моя подруга… ну а ее муж привезет контейнер со спермой сюда. Он уже несколько раз проехал по маршруту на автомобиле и уложился в восемнадцать минут.

– Восемнадцать минут… это хорошо, но лучше бы десять. Вы не сможете найти мотоцикл?

– Не думаю.

– Что ж, зато я смогу.

– Но… у вас не будет неприятностей, если вы ввяжетесь в эту историю?

– Об этом не беспокойтесь. Когда придет время действовать, мы будем готовы. Эти люди не встанут на пути научных достижений, не помешают мечтам сбыться! Не беспокойтесь, Элли, мы добудем сперму и получим эмбрионы. А потом будем молиться.

– В последнее время я много молюсь, – призналась Элли, – хотя слабо представляю, кому именно.