Текст книги "Ангел Габриеля"

Автор книги: Марк А. Радклифф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

13

После того как групповая сессия закончилась, Христофор потихоньку вывел всех из здания. Свет был какой-то бодрящий, воздух свежий. Габриель решил, что пахнет сиренью и свежесорванной мятой. Когда они вышли из тени на солнце, его лучи приветствовали их самым обманчивым образом. Создавалось полное впечатление прекрасного летнего дня, обещающего много приятного. Только это была неправда.

Они пришли не самыми последними. Десятки других людей со столь же удивленными лицами, как у них, тянулись от стоящих полукругом двухэтажных белых зданий и выходили на вымощенную светло-желтым камнем дорожку. Здесь они останавливались, обратившись лицом к круглой лужайке размером чуть больше половины футбольного поля. Всего их было человек восемьдесят, стоящих у ворот смерти, да еще около двадцати ангелов.

– Пожалуйста, ждите спокойно и не шумите, – нервно распорядился Христофор.

– Прямо-таки толпа собралась, – прокомментировал Габриель. – Мы тут что, хоки-коки танцевать собрались?

– Аххх, ну конечно, Габриель, вы пытаетесь использовать юмор… если его можно так назвать… чтобы справиться с ситуацией, провоцирующей состояние тревоги. И мне бы очень хотелось знать, насколько это помогает, – произнес, подходя сзади, Клемитиус; он шествовал, скрестив на груди руки, кисти которых утопали в широких рукавах сутаны. Поприветствовав стоявших кивками головы, он пристроился рядом с Христофором. – Ты знаешь, кто на сей раз? – спросил он его.

– Нет, – шепотом ответил Христофор. – А ты?

– О да, – едва заметно улыбнулся Клемитиус и добавил: – Не беспокойся, это не ты.

– Я и не думал… – пролепетал Христофор.

Но тут из последней двери самого дальнего из окруживших поляну зданий вышел Петр. Это был высокий, стройный негр, шагавший со сдержанной элегантностью, отчего казалось, что он грустит. Когда он появился, все перестали шептаться. Внешний вид и осанка Петра производили впечатление. Отчасти этому способствовал его высокий рост, но в первую очередь в глаза бросалась его грациозность. Христофору всегда казалось, что Петр похож на танцора, и если на самом деле он и не протанцевал все две тысячи лет, то, судя по походке, вполне смог бы, если бы захотел. В его карих, слегка прищуренных глазах поблескивал отсвет всего виденного им за прошедшие тысячелетия. Петр никогда никуда не спешил. Выйдя в центр лужайки, он немного помедлил. Затем поднял глаза на собравшихся.

– Добро пожаловать. Прежде всего хочу сказать: сейчас вы станете свидетелями того – и я рад об этом сообщить, – что случается не каждый день. Собственно, вам, как новичкам, может быть, и не следовало бы этого видеть. К вам это не имеет никакого отношения.

Он сделал паузу. Христофор смотрел на него с волнением. Ему нравилось думать о Петре как о некой доброй силе. Этот элегантный пожилой чернокожий ангел воплощал в себе спокойную уверенность – божественное благочестие. Его речь была Словом Божьим. Словом, которое ангелы и так хорошо знали, но все-таки ожидали услышать снова, здесь и сейчас. Все взоры были обращены на Петра.

– Как бы то ни было, – продолжил тот, – это место, где должна царить открытость. По этому поводу один из наших ведущих психотерапевтов сказал следующее: «Как мы можем утверждать, что, пребывая здесь, вы становитесь сопричастными очевидному процессу совместного исцеления, и при этом утаивать от вас опрометчивый поступок одного из нас?»

Он сделал еще одну паузу, словно хотел понять, сказал ли достаточно. По-видимому, ему показалось, что это не так, и он продолжил:

– Иные утверждают, что это может создать у вас ложное впечатление и стать помехой к пониманию того, для чего существует это место. Между тем это место надежды, ясности и самосовершенствования. И я разделяю этот взгляд, но если из-за грядущего зрелища вам понадобится больше времени, чтобы почувствовать себя здесь в безопасности… это не обязательно, но возможно… что ж, в таком случае нам придется поработать с вами подольше.

Петр посмотрел по сторонам, отдавая себе отчет, что те из присутствующих, кто не является ангелами, скорее всего, не понимают, о чем он ведет речь. Он улыбнулся, и Джули обратила внимание на то, что зубы у него желтоватые.

– Прошу прощения, – сказал он, – за то, что говорю слишком много. Вы здесь присутствуете для того, чтобы стать свидетелями изгнания.

Христофору стало дурно. За себя он не боялся, хотя явственно ощущал неуверенность в себе и в правилах психотерапии. Но изгнание полагалось не за какие-то опрометчивые слова или неуверенность в чем-то. Кто-то нарушил правила. Из-за набежавших тучек свет стал приглушенным. Петр посмотрел через лужайку в сторону стоящих там ангелов и кивнул.

– Думаю, ты знаешь, о ком речь.

Это была невысокая, приятного вида женщина, брюнетка с длинными локонами, спускающимися по плечам, и с большими глазами, сияющими в лучах солнца. Она была ангелом-хранителем, как и Христофор. На какой-то миг она опустила взгляд в землю, затем поглядела Петру прямо в глаза и шагнула навстречу ему. Раздался тихий ропот. Христофор взглянул на Клемитиуса. Тот облизнул пухлые губы.

Провинившаяся женщина-ангел стояла перед Петром и пристально смотрела ему в глаза: непокорная, напуганная и бессильная, словно уже переставшая быть высшим существом. Петр положил руку ей на плечо и пару секунд смотрел на нее, а затем отвернулся и обратился к толпе:

– Эстель, ты была ангелом-хранителем более десяти тысяч лет. Ты была другом многих и спасительницей еще большего числа своих подопечных.

Христофор подумал, что после таких слов более всего можно было бы ожидать теплых приветственных аплодисментов и какой-то награды типа «Ангел тысячелетия», после которой должна последовать смущенная, радостная речь виновницы торжества, а вместо этого неизбежно последует ритуальное унижение и ссылка.

Петр снова посмотрел в глаза Эстель:

– Все, что ты делала, вся твоя верная служба и все проявления твоей преданности отныне обращаются в ничто…

– Что она натворила? – прошептала Джули.

– Ш-ш-ш, – предостерегающе поднес палец к губам Клемитиус, а потом спросил шепотом: – Ну разве у Петра не изумительно получается?

– Что получается? И вообще, что происходит? – спросил Габриель.

– Она изгоняется за то, что нарушила правила, – произнес Клемитиус, глядя во все глаза на Петра. Затем он слегка приподнялся на носках и начал потихоньку раскачиваться взад и вперед.

– Тебе есть что сказать? – спросил Петр.

Эстель отрицательно мотнула головой, продолжая смотреть в глаза Петру. Словно упорствуя и настаивая на своем. Однако потом она, кажется, передумала.

– Да, есть, – сказала она еле слышно.

Петр нежно положил руки ей на плечи и стал ждать.

– То, что я сделала, – проговорила она нерешительно, – я сделала во имя любви.

Клемитиус проворчал что-то осуждающее; несколько других ангелов зашушукались. Петр лишь посмотрел ей в глаза и тихо сказал:

– Но не во имя любви к Богу.

Эстель как-то поникла, ссутулилась, но Петр еще пару секунд не отпускал ее, а потом кивнул и убрал руки. Когда он это сделал, она побледнела. Все краски, как ее собственные, так и подаренные лучами вечно сентябрьского солнца, казалось, сошли с ее лица. Она медленно отвернулась от Петра и обратилась к спокойной темной глади озера, на берегу которого стояли здания их поселения, и пошла к воде. Все смотрели на нее, не отрывая глаз.

– Она еще может оправдаться? – спросила Джули.

– О нет, с ней все уже решено, – сказал Клемитиус.

– Что в этом озере? – спросил Габриель.

– Готов спорить, что крокодилы, – предположил Кевин. Члены их группы, все как один, повернулись в его сторону. Он пожал плечами. – Ну, если бы это было мое озеро, то в нем плавали бы крокодилы.

– Нет там крокодилов, – раздраженно отозвался Клемитиус.

Изгнанная женщина-ангел дошла до озера и, повернувшись вполоборота, подняла руку, словно собираясь помахать на прощание, но затем передумала и уронила руку. Она помедлила еще миг, после чего шагнула в черную воду. Она шла, не останавливаясь и все глубже погружаясь в озеро; тем временем небо потемнело, задул ветерок и поднял легкую рябь. Вскоре вода уже доходила ей до плеч. Тут она снова оглянулась. Ее лицо стало совсем белым.

Христофор шевельнул рукой, чтобы махнуть на прощание, но движение это осталось незаконченным, и он снова прижал руку к боку. Все это время он пристально вглядывался в ее лицо, надеясь увидеть на нем умиротворение, и ему казалось, что он видит. Еще несколько шагов, и она скрылась под водой. Ветер тотчас прекратился, тучи развеялись, озерная гладь снова стала зеркальной.

Над поляной висела тишина. Петр неподвижно стоял в центре, его плечи поникли. Кажется, он даже вздохнул. Затем он развернулся, медленно пошел обратно тем же путем, которым пришел, и скрылся в здании. Мгновение спустя ангелы начали уводить свои группы. Джули повернулась к Христофору:

– Что она сделала?

– Не знаю, – ответил Христофор.

– Но вы должны знать.

– Она послала по электронной почте письмо, – произнес Клемитиус, не глядя ни на кого конкретно.

– Что?

– Она была ангелом-хранителем, как и Христофор в нашей группе, и начала слишком сильно переживать за своих пациентов. Очень непрофессионально.

– Кому она послала письмо?

– Дочери одной женщины из ее группы. Девочка была в полном отчаянии оттого, что потеряла мать. Прямо-таки обезумела от горя. Эстель чувствовала, что она на грани самоубийства. И стала затрачивать больше сил, оберегая это дитя, чем…

– Дитя? – переспросила Ивонна.

– Да, ей, кажется, лет четырнадцать, и они с матерью были очень близки, но я думаю, с девочкой ничего бы не случилось. Я хочу сказать, что если уж не мы станем верить и надеяться, то кто же тогда? Ведь так? – И он улыбнулся этой своей шутке.

– И о чем говорилось в письме?

– Там говорилось: «Успокойся, Диди, и знай, что я тебя люблю, сделай так, чтобы я могла гордиться тобой». А только мать называла ее Диди. Чудовищная безответственность.

– Откуда ты обо всем этом знаешь? – спросил Христофор.

Клемитиус улыбнулся:

– Петр со мною советовался.

– И за это ее изгнали?

– О да, не наше дело вмешиваться или начинать кого-то жалеть, мы не должны сопереживать. И, как бы то ни было, – тут он перешел с тона осуждающего на тон пренебрежительно-высокомерный, – она сама не проявила ни сожаления, ни раскаяния. Так что ей оставалось только уйти. – Сказав это, он отвернулся и напоследок сказал: – Желаю получить удовольствие от вашего ужина. Встретимся завтра. Нам еще придется немало поработать.

С этими словами он вошел в здание.

14

Иззи пыталась убедить измученную Элли отойти от кровати Габриеля и отправиться домой, чтобы хоть немного отдохнуть. «Если он очнется, тебе тотчас позвонят», – повторила она, наверное, раз сто, прежде чем начала отыскивать другие способы выманить Элли из угнетающей психику палаты с множеством проводов и приборов в другое место, более похожее на реальный мир. Она применяла самую разнообразную тактику, начиная от уговоров типа: «Тебе нужно отдохнуть, не то заболеешь» – до: «Неужели ты хочешь, чтобы он, очнувшись, увидел тебя в таком состоянии?» – и даже: «Элли, ты не можешь оставаться здесь вечно». В конце концов она посмотрела на подругу и тихо сказала:

– Если ты хочешь дать себе хоть малюсенький шанс забеременеть, ты должна отдохнуть. Ты должна оставаться здоровой.

Элли уставилась на нее, для начала просто пытаясь понять, что ей только что было сказано. Иззи наговорила своей подруге много всякой всячины, но Элли не воспринимала ничего, пока из уст подруги не прозвучало слово «забеременеть». Затем, когда она поняла, что рядом с ней находится Иззи – пожалуй, впервые за все это время, – у нее зародился план, который должен был помочь ей вернуть контроль над жизнью, какого она лишилась, стоило ей чуть-чуть зазеваться. Это был поистине смелый план, который требовал точного расчета времени, четкой координации действий, скоростного автомобиля и стерильного контейнера для спермы.

– Мне нужна твоя помощь, Иззи.

– Конечно, милая, сделаю все, что угодно.

– Мне нужно, чтобы ты помогла мне добыть сперму Габриеля.

– Конечно, дорогая… Что?! О чем ты говоришь?

– Послушай, врачи не хотят мне помочь: они говорят, что не имеют права забрать сперму из тела Габриеля без его разрешения. А мне она просто необходима. Она понадобится мне в тот же день, когда у меня извлекут яйцеклетки, но я не смогу быть в двух местах одновременно. Поэтому я хочу, чтобы ты взяла у Габриеля сперму, поместила в баночку и привезла в клинику.

– Дорогая, ты… ты просто сошла с ума. – Иззи положила руку на локоть подруги.

Элли отдернула руку и уставилась на нее.

– Как… как я возьму у Габриеля сперму, дорогая? – спросила Иззи, страшась услышать ответ, который был ей известен заранее.

– Ты заберешь ее, – ответила Элли, – обычным способом!

– Ну, знаешь ли, ты меня прости, но поработать рукой между ног у бойфренда лучшей подруги, пока тот лежит в коме… это трудно назвать обычным способом!

– Да будет тебе, Иззи, ты же медсестра.

– Я медсестра совсем другого профиля. Меня готовили для работы в области психиатрии, а не для того, что ты имеешь в виду! И если хочешь знать мое профессиональное мнение, это чистое безумие!

– Иззи, пожалуйста, я прошу тебя. – Элли расплакалась. – Пожалуйста, помоги мне.

Иззи присела рядом с подругой и обняла ее за содрогающиеся от рыданий плечи. Она пыталась представить, как помогает подруге, но у нее не получилось. Но точно так же она не могла представить, как сможет отказать Элли. В конце концов Иззи мягко произнесла:

– Элли, милая, даже если я соглашусь, то откуда ты знаешь, что он сам окажется на это способен? Почему ты думаешь, будто у нас может получиться?

– Потому что я присутствовала при том, как его подмывали, и после того, как они ушли, я к нему прикоснулась… Я подумала, что если его немного простимулировать, то это поможет ему очнуться. Не то чтобы я очень далеко зашла, но он определенно отреагировал.

– Ну, может, он на каком-то уровне узнал тебя. Но меня-то он никак не может узнать.

– Он лежит в коме. Его жизненно важные системы функционируют. Чего нельзя сказать о нем самом.

– Все равно как-то странно.

– Иззи, это вопрос жизни и смерти. Пусть будет странно. Я потеряла все, почти все. И этот шанс, хотя и невероятно малый, – все, что мне осталось.

Элли пристально смотрела на Иззи покрасневшими глазами. Еще несколько мгновений назад она и не думала об этом, но теперь ей казалось, что только эта мысль и дает ей силы жить дальше.

Иззи внимательно посмотрела на подругу, а затем перевела взгляд на тело Габриеля.

– Когда? – спросила она.

– Послезавтра.

– Что мне делать со спермой, если ее удастся добыть?

– Привезешь в клинику. Они обработают ее, найдут здоровые сперматозоиды и внедрят в мои яйцеклетки. Потом останется только ждать. Тебе потребуется привезти сперму в клинику в течение двадцати минут, и она должна оставаться теплой. Так что держи баночку под мышкой.

– Элли!

– Что?

– Как я сумею привезти ее в клинику за двадцать минут?

– Тебе понадобится водитель, который не страшится быстрой езды. Возьми Сэма.

– Сэма! Сэма? Что я скажу Сэму? – вскричала Иззи. – «Послушай, дорогой, жди меня и не глуши мотор, я сбегаю наверх, подрочу нашему лежащему в коме другу, пока врачи не видят, а потом ты отвезешь меня с его спермой к Элли»?

– А собственно, почему бы и нет? – проговорил Сэм, который пришел несколькими секундами раньше и тихонько стоял у двери, держа в руках сумку, полную фруктов и бутылок с минеральной водой. – Ну а пока что давай отвезем Элли домой. Давай, девочка, тебе нужно отдохнуть и хорошенько поесть, если ты надеешься завести ребенка.

15

Столовая на три пятых напоминала ресторан шведской кухни в магазине «ИКЕА» и на две пятых – кафетерий в колледже: деревянный пол, покрытый красноватым лаком, и выстроившиеся вдоль стен столики на металлических ножках, рассчитанные на шестерых. Когда Христофор привел сюда свою группу, был занят лишь один столик. В дальнем углу пять не-ангелов с несчастными лицами ели спагетти и внимали своему ангелу, пожилому и чем-то явно взволнованному, в доходящем едва ли не до пола белом балахоне. Только двое из сидящих подняли голову, когда вошли Христофор и его спутники, но и эта любопытствующая пара недолго их разглядывала. Христофор знал, что это группа Эстель. Ему вдруг пришло в голову, что, если бы сегодня изгнали его, никто не стал бы горевать по этому поводу. Христофор задумался, как этот факт характеризует Эстель? А его самого? Он провел своих подопечных к столику рядом с окном.

Стол уже был накрыт, серебряные столовые приборы лежали на толстой скатерти, белой и накрахмаленной. На ней стояли две бутылки вина, красного и белого, большой кувшин с водой, корзинка с пресными булочками и небольшая салатница с оливками.

– Ну, как вам наш ресторан? – спросил Христофор и, прежде чем кто-нибудь успел ответить, добавил: – Вина?

– Ох, давно пора, – сказала Ивонна и налила себе большой бокал белого.

– Надеюсь, вы не собираетесь нас подпоить? – произнес Кевин.

– Мне красного, пожалуйста, – попросил Габриель.

– И мне, – присоединилась Джули. – Кстати, это как, тоже психотерапия?

– Нет-нет. Это всего лишь ужин, – пояснил Христофор не слишком уверенно. – Возможность немного расслабиться. Мы хорошо понимаем, какой шок вы пережили, и нам хотелось бы, чтобы вам было здесь так хорошо, насколько это возможно. К тому же мы хотим помочь вам познакомиться поближе в неформальной обстановке.

– Ты, помнится, говорил, что это довольно необычно? – напомнила Ивонна Габриелю.

– Да, и сожалею о своих словах. Я просто… размышлял вслух. Моя девушка – медсестра в психиатрической клинике. Когда-то она любила поболтать о своей работе. Правда, в последнее время такое случалось все реже. Но я помню, как она рассказывала, что в самых трудных группах, которые, как она говорила, состоят «из совершенно здоровых богачей, жаждущих внимания», существует правило, запрещающее членам группы общаться иначе как во время сессий.

– Что ж, вы правы… – начал Христофор.

– Как ее зовут? – перебила его Ивонна.

– Элли.

На какое-то мгновение повисла пауза, после которой Габриель спросил:

– А у тебя? У тебя кто-нибудь остался?

– Только сын Энтони… Ему двадцать один, учится в Испании. Вернее, он был там несколько дней назад, теперь ему, наверное, обо всем уже сообщили. – Ивонна уставилась в свой почти пустой бокал. – Он совсем растеряется. Хотя ему двадцать один, его вполне можно принять за семнадцатилетнего. Я, наверное, была чересчур заботливой мамочкой, вечно его опекала. Поездка в Испанию стала для него настоящим приключением. Он там изучал испанскую и европейскую литературу. Он слишком молод, чтобы самому организовывать похороны. – Она допила вино и налила себе еще. Повернувшись к Джули, спросила: – Не выпьешь с нами, милая?

Джули взяла бутылку красного. Габриель спросил у нее весьма участливо, если вспомнить, что это она переехала его машиной:

– А у тебя?

– Собственно, никого. Я была… – Она умолкла и пожала плечами. Она поняла, что думает о Майкле. Хотелось бы ей знать, какой ответ на этот вопрос она смогла бы дать, если бы злосчастная авария произошла месяцем или хотя бы неделей позже.

– И у меня никого, – подхватил Кевин, игнорируя тот факт, что его никто ни о чем не спросил. – Только бывшая жена и двое детей, с которыми меня, по сути, ничего не связывает. Ну, я, конечно, посылаю подарки, иногда пишу, но мы чужие друг другу.

– Сколько лет детям? – спросил Габриель.

– Парню должно быть двадцать три, нет, двадцать четыре, а дочке двадцать, нет, только что исполнился двадцать один.

– Вы видитесь?

– Ага, раз или два в год. Ходим куда-нибудь в ресторан. Дочь пишет мне по электронной почте. Очень мило с ее стороны. Только из-за этого я и держу дома компьютер. У нее на днях день рождения.

Сначала подали грибной суп. Ивонна не притронулась к своей тарелке, вместо того в четвертый раз наполнив бокал вином. Остальные приступили к еде, нахваливая блюдо. Джули удивилась вслух, что у них сохранились вкусовые ощущения, хотя на самом деле их физические тела находятся совсем в другом месте.

– Да, над этим пришлось порядком потрудиться, но я не стану сейчас утомлять вас всеми подробностями, – сказал Христофор. – Будет достаточно сказать, что нам необходимо привнести в ваше здешнее «я» как можно больше неотъемлемых черт вашей личности. В том числе ваши вкусы и способность реагировать на те или иные ощущения. Конечно, с некоторыми поправками. Например, если вы пьете… много… захмелеете вы только чуть-чуть. – Он посмотрел на Ивонну, но та проигнорировала его взгляд.

– Но ведь наши тела все еще находятся на земле? – спросила Джули.

– Да, но сами вы здесь.

– А можем мы здесь чувствовать то, что происходит с нами там? – продолжила она.

Габриель тут же подхватил:

– А можем ли мы видеть самих себя? Можем мы видеть наших… Смогу я увидеть Элли?

– Ну, на самом деле можете. Но не сразу. Если мы решим, что это будет полезно в терапевтических целях, – охладил его Христофор. – У нас есть просмотровый зал, который позволяет вам видеть место, где находится ваше тело, если вы понимаете, о чем я. Однако мы должны быть уверены, что подобный просмотр помогает той работе, которую вы должны здесь проделать.

Габриель, который с самого начала выглядел подавленным и растерянным, наконец ожил. Он забарабанил по столу ладонями и спросил:

– Когда я смогу ее увидеть?

– Боюсь, пока еще рано. Сперва придется проделать кое-какую работу. Но и тогда этого может оказаться недостаточно, если мы решим, что просмотр не пойдет вам на пользу.

Христофор смутился. Он привел их сюда вовсе не для того, чтобы они стали еще несчастнее, тем более перед главным блюдом.

Габриель уставился в пол, Джули пристально глядела на него. Христофор посмотрел в окно. Когда он видел деревья, растущие рядом с озером, он всегда представлял себе их запах. Сырая кора и оранжевые цветы.

– Поверьте, я очень сожалею. Знаю, что это нелегко, но, пожалуйста, наберитесь терпения.

Габриель ничего не ответил. Все, кроме Габриеля, молча доели суп. Габриель снова наполнил свой бокал вином. Наконец заговорила Ивонна, голосом чуть-чуть более громким, чем обычно:

– Если мое теперешнее тело на самом деле совсем не мое, то позвольте спросить, нет ли тут у вас сигарет?

В качестве основного блюда подали орехово-тыквенную запеканку для Габриеля и Джули и жаренного на гриле лосося для Ивонны и Кевина. К рыбе на гарнир шли приготовленные на пару овощи, заправленные небольшим количеством сливочного масла. Все пахло очень вкусно и было прекрасно приготовлено, но у всех пропал аппетит. Атмосфера горя, царящая за столом в дальнем углу, похоже, оказалась заразительной для группы Христофора. Одна лишь Ивонна болтала без умолку, рассказывая об Испании и о сыне, но было понятно, что виной тому алкоголь. Кевин пытался всем угодить, кивая и предлагая булочки, но Джули была немногословна, а Габриель и вовсе молчал, словно набрав в рот воды.

– Ну а вы двое чем зарабатываете на жизнь? – спросил Кевин у Габриеля и Джули.

– Я преподаю рисование, – отозвалась Джули.

– В школе?

– Нет, в дневном досуговом центре для пожилых людей. Раньше преподавала в тюрьме. Еще я веду вечерние группы для взрослых. Не могу сказать, что это удачный способ сделать карьеру, просто так получилось, что я стала этим заниматься, вот и все. Мне нравятся мои ученики, – добавила она задумчиво. Она вспомнила о своих стариках из художественной студии. Вот кто огорчится, узнав, что с ней произошло. И еще Бренда. Интересно, догадается ли кто-нибудь позвонить Бренде?

– Ну а ты? – спросил Кевин, глядя на Габриеля.

– Собственно, я только что потерял работу. Так что, в общем и целом, это был не слишком счастливый день.

– Надо же, – посочувствовал Кевин.

– Теперь это не важно, а? – И Габриель улыбнулся в первый раз за все время, которое провел на пороге смерти.

– Мне часто доводилось увольнять своих работников, – подала голос Ивонна. – Пренеприятное занятие, доложу вам. Ненавижу, – добавила она не слишком внятно. – Приходилось говорить им прямо в лицо, что больше в них не нуждаются, и каждый раз я чувствовала себя хуже, чем в предыдущий. Странно, ведь надеешься, что со временем это будет проще и проще, и некоторые говорят, что у них так и происходило. Но со мной все было по-другому. Думаю, потому что, когда мне требовалось кого-то уволить, у меня появлялось ощущение, будто я неправильно веду свой бизнес, что я что-то упустила, что моя оплошность на сей раз более непростительна, чем прежде. Ведь у меня есть опыт, и я должна была предвидеть наступление этого дурацкого кризиса. Вы понимаете, что я имею в виду?

Никто этого не понимал, но за столом не нашлось ни одного, кто захотел бы в этом признаться.

– Я просто работал райтером на веб-сайте, писал о спорте, – пожал плечами Габриель.

– Ну, понятно. Веб-сайтовая индустрия. Бедствие, которое вот-вот разразится, – заметила Ивонна.

– Да, но мы-то думали, что все базируется на очень прочном фундаменте: хороший доход от рекламы – крупная компания занималась продажей недвижимости через Интернет. И вдруг оказывается, все это держалось на соплях. Нет, мне нравилось писать о футболе и крикете, зарабатывая этим на жизнь, но на самом деле это трудно назвать настоящей работой для взрослого человека.

– Да полно, что так можно назвать? – вставила Ивонна.

– Мы с Элли как раз проходили лечение от бесплодия. Хотели сделать ЭКО. Я даже так и не сказал ей, что потерял работу. Не хотел ее волновать. – Голос его постепенно становился все тише и тише. Глаза покраснели.

– Ничего, ты что-нибудь найдешь, – ободрила его Ивонна, и все уставились на нее в недоумении. – Я хотела сказать, что ты что-нибудь да нашел бы… черт возьми, единственное, что я понимаю, – я здорово набралась. Прошу прощения.

– Ничего страшного, – поспешно ответил Габриель. – Ничего обидного сказано не было.

У Джули был такой вид, будто она вот-вот заплачет.

– Я так виновата. Боже, как я сожалею, что на тебя наехала! Прости меня, пожалуйста.

– Это была не ваша вина, Джули, – сказал Христофор.

– Вечная песенка про то, что никто ни в чем не виноват, – отозвалась Джули. – Как же она мне надоела. Ненавижу.

– Ладно, – сменила тему Ивонна, – кто-нибудь еще хочет сигарету?

– Она, знаете ли, не из тех, кто легко сдается, – ляпнул, не подумав, Христофор. Как только эти слова слетели с его языка, он сразу понял, что сболтнул лишнее. Однако почему-то чувства сожаления по этому поводу не возникло.

– Кто? – спросила Ивонна, закуривая и перебрасывая пачку с сигаретами через стол Габриелю и Джули.

– Элли, – пояснил Христофор, глядя прямо на Габриеля. – Элли так просто не отступится.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Габриель и сел очень прямо. – Что она может сделать в такой ситуации?

– Она собирается продолжить лечение и забеременеть с помощью ЭКО.

– Как? От кого? Какого черта…

– От вас, Габриель, она планирует закончить лечение с вашей помощью. Я это знаю. Это моя работа – знать подобные вещи. Она собирается украсть сперму…

– Что значит «украсть»?

– Врачи, которые вас выхаживают, не разрешают взять сперму без постановления суда. Без получения информированного согласия. [71]71
  Имеется в виду необходимое предварительное условие медицинского вмешательства; подписывается на основании предоставленной медицинским работником информации о целях, методах и возможных последствиях медицинского вмешательства, а также об альтернативных методах лечения и возможностях их предоставления.


[Закрыть]Поэтому она придумала план, выполнить который ей поможет ее подруга Иззи.

– Нет, Иззи не станет ей помогать.

– Она пообещала, что поможет.

– Нет, она этого делать не станет. Она меня ненавидит.

– Что ты имеешь в виду, почему ненавидит? – поинтересовалась Джули.

– Ну, я ей не нравлюсь. И помогать она не станет.

– Но если на нее насядет Мойра, то, может, и станет. Да и Сэм тоже в этом поучаствует.

– И что это за план?

Христофор вздохнул, снова посмотрел на деревья, растущие за окном, и подумал об Эстель. Он уже скучал по ней.

– Не думаю, что сейчас подходящий момент, чтобы вдаваться в подробности, – сказал он, – особенно если принять во внимание, что вот-вот подадут крем-брюле. [72]72
  Крем-брюле( фр.creme brûlée, буквально: «обожженные сливки») – десерт из заварного крема с карамельной корочкой.


[Закрыть]Достаточно знать, что она не отчаялась и не махнула на вас рукой.

– Вот это женщина! – восхитилась Джули, беря пачку сигарет, чтобы достать одну. Потом она передала пачку Габриелю, который потянул было сигарету, но передумал:

– Нет, спасибо. Курение вредно для здоровья.