355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Марк А. Радклифф » Ангел Габриеля » Текст книги (страница 15)
Ангел Габриеля
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 05:26

Текст книги "Ангел Габриеля"


Автор книги: Марк А. Радклифф



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

– Где? – спросил Мэтью.

– У меня дома, – не думая, ответил Джеймс. – У меня есть приспособленный для этих целей коровник, он подойдет. Итак, на следующих выходных?

– А как насчет твоей подруги, которая лежит в больнице? – спросила Алиса.

– И Майкла? – добавил Мэтью.

– Это пойдет ему на пользу, – сказал Джеймс. – Ему надо развеяться. Думаю, что, по существу, мы окажем ему услугу.

Алиса и Мэтью промолчали, но Адам, которого, насколько мог убедиться Джеймс, ему воистину послал сам Бог, громко хлопнул в ладоши и произнес:

– Ну, тогда решено. А можно и мне поприсутствовать? Мне бы хотелось увидеть вашу ферму и посмотреть, как вы станете снова играть вместе. Мы можем поехать на одной машине. Алиса? Мэтью? Что вы на это скажете?

– Ладно, – согласился Мэтью. – Будет чудесно повидать всех наших, и у меня есть пара песен.

«Ну почему в наши дни все кому не лень пишут эти чертовы песни?» – подумал Джеймс.

– На этот счет можешь не беспокоиться, – сказал он. Алиса взглянула на него, и Джеймс добавил: – Но было бы интересно послушать.

– Не забудь поговорить с Майклом, – напомнила Алиса.

Тут даже Джеймс понял, что она с ним не флиртует, а просто люто его ненавидит.

31

Иззи имела свои недостатки, причем сама прекрасно отдавала себе в этом отчет, однако в их число не входила привычка подводить свою лучшую подругу и бросать ее в беде. Она оставила Сэма на автостоянке, сказав ему, что постарается вернуться как можно быстрее. Сэм не был бы Сэмом, если бы не спросил, сколько времени займет все дело, на что Иззи фыркнула:

– Думаю, тебе об этом должно быть известно лучше, чем мне.

Она нервной походкой прошла к лестнице и поднялась на третий этаж, одаривая чересчур широкой улыбкой практически каждого, кто встречался ей на пути. «Держи себя в руках, – подумала она, – а то люди решат, что ты чокнутая».

Когда она дошла до отделения интенсивной терапии, то кивнула единственной попавшейся ей на глаза медсестре, которая разговаривала по телефону, и указала на палату Габриеля, произнеся при этом: «Я просто хочу навестить Габа» – на тот случай, если бы медсестра вообразила, будто Иззи явилась, чтобы провести не прописанный врачами сеанс мастурбации. Иззи, к своему удивлению, обнаружила, что в палате никого нет, кроме, конечно, самого Габриеля. Она вдруг осознала, что впервые оказалась с ним наедине не только за все время, прошедшее после аварии, но и вообще за пять лет знакомства. За исключением, пожалуй, того случая в Сток-Ньюингтоне, хотя они тогда на самом деле были не наедине, а просто оказались в одном и том же месте без Сэма и Элли.

Иззи в тот раз выбралась с парой своих подруг в кино, после чего они поели пиццы, а напоследок завалились в испанский бар. Там они пили вино и смеялись над попытками друг друга станцевать сальсу. Иззи хорошо запомнила этот вечер. Она была беременна, хотя сама еще об этом не знала, потому что в противном случае не стала бы так напиваться. Тем не менее у нее было странное ощущение, будто что-то в ней изменилось, и это ощущение, как ей казалось, заставляло ее по-другому воспринимать жизнь и потому вести себя тоже по-другому. Чем больше они пили, тем смелее танцевали, и чем больше они танцевали – зажигательно, шумно, радостно, отчего было не так заметно, что они недостаточно твердо стоят на ногах, – тем больше привлекали к себе внимание.

Иззи до сих пор помнит, как ее обхватила за талию мужская рука – сильная и достаточно большая, чтобы ей показалось, будто у нее осиная талия. Сперва Иззи смутилась, но выпитое тут же помогло ей расслабиться, и она улыбнулась, позволив себе отклониться назад. Хозяин руки развернул Иззи к себе лицом. Она не помнила, был ли он хорош собой, помнила только, что он был высоким темноволосым испанцем и что он с ней танцевал. Ее подруги хлопали в ладоши и смеялись, как будто одобряя ее действия, и потому она продолжала танцевать.

А музыка все не кончалась, и ее подруги тоже нашли себе партнеров, и ей казалось… в общем, ей казалось, что она попала в один из тех фильмов, где обычная девушка выходит на середину танцевального зала и показывает всему свету, какая она красивая и ослепительная и как великолепно танцует. На самом деле, Иззи не столько танцевала, сколько покачивалась из стороны в сторону, тогда как партнер кружил ее в танце. Он обладал замечательной пластикой, и она шла туда, куда он ее направлял. Нужно также сказать, что для танцев вообще характерно устранение физических барьеров: не было ничего неприличного в том, что иногда его рука касалась ее ягодиц, а когда он притягивал ее и на миг прижимал к себе – разумеется, подчиняясь законам танца, – она чувствовала, как его член прижимается к ее животу. Именно так танцуют в Испании. Она осознала, что барьер между ними исчез, только тогда, когда он посмотрел ей прямо в глаза и провел пальцами по ее груди – сверху вниз. Дважды. Но все было в порядке, она посмотрела на подруг – те по-прежнему смеялись, танцуя со своими партнерами, – а затем посмотрела на своего кавалера, и у него был такой вид, будто он все еще танцует. Он не смотрел на нее плотоядно или с вожделением, не лез целоваться, а потому она улыбнулась ему, обливаясь потом, затем прикрыла глаза, и он резко крутанул ее, привлек к себе и ухватил за задницу, причем на этот раз весьма крепко.

Когда она открыла глаза, то увидела Габриеля. Он стоял у стойки бара, улыбался, отхлебывал что-то прямо из бутылки и с кем-то разговаривал.

Ее первой, самой первой мыслью было: вдруг он разговаривает с женщиной? Но это оказалась не женщина, а какой-то очень толстый парень, и, когда Иззи встретилась взглядом с Габриелем, он поднял бутылку в приветственном жесте и улыбнулся еще шире.

Что означала эта улыбка? Была ли это улыбка типа: «Привет, рад тебя видеть»? Черта с два. Скорее всего, это была улыбка, говорящая: «Ну и дерьмово же ты танцуешь» или: «Эге, да ты прямо тащишься от этого парня». Она помнила, что пыталась не обращать внимания, помнила свою мысль: «Как хочу, так и танцую», но, находясь под прицелом его взгляда, начала понимать, что не может. Она попыталась продолжить, но почувствовала себя одеревеневшей, заторможенной, и руки партнера, которые еще несколько мгновений назад казались такими гибкими и нежными, внезапно стали жесткими и назойливыми. Она перестала танцевать. Такие мужчины, как Габриель, – мужчины, которые выглядели, как он, ходили, как он, и ожидали, что на них обратят внимание, – мешали танцевать таким женщинам, как Иззи.

Они об этом никогда не заговаривали. Иззи до сих пор не знала, проговорился ли он о том случае Элли или нет. Она собиралась спросить ее, но так и не спросила. С течением времени сделать это становилось все труднее. В тот раз они с Габриелем в последний раз находились вместе в одном помещении без Сэма или Элли. Вплоть до сегодняшнего дня.

– Ну хорошо, давай приступим, но, прежде чем мы начнем, я должна сказать, что в этом нет ничего личного. Я вовсе не хочу потереть твоего дружка, я даже не хочу его трогать, и, уж разумеется, мне совсем не хочется, чтобы это считалось, когда кто-нибудь из нас начнет составлять список людей, с которыми у него был секс.

Она откинула простыню и, увидев вынутый катетер, который должен был находиться внутри Габриеля, проворчала:

– Как, черт возьми, он вылез? Боже, сколько лет прошло с тех пор, как я вставляла подобную штуковину. Однако всему свое время. Сначала займемся главным.

Она взяла в руку пенис Габриеля, словно это была попавшаяся на крючок рыбка, которая еще вполне могла оказаться живой, и начала его тереть.

На то, чтобы добиться эрекции, потребовалось куда больше времени, чем она ожидала, но, когда это удалось, она, похоже, сумела найти нужный ритм. Вообще-то, все получалось деловито и беспристрастно, пока она не посмотрела ему в лицо и не вспомнила, как он всегда раздражал ее, когда они ходили куда-нибудь все вместе. Увы, чем больше она массировала его пенис, тем больше думала о той вечеринке по случаю ее тридцатилетия – как он ушел оттуда с Элли. И теперь ее день рождения – ее, а не чей-нибудь еще – вспоминается всеми как лондонская версия встречи Джорджа Клуни и Джулии Робертс. [101]101
  Джордж Клунии Джулия Робертс– известные американские актеры, сыгравшие мужа и жену, Дэнни Оушена и Тесс Оушен, в фильмах «Одиннадцать друзей Оушена», «Двенадцать друзей Оушена» и «Тринадцать друзей Оушена».


[Закрыть]
Чем больше она об этом думала, тем больше это ее раздражало и тем ожесточеннее она терла пенис. К счастью, она осознала это раньше, чем стерла его до крови, и остановилась.

«Какая глупость, – подумала она, – мне просто нужно отвлечься». Вдруг, ни с того ни с сего, она решила, что для этого ей нужно спеть. Поэтому она закрыла глаза, постаравшись забыть о прошлом, а также о находящемся перед ней пенисе, и начала вновь поглаживать его, в то же время мурлыча себе под нос мелодию «The Long and Winding Road». [102]102
  Баллада «The Long and Winding Road» («Долгая и извилистая дорога»), написанная Полом Маккартни, впервые вышла в составе альбома группы «Битлз» «Let It Be».


[Закрыть]
Это сработало и отвлекло ее, а потому она стала мычать громче. Однако взрослый человек не может мычать слишком долго, поэтому вскоре она запела по-настоящему. За этим занятием ее и застали врач-консультант и медсестра, совершающие обход отделения, – как раз в тот самый момент, когда она пропела слова: «Не покидай, здесь жду тебя».

32

Группа сидела, храня молчание. Когда Христофор вошел в комнату, он испытывал тревогу, но, едва увидел Клемитиуса, сидящего с мрачным и напыщенным видом, тревога сменилась гневом. Ну кто не захочет сбежать из комнаты, в которой он сидит? На самом деле, если бы удалось придумать повод, он бы повернулся и ушел снова, однако повода не было, и поэтому он сел в кресло, не глядя на Клемитиуса. Он просто молчал вместе с остальными, все яснее понимая, какой дискомфорт испытывают прочие участники группы.

– Мне хотелось бы знать, как вы чувствуете себя после вчерашнего небольшого… происшествия? – начал Клемитиус, и его вопрос прозвучал не столько как слова психотерапевта, сколько как нотация рассерженного учителя, у которого целый класс прогулял школу. Габриель начал было отвечать, но Клемитиус остановил его, подняв руку. Она подрагивала. – Дайте мне, пожалуйста, закончить. Я не спрашиваю, как чувствуют себя те, кто смог увидеть любимых людей. Кроме того, вы на какое-то время лишились права высказываться первыми, когда ушли с занятий. Меня больше всего интересует, как чувствуют себя те из нас, кто… кто остался здесь.

Никто ничего не сказал. Габриель вздохнул и посмотрел в окно. Джули ощущала смущение, но не могла понять почему. Между тем Ивонна приподняла брови, изображая удивление. Она посмотрела на Клемитиуса, который при этом отвел взгляд, и подумала, уж не отчитывает ли он ее.

– Должен сказать, что лично я почувствовал себя немного… рассерженным, – продолжил Клемитиус. – У меня такое ощущение, будто что-то сломалось и что мы сегодня должны все поправить.

– Думаю, вам следует принять во внимание, – спокойно вступила в разговор Ивонна, переходя к той манере, которая в свое время помогла ей провести сотни заседаний с тысячами людей, которых она не слишком-то уважала, – что нам довелось пройти через многое и что разные люди реагируют на трудности по-разному.

– Вот именно, – произнес Клемитиус. – Вот вы, Кевин, ведь тоже прошли через трудности, но вы же не удалились прямо посреди групповой сессии, правда?

– Мне и в голову бы такое не пришло, – ответил Кевин, выпрямляясь в кресле. Он выглядел более опрятно, чем когда сюда прибыл, и одежда на нем казалась отутюженной.

– Ну еще бы, – отозвалась Ивонна. – Ведь ты придерживаешься самых высоких стандартов поведения, – проговорила она невозмутимо, и в ее голосе почти не чувствовалось презрения.

Затем она посмотрела на Габриеля и Джули. Габриель ответил робкой улыбкой, и она вспомнила о сыне. Она подумала о том, каково было бы увидеть его снова, хотя бы еще один раз, и решила, что подобная возможность теперь под вопросом. Но ее занимали не только своекорыстные размышления. Она думала и о том, что увидела, – о неумелом и сомнительном сострадании и о Габриеле, сидевшем в кресле, поджав колени. И она пришла к выводу, что Клемитиус не прав. Причем во всем.

– Меня больше всего беспокоит то, что были нарушены определенные границы, – заявил Клемитиус. – Меня тревожит, сможете ли вы теперь чувствовать себя здесь в безопасности. Для того чтобы группа могла работать, все должны сознавать, что это место совершенно безопасно, что их не бросят на произвол судьбы, что они могут открыть душу и не бояться, что их откровенность им навредит. Что может предотвратить еще одно нарушение правил? И насколько это поможет нам делиться самыми сокровенными нашими мыслями? Вас, верно, переполняют самые разные чувства, включая, быть может, сомнения и гнев… да, скорее всего, гнев, направленный против Христофора, ибо он разрушил то, что мы стараемся здесь создать.

Никто ничего не возразил. Габриель снова вздохнул. Он поерзал в кресле, но не от замешательства, а от раздражения. Он уже открыл рот, чтобы сказать: «Послушайте…» – но Клемитиус его опередил:

– Вот как насчет вас, Кевин?

Кевин подумал примерно секунду.

– Да, я разгневан, – заявил он.

– Вы можете сказать, что именно из всего происшедшего заставляет вас испытывать гнев?

– Думаю, то, что он всегда такой саркастичный. Вы понимаете, о чем я говорю? – И Кевин кивнул в сторону Габриеля.

– Да, да, да! – произнес Клемитиус с излишним пылом. – Я понимаю.

Христофор слегка поморщился, но промолчал. Он не думал о том, что говорит Клемитиус. Вместо этого он размышлял, что сказал бы Петр, окажись он здесь.

– Ну и что? Это же сущая ерунда по сравнению с убийством, разве не так? Вы согласны? – спросила Ивонна.

– Думаю, тебе пора уже забыть об этом убийстве, – сказал Кевин, на что Клемитиус глубокомысленно кивнул.

– Ты так думаешь? И вы тоже? – Ивонна повернулась к Клемитиусу. – Ради всего святого! Постыдились бы, вы, служитель Господа! Да вы настолько заблудились в трех соснах, что не осталось, черт бы вас побрал, никакой надежды на то, что вы за деревьями сумеете разглядеть лес! – сказала она в сердцах. – Знаете, что меня интересует? Чтобы у моего сына все было хорошо, и ничего, кроме этого. И у них то же самое – их заботят те, кого они потеряли, и то, что с ними происходит. Меня не интересует преодоление моих трудностей. Теперь уже слишком поздно, черт побери.

– Не обязательно так.

– Это никогда не поздно, – вставил Кевин.

Габриель посмотрел на него с еще большим презрением:

– О господи…

– Но ведь поздно же, Кевин. Теперь уже чертовски поздно для всех, которых ты убил! – воскликнула Ивонна.

– Если только они тоже не сидят сейчас на какой-нибудь бесконечной психотерапевтической сессии, – вставил Габриель.

– Нет-нет, они все совершенно мертвы, – заверил Клемитиус, весьма странным образом выделив слово «мертвы».

– Что ж, значит, для них слишком поздно, точно так же как это поздно для меня, – мрачно сказала Ивонна. – И я устала от всего этого.

– Как не устать, ведь психотерапия – это тяжелый труд, и, положа руку на сердце, для вас еще ничего не потеряно. Небеса ждут, – промолвил с лучезарной улыбкой Клемитиус.

Кевину эти слова, похоже, пришлись по душе. Ивонну они раздосадовали.

– Вы сами должны понимать, что все это неправильно, – сказала она.

– Прошу прощения?

– Это неправильно. Габриель просто хотел взглянуть на свою жену. Совершенно очевидно, что он очень ее любит и ему захотелось увидеть ее, даже попытаться помочь ей, а Джули, мне думается, жутко переживает из-за того, что он попал сюда в результате той аварии, и, наверное, то, что ее друзья пытаются ему помочь, должно помочь и ей тоже. Что тут непонятного? И вообще, это ведь хорошо, когда кто-то испытывает любовь, чувство вины…

– Ох, – засмеялся Клемитиус. – Ну что хорошего в чувстве вины?

– Но ведь мне помогло, – проговорила Джули. – Помогло гораздо больше, чем все, чем мы тут занимаемся. Увидеть со стороны самих себя, а также тех, кого мы любим, увидеть покинутый нами мир… Это конечно же помогает…

– Да, – резко произнесла Ивонна, обращаясь к Клемитиусу. – Да, я думаю, что это хорошее чувство. Может быть, не всегда, но если, например, вы кого-то убили, то, мне кажется, вы как минимум должны испытывать чувство вины. – При этих словах она посмотрела на Кевина.

– Я настоятельно рекомендую вам забыть о прежних поступках Кевина, – сказал Клемитиус. – Вы здесь не для того, чтобы вершить суд, так же как и я.

– Это так, – тихо проговорил Христофор, – однако прежде чем забыть о чем-то, необходимо сначала об этом поговорить, согласны?

Клемитиус посмотрел на Христофора и покачал головой.

– Ах вот как! Не судите, да не судимы будете, да? – выкрикнула Ивонна. – Ненавижу. Зло – оно зло и есть. Он убивал людей, он взял деньги за то, чтобы убить меня, он зарабатывал этим на жизнь. Хотелось бы мне знать, почему же этоосуждать нельзя, а судить человека за то, что он якобы не реализовал заложенный в нем потенциал, можно, хотя черт его знает, что это вообще значит!

– Я не понимаю, Ивонна, отчего вы так зациклены на том, что кто-то сделал или не сделал. Не кажется ли вам, что пора пойти дальше – закрыть глаза на поступки людей и постараться проникнуть в их суть? – Клемитиус произнес эти слова, продолжая широко улыбаться, отчего стал похож на помешанного. Его большие губы растянулись почти на все лицо, которое даже покраснело от изумления.

– Вот именно, – сказал Кевин. – Я не считаю, что поступки, которые совершает человек в своей жизни, обязательно отражают его истинную суть. – Эту фразу он услышал в каком-то фильме и три года ждал случая ввернуть ее в разговор.

– А я считаю, – решительно возразила Ивонна, – наши поступки как раз и есть наша суть, а все остальное, на мой взгляд, просто вздор. Я долго пыталась притворяться, что это не так, однако, поверьте мне, это всего-навсего притворство. Ваша жизнь есть сумма ее составных частей. То, что вы намеревались сделать, или то, как вы объясняете свои поступки, или как вы их оправдываете, – все это ерунда.

– Ох, Ивонна, если бы только все было так просто, – произнес Клемитиус.

– И нечего говорить со мной, как со школьницей, глупый коротышка! – огрызнулась она. – Может, у вас и ангельская сущность, но для меня вы недалекий самовлюбленный болван с комплексом Наполеона. [103]103
  Комплекс Наполеона —термин, объясняющий стремление малорослых мужчин к славе, богатству и успеху.


[Закрыть]
– С этими словами она встала с места и вышла, хлопнув дверью.

На какой-то миг повисла тишина, которую нарушил Кевин, что было вполне предсказуемо:

– Она, кажется, расстроена, – наверное, у нее месячные, если только они бывают после смерти. – Он покраснел. – Бывают? – спросил он, поглядев на Джули.

– Похоже, – величественным тоном произнес Клемитиус, глядя на Христофора, – что вы создали прецедент, и теперь каждый считает себя вправе покидать группу когда ему заблагорассудится. Поневоле приходит в голову мысль, не пора ли начать запирать дверь?

33

Когда Элли пришла в себя после того, что доктор Самани назвал «нашим небольшим праздником урожая», этот добрый врач сидел рядом с ее кроватью и улыбался.

– Восемь! – произнес он. – Восемь яйцеклеток.

– А сперматозоиды?

– Нам не составило большого труда найти восемь подходящих сперматозоидов. Миссис Шмеллинг хорошо справилась со своей работой, и ваша подруга тоже. Отдохните, а потом можете отправляться домой. Позвоните утром, и мы узнаем, сколько эмбрионов у нас получилось.

– И сколько, по вашему мнению, их будет?

– Пять, шесть, возможно, восемь… Увидим. Отдыхайте. Как я уже говорил в самом начале, нужно действовать постепенно, один шажок за один раз. Скоро мы узнаем, сможете ли вы зачать ребенка. А лишние эмбрионы мы заморозим.

Он встал, чтобы уйти, но Элли удержала его за руку.

– Спасибо… можно мне задать вопрос? – спросила она.

– Разумеется.

– Как зовут миссис Шмеллинг?

– Хильда, – улыбнулся доктор.

Элли поехала домой на такси. Войдя в квартиру, она сняла пальто, легла на диван и закрыла глаза. Она погрузилась в полудрему, и ей приснились стреноженные сперматозоиды Габриеля, которых загоняли в ее яйцеклетки. В ее воображении обе эти клетки, его и ее, находились в каком-то подвешенном состоянии. Они словно вдохнули в себя аромат жизни и теперь могли либо задохнуться, перенасытившись им, либо ожить. Нет, они непременно должны были жить. Где-то в глубине атеистического сознания Элли ей представилось, что покинувший ее любимый подбадривает их, точно так же как он имел обыкновение подбадривать футболистов, когда смотрел по телевизору игру с участием клуба «Челси».

Вздрогнув, она неожиданно проснулась. И тотчас облако паники, нависающее над ней с тех пор, как с Габриелем приключилось несчастье, снова сгустилось, и ей показалось, что ее сейчас стошнит. Звонил телефон. Элли протянула руку и, не глядя на дисплей, взяла трубку.

– Элли?

– Да.

– Это Сара, из больницы.

И Элли подумала: «Он умер. Он продержался до сегодняшнего дня, а теперь его не стало».

– Да? – прошептала она.

– Я просто хотела вас попросить, чтобы вы зашли ко мне, когда сегодня придете. Буду вам очень признательна. Мне надо с вами поговорить.

– Он умер?

– Его состояние остается без изменений, Элли. Я просто хочу перемолвиться с вами парой слов. Ладно?

– Почему… О чем вы хотите со мной поговорить?

– Это может подождать, Элли. Вам не о чем беспокоиться. У вас все хорошо? Процедура ЭКО прошла… нормально?

– Что вы имеете в виду? – Элли охватила легкая паника. Неужели Сара знает? И если да, чего от нее ждать? Может ли она забрать сперму обратно?

– Не пугайтесь, вам ничего не нужно мне рассказывать. Я просто спрашиваю вас: у вас все в порядке?

– Да, спасибо, – пропищала Элли каким-то детским голоском. – Насколько это возможно.

– Хорошо, в таком случае, когда придете, нам с вами нужно будет немного потолковать. Предпочтительно в то время, когда наш консультант начнет вести прием платных пациентов.

Положив трубку, Элли налила себе чашку чая и съела банан. Она думала о Габриеле, по крайней мере старалась думать. Теперь память о нем казалась ей куда более далекой, чем вчера. Не то чтобы она не могла вспомнить, как он разговаривал или ходил, – нет, дело заключалось в том, что место, которое он занимал в ее голове, совсем недавно находившееся в самом центре, чуть выше глаз и сразу за ними, теперь сместилось куда-то вниз. Она не помнила, как это произошло. Ей было грустно, однако грусть уже не обволакивала ее, как это было сразу после аварии, – эта грусть была другого сорта. Слезливо-мечтательная грусть, которую иногда испытываешь после секса. Элли допила чай, быстро переодела трусики, выбрала юбку и отправилась в больницу к Габриелю.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю