Текст книги "Медь в драгоценной шкатулке (СИ)"

Автор книги: Мария Архангельская

Глава 8

 
Ты принял легко, государь, клевету,
 
 
Как будто заздравную чашу вина;
 
 
Меня не любя, на досуге, увы,
 
 
Не стал проверять ты, была ли вина.
 
 
Срубая, дай дереву крепкий упор,
 
 
Вдоль жил направляй, если колешь, топор —
 
 
Преступных оставил по воле ходить,
 
 
Лишь я без вины осужден на позор.
 
 
Ши Цзин (II, V, 3)
 

Камера, как я заметила ещё в прошлый свой визит в тюрьму, была чистой и довольно светлой, но этим её достоинства исчерпывались. Вот уж не думала, придя сюда на допрос служанки Ла Ю, что и сама однажды окажусь здешней постоялицей. На каменном полу не было даже соломы, стены – голый камень с одной стороны и толстая деревянная решётка с другой. В результате камера просматривалась насквозь, и для время от времени проходивших по коридору дозором тюремщиков я была как на ладони. К счастью, до такого садизма, чтобы заставлять заключённых спать на полу, местная мысль не дошла, и в углу камеры стояло что-то вроде деревянного топчана. С матрасом, одеялом и даже подушкой-валиком. Ещё был столик, на котором красовался довольно большой кувшин с водой. Хотя бы жаждой я не мучилась, а вот острый голод с приближением времени обычного завтрака напоминал о себе всё сильнее. Я сглотнула слюну, вздохнула, и тут же пожалела – грудь колыхнулась, и по ней прошла очередная огненная волна. Говорят, не доеная больше дня корова может взбеситься от боли. И как я её понимаю! Не прошло ещё и суток, а я уже чувствую себя такой коровой, потому что в тюрьму ребёнка мне никто не приносил. Не помогали ни просьбы, ни мольбы хотя бы сказать, как там моя девочка и что с ней. Если дежурный тюремщик и снисходил до ответа, от лишь равнодушно говорил, что ничего не знает, и не его это дело.

Ужин мне вчера принесли. Молодой евнух с наглой физиономией вместо того, чтобы войти в камеру и поставить поднос на столик, грохнул его на пол по ту сторону решётки:

– Еда!

Я поднялась с топчана и подошла к перегороженному проёму. На подносе стояли две плошки: в одной был рис, в другой два хлебца. Промежутки между образующими решётку столбиками были достаточно большими, чтобы пронести плошку между ними, но когда я присела и протянула руку за первой, евнух носком башмака сбил рис с подноса у меня из-под пальцев.

– Смотри-ка, ты его рассыпала, – издевательски произнёс он. – Ай-ай-ай.

Я медленно выпрямилась. Евнух усмехался мне в лицо.

– Чего ты хочешь?

– В гареме свои правила, госпожа, а у нас тут свои. Хочешь, я расскажу тебе о них? Мы люди бедные, нам не дарят шелков и драгоценной яшмы… Зато у нас есть еда, а у тебя нет. Одна лепёшка – таэль. Чашка риса – таэль. Хочешь булочку или пирожок? Плати по таэлю.

– У меня нет денег.

– Неужели? У любимой наложницы его высочества и нет денег? Тогда, может, отдашь серьгу или браслет? Как раз хватит на оставшееся.

– Убирайся, навозный жук, – процедила я, отворачиваясь. Почему-то стандартное оскорбление для евнухов его взбесило.

– Ах ты, мерзавка! – судя по звону, вторая плошка разделила судьбу первой. – Ты ещё не поняла, где находишься?! Милость его высочества тебя не спасёт, его здесь нет и не будет! Закрой рот, ведьма, если не хочешь, чтобы тебе вырвали язык, никакие твои уловки тебе не помогут!

Не отвечая, я вернулась на топчан. Я понятия не имела, могу ли я ещё распоряжаться своими деньгами, и если да, то как это сделать. Послать записку? Попросить кого-нибудь принести? Просто дать слово? Спросить можно было только у этого подлеца, но на него и смотреть-то не хотелось.

Ночь прошла скверно. Скопившееся молоко было даже некуда сцедить, грудь тянуло, казалось, что под кожей находятся раскалённые камни, при каждом движении дёргавшие болью. Неподвижность, впрочем, тоже не спасала, мне так и не удалось найти удобную позу для сна, так что я лишь иногда задрёмывала и быстро просыпалась. И вот теперь я сидела, голодная и несчастная, глядя на светлеющее окно и гадая, сколько времени я тут проведу, что от меня нужно императрице, и не стоило ли поступиться гордостью и отдать вымогателю хотя бы серьгу.

На второй из вопросов, впрочем, я получила ответ в то же утро. Когда рассвело окончательно, издалека донёсся какой-то шум, а потом пара тюремщиков, только что не пятясь, подвели к моей камере несколько женщин в шелках и драгоценностях. И в одной из них я со все возрастающим удивлением узнала её величество. Её сопровождали неизменная Юнэ Манэй и две служанки: Чжу и какая-то незнакомая.

– Приветствую ваше величество, – я, стараясь не морщиться, встала на колени и поклонилась, следуя этикету. Один из тюремщиков отпер дверь, и процессия вошла в мою камеру. Я попыталась поймать взгляд Чжу, однако она смотрела куда угодно, только не на меня. В руках у второй девушки был короб, и служанки, повинуясь кивку императрицы, открыли его и принялись расставлять на столике блюда и чашки. Нос защекотали аппетитные запахи.

Ты, наверное, голодна? – императрица ласково улыбнулась. – Я принесла тебе вкусной еды.

– Я безмерно признательна вашему величеству… – растерянно проговорила я. Её величество ещё раз улыбнулась.

– Оставьте нас, – чуть повернув голову, велела она. Служанки вышли, тюремщики тоже исчезли с глаз. Только одна барышня Юнэ осталась стоять как статуя, видимо, её приказ не касался. Императрица присела на топчан и жестом пригласила меня сесть рядом.

– Кушай, – видя, что я медлю, сказала она. – А мы пока побеседуем.

Я несмело взялась за палочки.

– Ваше величество, могу я спросить… что с моей дочерью?

– Не беспокойся, дорогая, о ней хорошо заботятся. Она с няньками уже доставлена во дворец Полночь, ей нашли хорошую кормилицу. Когда его величество вернётся во дворец, он выберет малышке имя.

Я отправила в рот кусочек рыбы в маринаде, чувствуя одновременно облегчение и напряжение. Ксиши ничего не грозит, слава богу, император намерен признать внучку, и императрица не против, несмотря на то, что бросила меня в темницу. Но раз кормилица, раз дворец Полночь… значит, быстро я отсюда не выйду. Либо меня выкинут из дворца без дочери. И с каких это пор я стала для императрицы дорогой?

– Скажи, Соньши, ты ведь любишь моего сына?

На этот вопрос был возможен только один ответ:

– Да, ваше величество.

– И ты предана ему?

– Да, ваше величество.

– Я тебя понимаю. И ни в чём не виню. Каждая девушка мечтает попасть в гарем если не к моему мужу, то к моему сыну. И прибегнуть для этого к привороту, творить колдовские обряды – не самый худший грех, какому доводилось совершаться в дворцовых стенах.

– Но я не…

– Тс-с-с! Я же сказала, что ни в чём тебя не виню. Однако ты должна понимать, что перешла границы. Всего лишь привораживать его высочество, не причиняя ему вреда – это одно. За такое ты могла бы отправиться в монастырь, замаливать грехи. Но привезти степную шаманку и с её помощью затуманить разум наследника, чтобы он ради этих варваров-степняков забыл свой долг перед отцом и государством – это совершенно другое.

Действительно вкусная рыба встала поперёк горла. Я медленно положила палочки.

– Конечно, сперва ты не предполагала такого. Что эта Цаганцэл тебе пообещала? Вечную любовь Тайрена и покорность всем твоим прихотям? Впрочем, это уже не важно, потому что за помощь колдуньи приходится платить. Ты и заплатила. И теперь оказалась здесь. Скоро мой брат, ван Лэй, как правительствующий начальник, допросит тебя совместно с помощником судебного министра. Хорошенько подумай, что ты должна им сказать. Обещаю – чистосердечное признание без запирательств подарит тебе белую смерть.

– Какую?

– Яд, – коротко объяснила его величество. – Поверь мне, многие, казнимые за злоумышление на члена императорской семьи, о нём мечтают. Так что всем будет лучше, если ты подпишешь признание сегодня же.

– И смертный приговор себе заодно.

– Ты всё равно умрёшь, так или иначе, – императрица поднялась. – Ты же любишь моего сына и знаешь долг женщины перед своим господином? Блюсти его интересы, поддерживать его в любой беде, не щадя себя. Вот и следуй своему долгу. Тайрен нуждается в этой жертве.

И она в сопровождении своей дамы величественно выплыла из камеры, которую немедленно запер объявившийся из ниоткуда тюремщик. А я осталась смотреть им вслед. Страх и злость боролись в моей душе, и я не знала, чего в этот момент во мне больше.

– Так значит, признаваться добровольно ты не хочешь? – задумчиво произнёс ван Лэй.

Допрашивал меня именно он. Второй дядька, как его там по должности, всё больше молчал, иногда поддакивая. Сначала эта парочка явилась ко мне в камеру, принесла тушь и бумагу, заговорила ласково и предложила написать всё как на духу. Когда же я отказалась, допрос переместился в другое помещение. Без окон, с какими-то приспособлениями вдоль стен, похожими на гимнастические снаряды, и с инструментами на стенах. Для полноты антуража не хватало только жаровни с раскаляющимися в ней щипцами. Без труда догадавшись о назначении всего этого инвентаря, я быстро отвернулась, и ван Лэй, заметив мой страх, елейным тоном предложил, напротив, рассмотреть получше.

– Здесь есть «лотосово чучело» и «дождевой плащ», и ещё два десятка видов пыток. Хочешь испробовать на себе все?

Я молчала. Хотелось разрыдаться прямо здесь и по-детски взмолиться: «Дяденьки, не трогайте!» Я понятия не имела, что такое это самое «чучело» и «плащ», но сильно сомневалась в своей способности выдержать хотя бы банальное избиение. В последний раз меня били в школьные годы чудесные, когда я однажды на задворках столкнулась со стайкой малолетних хулиганов. Но и тогда я отделалась парой пинков кроссовкой в бедро, после чего меня отпустили восвояси.

Видимо, вану надоело моё молчание, и он кивнул. Два дюжих евнуха, сопровождавших допросчиков, схватили меня за обе руки и прижали спиной к квадратному столбу с такой силой, что его грани впились в заведённые назад плечи. А третий ударил по лицу. Ой, мама… Вот теперь я поняла, что значит – зазвенело в ушах.

– Ну так что, ведьма? Будешь признаваться? Если надо, тебя станут допрашивать день и ночь, пока ты не скажешь всё, что нужно! Будь другом сама себе – признайся, смягчи свою участь.

Ноги противно дрожали, и я чувствовала, как пот струйками течёт по телу. Мелькнула шальная мысль – а что, если и в самом деле признаться? Мне так и так, похоже, конец, нужные им показания из меня выдавят рано или поздно, так хоть избавить себя от лишней боли…

Вот только Ксишенька… Что будет с ней? Если её мать будет объявлена ведьмой, если будет казнена как государственная изменница… И моя доченька окажется полностью на милости императрицы. Мало ли что эта стерва наговорила – признает император, не признает, малышке придётся жить с клеймом дочери преступницы. И долго ли она так проживёт? Не вздумают ли её отправить на Скрытый двор или куда-нибудь в приют, в дальний дворец, или просто бросят без помощи, если ребёнок заболеет – девчонка, не велика потеря. В желание Тайрена, даже если он действительно будет оправдан, позаботиться о дочери я не верила. И я продолжала молчать, хотя слёзы уже текли из глаз непрерывным потоком. Мысль о дочери придала мне мужества, которого, если бы речь шла обо мне одной, могло бы и не хватить.

– Боюсь, ведьма слишком упряма, – покачал головой спутник Лэя.

– Что ж, – согласился тот, – пусть не винит нас – она сама заставляет нас принять меры, чтобы обнажить ей лёгкие и кишки. Приступайте. Нам нужно закончить в ближайшие день-два.

– И куда же это вы так торопитесь, любезный господин Эльм?

Внушительный бас, раздавшийся совсем рядом, заставил вздрогнуть всех. Ни ван со своими людьми, увлёкшиеся допросом, ни я, трясущаяся перед ними, не заметили, как в допросную вошли ещё двое.

– Господин Руэ, – ван Лэй визитёрам явно не обрадовался. – Не ожидал вас здесь увидеть.

– Не сомневаюсь, – кивнул осанистый широкоплечий мужчина с седеющей бородой, довольно густой для местного. – Что это у нас здесь? Какого признания вы хотите добиться от госпожи… Луй Соньши, так?

– Эта женщина – ведьма, – сухо сообщил ван Лэй. – Я, как глава Правительствующего надзора, совместно с господином Куном провожу дознание по делу её зловредного колдовства. Ни вас, ни Цензората это не касается.

– Что значит – не касается? – возразил спутник господина Руэ. – Разве при дознании не должен присутствовать кто-то из моих подчинённых, а также представитель приказа Великой Справедливости?

– Трое ответственных назначаются лишь во время рассмотрения особо сложных и важных дел. Нет нужды привлекать кого-то за пределами Судебного министерства к пустяковому расследованию.

– Это расследование касается наследника престола. Оно кажется вам пустяковым, господин Эльм?

– Я действую по распоряжению её величества, повелительницы Внутреннего дворца. Преступления наложниц Цензората и Приказа Великой Справедливости не касаются.

– В таком случае, почему этим делом не занимаются дворцовый исправник с ведающими правильностью и дамы из отдела соблюдения правил? – парировал господин Руэ. – Судебного министерства дела Внутреннего дворца не касаются равным образом.

– Его величество не издавал указа о назначении Трёх ответственных!

– Именно это меня и удивляет, – кивнул бородач. – Вы ведёте следствие по делу, способному пролить свет на прегрешения принца-наследника, а его величество почему-то об этом не знает. К счастью, всё поправимо, гонец уже выехал. А до тех пор, пока не поступит высочайшее распоряжение, я, как Великий защитник, и господин Ма, как Великий державный наблюдатель, выражаем решительный протест против вашего самоуправства.

Кажется, ван скрипнул зубами. Не могу сказать точно, в ушах стоял такой грохот от судорожно колотящегося сердца, что я и голоса-то различала с некоторым трудом.

– Я доложу императрице, – сказал Лэй. Это прозвучало как «я всё скажу маме!»

– Мы можем сделать это вместе, – с готовностью согласился Руэ. – Прямо сейчас.

Кажется, возражения у вана кончились, его помощник и вовсе прикусил язык, подавленный огневым превосходством противника. Евнухи выпустили меня, и я не сползла по столбу на пол только потому, что вцепилась в деревянный брус обеими руками. У меня даже хватило сил дойти своими ногами до камеры, когда все государственные мужи вышли из допросной и меня отконвоировали обратно. И только там, отдышавшись и поверив наконец, что опасность хотя бы временно миновала, я сообразила, кто этот человек, что, как в голливудском фильме, в самый последний момент пришёл ко мне на помощь.

Господин Руэ. Руэ Чжиорг, Великий защитник, один из Трёх верховников – ближайших советников императора. Он же – гун Вэнь, муж императорской сестры, по словам Тайрена, видящий пятицветные облака, что по легендам отмечают местонахождения императора, настоящего или будущего, над своим сыном, Руэ Шином. Наиболее вероятный источник всех неприятностей наследного принца – и, как следствие, моих собственных.

Поистине – неисповедимы пути Господни. Императрица желает доказать, что её сын находился под властью зловредного колдовства – и следовательно, не мог отвечать за свои действия, а потому невиновен. Гуну Вэню же нужно, чтобы Тайрен оставался виновным – а значит, он будет меня защищать. И я, готовая пожертвовать ради Тайрена многим, но не своей жизнью и не благополучием дочери, теперь могла только молиться, чтобы у него всё получилось.

Глава 9

 
Счастлив наш государь, прекрасен он,
 
 
Достоинством высоким одарён.
 
 
Ведя как подобает свой народ,
 
 
От неба принял множество щедрот,
 
 
И волей неба верно он храним,
 
 
И милость неба непрерывно с ним.
 
 
Ши Цзин (III, II, 5)
 

Ещё несколько дней меня не тревожили, должно быть, ждали возвращения императора. Евнух-вымогатель больше не появлялся, кормили меня в срок и вкусно, хотя и без изысков. На мои вопросы, что будет дальше, только пожимали плечами, но обращались без грубости. Грудь больше не болела, а болеть она перестала в тот самый день, я даже не заметила, когда. Эх, что бы ни случилось, не кормить мне больше малышку…

А потом в мою камеру пришли конвоиры и отвели во дворец Великого Превосходства. И когда евнух, стоявший перед входом в зал, пропел: «Прибыла наложница его высочества наследного принца Луй Соньши!», я поняла, что мне оказана великая честь – его величество решил допросить меня лично.

Внутри были знакомые всё лица. И господин Руэ, гун Вэнь, и тот самый господин Ма, с которым гун приходил в допросную, и её величество. Вот её братца не было, что обнадёживало, но вместо него обнаружился ещё какой-то тип, и я вспомнила слова Руэ Чжиорга о Трёх ответственных. Видимо, это и был представитель приказа Великой Справедливости. Все они сидели на подушках за небольшими столиками, выстроившимися в два ряда в середине зала, так что сидящие за ними оказались напротив друг друга – императрица и гун Вэнь, господин Ма и тот второй. Проходя между ними, я с невольным любопытством кинула быстрый взгляд по сторонам. В общем, всё примерно то же самое, что и во дворце Полдень: ширмы и лёгкие прозрачные занавеси между колоннами, высокие подсвечники, курильницы и свисающие с потолка фонарики. Между тем прямо передо мной оказалось небольшое возвышение перпендикулярно столикам, на котором стояли ещё один столик и низкий широкий диванчик. Я опустилась на колени на выложенный в каменном полу цветок и поклонилась до земли сидящему на диванчике высокому старику со змеящимся по халату синим драконом:

– Приветствую ваше величество.

– Встань, Луй Соньши, – голос у императора был… ну, обыкновенный голос немолодого человека. – Сейчас я задам тебе несколько вопросов. Ты должна говорить правду, ничего не утаивая. Ты понимаешь это?

– Да, ваше величество, я понимаю.

– Императрица обвиняет тебя в колдовстве. В том, что ты затуманила разум наследного принца с помощью обрядов, которые творила совместно со степной шаманкой. Это правда?

– Нет, ваше величество.

– Ты обвиняешь императрицу во лжи?

– Ни в коем случае, ваше величество. Вероятно, её величество ввели в заблуждение.

Её величество поджала губы, но промолчала.

– И кто же её ввел? – поинтересовался император.

– Я не знаю. Её величество не сказала мне, от кого она услышала эту клевету.

– Её обличили слуги Восточного дворца, – императрица повернулась к супругу. – А так же сама шаманка показала на неё во время допроса.

– Что скажешь? – спросил у меня император.

– Слуги Восточного дворца уже однажды пытались меня оклеветать, наточив струны, которыми поранилась одна из моих сестёр, и обвинив в этом меня. Тогда расследование доказало мою невиновность. Что до шаманки… Осмелюсь спросить, её допрашивали под пыткой?

Его величество посмотрел на гуна Вэня, и тот кивнул.

– Под пыткой любой человек способен оговорить себя или кого-то другого, – я постаралась говорить спокойно, хотя горло сжалось. – Мудрая Цаганцэл всего лишь хотела прекратить мучения, которых уже не могла стерпеть.

– Ваше величество, – императрица всё так же смотрела только на императора. – Есть ещё один свидетель, чьи показания заслуживают полного доверия. Соблаговолите допросить её.

– Что ж, пусть зовут, – согласился тот.

Новым свидетелем оказалась… её высочество Мекси-Цу. М-да, не ожидала. Хотя, возможно, и следовало бы. А принцесса тем временем опустилась на колени рядом со мной и в свою очередь дважды поклонилась:

– Приветствую, ваше величество. Приветствую, ваше величество, – второй поклон предназначался императрице. Эх, а я-то свекрови поклониться не сообразила.

– Что ж, Мекси-Цу, – мягко сказал император, – расскажи, что тебе известно.

– Это было за два дня до ареста его высочества принца Тайрена, – Мекси-Цу плавно выпрямилась, как и я, не вставая с колен. – Когда стемнело, ко мне пришёл один из евнухов, присматривавших за садом, и сказал, что в его укромном уголке одна из наложниц делает что-то странное. Я решила взглянуть своими глазами. Евнух проводил меня до нужного места. Это было на берегу дальнего пруда. Спрятавшись за кустами, мы видели, как наложница Соньши танцует и поёт заклинания. Потом она подняла какой-то предмет и воскликнула: «О, сила духов, явите своё могущество! Да вопьётся игла в сердце принца! Как эта нить пришивает рукав к одежде, так пусть его воля всегда будет скована с моей!» Она воткнула в предмет иглу с нитью и бросила её в пруд. Наутро я приказала обыскать это место, и слуги нашли там зарытый труп собаки с вырванным сердцем. Я рассказала об этом его высочеству, но принц Тайрен сказал, что я клевещу на Соньши, и приказал мне молчать. Мне показалось, что он был не в себе. Я несколько дней думала и колебалась, не решаясь нарушить волю моего супруга. Но в конце концов всё же рассказала обо всём её величеству.

Ах ты дрянь, подумала я. А я-то ещё уговаривала Тайрена быть с тобой поласковей!

– Ну, – император посмотрел на меня, – это правда?

– Нет, ваше величество.

– С чего бы принцессе Мекси-Цу клеветать на тебя?

– Я могу лишь предполагать, ваше величество. Ревность. Его высочество всегда предпочитал меня, и я родила ему ребёнка, а ребёнок её высочества не выжил. Я глубоко сочувствую её высочеству, это горе способно затмить рассудок любой женщины.

Мекси-Цу кинула на меня неласковый взгляд, но промолчала. А вот императрица молчать не стала:

– С чего бы это моему сыну предпочитать тебя жене, если ты не одурманила его колдовством?

– А разве когда меня не было, было иначе? Разве тогда он не предпочитал Инь Кольхог?

– Кольхог была красавицей, в отличие от тебя. Но ты отвратила его от всех! Хотя, когда он увидел тебя в первые, то счёл уродливой.

– Ваше величество, я уверена, что это не первый случай, когда женщину любят не за красоту.

– А что у тебя есть? – презрительно спросила императрица. – Таланты? Добрый нрав?

Да уж добрее, чем у тебя, подумала я, а вслух сказала:

– За что меня полюбил его высочество, может сказать только его высочество. Но если бы всех некрасивых обвиняли в колдовстве и казнили, род человеческий уже бы вымер.

– Твоя наглость ни с чем не сравнится. Твоё преступление доказано, а ты ещё смеешь его отрицать?

– Да чем доказано-то? – не выдержала я. – Это всё – голые слова! Как зовут того евнуха? Пусть он придёт сюда и повторит всё сказанное перед лицом его величества! Её высочество не разглядела в темноте, что это был за предмет, но разглядела, что я воткнула именно иголку с ниткой? Может, и цвет нитки назовёт? Какой породы была та собака? Откуда вообще в Восточной дворце взялась собака? Кто её выкапывал, что это были за слуги, и куда они дели собачий труп потом?

Я замолчала, переводя дыхание.

– Ваше величество, мы ещё должны это выслушивать? – императрица снова посмотрела на августейшего супруга. – По-моему, всё кристально ясно.

– Подожди, – император сделал отстраняющий жест. – Мекси-Цу, тебе есть что ещё добавить?

– Нет, ваше величество, я рассказала всё, что знала.

– Тогда ты можешь идти. А что до тебя… Так ты утверждаешь, что все вокруг тебя ненавидят и на тебя клевещут?

– Если тебе плюют в спину, значит, ты впереди, – вспомнила я местную поговорку. – Но верно и обратное, ваше величество. Тем, кто впереди, всегда плюют в спину.

Его величество пожевал губами.

– Мне доносили, что слухи про тебя ходят давно, – сказал он. – Твоё возвышение действительно заставляет задуматься.

– Но почему же тогда свидетельства появились только сейчас, ваше величество? Восточный дворец не настолько уж и велик. Если бы в его парке регулярно закапывали собак, верно бы кто-нибудь да заметил.

– Это, как её, Мудрая, на допросе показала, что давала тебе уроки колдовства. Готов поверить, что до встречи с ней ты действительно не колдовала.

– Это не так, ваше величество. Мудрая Цаганцэл дала мне лишь амулет на здоровье ребёнка. После моего возвращения в Восточный дворец заклинатели из Высшей службы врачевания проверили его и не нашли ничего предосудительного.

– Ты просто проявила осторожность, – надменно бросила императрица. – Но когда у тебя родилась девочка, а не мальчик, тебе срочно понадобилось привязать моего сына покрепче, чтобы он не бросил тебя от разочарования. Вот ты и призвала своих колдунов, чтобы научили, как.

– Его высочество действительно был разочарован, но считал, что следующим будет сын, и был готов ждать, ваше величество. И я не могла бы призвать колдунов одна, нужен был бы хотя бы ещё один человек, который отвёз бы им письмо. Разве кто-нибудь в этом признался?

– Тебе не нужны были письма. Ведьмы могут выходить из тела и так переноситься хоть на край света.

– Если так, ваше величество, то зачем мне было бы призывать помощников сюда? Я могла бы выйти из тела и научиться на расстоянии.

– Ну, может, и не звала, – неохотно уступила её величество. – Приехали сами. Эти варвары коварны, только и ждут, как бы навредить, даже если притворяются готовыми склониться перед нашей мощью.

– Тогда при чём здесь я?

– При том, что без тебя они не смогли бы заморочить моему сыну голову! Он не зря родился в счастливый день, ему нельзя было повредить простыми заклинаниями. Морок навёл кто-то, кому Тайрен доверял, кто мог похитить его волосы или предметы одежды!

– Что ж, признаю, ваше величество, что о колдовстве вам известно больше, чем мне.

Гун Вэнь, не скрываясь, ухмыльнулся. Он, как и его коллеги, или кто они там были, слушали нас молча, но очень внимательно.

Твои отговорки тебе не помогут, – процедила императрица.

– Но зачем мне заставлять его высочество помогать злокозненным варварам? Любовь ко мне его высочества вспыхнула без их участия, а вся эта история повредила ему, а значит и мне.

– Затем, что именно они поднесли тебя нам в дар, не так ли? – торжествующе провозгласила императрица. – Признаю свою вину, мне нужно было самой тебя проверить ещё тогда. Может статься, ты вообще не человек, а создание степных шаманов или призванный ими демон, посланный на погибель нашей империи. Об этом уже давно говорили. Небо смотрит из глаз народа! От людей ничего не скроешь.

– Но меня уже проверяли, – возразила я. – И нашли, что я – обычный человек.

– И кто же?

– Почтенный настоятель Чжа Жаосиланг.

Судя по наступившему молчанию, это имя произвело впечатление.

– Это… когда Тайрен приглашал его в Украшенный Цветами Светлый дворец два года назад? – припомнил его величество, до того с интересом прислушивавшийся к нашей перепалке. – Если принц призвал его для проверки, то он несколько разумней, чем я думал.

– Тогда степные шаманы подчинили наложницу наследника, когда они жили на границе, – предположила императрица.

– Ваше величество, – сказала я, – осмелюсь спросить: так я ведьма или жертва колдовства?

Император хмыкнул, и его супруга раздражённо покосилась на него. Впрочем, на её губах тут же расцвела улыбка.

– Ваше величество, – елейным тоном произнесла она, – я рада, что это разбирательство так вас веселит. Но я не могу унять тревогу при мысли, какая опасность пробралась во Внутренний дворец, какой вред уже нанесла… и как близко подобралась даже к вашему величеству!

– Ценю тревогу хозяйки Внутреннего дворца, – о, а император тоже умеет язвить. – Но, думаю, мы тут уже достаточно препирались, пора заканчивать. Что мои советники думают по поводу всего услышанного?

Гун Вэнь привстал за своим столиком и поклонился.

– Моё мнение, ваше величество – эта девушка невиновна. Моё почтение к её величеству императрице Эльм неизменно, но здесь прозвучала правильная мысль – потеря ребёнка способна затмить женский разум. Боюсь, её величеству просто трудно поверить в то, что её сын оказался способен на подобное… легкомыслие, хочу верить, что это было именно оно. Но, чтобы отпали все сомнения, пусть заклинатели проверят Луй Соньши ещё раз. И не только заклинатели из Высшей службы врачевания, но и, надёжности ради, из приказа Великого постоянства или Отдела поклонения горним силам. Тогда мы точно исключим возможность ошибки и недобросовестности, каковую могут проявить придворные заклинатели в надежде выслужиться.

– Если бы мы не доверяли придворным заклинателям, мы бы просто не стали держать их при себе, – заметил император. – Великий державный наблюдатель Ма, что думаете вы?

– Я полностью согласен с Великим защитником, ваше величество.

– Распорядитель Рао?

– Учитывая опасность, которую может принести колдовство, я считаю, что лучше перебдеть, – поклонился человек, сидевший напротив державного наблюдателя. – В связи с этим предложение освидетельствовать эту женщину у заклинателей кажется мне вполне разумным. Дождаться их вердикта и тогда вынести окончательный приговор.

– Что ж, выведите наложницу Луй Соньши в соседние покои. Возможно, она подумает и сможет сказать нам что-нибудь ещё. А мы пока сделаем перерыв.

Я кинула последний взгляд на мрачную императрицу и поклонилась, испытывая осторожный оптимизм. Кажется, для меня всё складывалось не так уж и плохо. Хотя и непонятно, каких именно высказываний от меня ждут после размышлений.

Соседние покои мало чем отличались от комнаты, в которой шло разбирательство. Разве что не было столиков, стоящих перед возвышением. Никакого сиденья мне не предложили, и пришлось снова сесть на полу на пятки, игнорируя ноющее ощущение в ногах. Была бы я здесь одна, я бы сейчас металась от стены к стене, пытаясь движением заглушить выворачивающее душу волнение. Но один взгляд на стоящих над душой евнухов с каменными лицами заставлял меня смирно сидеть на месте. Если я попытаюсь встать, как бы не усадили силой. Так что вместо ходьбы я нервно ломала пальцы, считая едва ползущие минуты, в которые решалась моя судьба.

Когда открылась дверь, я вздрогнула, и сердце совершило кульбит. Но вошедший евнух не торопился объявлять, что император снова призывает меня к себе. Вместо этого он подошёл ко мне вплотную и улыбнулся мне сверху вниз:

– Как вы себя чувствуете, наложница Соньши?

– Благодарю вас, отлично, – как можно более бодро отозвалась я.

– Должно быть, вы гадаете, что имел в виду его величество, когда дал вам время на размышление?

– Да, – честно сказала я.

– Всё очень просто. Полагаю, вы всё сейчас поймёте, я буду с вами предельно откровенен. Его величество склонен согласиться с вашими доводами и доводами ваших защитников. Но вы должны понять, что императрица есть императрица. Её слова не могут быть отвергнуты просто так. Какие толки пойдут во дворце и в народе, если кто-то, арестованный по её приказу за преступление, будет отпущен безо всякого наказания? Разве можно допустить, чтобы слуги и чернь говорили, что её величество занимается самоуправством и обвинила кого-то бездоказательно?

– Все люди могут ошибаться.

– Но не все при этом так благословлены Небом, чтобы быть столь приближенными к его Сыну. Неправота её величества бросит тень на всю императорскую семью. Неужели ссылки принца-наследника не довольно для того, чтобы чернь распускала языки, а среди придворных росли сомнения и непорядки?