Текст книги "Охотница (СИ)"

Автор книги: Мария Архангельская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

А потом получилось так, что мир-родина наших предков, накрылся медным тазом. Из-за чего – тоже уже доподлинно никто не знает, слишком много времени прошло, и слишком мало знаний с тех пор сохранилось. Факт, что жить в нём стало невозможно. И случилось Великое Переселение, хотя Великим оно именуется скорее потому, что дало начало новой цивилизации, чем из-за большого количества переселившихся. Несколько сотен тысяч – явно маловато для высокоразвитой планеты, хотя сколько на ней было жителей до катастрофы, никто также не знает. Переселенцы брали с собой всё, что могли взять, но много так, понятно, не утащишь, да и потом что-то пострадало, что-то оказалось утрачено... Нет, нам не пришлось начинать с нуля, но наша наука оказалась отброшена далеко назад, а историческая память стёрлась почти полностью.

Зато одним из следствий утраты стало то, что уцелевшие знания и учёные оказались окружены почти религиозным почитанием. Ну ещё бы, ведь именно от них зависело выживание в новом, оказавшимся не таким уж и дружелюбным мире.

В Пустоте пролетали Потоки, состоявшие из огромного количества перемешанной энергии и материи, они сметали и уничтожали всё на своём пути, а то, чего касались краешком, менялось и искажалось так, что иногда уж лучше бы было уничтожено. Энергии даже без Потоков оказывалось то густо, то пусто, и первое могло быть даже хуже второго, ибо если мы не могли поглотить её или ещё как-то использовать, то избыток мог повредить, как вредит людям избыток тепла – тоже вид энергии, кстати. Материи было мало, и того, что уже плавало в Пустоте, а также того, что роняли из себя Потоки, едва-едва хватило на постройку Островов и обеспечение жизни на них. Но самым страшным испытанием оказались не периодический голод, рано или поздно кончавшийся, не дефицит жизненного пространства и даже не грохочущие Потоки, приближение которых довольно быстро научились предсказывать, а маршруты прохождения вычислять. Самую большую опасность таила в себе сама Пустота.

Сенсорный голод – напасть, известная и существам из плоти и крови. Отрежь человека от цветов и звуков, запри в четырёх стенах, лиши возможности получать новые впечатления – и у него начнутся психические сдвиги, галлюцинации, а если это продлится достаточно долго, то можно и с ума сойти. А много ли впечатлений можно получить в Пустоте? В скором времени на переселенцев начала навалиться апатия. Сначала терялся интерес к жизни, потом угасало сознание, а после утраты личности, этого объединяющего центра, и само тело энергетического существа начинало растворяться в Пустоте. С напастью помогали бороться сильные эмоции и новые переживания, но где их взять на всех и в таком количестве?

Однако выход был найден – искусство. Вот что способно раскрасить даже самую серую и бедную на события жизнь. Искусство окружили тем же почитанием и уважением, что и науку. К каждому ребёнку тщательно присматривались на предмет обнаружения в нём таланта хоть к чему-нибудь – и если находили, божью искру начинали всячески раздувать и развивать. Делай что угодно, как угодно, воплощай в жизнь самые дикие идеи – только твори! Чего наш мир не знал, так это отверженных художников, непризнанных композиторов, писателей, работавших «в стол». Большинству не нравятся твои творения? Не важно, всегда найдётся хоть кучка тех, кто их оценит. Вкусы у всех разные, даже если чьё-то творчество поддержит всего одного человека, его существование уже оправдано. Да и, в конце концов, негативные эмоции – тоже эмоции, они всё же лучше, чем ничего. Личности важен весь спектр чувств, я и сама ходила на выставки не нравящихся мне картин и на концерты, на мой слух больше напоминавшие какофонию, относясь к этому как к неприятным, но необходимым процедурам. А уж если удавалось не только раздражиться, но и посмеяться, то поход даже приносил удовольствие.

Если же талантов не находилось, старались привить хотя бы художественный вкус, способность наслаждаться чужими творениями. Именно искусство было нашим насущным хлебом, тем, что давало выжить моему народу, и даже немногочисленным заключённым обеспечивали необходимый минимум зрелищ, без которого заключение неминуемо превратилось бы в неторопливую казнь.

– Так что же, – медленно произнёс Макс, – на картинки не посмотрел, музычку не послушал – так уже сразу и помер?

– Ну, не сразу, конечно, но в целом да. Кто-то продержится дольше, кто-то сдастся почти сразу, но дольше нескольких лет никто не выдерживает.

– Такая зависимость от каких-то внешних факторов... Мне было бы неуютно так жить.

– А тебя не смущает зависимость от еды и питья? А от воздуха?

– Хм-м... – промычал он.

Так или иначе, жизнь в Пустоте в целом наладилась. Наука снова двинулась вперёд, и однажды наши учёные смогли повторить достижение своих предков – открыть Портал из Пустоты в другой мир. И даже не один. Помимо чисто научного интереса, они преследовали цель предельно практическую: восполнить нехватку материи. Натаскать её из другого мира и улучшить наш быт. Но вот подлянка – оказалось, что материальные миры для существ, состоящих главным образом из энергии, слишком... материальны. Существовать в них без какой-то защиты нам было невозможно.

Значит, нужно было найти «скафандры». И их таки нашли – такими подходящими носителями оказывались аборигены. Правда, не всё было так гладко, ибо личность самого аборигена при внедрении в его тело жителя Пустоты никуда не девалась. И чаще всего подавляла «подселенца». Так что приходилось как-то договариваться, что-то обещать за помощь – либо воевать с носителем при малых шансах на благоприятный исход. А что можно предложить тому, с кем есть возможность контактировать лишь на ментальном уровне? Только свои знания и таланты.

На этом месте Макс и Жене переглянулись, но от вопросов воздержались, и я без помех продолжила свой рассказ. Постепенно сложилась целая система взаимовыгодного обмена между нами и жителями некоторых миров. В иных из них вокруг духов из другого мира складывались целые культы – мы давали им знания и вдохновение на творческие свершения, они нам – опять-таки знания и так необходимую нам материю. Но всё равно риск был огромен. Уж очень велик соблазн присвоить чужое вдохновение – себе. Кто из мечтавших о творчестве и славе согласится стать гением на час, а потом вернуться к исходному состоянию? А всего-то и надо, что подавить этот голос в голове, не прийти в назначенный час к Порталу и не дать пришельцу уйти в свой мир. И пользуйся чужим даром в своё удовольствие. Знания, умения и способности у тебя сохранятся и после закрытия прохода.

Правда, не навсегда. Оказалось, что лишившись связи со своим миром, чужаки слабели и через несколько лет умирали. Но кое-кто ухитрялся решить и эту проблему. Портал можно открыть в обе стороны, и, как оказалось, существуют методы вытащить чужое сознание из иного мира, не спрашивая его согласия. Для нас это стало пренеприятным сюрпризом, но поделать было нечего – раз джинн выпущен из бутылки, пришлось искать методы загнать его обратно.

Так и появились Охотники, чей задачей стала охрана тех, кто отправлялся в другой мир и при необходимости – экстренное извлечение их оттуда. Извлечение самым простым способом – убийством носителя. Пока Портал открыт, пока дух связан со своим миром, гибель оболочки для него не смертельна, хотя и неприятна – он просто снова оказывается там, откуда пришёл. А Охотники стали также и мстителями, истреблявшими всех, кто так или иначе участвовал в похищении или несоблюдении договора, даже если участник не был носителем. Чтоб другим неповадно было.

Правда, Охотники сталкивались с теми же трудностями, что и все остальные. Не так-то легко найти тех, кто согласен убивать людей, лично ему ничего плохого не сделавших. А всякие маргиналы, распробовав силу и власть над чужими жизнями, которые давали им «подселенцы», не спешили от них отказываться. Но тут уж ничего поделать было нельзя. В общем, изобретение сперва Големов, а потом Личин стало для нас настоящим спасением. Число Охотников уменьшилось, но совсем они не исчезли. Мало ли что. Всякие неприятности никто не отменял – например, такие, как Бошняк.

Он был учёным, одним из лучших, но заигрался. Сути его экспериментов я не знала, но несколько человек при этом погибли. Его должны были судить, однако он успел первым, создав себе Личину и сбежав в другой мир. На его бегство махнули рукой – всё равно он должен был забыть о себе всё, как только Портал за ним захлопнулся. И правда, довольно долго беглец не подавал признаков жизни. Но через какое-то время жители Пустоты начали исчезать, причём талантливые жители, а значит, особо ценные. И если один-два-три случая ещё можно было списать на несчастный случай, то когда число исчезновений перевалило за дюжину, сомнений уже не осталось. Их воруют целенаправленно, чего не случалось уже очень давно.

Вора стали искать, что оказалось не таким уж лёгким делом, ибо он хорошо маскировался, но в конце концов нашли. Личина для мстителя и избавителя для жертв была «снята» с одной из его клиенток, чтобы Охотник – Охотница – могла подойти к нему беспрепятственно. Вот только всё пошло не так. Как только я отправилась на операцию, Портал самовольно захлопнулся. А дальше случилось стечение обстоятельств, которое никто не мог предугадать. Мы с Женей оказались в одной точке пространства, я, искренне считая себя ею, позвала Макса на помощь, он привёз меня к дому одновременно с Женей-второй, то есть, конечно, с первой... Вот так оно всё и получилось.

Рассказ был окончен, и над столом повисло молчание. Десерт под разговор был уже съеден, и мы потягивали остаток вина из больших бокалов. Потом Макс подозвал официантку и заказал ещё одну бутылку. Новости явно требовалось запить.

– Значит, если я правильно понимаю, – медленно произнесла Женя, – во мне и в Максе находятся кто-то из... ваших.

– Ты правильно понимаешь. В тебе сейчас – одна из Охотниц, такая же, как и я. А в Максе – художник.

– И что же нам теперь делать? – беспомощно спросила она.

– Вариантов два. Или мы находим Бошняка и уговариваем или заставляем его проделать обратную операцию. Или вы если не всю оставшуюся жизнь, то несколько ближайших лет живёте под дамокловым мечом, опасаясь, что вас найдут и убьют. И зная, что, оставшись в живых, вы станете причиной смерти двух неплохих, ни в чём не повинных разумных существ. По сути мало чем отличающихся от вас.

Макс, пристально смотревший на меня, отвёл глаза. Женя и так глядела в свой бокал, водя пальцем по его краю и порождая довольно мелодичный звук.

– Да, – я в упор посмотрела на них обоих. – В тебе, Женя, медленно умирает моя подруга. А в тебе, Макс, – талантливый, действительно талантливый живописец, чьи картины могли бы поддержать и не дать скатиться в гибельную апатию многим и многим в моём мире. Ты, конечно, можешь сказать, что у нас и без него полно творцов. И что они, ваши «подселенцы» – не люди. Но подумайте вот ещё о чём. Ваши заёмные таланты и умения – не навсегда. Вспомните Гривичева и Володю Смирнова. Несколько лет – и всё сойдёт на нет. То, чему вы успеете научиться за это время, останется с вами, но вот огонь – погаснет.

– Макс? – Женя посмотрела на жениха.

– А это возможно? Обратная операция? – спросил он.

– Конечно. В прошлые времена, когда люди честно выполняли уговор, они оставались живы и здоровы.

– И тогда...

– Вас оставят в покое. Есть способы точно определить, является ли человек носителем или нет. Носителей убивают безжалостно, но больше никого не трогают. Охотники – не кровавые маньяки.

– Но ты говорила, что убивают всех причастных, независимо, являются ли они носителями, или нет.

– Да, но никогда ещё воровство такого рода не достигало подобных масштабов. Когда планировали операцию и взвешивали эффективность и реальные возможности, было чётко решено, что бывших носителей трогать смысла нет. Тут ещё свою роль играет то, что они и не подозревают об истинном положении дел, так что акция устрашения окажется бессмысленной. Бошняк и его ближайшие помощники приговорены, но рядовых членов его секты скорее всего тоже не тронут, разве что те попадутся под горячую руку. Мы не можем держать Портал открытым вечно, несколько месяцев, самое большее год – и эту операцию всё равно придётся сворачивать. Правда, если Бошняк переживёт этот год, и если хоть один из похищенных не будет возвращён, но останется шанс, что он ещё жив, то в скором времени начнут другую.

– А почему ваши убивают, если есть возможность вытащить «подселенца» мирно? – спросила Женя.

– Да просто потому, что это проще. Уж извините, но наши не станут тратить силы и время на уговоры, которые чаще всего всё равно оказывались бессмысленными. Да, на первое место мы ставим свои интересы.

– А нам ты предлагаешь отнестись к вашим интересам с трепетом, – ядовито заметил Макс.

– Решать тебе, Максим.

Они снова замолчали.

– Предположим, что мы согласились, – снова заговорил Макс. – Как мы будем искать Бошняка?

– У нас есть к нему ниточка – мы знаем, что раньше он жил в Америке, и что у него там остались друзья и покровители. Думаю, именно туда он и сбежал. Рано или поздно другие Охотники это тоже выяснят, то у нас есть фора.

– Ты не рассказала им о наших поисках? – удивилась Женя.

– Нет.

– Почему?

– Потому что... вы мне всё-таки не совсем чужие. И смерти вам я не желаю.

– А что они скажут, когда узнают, что ты утаила важную информацию? – поинтересовался Макс. Я постаралась как можно беспечнее пожать плечами:

– Будут недовольны, конечно. Но важен результат. Как я уже сказала – мои коллеги не маньяки. Если похищенные вернутся мирно, всех всё устроит.

Кажется, Макс хотел спросить что-то ещё, но передумал. И всё же я поторопилась сменить тему:

– Основная проблема сейчас – попасть в Штаты. У меня нет никаких документов, вот в чём беда.

– А ты не можешь войти в этот ваш Портал и выйти в США?

– Увы. Ныне действующий Портал выводит в Москву, и никто ради меня ещё один открывать не станет.

– Я могу сказать, что потеряла паспорт и начать восстановление... – заикнулась было Женя.

– Тогда твой старый паспорт аннулируют, и снова мы окажемся с одним паспортом и одной визой на двоих. Хорошо, хоть виза есть.

Мы все задумались. Первым заговорил Макс:

– В принципе... В принципе, если повезёт, можно пересечь американо-мексиканскую границу, даже не показывая паспорта. Я сам так однажды съездил в Мексику на пару дней, когда гостил у Любы. Туда вообще проехал, даже скорости почти не снижая, а обратно паспорта проверяли выборочно. Возможно, меня приняли за американца, но документов у меня не попросили. У тебя тоже внешность не латинская, в принципе может прокатить.

– Да, но чтоб попасть в Мексику, паспорт всё равно нужен.

– Паспорт можно потом отослать нам по почте. Если заказать курьерскую доставку, то придёт через неделю. Ты прилетишь в Мексику по Жениному паспорту, а потом мы с Женей въедем в Штаты по своим документам. Всё, что тебе будет нужно, это нас дождаться... ну и не попасть ни в какую историю, чтобы тебя не начали проверять.

– А если всё-таки её проверят на въезде? – спросила Женя. – У меня потом не будет неприятностей из-за того, что я въезжаю в США второй раз, не выехав первый?

– Могут быть, – признал Макс.

– Ну, на везение полагаться и в самом деле не следует, – задумчиво произнесла я. – Однако, полагаю, мне вполне по силам перейти мексиканскую границу нелегально.

– Шутишь?

– Нет, вполне серьёзно. Конечно, надо будет хорошо подготовиться и всё обдумать, но нас, Охотников, учат ловить и преследовать в самых разных обстоятельствах.

– Но если тебя поймают, Женя может лишиться визы. Навсегда.

– Риск есть, – согласилась я. – Если не хотите рисковать, можете отправиться на поиски Бошняка вдвоём. Или мы с тобой отправимся, а Женя останется ждать нас здесь.

Макс посмотрел на невесту, и та решительно помотала головой.

– Ладно, – неохотно согласился он. – Ладно... Если не придумаем ничего лучше – воспользуемся этим планом.

Я согласно кивнула, хотя сильно сомневалась, что придумать что-нибудь лучше вообще возможно.

Вскоре Женя вышла в дамскую комнату, и мы с Максом остались за столом вдвоём. Он, не глядя на меня, крутил в руках бокал, я хотела заговорить о чём-нибудь, чтоб прервать эту неловкую паузу, но в голову ничего не шло.

– Теперь я понимаю, почему мне не давался Женин портрет, – вдруг сказал Макс. – Потому что я хотел нарисовать её, а рисовал тебя.

Я моргнула, не сразу собравшись с мыслями.

– Ну, теперь у тебя есть оригинал, – выдала я наконец.

– Да, есть. Так говоришь – пять лет?

– Или около того. А потом... Кому-то повезло – Бошняк обеспечил им вторую порцию, ещё настолько же хватит. А кому-то так и останется только наработанная техника. Ну и наработанная репутация, как Гривичеву.

– И на что, интересно, рассчитывал Бошняк, когда всё это затевал?

Вопрос явно был риторический, но я всё равно ответила:

– А кто его знает. Поймаем – спросим.

Макс усмехнулся и кивнул.

Глава 19

Пересечь мексиканскую границу и в самом деле оказалось на удивление легко. Не пришлось ни лезть через забор, ни устраивать переход через пустыню, к чему я была уже морально готова. Самое простое решение нередко оказывается самым верным. Тело слегка затекло, я сменила позу и поморщилась. Я надолго запомню эту канистру с бензином, упиравшуюся мне в пятую точку. Конечно, путешествие скрючившись в чужом багажнике в течение нескольких часов нельзя было назвать самым приятным воспоминанием в моей жизни. Но где наша не пропадала! Главное – я на этой стороне.

Аэропорт в Канкуне, куда пребывали прямые рейсы из Москвы, я почти не запомнила – после шестнадцатичасового перелёта всё, чего мне хотелось – это поскорее добраться до гостиницы и вытянуться на кровати. О благословенный интернет, позволяющий распланировать маршрут и заранее заказать номера! Я просто протянула одному из таксистов, что группировались у входа, бумажку с адресом. Утром на ресепшене я попросила у отлично понявшего и на английском работника вызвать такси, чтоб отвезти меня в тот же аэропорт – и добро пожаловать на новый перелёт, на этот раз в Сьюдад-Хуарес, к счастью, куда более короткий. Так что вечером у меня даже образовалось свободное время, чтобы поразмять ноги и заодно сходить на разведку к Мосту Америк, посмотреть, как там и что.

Говорят, что снимать границу запрещено. И полицейских машин вокруг хватало. Но мне всё же удалось и в бинокль, и на экранчике довольно мощного фотоаппарата рассмотреть, как происходит досмотр проезжающих на ту сторону автомобилей. Да почти никак он не происходит. Документы проверяли у всех, но за всё время моих наблюдений в багажник заглянули только один раз – у двоих парней-мексиканцев на одной машине. А значит, риск был минимален.

Я откинулась на спинку вагонного кресла и расстегнула молнию ветровки. В поезде было тепло, но на дворе всё-таки зима. Пусть Аризона – это не Россия, однако уже и не Мексика.

Следующим утром после прилёта в Сьюдад-Хуарес я действовала по наработанному как раз для таких случаев алгоритму. Где-нибудь в месте скопления народа, а конкретно, в точке общепита торгового центра, высмотреть англоговорящую компанию. Сесть на хвост, словно невзначай заговорить с кем-нибудь из них. Повыспросить, откуда и когда собираются возвращаться в Штаты. Проследить, где оставили машины. Одна семейная пара с детьми, живущая в Эль-Пасо, что как раз через реку отсюда, показалась мне самой подходящей.

Надеюсь, у них не было неприятностей, если кто-то заметил, как я вылезла из их машины.

За окном темнело. Я откинула голову назад и прикрыла глаза. Надо подремать. Всё равно мне ещё большую часть ночи ехать.

До Беркли, где жила сестра Макса с мужем, проще всего было бы добраться самолётом, но снова связываться с аэропортами я побоялась. Так что, поплутав по однообразным прямым улицам с одноэтажными домами в Эль-Пасо и несколько раз переспросив дорогу, я всё-таки добралась вокзала, и даже вовремя. Без четверти два пополудни поезд отбыл, держа путь в Калифорнию.

Когда приеду в Беркли, всю ту неделю, что понадобится Максу с Женей, чтобы получить по почте женин паспорт, буду отсыпаться. Третий день в пути, в голову словно мыльной воды налили, а уж задницу почти совсем не чувствую, даром, что в основном она утопала в креслах. И шея сейчас отвалится... Я поймала себя на том, что снова бездумно таращусь в окно. Хотя ничего интересного там не было – всё та же полупустыня, плавно переходящая в совсем пустыню и обратно. Даже гор на горизонте уже не видно, то ли потому что кончились, то ли потому что слишком темно. И железнодорожная колея прямая, как палка. Лишь иногда по сторонам мелькают огоньки, намекая, что до цивилизации не так уж и далеко.

Всё-таки надо попытаться заснуть.

Мысли снова вернулись назад, в заснеженное Подмосковье. Интересно, знают ли женины родители, что их дочь вместе с почти зятем рванули встречать Новый Год в Америку? До него осталась всего несколько дней, местное Рождество уже минуло. Откровенно говоря, я была этому только рада. Не будет этой праздничной сутолоки, вернее, будет, но в куда меньших масштабах. Здешний главный праздник уже остался позади.

Зря я тогда полезла к Максу. Мы с ним не слишком хорошо расстались, и винить в этом, кроме себя, было некого. Нужно уже смириться, что раз не любит, значит не любит.

Я зашла к нему перед самым отъездом, когда всё уже было договорено, билеты куплены, номера заказаны. Вошла – и остановилась в изумлении. Оказывается, Макс из своей поездки в Москву привёз не только одежду. Ещё он захватил с собой кисти, краски и холст. И теперь с поставленной на небольшой настольный мольберт картины на меня смотрело лицо.

На первый взгляд – моё. А если приглядеться – то совсем не моё, при всём сходстве чёрт.

Картина была ещё не дописана – фона нет, фигура сидящей женщины набросана лишь в самых общих чертах. Но голова и плечи уже были выписаны во всех подробностях. Женя лукаво улыбалась, наклонив голову к плечу, в её глазах горел тёплый огонёк. Короткие волосы были слегка взлохмачены, и это придавало изображению впечатление естественности и какой-то уютности, что ли. Словно её, проходящую куда-то, только что поймали за руку и усадили позировать, даже не дав причесаться как следует. И от того она выглядела очень милой и по настоящему очаровательной.

Такой портрет мог написать лишь действительно любящий мужчина.

– Вот, – глядя, как я застыла перед картиной, сказал Макс. – Решил всё-таки дописать, пока ещё есть возможность.

Его руки были испачканы в краске, а рядом на столе лежали тюбики, несколько кистей и палитра. Я сглотнула. Это было глупо, нелогично, но в этот момент мне показалось, будто у меня что-то отняли. Ведь Макс начинал рисовать мой портрет! Ну да, он не знал, что его Женя – уже совсем не Женя, но ведь это был мой портрет! И вот теперь он заброшен, так и не законченный, а он рисует... её.

Нет, я уже поняла, что свою картину мне получить не суждено. Но не возьмись он писать сейчас, и она бы её не получила! Я не сомневалась, что утратив талант, Макс снова забросит рисование, как когда-то в юности.

– Макс, – сказала я. – Она ведь тебя не любит.

– Что? – он посмотрел на меня затуманенным взглядом. Похоже, успел мысленно перенестись туда, в горние выси, где перед его внутренним взором пылала уже законченная работа.

– Она тебя не любит. Ты это знаешь?

– А ты лезешь не в своё дело. Ты это знаешь?

– Не моё? Ты мне не чужой человек, Макс, и мне не безразлично, что с тобой происходит.

– Ты вообще не человек, если уж на то пошло. Вы лишь крадёте человеческие облики. И ведь женин провал в памяти именно с этим и связан, не так ли?

– Копируем, – спокойно поправила я. – И потерять память о сутках-двух – не самая высокая цена.

– Угу, вот только вы никого не спрашиваете, согласен ли человек платить.

– Не я выбирала, в чём облике мне прийти в этот мир. И скажи спасибо, что пришла именно я, кто-то другой просто пристрелил бы вас обоих.

– Спасибо, – Макс слегка поклонился. – За это я тебе действительно благодарен. Но моя личная жизнь тебя ни в коей мере не касается.

– И ты согласен создавать семью, зная, что с тобой живут лишь потому, что ты удобен?

– Напомни-ка мне, когда это я давал тебе право требовать у меня отчёта?

Я сжала кулаки. Да, никогда не давал. Тут возразить было нечего.

– Что ж, желаю счастья в семейной жизни, – со всем доступным мне сарказмом произнесла я и вышла.

Спустя полчаса такси увезло меня в аэропорт. Макс проводить меня не вышел.

Интересно, что он сейчас делает? Сейчас здесь ночь, значит там, на другом конце Земли – день. Возможно, как раз рисует. Стоит перед своим мольбертом, сосредоточенно щурясь, и время от времени чуть касается кистью полотна, чтобы добавить очередной малозаметный, но такой важный штрих. И он нарисует этот портрет, можно не сомневаться, и тот станет настоящим шедевром.

Мне вдруг ясно представилась эта картина, вплоть до мелочей, до случайного мазка краски у Макса на щеке, словно я действительно перенеслась сейчас туда, в ту гостиницу, названия которой я не запомнила. И так, держа перед мысленным взором образ Макса, я наконец задремала, уткнувшись лбом в холодное стекло, под негромкий перестук колёс.

Примерно в полшестого утра я, отчаянно зевая, вылезла на вокзале Юнион-стейшн в Лос-Анджелесе. Было темно и холодно, так что я порадовалась, что заблаговременно натянула под куртку свитер. От вокзала до автобусной станции было идти всего ничего, и я без труда прошагала это расстояние, ориентируясь по карте в смартфоне. Прогулка разогнала сон, и к кассе я подошла уже вполне бодрая и голодная. Увы, ещё ничего не работало, и мне пришлось довольствоваться пакетиком чипсов и «Марсом» из одного автомата и стаканчиком кофе из другого. А потом ещё около часа болтаться по окрестностям до отхода своего автобуса. Можно было, конечно, вернуться в зал ожидания, но мне хотелось максимально размяться перед новым, довольно долгим перегоном.

Но кажется, Лос-Анджелес – красивый город. Я даже пожалела, что вряд ли попаду сюда ещё когда-нибудь.

Тем не менее холод мне успел несколько надоесть, так что я охотно погрузилась в автобус, и вскоре он уже катил по оживающим после ночного сна улицам. Миновал мост над удивившим меня совершенно сухим бетонным руслом – по карте, это должна была быть река Лос-Анджелес – и бодро двинулся дальше между заборов и линий электропередач. В конце концов неширокие улицы вывели его на многорядное шоссе, и автобус на приличной скорости направился по нему на северо-запад.

Постепенно светлело. Пейзаж за окном ничем не отличался от техасского или аризонского – всё та же серо-коричневая земля с пучками жухлой травы, разве что похолмистее. Потом холмы уступили место невысоким, но вполне себе горам, однако скоро они закончились, исчезнув даже с горизонта, и мы вновь покатили по плоской как стол земле. Земля была расчерчена полями, виноградниками и порой – рядами каких-то низкорослых, похожих на кусты, деревьев, которых я не опознала. Оливы, что ли? Но всё равно вид был здорово унылый, несмотря на совершенно ясное небо над головой. Обычные высокие деревья и иногда пальмы росли только в местах, носивших следы человеческого присутствия – у придорожных строений и мостов, где шоссе пересекали другие дороги. Судя по карте, по сторонам то и дело должны были встречаться пруды, но с дороги я ни одного не разглядела. Так что когда мы однажды пересекли реку, я обрадовалась ей, как родной. Водичка! Настоящая!

Ещё парочка речек встретилась нам дальше к северу, тогда же вернулись холмы, а потом, когда мы проехали через череду городов, в их окрестностях появилась и зелень. Поездка кончилась вскоре после полудня. Ещё одна прогулка пешком, поездка в местном городском автобусе – и я наконец добралась до отеля, получив возможность рухнуть на постель, о чём мечтала последние двое суток.

Однако уже на следующий день я начала скучать и задумалась о том, что нет смысла сидеть без дела всё то время, что Максу с Женей понадобиться, чтобы прилететь.

Отель, где я остановилась, находился на улице с символичным названием Юнивёрсити-авеню. Несмотря на то, что он оценивался в две звезды – если уж пользуешься чужими деньгами, лучше не обременять их владельцев сверх необходимого – по российским, да и по европейским меркам, он тянул на три, а то и все четыре. Номера в двухэтажном здании выходили в прямоугольный двор – либо прямо на асфальт, либо на балкон. Просторные комнаты со всеми удобствами, телевизором и мягким матрасом на двуспальной кровати, включённый завтрак и ежедневная уборка. Разве что бара не было. На ресепшене и в комнате, где подавали завтрак, висели ещё не убранные рождественские гирлянды и венки. В первый же день, поскольку я не сообразила вывесить запрещающий знак, смуглая уборщица заглянула в мою комнату утром, как раз когда я, выйдя из душа, стояла совершенно голая, собираясь одеваться. Я по-русски взвизгнула «Не входите!», горничная тут же захлопнула дверь, а после, когда я вышла, догнала меня во дворе и на ломанном английском попросила прощения, тыча пальцем в расписание уборок: дескать, она не по прихоти вломилась в мой номер, а исключительно во исполнение служебных обязанностей. Я, разумеется, с готовностью её простила, улыбками и жестами дав понять, что никаких претензий не имею. Тем не менее отныне мою комнату убирали исключительно во второй половине дня.

Проблему с прочим обедами и ужинами решить было легче лёгкого – чего-чего, а точек общепита в любом американском городе хватает, и ближайшая была на углу. Не сказать, чтобы я любила традиционную американскую кухню, но чтобы набить живот, и она сгодится. На другом углу был бар. Не то, чтобы я жить не могла без пропущенного стаканчика, но всё же как-нибудь скоротать в нём вечерок можно.

Однако же нельзя всё время только гулять да шляться по барам! Да, я обещала сидеть тихо, и сама понимала необходимость не привлекать к себе внимания, но «сидеть тихо» и «бездельничать» – вещи разные, верно? Да и неплохо был бы предъявить компаньонам, когда они появятся, какой-нибудь конкретный результат, не заставляя Макса сидеть и ждать, пока мы с Женей начнём с нуля.

А потому я заперлась в номере и целый день шерстила всё, что могла найти про известных мне сотрудников университета, с которым Бошняк точно пересекался. В том числе и про Любовь Брайс, в девичестве – Меркушеву. Саму её с мужем мы решили не тревожить: мало ли, ещё распустят язык, можно и спугнуть добычу. Но вдруг Пётр Викторович выйдет с ней на контакт, мелькнёт на какой-нибудь фотографии, напишет что-нибудь в социальной сети?