Текст книги "Охотница (СИ)"

Автор книги: Мария Архангельская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Охотница
Мария Архангельская

Глава 1

– Девушка! Девушка! Вам плохо?

Я моргнула – раз, другой, третий. Смазанные пятна, покачивающиеся у меня перед глазами, сложились в лицо наклонившейся ко мне старушки в вязаном беретике.

– А? – сказала я.

– Вам плохо? Может, помочь чем-нибудь?

Она попыталась похлопать меня по щеке, и я мотнула головой, уворачиваясь.

– Да она, похоже, пьяная, – недовольно сказал стоящий рядом пожилой мужчина в тёмной куртке.

Честно говоря, я и сама не была уверена, что не пьяна. Хотя бы потому, что совершенно не помнила, как здесь оказалась, и даже представления не имела, где это «здесь». Вдруг осознав, что мне холодно, я обхватила себя руками и огляделась. Я сидела на скамейке в каком-то дворе. С трёх сторон двор окружал старый кирпичный пятиэтажный дом в виде буквы «п», с четвертой виднелась тихая улица с редкими прохожими. Двор был засажен деревьями, по осеннему времени голыми, посредине возвышалась яркая, замысловато выгнутая детская горка.

– Что случилось? – спросила я. Это было похоже на внезапное пробуждение ото сна. Вот только нет у меня обыкновения засыпать на скамейках в чужих дворах, в тонкой блузке не по погоде.

– Да откуда ж мне знать, милая? – старушка развела руками. – Вы тут сидите, совсем раздетая, и не отзываетесь. Я и подумала, не случилось ли чего.

Я снова огляделась. Похоже, я сидела тут довольно давно, так как успела изрядно продрогнуть. И теперь зубы застучали.

– Она, наверно, здесь живёт, – предположил мужчина. – Вот и выскочила голышом, почитай.

– Я здесь не живу, – возразила я. – Я... какая это улица?

– Вятская, – хмыкнул мужчина.

– Мы же сюда ехали вместе с Максом, – в голове наконец начало что-то проясняться, давая надежду на восстановление цепочки событий. – Мы ехали к Пет... э... в гости, а потом... Эй, а где моя сумка?

Сумки не было. Ни рядом на сиденье, ни под скамейкой, ни где-либо ещё в пределах видимости. Я в полной растерянности сунула руки сначала в передние карманы джинсов, потом в задние, потом зачем-то провела ладонями по бокам, словно обыскивая сама себя. Бесполезно, сумка исчезла со всем своим содержимым. Ни ключей, ни смартфона, ни карточек с кошельком.

– Что, пропала? – сочувственно спросил мужчина. – Вот что бывает, если спать на улице.

– Я не спала! – почему-то его слова меня задели. – Мы вышли из машины, а потом... Вы тут нигде рядом высокого мужчину не видели?

Мои собеседники дружно покачали головами. Я взялась за виски, но сколько я ни терзала свою память, всё было тщетно.

– Нет, – наконец сдалась я, – ничего не помню.

– Ну, ясно, – кивнул мужчина. – Брызнули в лицо из баллончика, отобрали сумку и верхнюю одежду сняли. У меня так же приятеля обокрали. Спасибо, вас хоть до лавочки довели.

– Что делается! – старушка всплеснула руками. – Совсем стыд и совесть потеряли. Средь бела дня!

Я снова обхватила себя руками и погладила плечи, пытаясь хоть немного согреться. Зубы стучали всё сильнее.

– Вы, девушка, этого своего Макса хорошо запомнили? – спросил мужчина. – Идите в милицию, пишите заявление. То бишь в полицию, сейчас так говорят.

– Так вы что, думаете, что это... он? – от изумления я даже на какой-то миг перестала дрожать. – Нет. Он не мог.

– Э, все они не могут. А воры откуда-то берутся.

Я промолчала, не став уточнять, что Макса я вообще-то знаю много лет, и уж кто-кто, а он-то точно чужие куртки тырить не станет.

– Может, вам кофточку какую-нибудь вынести? – участливо предложила старушка.

– Или телефон одолжить? – добавил мужчина. – Есть кому позвонить-то?

– Есть, – я протянула руку за поданным им мобильником. – Спасибо.

На мгновение задумавшись, я набрала номер Макса. Папу с мамой волновать не хотелось, так что пусть Макс меня отсюда заберёт, а заодно объяснит, как получилось, что он меня потерял. Ответил он быстро.

– Э, привет. Это я.

– Я узнал, – жизнерадостно отозвался Макс. – С другого номера звонишь?

– Ну, в общем, да. Я тут... такое дело... ты можешь за мной приехать? Я на Вятской улице, у дома... – я обернулась к хозяину телефона. – Какой тут номер?

– Пять.

– У пятого дома, во дворе. Там ещё горка детская, не ошибёшься.

– На Вятской? Что-то с Петром Викторовичем? Какие-то осложнения?

– Нет, с ним всё в порядке. Просто приезжай.

Секунду или две Макс молчал, и я прислушивалась к его молчанию, тихонько свирепея. Ну, если он сейчас скажет, что не хочет возвращаться на ночь глядя...

– Ладно, – произнёс в трубке Макс, и у меня отлегло от сердца. – Буду через полчаса, если нигде не застряну.

– Спасибо, ты настоящий джентльмен.

– Не за что покамест, – по голосу чувствовалось, что он улыбается. – Не уходи никуда.

– Не уйду.

Телефон вернулся к хозяину, и сердобольная старушка спросила, не открыть ли мне подъезд погреться, пока я жду. Я с облегчением согласилась. Через окно лестничной клетки я видела, как они с мужчиной уходят, обмениваясь на ходу впечатлениями. Потом я некоторое время наблюдала за женщиной, выведшей на прогулку собаку явно нечистых кровей. И тут меня стукнуло пониманием.

Свет за окном не походил на вечерний. Скорее уж на утренний, а ведь мы с Максом поехали к Петру Викторовичу вечером, почти в сумерках. Так что сейчас уже должно было как минимум начать темнеть.

Так значит, сегодня – уже не сегодня? А какой это тогда вообще день?! Какое число?

Меня снова пробрала дрожь, и уже не от холода. В голове закрутились сюжеты из триллеров и авантюрных рассказов и фильмов о потере памяти. Вот приедет сейчас Макс, и выяснится, что мы уже лет пять, как женаты, родили ребёночка, папа удалился от дел, мама поседела, подружки разъехались...

Так, стоп! – сказала я себе. Не пори горячку, испугаться всегда успеешь. Скорее всего, самое простое объяснение – самое верное. Мне действительно брызнули чем-то в лицо и обокрали, а провал в памяти – просто побочный эффект. Сейчас, вероятно, просто завтра, и память ещё восстановится, а если и нет – едва ли за это время произошло что-то судьбоносное, без чего я не смогу обойтись. Да я и так половину дней своей жизни не помню, ну, будет ещё один.

Вот только... Петр Викторович. Сделал ли он, что обещал? И, может, провал в памяти как раз связан с этим?

Я так погрузилась в свои мысли, что чуть не пропустила появление Макса. Опомнилась только, увидев, что он стоит у горки, оглядываясь по сторонам. Я торопливо выскочила из подъезда и окликнула его.

– Привет! – он пошёл мне навстречу. – Что это с тобой?

– Меня обокрали... – уныло призналась я.

Макс, разумеется, тут же выразил подобающее беспокойство, галантно снял свою куртку и накинул мне на плечи.

– Я позвоню Андрею Ильичу, – сказал он, вынимая свой смартфон, но я замотала головой:

– Не надо. Я как-нибудь сама... попозже.

– Ну, смотри. Ты на машине?

– Наверное... – не подумав, выдала я, и Макс странно на меня посмотрел. Стараясь сгладить впечатление, я спросила:

– Я оторвала тебя от дел?

– Да ничего страшного, – он помолчал. – Ты ездила к Петру Викторовичу, так?

– Ну... Чёрт, я не помню, – призналась я. – Я вообще этого утра не помню.

– С тобой точно всё в порядке? До сих пор от его методики не было никаких осложнений и побочных эффектов. Я, во всяком случае, ничего такого не замечал.

– Да я тоже ничего такого не замечаю.

– Но у него получилось? Ты научилась, чему хотела?

– У меня пока не было возможности проверить.

– Так, ну твою машину я вижу, – вдруг сказал Макс. За время разговора мы успели выйти на улицу, и теперь, проследив за его взглядом, я и сама увидела свой серебристый «фольксваген». И тут же машинально попыталась сунуть руку в карман.

– Вот ведь, у меня и ключей нет...

– Ну, тут постоит, – успокаивающим тоном сказал Макс. – Худшее, что может случиться – заберёт эвакуатор. Слушай, ты голодная?

– Угу...

– Зайдём вон в ту «Шоколадницу»? Заодно и поговорим.

Я не возражала, и вскоре мы уже сидели в кафе. Посетителей с утра было мало, и мы устроились за столиком у окна. Пока мы ждали заказ, я рассказала о своём пробуждении на скамейке и выводе, который сделал одолживший мне телефон дядя. За это время я успела согреться и повесила куртку Макса на спинку своего стула.

– Понятно, – сказал Макс, когда я закончила. – А зачем тебе понадобился Пётр Викторович с утра пораньше?

Я со вздохом развела руками:

– Веришь ли, я даже не уверена, что ехала именно к нему.

– М-да, тяжёлый случай. Слушай, может, тебе врачу показаться?

– Какому? Макс, не говори глупостей.

– Это не глупости. Меня тревожит этот твой провал в памяти. Быть может, это симптом...

– Да перестань! – с досадой отмахнулась я. – Со мной всё в порядке.

Макс лишь покачал головой. Только тут я вспомнила, что собиралась как бы невзначай спросить его, какое сегодня число. Но теперь подобный вопрос лишь послужит подтверждением его подозрений о моём нездоровье.

– Как хочешь, – произнёс он, – но Петру Викторовичу я всё-таки расскажу. Спрошу, с чем это может быть связано, и нет ли у его технологии побочных эффектов.

– Между прочим, именно ты всячески рекламировал его технологию как чудодейственную и совершенно безопасную.

– Ну да, рекламировал, – Макс со вздохом развёл руками. – Мне же помогло. И не только мне. И до сих пор, насколько мне известно, никаких осложнений ни у кого не возникало.

Он помолчал, искоса поглядывая на меня, словно ожидая какого-то вопроса. Но не утерпел и спросил сам:

– Хочешь посмотреть, что у меня получается?

– Ну, давай, – я пожала плечами. Ответ не поражал энтузиазмом, но Максу оказалось достаточно и этого. Он тут же подтянул к себе лежащий на столе тонкий рекламный листок, достал из своей сумку ручку и принялся черкать по оборотной стороне листа.

Я наблюдала за ним с вялым интересом, но угадать, что именно рождается в переплетении синих линий, тем более что по отношению ко мне рисунок был вверх ногами, мне не удавалось. Тут наконец принесли наш заказ, и я, забыв обо всём, набросилась на еду – есть действительно захотелось зверски. Через несколько минут Макс окликнул меня и протянул листок:

– Вот.

Я неохотно оторвалась от блинчиков с клубникой. На листе была нарисована стайка вспугнутых воробьёв. Птички были ещё на земле, но уже напряглись и явно готовились взлететь. Обрисованы они были довольно схематично, без мелких деталей, но меня поразила живость рисунка, схваченное на нём движение. Я почти услышала порсканье маленьких крылышек.

– А почему воробьи? – спросила я.

– Не знаю, – Макс пожал плечами. – Первое, что в голову пришло.

Я ещё некоторое время любовалась на его творение, на время забыв даже о еде.

– Здорово. Нет, правда, здорово вышло. Отдашь мне?

– Тебе понравилось? Бери, конечно. Хотя подожди, я ещё кое-что нарисую.

– Лучше ешь давай, – проворчала я, возвращаясь к блинчикам. Макс согласно хмыкнул и продолжил черкать по бумаге.

Завтрак был вкусным, сладкий горячий глинтвейн согрел меня окончательно, и моё настроение изрядно повысилось. Происшедшее уже воспринималось с долей здорового юмора – будет, что вспомнить. Подумаешь, несколько вещей украли. Чай, не последнее. Кстати, надо будет заблокировать карточки и симку.

– Мне всегда казалось, что мальчишки должны скорее мечтать о спортивных достижениях, – сказала я, наблюдая за продолжавшим что-то старательно вырисовывать Максом.

– Ну а я всегда мечтал рисовать, – не отрываясь от своего занятия, отозвался он. – Да вот таланта бог не дал. Зато теперь, спасибо Петру Викторовичу, моя мечта осуществилась.

– И что теперь будешь делать? Бросишь бизнес, подашься в художники?

– Зачем бросать? Одно другому не мешает. Будет хобби.

– Ага, то-то папа последний раз на рыбалку ездил года два назад, да и на ту – с деловыми партнёрами. Времени на хобби, прямо скажем... Эй, что это ты рисуешь?

Макс, с лукавым видом бросавший на меня короткие взгляды, широко улыбнулся. Я перегнулась через стол, и он без возражений развернул бумагу ко мне. С рисунка смотрела я сама. Вернее, нарисованная я смотрела куда-то вниз с чрезвычайно сосредоточенным видом. Чуть оттопыренная щека не оставляла сомнений в причине сосредоточенности.

– Уж хотя бы жующей мог бы меня не рисовать! – возмутилась я.

– Но ты в это время такая очаровательная! – рассмеялся Макс. – Как хомячок.

Я фыркнула и отвернулась. Когда женщине хотят польстить, её сравнивают с ланью, лебедем, на худой конец с кошечкой... Но уж никак не с хомяком!

Макс наконец принялся за свой уже, наверно, остывший завтрак. Я ещё некоторое время дулась, но потом сдалась и снова посмотрела на рисунок. И опять у Макса всё получилось очень выразительно. Девушка на рисунке была полностью углублена в процесс пережёвывания пищи, и не было никаких сомнений, что за щекой именно еда, а не флюс, к примеру. Не знаю, что там скажут знатоки живописи и графики, признают ли они за Максом талант к рисованию, но разница с предыдущими его творениями была очевидна.

Надо будет в какую-нибудь секцию единоборств записаться, что ли. Чтобы проверить, на что теперь способна я сама.

Когда завтрак был наконец уничтожен и Макс за него расплатился, мы вышли на улицу, остававшуюся всё такой же тихой и малолюдной, словно и не центр Москвы. Небо затянуло, и хотя, кажется, стало чуть теплее, резкий порывистый ветер пронизывал насквозь. Я закуталась в максову куртку, и мы двинулись к его автомобилю. Потом я бросила взгляд в ту сторону, где стоял мой «фольксваген» – и остановилась так резко, что Макс чуть на меня не налетел.

– Что случилось?

– Машина... – простонала я, не зная, смеяться мне, или плакать. – Машину угнали!

Моей машины не было. Желая окончательно убедиться, я быстро подошла к тому месту, где она только что стояла, но серебристого «фольксвагена» нигде не увидела. Только след от шин, там, где колёса проехались по глубокой, оставшейся, видимо, со вчерашнего вечера луже.

Ну, правильно, если у воров в руках есть ключи от машины, да ещё и с выключателем сигнализации в брелоке, то и саму машину прибрать сам бог велел. А хозяйке кто ж виноват, что она ушами хлопала.

Макс неловко потоптался рядом, потом обнял меня за плечи. Это оказалось последней каплей, и слёзы потоком хлынули у меня из глаз.

– Ну, прости, – он погладил меня по спине. – Надо было, конечно, сразу звать полицию. Но кто ж знал... Ну, не плачь, Женя.

– Я не хочу, – всхлипнула я. – Оно само...

Макс пробормотал ещё что-то утешительное, потом спросил:

– Поедем сразу в участок, или лучше отвезти тебя домой?

– Домой, – я отстранилась от него и вытерла глаза.

– У тебя кто-нибудь дома есть?

– Должна быть мама, если не ушла никуда.

– Тогда позвони ей, когда в машину сядем. Чтобы точно знать, откроет ли она тебе.

Я кивнула. Макс, не отпуская мои плечи, повёл меня вниз по улице к своему «БМВ», открыл передо мной дверцу, сел сам и плавно тронул машину. Водил он хорошо, я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Правда, чтобы позвонить, пришлось их открыть. На то, чтобы обрисовать маме ситуацию и выслушать её аханье, ушло минут десять.

На Садовом кольце мы попали в затор, и Макс включил радио. «Есаул, есаул, что ж ты бросил коня! – тут же заорало оно. – Пристрелить не поднялась рука!..»

Чертыхнувшись, Макс убавил громкость. Мимо проплыла ограда сада «Аквариум», поток машин стал двигаться быстрее.

– А ты знаешь, что театр имени Моссовета – это и есть знаменитое Варьете из «Мастера и Маргариты»? – спросила я.

– Знаю, – кивнул он.

– Помнишь сеанс чёрной магии? Там людям тоже давали всё, что они хотели, на них буквально падало с неба. А потом выяснялось, что всё это пустышка.

– Помню. Это ты к чему?

– А то, что нам тоже с неба падает. Тебе – талант к рисованию. Мне... ну, предположительно я теперь так крута, что герои Тарантино заплачут от зависти.

– Думаешь, Пётр Викторович – это дьявол, который потом потребует душу? – хмыкнул Макс.

– Я бы не удивилась.

– А как же заключение договора и подпись кровью? – видно было, что Макс пытается перевести всё в шутку.

– А что мы на самом деле знаем о дьяволе? Может, договоры – это вчерашний день, а теперь он пользуется высокими технологиями. Мы думаем, что у нас прибыло, а на самом деле – убыло.

Макс помолчал.

– Какой-то это слишком очеловеченный дьявол, – наконец сказал он. – Высокие технологии... Не думаю, что высшие силы нуждаются в чём-то подобном. Душа – она и есть душа, что сейчас, что тысячу лет назад. И если ранее требовался договор, едва ли сейчас что-то изменилось.

– А сам как ты думаешь, Макс? От того, что он делает, слишком пахнет чем-то... сверхъестественным.

– Покажи человеку хотя бы девятнадцатого века компьютерную томографию, и он тоже сочтёт её сверхъестественной. Ну и мысли у тебя, Жень...

– А у тебя самого похожие не мелькали?

Макс пожал плечами. Впереди показался перекрёсток, и он свернул к реке, чтобы почти сразу остановиться у подземного перехода.

– Дойдёшь отсюда? – немного виновато спросил он.

– Да, конечно, без проблем, – я распахнула дверцу и вылезла наружу. Хотелось, чтобы он проводил меня до квартиры, но Макс и так потратил на меня целое утро, пожертвовав своими делами. Вот и сейчас он вылез следом за мной, обошёл автомобиль и притянул меня к себе.

– Нет, правда, жаль, что так случилось с твоей машиной.

– Ладно, я сама виновата.

– Может, сходим куда-нибудь вдвоём, чтобы немного развеяться?

– Куда?

– Ну, вон, хотя бы, – он кивнул на рекламный плакат премьеры модного мюзикла. – Ты там, наверное, ещё не была?

– Нет.

– Тогда я тебя приглашаю.

– Спасибо.

– Это значит, что ты согласна?

Я кивнула.

– Отлично. Тогда я закажу билеты и в скором времени скажу, когда и как. Можно мне прийти к вам?

– Приходи, конечно. Мои родители всегда рады тебя видеть.

– А ты? – он пытливо заглянул мне в глаза. – Ты будешь рада?

Я опустила взгляд, но кивнула. Он наклонился ещё ниже, чуть помедлил, и, не встретив сопротивления, поцеловал меня.

– Ладно, я пойду, – я отодвинулась.

– Доброго дня тебе.

– И тебе.

Миновав переход, я увидела, что Макс всё ещё стоит около своей машины и смотрит в мою сторону. Я помахала ему рукой, он махнул в ответ и сел в свой «БМВ». Я отвернулась и направилась к арке, ведущей на ту сторону нашего дома, куда выходили двери подъездов.

Глава 2

– Ну, что с тобой делать, Женя? Хоть нанимай тебе телохранителя. Хорошо, что Макс оказался свободен, да добрые люди телефоном поделились, а то так бы и сидела на улице даже без куртки? До воспаления лёгких?

– Кончай кудахтать, мать, – прервал мамино возмущение папа. – Жива, здорова, и слава Богу.

– Меня обокрали, и я же виновата! – воспользовалась я возникшей паузой. – Что мне теперь, на улицу не выходить? Между прочим, у меня и правда голова болит и нос заложен!

Я не врала, хотя головную боль связывала скорее с изменением погоды, чем с простудой – завтра-послезавтра обещали понижение температуры до нуля, а то и до минуса, а я, как гипотоник, была изрядно метеозависима. Но нос у меня действительно заложило.

Мама вздохнула, глядя на меня с сожалением, как на неразумного ребёнка. Отношение как к маленькой меня раздражало, но было неистребимо. Папа, когда я однажды пожаловалась ему, что мама до седых волос будет считать меня нуждающейся в опеке, ответил, что я смогу претендовать на взрослость, только если начну «самостоятельную жизнь».

То есть, если найду работу или выйду замуж.

– Иди, полежи, – сказала мама. – И прими таблетку.

Я кинула на отца выразительный взгляд, и он мне подмигнул. В это время в гостиной зазвонил телефон, и он, как сидевший ближе всех, снял трубку.

– Алло? Сейчас, – он протянул трубку мне. – Тебя.

– Алло, – я взяла трубку и прижала её к уху. – Алло!

В трубке стояла тишина. Не было слышно даже чьего-нибудь дыхания, или каких-либо ещё шумов.

– Говорить будете?

Ответом мне были короткие гудки. Я передала телефон обратно папе и пожала плечами:

– Бросили трубку. Знаешь, кто звонил?

– Не знаю. Голос был какой-то гнусавый, – он нахмурился, нажал на кнопку и нахмурился ещё больше. – Да это же с твоего смартфона звонили. Так, быстренько набирай оператора, пусть блокирует. А потом сразу в банк. Давай-давай, нечего резину тянуть.

Он был прав, и я со вздохом подчинилась.

Оказавшись в своей комнате, я бесцельно побродила от стены к стене. Головная боль усиливалась, настроения заниматься чем-либо не было никого, и я склонялась к тому, что мама всё-таки была права. Надо лечь пораньше, авось завтра всё пройдёт. И начнётся ещё один пустой день.

Должно быть, плохое самочувствие располагало к самобичеванию, но настроение становилось чем дальше, тем депрессивнее. Не только мама была права, папа тоже был прав, когда говорил, что девице, сидящей на шее у родителей, пусть даже у весьма состоятельных родителей, претендовать на взрослость не приходится. Раньше моим оправданием была учёба, но теперь универ окончен и... что дальше? По идее, надо искать себе место и худо-бедно, но начинать обеспечивать себя самой. Но если работать по специальности, я могла бы устроиться разве что учительницей русского языка и литературы, однако о такой перспективе мне и думать не хотелось. Не то беда, что мало платят (в конце концов, из квартиры меня никто не гонит, и личный счёт, что папа завёл на меня в день моего совершеннолетия, регулярно пополняется), а то, что никакого желания заниматься с детьми я не чувствовала. Напротив, встречаясь на улицах с хулиганистыми подростками, я испытывала лишь чувство беспомощности и старалась обойти их по широкой дуге. Мысль, что придётся отвечать за три десятка таких же, наводила на меня тихий ужас.

И о чём я думала, когда поступала на филологический? Да ни о чём. Просто экономика и менеджмент, на которые меня толкал папа, привлекали меня ещё меньше. А молодёжная тусовка, в которой я тогда вращалась, была, как ни странно, достаточно интеллектуальной, и знание литературы в ней скорее приветствовалось. И до окончания универа была ещё целая жизнь.

Конечно, не обязательно работать по специальности. Папа предлагал устроить меня на какую-нибудь непыльную должность если не у себя в фирме, то у своего старого друга и делового партнёра, который уж конечно не откажет в такой пустяковой услуге. Беда только в том, что офисные должности меня тоже не привлекали. Я и сама понимала, что просто «слишком много хотеть кушать», но сил взять себя за шкирку и выпнуть на какую-нибудь полезную деятельность в себе не находила. А чтобы заняться чем-то более интересным, нужно было хотя бы решить, что же мне, в конце концов, интересно. Но какого-то увлекающего меня хотя бы хобби как-то тоже не находилось.

Вот и получается, что я – не более чем бездельница-мажорка, не способная больше ни на что, кроме как тусить по клубам и тратить родительские денежки. Заработанные, между прочим, горбом и потом. Эх, нужно было не боевые навыкы у Петра Викторовича просить – даже если сработало, на кой они мне? А что-нибудь полезное. Хоть поэтический дар, например. Ну да, может, я бы много им и не заработала, но печаталась, писала тексты хотя бы знакомым для их музыкальной группы, и родители мной бы гордились. Не бизнес-вумен у них дочь, но всё-таки талант имеет.

Всё так же бесцельно я подошла к окну и выглянула наружу. Лабиринт приарбатских переулков, открывавшийся с шестого этажа, выглядел довольно уныло. Голые деревья, узкие проезды, а вот стены домов разноцветные, но в пасмурный вечер они, как ночные кошки, все серы. Новый дом справа с облицовкой в коричнево-кремовых тонах всегда казался мне похожим на шоколадное пирожное. Многие окна в нём были темны, продажа квартир ещё шла полным ходом. Фонари пока не зажгли, хотя этого можно было ждать с минуты на минуту.

Я прижалась лбом к приятно прохладному стеклу и глянула вниз. Внизу была детская площадка, с яркой горкой, похожей на ту, что я видела во дворе дома на Вятской улице, только не такой разлапистой. Рядом с горкой стояла женщина в коричневой куртке и пристально смотрела вверх. Мне показалось, что она смотрит прямо на меня.

Я моргнула. Что-то очень знакомое почудилось мне в этой женщине. Её лицо в сумраке да с высоты разглядеть было затруднительно, но фигура, одежда... Всё было определённо знакомым. Однако оказалось не так просто понять, откуда. Пока я думала, женщина отвернулась и зашагала вниз по сползающей по склону холма безлюдной улочке. Пару минут спустя она скрылась за углом, а я так и не сообразила, где же я её видела.

Наутро выяснилось, что я была слишком оптимистична относительно своего здоровья. С утра голова болела по-прежнему, а к насморку прибавилось першение в горле. Смерив себе температуру, я не удивилась, увидев, что столбик ртути далеко миновал отметку в тридцать семь градусов.

– Володя Смирнов умер, – сказал папа за завтраком. – Его отец только что звонил.

Мама приоткрыла рот и посмотрела на меня.

– Как умер? – потрясённо переспросила я. – Он же совсем недавно в ток-шоу снимался!

– Говорит, наложил на себя руки. Наглотался таблеток на ночь. В предсмертной записке написал, что его талант кончился, что он уже не актёр, и жить больше незачем. Утром мать пришла его будить, а он уже холодный.

– Господи ты боже мой! – произнесла мама.

Я молчала. Талант кончился? Да Володька, чтобы я о нём не думала, был актёром от бога. Ну да, последние пара ролей, которые я у него видела, и в самом деле были неудачными, но, как говорили древние, и Гомеру случалось обмолвиться. Лезь из-за этого в петлю или глотать снотворное?

– А ведь я совсем недавно про него разгромную статью читала, – вспомнила мама. – Об этой новой постановке «Крейцеровой сонаты», где он молодого Позднышева играл. Писали, что он не играет, а просто присутствует на сцене, и что из-за этого весь спектакль разваливается. Вот он, наверное, и...

– Ох уж эти творческие натуры, – вздохнул отец. – Слова им не скажи...

– Андрей! – укоризненно протянула мама.

– Ну, что «Андрей?» Какой-то писака бумагу измарал, а этот всё всерьёз принял. Хоть бы о родителях подумал. Если бы я впадал в отчаяние от каждой неудачи, я бы кончился задолго до того, как она, – папа кивнул на меня, – появилась на свет. А может, и до нашей с тобой встречи.

– Пойду Лиле позвоню, хоть пособолезную, – мама вздохнула и поднялась. – Ну, как же это так...

Она исчезла за дверью, и мы с отцом некоторое время посидели в молчании.

– Только не вздумай винить себя, – вдруг сказал он. – Тебе ведь уже давно стало ясно, что он за человек. Что прошло, то прошло.

– Я и не виню, – я и в самом деле удивилась его словам. – Просто... странно. Вот уж про кого никогда бы не подумала, что он на такое способен.

– Да, он казался совершенно непотопляемым, – папа похлопал меня по руке. – Бедный Олег, бедная Лиля.

– Да, – я отодвинула чашку. – Пойду полежу. Не возражаешь?

– И «Антигриппина» попей, – посоветовал папа. – Может, тебе врача вызвать?

– Это просто простуда. Давай подождём до завтра, ладно? Если мне не станет лучше, вызовем.

– Ну, смотри. Тебе бы подлечиться, мы же на похороны званы. Конечно, ничего не случиться, если тебя не будет, но всё-таки...

– Я понимаю, пап.

Врачей я не любила с детства, с тех пор, как однажды, ещё до школы, полежала в больнице, где мне делали курс уколов. Я знала, что это фобия и что реальных причин для страхов у меня нет, и всё же предпочитала за медицинской помощью без крайней на то необходимости не обращаться. К тому же болезнь давала мне легальный повод с чистой совестью переложить визит в полицию на маму и предаться законному безделью.

Вечером того же дня меня навестил Макс с цветами, которые он, впрочем, отдал маме, и подарком. Подарком оказался новенький ай-фон последней модели, и Макс полвечера помогал мне разбираться в его настройках. Родители, с одобрительной улыбкой переглянувшись, отпустили нас в мою комнату.

– Я слышал о Владимире Смирнове, – сказал Макс, когда мы остались одни. – Мне очень жаль.

Я молчал кивнула, и больше мы на эту тему не заговаривали. Я оценила его такт – ведь кто-кто, а он-то был полностью в курсе, какие отношения связывали меня с покойным.

Температура продержалась два дня и спала, зато у меня начал садиться голос. Впрочем, все согласились, что это пустяки, и что поехать на похороны мне ничего не мешает. Мама договорилась со Смирновыми, что мы с папой подъедем прямо на кладбище, в то время как она отправится к ним домой и поможет тёте Владимира готовить стол для поминок.

Похоронили Володю на Головинском кладбище, где уже лежал его дед. Было воскресное утро, холодное, но ясное. Температура и правда упала, грянул настоящий морозец, успевший прихватить землю, на которой после совсем недавнего тепла не было ни единой снежинки. Я надела короткое чёрное кожаное пальто и пожалела – можно было б и шубу. Тем более, что церемония затянулась. Несмотря на то, что в театре, где работал покойный, устраивали панихиду, пришли много его коллег, пришла и стайка девушек-поклонниц. Последние, надо отдать им должное, вели себя очень пристойно, стояли поодаль с цветами, а когда гроб забросали землёй, по очереди подошли и положили цветы на могилу, после чего все вместе тихо ушли.

Олег Борисович и Лилия Эдуардовна стояли обнявшись, а я всё медлила подойти, хотя молчание становилось уже почти неприличным – чай, они мне не чужие люди. Но уж больно тягостной казалась мне обязанность выражать соболезнования. Что можно сказать родителям, потерявшим единственного сына? Наконец, когда всё было закончено, люди потянулись к воротам кладбища, я всё-таки догнала их и пробормотала несколько сочувственных слов. Охрипшее горло подвело, пришлось откашляться и начать всё с начала.

– Спасибо, – просто сказала Лилия Эдуардовна. Она всегда выглядела моложавой и ухоженной, и нельзя сказать, что сейчас она сильно изменилась внешне, но её плечи сгорбились, а походка стала шаркающей, как у старухи.

– Ты заходи к нам как-нибудь, Женя, – добавил её муж. – Посидим, вспомним прежнее...

Я сглотнула и кивнула.

В машине я взяла полистать глянцевый журнал, который купила утром, в ларьке в торговом центре на углу у нашего дома. О Володе там была целая статья.

– Что, соловьями разливаются? – спросил папа, когда мы вырулили на Ленинградское шоссе. – Как помер, так и стал хорош?

– О мёртвых или хорошо, или ничего, – пробормотала я.

– Ну да, ну да...

У подъезда дома Смирновых стоял пикап с логотипом маминого ресторана. Сначала мама предлагала устроить поминки в её заведении, но Смирновы отказались, сказав, что все, кто хотел, попрощались с их сыном на панихиде, а на поминки позовут только действительно близких. Слово родителей тут было законом, никто не стал спорить.

Раздвижной стол в гостиной был уже накрыт. В углу стояла Володина фотография, перевязанная чёрной лентой, перед ней – хрустальная стопка, накрытая ломтем чёрного хлеба. Я уже сто лет не была в этой квартире, и потому, выйдя из прихожей, огляделась с невольным любопытством, отмечая перемены. Обои были другого цвета, кое-какая мебель сменилась. На стене висела картина, написанная в классической манере – морской пейзаж, закат, к горизонту уходит лодка, и парус частично закрывает солнце...