Текст книги "Мент и заложница"
Автор книги: Мария Ветрова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
11
Курский вокзал встретил майора Панкратова своей обычной суетой и переполненными электричками. Ничего не изменилось за те несколько месяцев, которые он здесь не был. Протискиваясь сквозь плотную толпу курильщиков, забивших тамбур, Валентин подумал, что ехать все-таки следовало бы на машине. Впрочем, один черт! Субботний день благодаря дачникам гарантировал бы не менее чем сорокаминутную пробку в Балашихе, на выезде…
После Фрязева ему все-таки повезло, освободилось местечко, и Валентин, с облегчением опустившись на жесткое сиденье, прикрыл глаза. Не потому, что был хамом и не желал никому уступать место, а потому, что пошли уже вторые сутки, как он не спал… Стоило ему, однако, опустить веки, как перед глазами всплыла вчерашняя ночь с ее кошмарным финалом: набережная Москвы-реки, вздрагивающая в свете разноцветных мигалок, тело девушки, выловленное патрульным лейтенантом и аккуратно уложенное им на холодную серую мостовую… Маринкино лицо ничем не напоминало лицо утопленницы. Оно было спокойным и даже умиротворенным… Самоубийство? Ничто не свидетельствовало против этой версии: патрулирующий набережную милицейский наряд мог засвидетельствовать случившееся лишь с того момента, когда тело девушки, летевшее вниз с моста, достигло воды. Только тогда патрульные, привлеченные всплеском, и среагировали на случившееся. Молоденький сержант неуверенно добавил, что за секунду до этого, кажется, слышал на мосту шум мотора… Машина? Но наверняка сказать он не мог, была машина или нет. Панкратов не верил в Маринкино самоубийство.
Маленькая, утопающая в зелени станция дальнего Подмосковья встретила Валентина пасторальной тишиной и сладостным запахом дыма: аромат горящего дерева отчего-то всегда напоминал ему классические строки «Горя от ума»: «…И дым отечества нам сладок и приятен…» Этот самый «дым Отечества» становился сейчас тем сильнее, чем ближе подходил Валентин к большому дому, стоявшему поодаль от остальных, на холме возле реки. Миновав ухоженное подворье, майор уверенно направился на запах костра, то есть на берег. Костер пылал вовсю, а в котелке, подвешенном над огнем, круто кипело какое-то варево, распространяющее вокруг себя вкуснейший рыбный запах. Людей, однако, рядом с этой привлекательной композицией не просматривалось!
У Валентина, хорошо знавшего привычки отставного полковника Шмакова, в гости к которому он и заявился, это никакого удивления не вызвало. Усмехнувшись, он спокойно присел возле костра – спиной к густым и высоким кустам лесной чащи, подступавшей здесь почти вплотную к реке.
Ждать долго ему не пришлось: почти сразу сзади раздался характерный щелчок передернутого затвора, и Валентин, продолжая ухмыляться, поднял руки:
– Сдаюсь, Владим Владимыч! Майор Панкратов собственной персоной…
Сзади послышался треск валежника, и одна из последних легенд МУРа спустя секунду предстала перед ним живьем в виде невысокого коренастого мужичка – лысоватого, зато с жесткими густыми усами, в защитного цвета робе, накинутой поверх майки.
– Садись, но медленно и плавно… Удостоверение можно попросить?
Шмаков был абсолютно серьезен, о чем свидетельствовал суровый и пристальный взгляд маленьких серых глаз из-под кустистых седых бровей.
– Пожалуйста… – Майор растерянно достал красную книжицу и протянул полковнику. – Вы меня что, забыли?..
– Отчего же… Отлично помню. Но – пипл чейн, как говорится! Может, ты уволился давно и пришел сюда как частное лицо.
– С частниками дел не имеете?
– Нет. Всегда работал только на государство. Теперь сижу здесь, никого не достаю, чего и вам желаю…
– Мне сразу уходить? – вздохнул Панкратов.
– Ты сколько сюда ехал?
– Два часа.
Шмаков хмыкнул и глянул на котел с варевом:
– Как бы наш супчик не выкипел… Располагайся, майор. Отдыхай. Ушица должна быть знатная… Ну, слушаю тебя. Рассказывай… Ты ж сюда не ради супчика заявился?
– Точно. – Панкратов смущенно глянул на полковника и покорно кивнул. – Хотя хорошо тут у вас – необыкновенно…
Шмаков неодобрительно посмотрел на Валентина, и тот, мгновенно ощутив себя болтуном и пустословом, кинулся исправлять положение. К тому моменту, как уха, разлитая малогостеприимным хозяином в жестяные солдатские тарелки, благополучно исчезла в их желудках, а на сцене появилась бутылка «Смирновской», полковник Шмаков о «деле с кошельком» знал столько же, сколько сам майор.
Осушив одним глотком водку, налитую в стакан ровно на полтора пальца, Владимир Владимирович смачно крякнул.
– Ну а от меня-то ты чего конкретно хочешь? – поинтересовался он.
– Товарищ полковник, – четко произнес Валентин, – весь МУР по сей день вспоминает чуть ли не ежедневно Шмакова, с памятью которого ни один архив не сравнится…
– Память тут ни при чем, и вообще не подхалимничай! – строго предупредил хозяин. – А тебе, значит, нужна информация…
Некоторое время они молчали, Шмаков о чем-то думал, автоматически раскручивая в пальцах пустой стакан.
– Ну что ж, – подвел он наконец итог своим размышлениям. – Начнем, пожалуй, с Дрона… Знаешь, кем он был в молодости? Администратором «Союзконцерта»! Контактный, хваткий, ловкий. Изъездил всю страну и даже за рубежом исхитрился побывать – по тем-то временам… Останься он в этой сфере, сейчас бы его народ знал не меньше, чем этого… Ну который «Нана» раскрутил… Однако, нет: Дрон предпочел фарцовку, потом стал с «зеленью» работать. Короче, была там история одна – завалили его ребятки некоего французика. Думаю, что сам он тут действительно был ни при чем, брезглив наш Дрон, крови не терпит… Но мы повязали всех его ребят, восемь… нет, семь человек. Так сказать, семеро смелых…
– А его?
– А на него у нас ни хрена не было. Ребят нам сдала девчонка-информаторша, которая Дрона при этом прикрыла наглухо. Она была его подружкой…
– Владим Владимыч, что за девчонка?
– Щас скажу… только шнурки от лаптей поглажу… Где ж ты слышал, чтобы Шмаков своих информаторов сдавал?..
– Нигде. – Панкратов машинально взял бутылку и разлил водку по стаканам. – Только, если хотите, я вам ее и сам опишу: высокая, красивая блондинка. Что характерно – когда смотришь ей в глаза, взгляда, как вот вы сейчас, не отводит… А звать ее – Виктория! Все верно?
– Молчу… – сердито пробормотал Шмаков.
– Молчание, как известно, знак согласия… Если я ошибаюсь, чокаться не будем!
И, подняв стакан с водкой, Панкратов вытянул вверх руку. Пристально посмотрев Валентину в глаза, полковник сердито покачал головой и, мгновение поколебавшись, со звоном ударил своим стаканом о панкратовский, едва не расплескав содержимое…
– Лиза, я правда не могу, я почти всю ночь не спала! – Настя жалобно посмотрела на телефонную трубку, из которой со скоростью сорвавшегося в беспредел магнитофона летел голосок подружки:
– Ты не можешь меня оставить в такую трудную минуту!
– Трудную? – Настя от удивления окончательно проснулась. – Ничего себе трудность – прокатиться на белом пароходе с любимым мужчиной! Он же тебя зовет, а не меня, ему с тобой наедине хочется побыть, а не с нами…
– Вот этого-то я и опасаюсь! Он говорит, там есть такие уютные, чудные каютки!.. Насть, я же перед ним точно не устою…
– Это на речном-то пароходике – каютки? – усомнилась Настя. – А тебе что, обязательно надо устоять?
– Это принцип! – заявила Лиза. – Поехали, а? В конце концов, тебе сейчас просто необходимо дышать свежим воздухом, ты должна думать не только о себе… Все, через пятнадцать минут перезваниваю, чтоб была уже одета!
Настя со вздохом положила трубку, и ее взгляд упал на Пашин портрет. Девушке на мгновение показалось, что Павел одобрительно улыбается ей, хотя она сама нарисовала его без всякой улыбки…
– Ну раз ты, Пашенька, одобряешь…
Выскользнув из-под одеяла, она начала одеваться. Обе балконные двери – и ее, и Марии Петровны – были открыты, и до девушки из соседней квартиры доносились оживленные голоса женщин. И, разумеется, Кедыча, который, как подозревала девушка, уже не только дневал там, но, похоже, и ночевал… Прислушавшись, она различила веселый, серебристый смех Эммы Павловны.
Быстро же ее мама пришла в себя от шока, полученного под утро, когда измученная Настя заявилась к ним после опроса и всевозможной писанины в отделении милиции!.. Что ж, если честно, то это даже хорошо… Для мамы.
И она решила отправиться на встречу с Лизой и Бобом, не заходя к Марии Петровне.
День стоял солнечный, яркий. Даже на лестничной площадке прыгали веселые солнечные зайчики. На мгновение расслабившись, Настя не сразу сообразила, что следом за ней кто-то спускается, стараясь ступать бесшумно… Страха она не почувствовала. Скорее – злость. Недолго думая, она нырнула за выступ мусоропровода и затаилась, поджидая своего преследователя. В том, что это был именно преследователь, Настя теперь не сомневалась! И едва мужчина миновал ее убежище, молниеносно кинулась на него со спины. Она успела заломить руки негодяю, но в ту же секунду отлетела к противоположной стене, отброшенная профессиональным контр приемом…
– Спятила?! Я же мог тебя искалечить!..
На Настю смотрело возбужденное, сердитое лицо… Панкратова!
– Вот черт! – Настя мгновенно, не дожидаясь его помощи, вскочила на ноги. – А зачем ты за мной следишь?!
– На всякий случай… Пошли, подвезу тебя…
– Значит, вы уже в курсе…
– То «ты», то «вы»… Давай уж что-нибудь одно.
На ее вопрос он не ответил.
– А куда вы меня подвезете? – прищурилась девушка.
– Куда скажешь… И совершенно бесплатно!
Пожав плечами, Настя с хмурым видом направилась вслед за Валентином и безмолвно проскользнула в распахнутую им дверцу.
– О Коле что-нибудь известно?
Он кивнул:
– Уже прооперировали. Жить будет, но трудновато, почти полжелудка вырезали…
– Боже…
– Ты, видимо, думала, что это – так, игрушки…
– Разве это не обычные хулиганы-отморозки? – Она растерянно посмотрела на майора.
– Нет. Немотивированных нападений не бывает. Тем более на фоне всего, что сейчас у вас там и вокруг салона вообще творится…
– А я еще обижалась, что Николаю кто-то поручил за мной приглядывать, – с горечью бросила Настя.
– Болтун твой Николай…
– Так… Значит, это вы велели?! Ну чего молчите, а?.. И телефон мой тоже прослушиваете вы!..
– Почему ты решила, что твой телефон на прослушке? – спросил он, не глядя на нее, внимательно высматривая что-то на дороге, по-воскресному пустоватой.
– Потому что я вам не говорила, куда меня везти. – Настя фыркнула и ткнула пальцем вперед. – Однако мы, насколько я понимаю, уже на месте! Вот причал, вон пароходик, а вон и Лиза с Бобом…
– Да, прокол… – вздохнул Панкратов. – Это, видимо, от бессонницы, – добавил он.
– Я могу теперь идти, товарищ начальник? – Настя насмешливо посмотрела на Валентина.
– Сейчас подумаю… – усмехнулся тот. – Пожалуй, да, но исключительно в моем сопровождении.
– Неужели это действительно так серьезно? – Настя перестала улыбаться.
– Очень серьезно, Настена. Не хотел тебе говорить, настроение портить, но… Короче, в ночь с пятницы на субботу погибла Маринка… Официальная версия – самоубийство. – И, стараясь не смотреть на замершую девушку, поспешно добавил: – Но я в нее не верю…
…Спустя полчаса Настя с Панкратовым сидели за уютным столиком в маленьком баре парохода – судя по всему, откупленного Бобом. Во всяком случае, никаких пассажиров, кроме них, здесь пока не было видно, собственно говоря, и Боба с Лизой тоже.
– Хотела бы я знать, куда они запропастились, – вздохнула Настя и мрачно посмотрела на своего спутника.
– По-моему, Боб показывает Лизе корабль, – подавил зевок Валентин.
– Ты его называешь Бобом, вы что, давно знакомы?
Панкратов помолчал, а потом, явно после каких-то не слишком легких размышлений, заговорил глуховатым голосом, словно через силу:
– Помнишь, в конце восьмидесятых в Армении было землетрясение? Десятки тысяч человек погибли. Им весь мир помогал, а один из моих «подопечных» из этой помощи наворовал почти миллион долларов… Под суд он все-таки попал, светило ему двенадцать лет. По чудный адвокат Борис Красовский сумел сократить срок вдвое, а вышел этот подонок через год – по амнистии…
– Да-а… А сейчас эта скотина где?
– На Кипре, с моей женой…
– Что?..
– Остроумно, правда? – Панкратов усмехнулся. – Можешь не сомневаться, я стал посмешищем у всех воров и авантюристов.
– Господи… Но как она могла? – Настя с ужасом смотрела на Валентина.
– Ты полагаешь – это так сложно, отбить жену у бедного мента? Да вот такой же кораблик, ресторан, цветы… что там еще входит в набор?
– Не знаю, меня еще ни разу не покупали.
– Какие твои годы… Но мне кажется, ты и не продашься.
– Почему вы так уверены?
– Я говорю – «мне кажется»…
Ответить она не успела, поскольку возбужденная, со сверкающими глазами в бар влетела Лиза, за ней, тоже довольный, Боб.
– Настя, я только что рулила кораблем! – сообщила Лиза, падая на стул. – Полный прикол!
– И тебе позволили?
– Ну да… капитан!
– Вероятно, этот капитан успел побывать под следствием, – ухмыльнулся Валентин, – а под суд не попал благодаря одному гениальному адвокату…
– …самому лучшему в столице! – завершил за него Боб. – Но ты не угадал! Хотя знаком я с ним действительно давно. Сейчас скажу… Так сразу и не посчитаешь, но Вика в те поры была еще эдаким наивным глазастым страусенком…
– Наивным? – Майор недоверчиво посмотрел на адвоката.
– Ну, так мне, во всяком, случае казалось… Я даже жениться на ней хотел, но Стас меня опередил… Нет, когда ж это было? Я тогда был женат на Ниночке, Стас собирался сыграть свадьбу со Светланой…
– С какой Светланой? – интуитивно насторожился Панкратов.
– Ну, той самой, от которой его Вика увела… Ты же знаешь Светочку по салону!
– Наша Светка?! – Лиза округлила глаза. – Эта вобла должна была выйти замуж за Стаса? Стаса Веригина?!
– Ну да… А что тут особенного? – удивился Боб. – Сама их с Викой и познакомила, а я в это время…
– Стоп! – Панкратов прервал поток воспоминаний Боба. – Я-то об этом почему не знал? Так-так-так…
– Новая версия? – фыркнул Боб.
– Возможно…
– Значит, день прошел не зря… Лизонька, я ж тебе еще каюты люкс не показал! Вперед?
– Вперед! – подпрыгнула Лиза, совершенно не обращая внимания на то, как отчаянно сигналит ей глазами Настя… И сладкая парочка исчезла столь же стремительно, как появилась.
– Вот так вот, – подвел итог Валентин.
– Знаете, Валя, я так вам благодарна. – Настя внимательно посмотрела ему в лицо и улыбнулась. – Ну, за этот день… Мне, если честно, за последнее время нигде не было так спокойно, как тут…
– Это – к Бобу, он все устроил, – возразил майор.
– Для Лизы, и совсем не бескорыстно. А вы на меня весь выходной потратили…
– Я тоже отдохнул. И тоже впервые за много дней, особенно если иметь в виду последние двое суток… Каждый раз, когда выбираюсь на природу, даю себе слово делать это регулярно. И никогда не получается его сдержать. Один я никогда не соберусь… Вот если б с тобой…
Он нерешительно поглядел на Настю.
– Нам, наверное, пора. – Она встала из-за стола, и Валентин поднялся вслед за ней.
– Я знаю одну деревеньку под Москвой, чудом прохлопанную дачниками… Удивительно красивое место, у меня там когда-то дед жил…
– Странно, – протянула Настя, словно не слыша слов Валентина, – за целый день я ни разу не вспомнила о Паше… Это ужасно!
– Почему? – спросил он сухо.
– Я чувствую, что, когда думаю о нем, это… это как-то помогает… ему!..
– Настя… – Панкратов внезапно охрип. – Я тебе давно хотел сказать… Ты мне очень нравишься… Не просто нравишься…
– Нет! – Девушка поспешно прикрыла майору рот ладонью. – Ты же знаешь, я несвободна!..
– Настя, его нет в живых, понимаешь? Нет! Рано или поздно ты это осознаешь, Настенька, и я все сделаю для того, чтобы мы были вместе… Мы будем вместе! Я хочу, чтобы именно ты родила мне ребенка, я…
– Замолчи!
Майор, наконец, спохватился и опустил глаза:
– Извини…
– Для того чтобы родить ребенка, совсем не обязательно быть вместе. – Настя покачала головой.
– Почему? – упавшим голосом спросил Валентин.
– Потому что я уже…
– Что – «уже»? – Он поднял голову и теперь смотрел на Настю с удивлением, не понимая, что она имеет в виду.
– Уже беременна, – ответила девушка и твердо посмотрела майору Панкратову в глаза.
12
Людмила Александровна Завьялова выключила душ и, протерев сухим полотенцем запотевшее зеркало, оценивающе вгляделась в свое отражение. Что ж, Настя, пожалуй, не слишком преувеличила, говоря о ее коже… К тому же если учесть возраст…
Она удовлетворенно улыбнулась и прислушалась к голосу Андрея за дверями ванной.
– Ты меня слышишь? Так вот… Была такая история про девочку, которую все считали некрасивой. Она и сама полагала, что не имеет права жить на этом свете. Потом оказалось, что жила она среди уродов. Забыл, кто это написал…
Людмила усмехнулась, накинула на плечи висевший рядом с зеркалом махровый халат и вышла из ванной.
– Андерсен, «Гадкий утенок». – Она внимательно посмотрела на Славина, расслабленно лежавшего на кровати поверх покрывала.
– Нет, – вздохнул он. – Кажется, Куприн…
– Неужели ты читал Куприна?
– Прочел случайно. Так вот… Я чувствую себя этой девочкой: мечусь, кривляюсь. Строю глазки этим… малолеткам… Знаю-знаю, – пресек он попытку Людмилы что-то сказать, – и Пресли, и битлов раскручивали так же. Но они потом шли дальше, а я, похоже, так и останусь… девчачьим певуном!
– Вряд ли! – Людмила подошла к Славину и присела рядом. – При твоем образе жизни ты очень скоро растолстеешь, постареешь, и все тебя забудут.
– Возможно, – согласился он спокойно. – Хотя бы потому, что все лучшее в жизни всегда достается мерзавцам… Люда, я хочу снять клип! Классная обработка арии Риголетто, оранжировка Грува. Там будет такой драйв, как в шторме у Ванессы Мэй, даже круче! А я буду летать весь в черном, как Демон!..
– И сколько это стоит? – Она поправила полотенце на голове и холодно посмотрела на певца.
– Тридцать семь кусков…
– Не тридцать пять, не сорок, а тридцать семь… Ты так точно все рассчитал?
– Да.
– Что ж… Это может зацепить.
– «Зацепить»!.. Да мы их на гарпун посадим! Мил, ты найдешь мне деньги?
– При одном условии…
– Согласен на любое! – Сразу оживившийся Славин сел, опустив ноги на пол.
– Что ж… Тогда выбрасываем это! – Резко поднявшись, она открыла тумбочку и стремительным движением вынула пакет. – Прямо сейчас и спустим в унитаз!
– Ты что делаешь?! – Побледневший Андрей вцепился в руку Людмилы, не давая ей пройти в ванную, куда она направилась.
– А то! Я не же-ла-ю больше иметь дело с наркоманом, ясно?! Пусти, щенок!..
И, размахнувшись, она влепила шоумену звонкую оплеуху.
– Люда… Людочка, не надо!.. – Он услышал звук воды, спускаемой в унитазе.
Схватившись за голову обеими руками, Андрей застонал, по его лицу мгновенно потекли слезы… Вернувшаяся в спальню Людмила, тоже очень бледная, некоторое время пристально смотрела на его муки и, наконец, смягчилась.
– Андрюша. – Она ласково тронула кончиками пальцев спутавшуюся гриву уже почти в голос рыдавшего Славина. – Я выбью на клип не тридцать семь, а сорок кусков. Из них три пойдут на оплату твоего лечения…
Началась очередная рабочая неделя. Теперь, открывая глаза, Настя сразу могла видеть Пашин портрет, первые ее слова всегда были адресованы ему. И хотя протрет был ее собственным произведением, девушке отчего-то казалось, что лицо Павла день ото дня меняется, становясь словно живее, объемнее, как будто некто невидимый в ее отсутствие прописывал детали, добавлял к портрету штрихи…
Отключив будильник, Настя осторожно спустила ноги на пол. Она знала, сделай это чуть резче – и волна тошноты подкатит к горлу. Чтобы не опоздать в салон, ей теперь приходилось вставать раньше на полчаса.
Все так же неторопливо одевшись, она привела себя в порядок и отправилась к Марии Петровне: так уж вышло, что вчера она не видела ни учительницу, ни мать – уехала рано, вернулась после прогулки на пароходе поздно.
Войдя в гостиную, Настя с удовлетворением отметила, что Кедыча здесь пока нет. Значит, самое время осуществить задуманное…
– Всем привет! – Ответив на улыбки женщин, она присела за стол и испытующе оглядела обеих. – Мам, у тебя хорошее настроение?
– Конечно! – Эмма радостно посмотрела на дочь. – Сейчас Володечка придет, мы с ним побежим: там, в парке, такие сосны чудесные!..
– Настя. – Мария Петровна вопреки обыкновению, перебила Эмму и пристально посмотрела на девушку. – Что-нибудь случилось?
– Да…
Эмма Павловна ахнула и потянулась за пузырьком корвалола.
– Только не пугай меня, мне же нельзя нервничать! – предупредила она дочь по старой памяти.
– Подождите, Эммочка, – снова остановила ее Мария Петровна. – Настя, говори!
– Вот что, мам, не вздумай только падать в обморок, но я… В общем, я беременна!
– Боже, от кого?! – ахнула Эмма Павловна и тут же, поняв всю нелепость своего вопроса, прикрыла рот ладонью. – Ох, да… Извини, пожалуйста… Господи! Что же теперь…
– Настя. – Мария Петровна окончательно взяла разговор в свои руки. – Ты уверена в том, что говоришь?
– Да. Я ходила проверяться.
– И что теперь? Я имею в виду твои планы…
– Никаких планов у меня нет, пусть все идет как идет.
– Ты что, рожать собралась?! Нет, это потрясающе… Все повторяется с ней, как со мной! Настя, ты повторяешь судьбу своей непутевой матери! – Эмма Павловна заплакала.
Резко отодвинув стул, Настя поднялась и, сжав губы, уставилась на мать, у которой в мгновение ока высохли слезы.
– Настенька, я, наверное, как всегда, что-нибудь не то сказала, прости, – торопливо зачастила она. – Разве можно сравнивать Пашу с Петровым? Тот от меня позорно сбежал, а твой погиб, как герой…
– Он не погиб! И мой отец от нас не сбегал, ты все передергиваешь! – так Настя не кричала на мать еще ни разу в жизни.
Звонок, раздавшийся в прихожей, не дал Эмме Павловне ответить Насте, а Марии Петровне вмешаться. На пороге стоял Петров собственной персоной.
– Легок на помине, – пробормотала Эмма Павловна и отвернулась.
Впрочем, Петров находился в столь возбужденном состоянии, что не только не отреагировал на ее замечание, но даже и поздороваться-то забыл.
– Дочь, я в отчаянии, надо срочно поговорить. – Он бросился к Насте.
– Здравствуй, папа. – Она перевела дыхание, приходя в себя, и взглянула на часы. – Пойдем ко мне… Да не сюда, через балкон!
И, не глядя больше на Эмму Павловну и Марию Петровну, так и не проронивших ни слова, направилась в сторону маленькой комнаты, где теперь обитала ее мать.
– У меня почти нет времени, так что давай, папа, сразу к сути…
– Все, ради чего я жил, рухнуло! – трагически воскликнул художник.
– Что случилось?
– Мою картину «Русь предстоящая» не взяли на выставку!
– Почему?
– Не знаю! Но уверен – интриги: что-то там якобы не согласуется с идеей и основной направленностью…
Они вошли в комнату, и Настя устало опустилась на тахту.
– Папа, ну что уж ты так огорчаешься? Будут ведь и другие выставки.
– Нет, дочка, сейчас или никогда! Эта выставка и моя картина, и я, находящийся в расцвете сил… Все-все слилось в одной, судьбоносной точке… И народ, именно сейчас готовый понять сакральный смысл этого полотна! Мне что, встать со своей картиной около Манежа? Ах, какой бы вышел скандал!..
– Ну так возьми и встань.
– Легко сказать, она же три на четыре метра! Хрен подымешь… Ты что, плачешь?
Настя и сама не заметила, что на глазах у нее выступили слезы, наверное, еще во время скандала с матерью. Ответить отец ей не дал, поскольку предпочитал во всем видеть свой собственный смысл. А Настя, заметив, как растрогался Петров, поняла, что возразить ему сейчас было бы чем-то вроде подлости.
– Настюша… Дорогая моя, самая родная девочка, – растроганно произнес художник. – Спасибо, милая, за эти слезы, ты – единственная на свете душа, понимающая меня! И этого достаточно, я – счастлив!
Произнеся сей мелодраматический монолог, Петров, выдерживая законы подмостков, торжественно развернулся и пошел прочь… Очевидно, забыв, что выйти на лестницу можно и через здешнюю прихожую, он направился через квартиру Марии Петровны, и столкнулся в коридоре с выходившей из ванной комнаты Эммой.
– Что значит родная душа! – сообщил он.
– И что же она значит? – сухо поинтересовалась Эмма Павловна, подозрительно глядя на Петрова.
– Я радуюсь, что у меня такая дочь… Я рассказал ей об интригах вокруг моей лучшей картины, а у нее слезы катятся из глаз! И так мне стало светло, хотя конечно же ее слез я недостоин…
– Конечно, недостоин, – заверила его Эмма.
– Какая ты недобрая, в отличие от нее…
– Боже, и на этого балбеса я когда-то клюнула! – Она завела глаза к потолку.
– Это я-то балбес?..
– Ты-ты, не сомневайся… А Настя сегодня с утра плачет. Потому что она беременна от своего Павла, который погиб!
– О господи… – пролепетал Петров мгновенно упавшим голосом. – Что же теперь делать?.. Эмм, а ты… – Он немного потоптался на месте и, наконец, решился. – Ты не могла бы одолжить мне немного денег?..
– Сколько тебе надо?
– Мне надо двадцать шесть рублей, – заявил Петров.
Эмма Павловна вздохнула, взяла с вешалки свою сумочку и, немного покопавшись в ее недрах, молча протянула Петрову деньги…
Против Настиных ожиданий салон встретил ее не полупустым холлом, как это уже бывало не раз в течение месяца, а по меткому определению Лизы – «оживлянсом».
Какие-то люди с камерами и фотоаппаратурой сновали, суетились, переговаривались и вообще всячески способствовали тому, чтобы холл напоминал рыночную площадь. Не удосужившись вглядеться в многочисленных посетителей, Настя поморщилась и начала пробираться не на свое рабочее место, а в сторону кафе: какая уж тут работа, если вокруг и по дороге к ее кабинке толпится целая прорва малознакомых людей?! Похоже, благодаря нынешнему «оживлянсу» работа салона в данный момент временно приостановлена…
Лиза была в кафе. С довольным видом расположившись за чашечкой кофе и стаканом сока, она все же не забыла занять местечко и на свою подружку.
– Ты бледна, но тебе это очень идет, – заметила Лиза, – губы только слегка подкрась, лучше розовым с перламутром.
– Мерси, но меня от губной помады мутит, – пожаловалась Настя, садясь напротив. Она бросила удовлетворенный взгляд на стакан томатного сока, заранее взятый для нее Лизой.
– Мы с Бобом окончательно помирились.
– Я так и поняла, когда вы от нас окончательно скрылись в каюте.
– Ну, если честно, я знала, что этим кончится. И даже хотела этого!
– Да? – Настя отхлебнула сок и грустно улыбнулась. – Знаешь, а мне кажется, что я без этого могу прожить всю жизнь…
– С ума сошла!
– Почему?
– Ох… Да потому, что это – одна из самых замечательных вещей в жизни! – убежденно заявила Лиза.
– Другие же обходятся? Монашки, например…
– Ты же не монашка!
– Иногда мне кажется, что я им завидую, – тихо проронила Настя. – Им наверняка живется хорошо, спокойно…
– Я их только по ящику видела. В основном пожилых… Нет, это не по мне! Хочу вначале порадоваться жизни, пострадать, набрать грехов… Ну а уж потом и в монастырь можно! Вот это будет правильно!
– Это расчет…
– Нет! – Лиза нахмурилась. – Все должно быть уравновешено. Пока ты молода – любовь земная, состаришься, упругость потеряешь – пожалуйста, пусть будет духовная любовь!
– Фу, Лизка, – усмехнулась Настя, – какая ты пошлая!
– А ты ханжа! И кстати о любви: этот Панкратов, как мне кажется…
– Успокойся, хватит…
– А ты что, не видишь, что он смотрит на тебя, как серый волк на козочку?
– Я не козочка, а Валентин не волк. – Настя нахмурилась. – Просто он добрый и хороший человек.
– Все человеки, между прочим, – начала входить в раж Лиза, – делятся на мужчин и женщин!
Настя поняла, что пора менять тему. Ее взгляд упал на соседний столик, занятый, как выяснилось, Валерией и молодой парой: очень симпатичным парнем и беременной женщиной.
– С кем это она? – поинтересовалась Настя.
– Ты мне зубы не заговаривай! – Лиза все-таки скосила глаза вслед за подругой. – Это ее сын Феликс с невесткой, кажется, Соней… Ты упадешь, но помирились они по Лериной инициативе, представляешь?
– Что же тут особенного? – удивилась Настя. – Сын же…
– Очень даже особенное, если учесть, что наша Валерочка, говорят, чуть ли не публично перед этой Соней унижалась, уговаривая их обоих вернуться домой… В смысле жить с ней… Никто ничего не понимает, а тебе, как всегда, все ясно…
– Нет, не все! – заверила ее Настя. – Мне, например, неясно, что у нас тут сегодня происходит, работать невозможно, а Виктория Сергеевна ходит среди этой толпени с довольным видом.
– Ну, новости такого рода не в счет, ты их всегда последняя узнаешь! – улыбнулась Лиза, отодвигая свой кофе и поднимаясь. – Ты про журнал «Лук» когда-нибудь слышала?
– Это про моду… Конечно, слышала!
– Виктории удалось добиться, чтобы обложку для следующего номера снимали на фоне нашего салона! Чуешь, какая нам реклама? То-то… Ладно, девушка, я пошла, у меня, увы, клиентка на подходе… Пока-пока!
– Значит, этот оживлянс надолго, – вздохнула Настя и тоже встала. В конце концов, понаблюдать за съемкой – куда интереснее, чем сидеть здесь в одиночестве…
Добравшись до своей кабинки, Настя поняла, что это и есть самая удобная позиция, если уж она решила наблюдать за происходящим. Во всяком случае, самый центр холла, превращенный в данный момент в некую сложную композицию из тканей и цветов, был виден отлично. Там, в круге света, сидела виновница торжества – модель, едва прикрытая чем-то полупрозрачно-кружевным, и взъерошенный человек с фотоаппаратом. Фотограф, если судить по его интонациям, скорее всего, ругался. Но понять, кем именно и почему он был так недоволен, не представлялось возможным, поскольку возмущался он не по-русски.
Впрочем, Светлана, услужливо крутившаяся рядом, его понимала. Худенькая девушка-переводчица больше краснела и бледнела, чем переводила, поэтому почувствовала явное облегчение, когда Виктория выловила ее из толпы и потянула в сторону Настиной кабинки.
– Послушайте, – хозяйка салона тоже нервничала, – не могли бы вы как-нибудь поделикатнее ему объяснить… Мы рассчитываем, что на снимках будет видно, где именно все происходит…
– Да-да, не волнуйтесь, – улыбнулась переводчица. – Он знает, он же профессионал… Боюсь, у нас сейчас совсем другие проблемы.
– А в чем дело? – Виктория насторожилась. – Что-то не так с интерьером?
– С интерьером все о’кей. Он моделью недоволен…
– Странно! По-моему, роскошная девочка!
– Такие лица – уже вчерашний день, – поучительно произнесла переводчица.
Настя с любопытством уставилась на полуголую блондинку в центре композиции, потом на взъерошенного иностранца. Взгляд фотографа, как выяснилось, был направлен на Настю, и ей отчего-то стало смешно – так изумленно и жадно он на нее смотрел. Очередного тоненького звоночка Судьбы она и на этот раз не услышала… И еще с минуту после того, как он, разрезая толпу на манер ледокола, пробирался к ее кабинке, не могла понять, что именно происходит.
