Текст книги "Мент и заложница"
Автор книги: Мария Ветрова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
8
– Эммочка, я передумала, – Мария Петровна отставила чашку с остывшим кофе и подняла глаза на Эмму Павловну, – давайте сюда ваше лекарство, выпью.
Будильник в комнате, где спала Настя, прозвенел еще минут пять назад, но оттуда не доносилось ни шороха.
– Бедная девочка… – вздохнула учительница, принимая из рук Эммы крошечную рюмочку с мутной жидкостью. – Такое потрясение в восемнадцать лет…
– Она сильная. – Эмма Павловна прерывисто вздохнула, и женщины снова ненадолго примолкли.
– Сильная… – задумчиво повторила Мария Петровна. – Вот так человек и взрослеет, от несчастья к несчастью. Не сломаешься – значит, закалишься. Вот только блеска в глазах от раза к разу остается все меньше…
– К Насте это не имеет отношения! – твердо заявила Эмма Павловна. – В ней слишком много жизни!
– Может быть… Знаете, Эммочка, а я не верю. Не верю, что Паша погиб! И ничего с этим своим ощущением поделать не могу!
– Вертолет-то взорвался…
– Нет, они так не говорили.
– Но он упал.
– Да, но Пашу там не нашли!
Эмма Павловна поднялась из-за стола и подошла к окну. Потом, резко повернувшись, заговорила таким голосом, которого учительница у нее и предположить не могла:
– Милая моя Мария Петровна, не прячьтесь от правды! Она вас все равно найдет – рано или поздно… Десять лет подряд я скрывала от себя гибель своих родителей. Не слушала, не верила… До сих пор от этого мучаюсь, каждую ночь плачу… А приняла бы – глядишь, давно уже успокоилась бы и смирилась… Паша умер! Примите это и не держите боль при себе. Оставьте только любовь!
Потрясенная этим страстным монологом Мария Петровна смотрела на Эмму во все глаза, не находя слов для возражения. А Настина мама, казалось, и не ждала их.
– Правда жестока, – продолжала она, – безжалостна. Хоть всю жизнь закрывай на нее глаза, она сквозь кожу просочится…
Мария Петровна не заметила, что слезы уже давно катятся по ее щекам.
– Да, конечно… Вы правы… Паша умер… – словно загипнотизированная словами Эммы Павловны, тихо прошептала она.
– Павел жив.
Женщины одновременно вздрогнули и повернулись к дверям, в проеме которых стояла Настя. Бледность лица и красные, но абсолютно сухие глаза все еще хранили следы вчерашнего потрясения. Но голос девушки был абсолютно спокоен, а в одежде – ни малейшего намека на траур.
– Павел жив, – повторила она. – Если бы он погиб, я бы обязательно это почувствовала. Ясно, мама?
Эмма Павловна мгновенно смешалась и вернулась за стол с видом провинившейся девочки: от уверенной, взрослой женщины, которую всего секунду назад наблюдала Мария Петровна, не осталось и следа.
– Я забыла у тебя спросить, – все так же спокойно продолжила Настя, – как тебе папа спустя двадцать лет?
– Девятнадцать… – машинально поправила дочь Эмма. – Ну как? Да никак… Не люблю, когда люди самоуничижаются и наглеют одновременно.
Мария Петровна опустила глаза. Она вчера была единственной свидетельницей встречи Настиных родителей и понимала, что имеет в виду Эмма Павловна. И сказанное ею по поводу Петрова показалось учительнице на редкость точным: потрясение первых секунд, когда он узнал Эмму, сменилось бурным и публичным приступом раскаяния, которое показалось учительнице насквозь фальшивым… За несколько минут до того, как раздался ужасный Настин крик, Мария Петровна выглянула на балкон, и, к своему ужасу, в самый неподходящий момент: Эмма Павловна влепила Петрову пощечину – явно за попытку со стороны художника обнять ее. Когда по распоряжению Дона Антонио все вернулись к столу, а Мария Петровна с Настей получили возможность остаться вдвоем, для учительницы этот вечер завершился.
Вернувшись к себе спустя два часа, она уже не застала Петрова. А Эмма Павловна с Кедычем сидели на кухне, тихо, но оживленно о чем-то говорили, все еще не находя в себе сил расстаться…
Между тем Настя продолжала стоять в дверях и вопросительно смотреть на Эмму Павловну.
– Твой сюрприз, доча, не удался… – решительно заявила она. – Я была вынуждена попросить Петрова уйти. И совсем не из-за того, что мне стало стыдно за его драные носки! А за… Он повел себя непозволительно!
– Ясно… – Настя вздохнула и с сожалением посмотрела на мать. – А я думала…
– Думать каждый должен за себя сам! – оборвала ее Эмма Павловна.
Мария Петровна промолчала, подтвердив тем самым свое внутреннее согласие с Настиной мамой. Поняв, что осталась в меньшинстве, девушка, не попрощавшись, двинулась в сторону прихожей.
– Настя, а завтрак? – спохватилась учительница.
– Спасибо, я опаздываю, поем на работе!
Дверь хлопнула, и женщины остались вдвоем.
– Эммочка. – Мария Петровна нерешительно посмотрела на нее. – Вам не кажется, что вы с ней немного жестковато? С учетом ситуации?..
– Не кажется. – Голос Эммы вновь обрел уверенность. – Поверьте, Марьюшка Петровна, я очень хорошо знаю свою дочь, сантименты сейчас с ней разводить нельзя, будет только хуже… А я хочу, чтобы она пережила это все как можно скорее…
– Знаете что? – Учительница ощутила раздражение, закипающее где-то в глубине души. – А я согласна с Настей: Паша жив! И нечего хоронить его заранее, даже по телевидению сказали, что он считается без вести пропавшим! Разве мало было случаев, еще во время Второй мировой и после нее, когда без вести пропавшие оказывались живы?!
– Господи… – Эмма Павловна вздохнула вдруг по-бабьи горько и прерывисто. – И кто только ее выдумал, войну эту проклятущую?!
Московские улицы со свойственным им безразличием приняли Настю в свои бетонные желобы и понесли, как несут они ежедневно миллионы людей, сливая воедино на недолгие минуты или часы их жизни, судьбы, само их человеческое естество, столь хрупкое и так легко уязвимое. У нее больше не было слез, и именно поэтому мир приглушил свои тона. Что, как не слезы, таящиеся в глубине души, преломляют лучи солнца и краски вселенной, делая их яркими и насыщенными?.. Уходят слезы – уходит и разноцветное сияние. В этом приглушенном, лишенном блеска мире человеку, как ни странно, легче выжить, может быть, потому, что чем слабее чувства, тем сильнее воля…
Перед мысленным взором Насти всплыло лицо Людмилы Завьяловой. Телевидение… Вот где должны знать точно и достоверно все о случившемся!
И первой, кого она увидела, переступив порог салона, была Людмила Александровна, о чем-то весело болтающая со Светланой.
– Привет, Настена, – Завьялова с улыбкой повернулась к девушке, – где рисунки?..
– Я принесу… Здравствуйте. – Настя нетерпеливо повлекла Завьялову от стойки администратора.
– Людмила Александровна. – Она посмотрела на женщину умоляюще. – Я хотела спросить…
– Что-то случилось? – Завьялова доброжелательно улыбнулась и обняла Настю за плечи.
– У вас ведь муж на телевидении работает?
– Есть такое дело!
– Там вчера в новостях передали… Вы знаете…
Людмила Александровна почувствовала Настино состояние и мгновенно посерьезнела.
– Девочка, что-то случилось?
– Да. Вчера в Чечне упал вертолет, в котором был мой жених…
– О господи!..
– Они сказали, что его не нашли… Неужели больше ничего не известно?! Ну хоть что-нибудь?!
– Настенька… Какой им смысл скрывать информацию? Успокойся, девочка…
– Но ведь как-то их находят?
– Это бывает очень редко, – печально заявила Людмила.
– Я не знаю, к кому обратиться, у вас такие связи…
– Связи тут не могут помочь, Настенька… Остается только надеяться.
– Но я чувствую, что он жив! – сказала Настя упрямо.
– Тогда жди его. Если что-нибудь узнаю, клянусь, скажу сразу же, Независимо от того, что именно станет известно… А теперь извини, меня Вика ждет в кафе. А тебя, если не ошибаюсь, клиентка.
Настя взглянула в сторону своей кабинки и слабо улыбнулась:
– А-а… Она уже второй раз, вчера была… Правда хорошенькая?
– Пожалуй…
Совсем юная девушка внешне чем-то напоминала Настю: такая же хрупкая, длинноногая и глазастая. Только «выполненная» совсем в других тонах. Вопреки нежной смуглости кожи – белокурая и голубоглазая.
– Всего неделю в Москве. Охрана – как у президента… – сообщила Настя.
– А кто она? – рассеянно поинтересовалась Людмила, так как уже увидела Вику за одним из столиков кафе.
– Жена алюминиевого короля какого-то… Недавно поженились, она еще ни к чему не привыкла, нервничает, сомневается во всем… Не может выбрать подходящие процедуры.
– Кто?
Настя вздрогнула и повернулась к своей собеседнице. И едва не засмеялась: Людмилы рядом с ней уже не было, а вопрос исходил от Лизы.
– Это ты?
– Нет, не я! – Лиза надула губки. – Ты чего это сама с собой разговариваешь?
– Откуда я знала, что сама с собой? Тут только что Людмила была.
– Людмила – вон она, в кафе с Викторией сплетничает! А у тебя, видимо, глюки начались… Слушай, а что это ты сегодня какая-то измученная?
– Спала плохо… Думала почти всю ночь…
– Ты это дело брось! Беременным женщинам думать запрещено. Хочешь кусочек пирожного? Я вообще-то направлялась кофе пить.
– Подождешь меня? Я только клиентку отпущу. Да это быстро! – добавила Настя, увидев, что Лиза смотрит на «алюминиевую королеву» с сомнением. – Я точно знаю, что она ничего не будет делать, поговорит о том о сем и уедет…
И, не дожидаясь Лизиного ответа, Настя поспешила к своей кабинке. Девушка, о которой шла речь, уже проявляла признаки нетерпения. За ее спиной маячили два здоровенных мрачных охранника с рациями.
– Ну, надумали что-нибудь? – Настя доброжелательно встретила неуверенный взгляд голубых глазищ.
– Не знаю, – вздохнула девушка. – А что такое э-лек-тро-мио-сти-му-ля-ци-я?..
Чувствовалось, что длиннющее слова запомнилось и далось ей с трудом. И, проверяя себя, она открыла врученный ей вчера Настей проспект, который вертела в руках.
– Это такая гимнастика для ленивых, – улыбнулась Настя. – На проблемные места наносят специальный гель и подключают ток… Двадцатиминутная процедура равна двум тысячам приседаний…
– А током не убьет?..
– Если не засовывать пальцы в розетку, то нет. А боитесь – попробуйте талассотерапию: это когда на тело наносится кашица из зеленых водорослей…
– Исключено! Ненавижу их запах!
– Они без запаха.
– Значит, это уже не водоросли… Можно, я еще подумаю?
– Конечно, можно! Тем более я не уверена, что такого рода процедуры вам вообще нужны.
– Почему? – Голубые глаза уставились на Настю с любопытством.
– У вас чудесная фигура и замечательная кожа, а значит, никаких причин для самоистязаний!
– Правда?
– Конечно! Просто вам нужно расслабиться и успокоиться. Хотите, запишу вас на очень приятную процедуру – релаксационный массаж?..
– Кажется, хочу… – Девушка внимательно посмотрела на Настю. – Я вам верю, вы такая милая и терпеливая… Записывайте!
Спустя минуту Настя уже была свободна и с облегчением направилась в кафе, где Лиза успела взять две чашки кофе и целую гору пирожных.
Вопреки ожиданиям пирожные не вызвали у Насти никакого отвращения, напротив: ей захотелось съесть их немедленно и все сразу… Однако с трапезой пришлось повременить, поскольку завершившая свой разговор с Людмилой хозяйка салона перед тем, как покинуть кафе, подошла к столику девушек.
Сегодня Виктория была непривычно мягкой, а сквозь маску невозмутимости, словно навечно приросшую к ее лицу, проступала вполне человеческая печаль.
– Здравствуй, Настя. – Она слабо улыбнулась. – Хотела тебя похвалить, клиентки очень хорошо о тебе отзываются… Позавтракаешь – зайди ко мне, есть разговор.
– Хорошо…
– Да, и прими мои соболезнования… Мне Люда рассказала. Ты молодец, не скисла…
Перехватив Лизин взгляд, Настя поняла, что, услышав последнюю фразу Вики, по-видимому, изменилась в лице.
– Что-то случилось? – с тревогой спросила Лиза.
– Вертолет, в котором был Паша, сбили.
– Боже мой… И что же теперь? – В голосе Лизы звучала растерянность.
– Теперь я буду его ждать.
– Он… жив?
– Я на это надеюсь… в новостях сказали, что Павлик считается пропавшим без вести. Его не нашли.
– Настя, может, он не летел?
– Летел.
– Слушай, по телику показывали одного мужика, он тоже считался пропавшим без вести, а он… – затараторила Лиза на одном дыхании.
– Я знаю. Видела, – прервала ее Настя. – В чем ты пытаешься меня убедить? – Она ласково взяла подругу за руку.
– Я тебя просто неудачно успокаиваю…
– Понятно… Но успокаивают неспокойного человека, а разве я неспокойная?
– Ты – спокойная, – вздохнула Лиза. – Даже слишком… Зато я схожу с ума и не знаю, что тебе сказать, как вообще себя вести…
– Ешь! – Настя усмехнулась и пододвинула Лизе тарелку с пирожными, которые ей вдруг расхотелось есть. – Лучше скажи, как там Лева?
– Не напоминай… – Лиза протянула руку и взяла пирожное. – Не хочу о нем думать.
– Ты его еще любишь?
– Только как друга, а так – нет…
– А мне кажется, что любишь. А Боб – это что-то вроде испытания.
– Что-о? – Лиза едва не поперхнулась. – Чушь! Я Боба люблю. Больше всех на свете!
– Ну, как знаешь… Ладно, мне пора. Виктория зачем-то просила зайти…
И, оставив подругу, Настя направилась на встречу с хозяйкой.
Возможно, впервые за время работы в салоне она застала Вику пребывающей в безделье. Даже бумаги, вечно лежащие перед ней на столе в деловом беспорядке, сегодня были сложены аккуратной стопкой в сторонке.
Проследив за Настиным взглядом, Виктория на лету ухватила ее мысль и слабо улыбнулась:
– Да, твоя история немного выбила меня из колеи… Я очень хорошо знаю, что такое потерять любимого человека… Мне тоже было восемнадцать, когда убили моего жениха, убили на моих глазах – в нелепой драке… Его звали Сережа Серебров, вместе мы прожили один день…
Она быстрым движением выдвинула верхний ящик стола, достала оттуда сигарету и фотоснимок. И, протягивая карточку Насте, повторила:
– Его зарезали на моих глазах в пьяной драке на следующий день после нашей свадьбы…
Настя взяла снимок, на котором фотообъектив запечатлел уютный, весь в зелени, двор, качели, на которых сидела веселая девчонка с лучистыми глазами, чем-то смутно напоминающая Викторию. Рядом с ней улыбался высокий темноволосый парень – тоже очень молодой…
– Знаешь, сколько мне на самом деле лет? – хмыкнула Вика. – Двадцать девять! Люди мной восхищаются, спрашивают о секрете молодости… Потому что думают, что на самом деле мне за сорок… Когда-то я мечтала стать актрисой и… действительно стала! Жизнь сделала из меня актрису настолько блестящую, что уже не могу отделить игру от… Не понимаю, кто я, с кем я, кого люблю, а кого ненавижу…
Настя оторвалась от снимка и пристально посмотрела на хозяйку салона. Каким-то шестым чувством девушка понимала, что сейчас ей лучше всего слушать Вику молча. Но она и так слишком долго молчала, слишком долго носила в себе то, что сумела понять за это время, в чем была уверена – пусть и без малейших на то доказательств. Столь долгое молчание по своей сути было категорически несовместимо с открытой Настиной натурой…
– Эта история с кошельком… – Она словно не заметила, как слегка вздрогнула Виктория. – Это ведь вы все придумали? Разыграли из себя жертву, натравили друг на друга мужа и Антона Михайловича… Я не знаю, зачем вы это сделали, но я точно знаю, что это вы!
Настя подняла голову и твердо посмотрела в лицо Виктории.
А ее лицо уже вновь ничего не выражало, кроме обычного для него бесстрастия и каменного спокойствия. Не менее секунды они смотрели друг на друга, прежде чем хозяйка салона усмехнулась и прикурила уже давно извлеченную сигарету:
– Знаешь, Настя, мне тебя жалко… Умная, красивая – жизнь таких, как ты, не щадит. Заставляет расплачиваться за эти дары слезами и кровью… Когда-нибудь ты поймешь, что любая ситуация в итоге обязательно выходит из-под контроля. Что все, что ты приобрела, – пустое, а все, что потеряла, – настоящее. Вот тогда и вспомнишь мои слова.
– Но будет поздно… – завершила за нее Настя.
– Будет уже поздно… Можешь идти.
Она подняла трубку и, не обращая на девушку больше никакого внимания, начала набирать номер.
– Поставь свечку… – бросила она в спину Насте, достигшей дверей кабинета.
– Что?!
Настя уставилась на Вику. Но хозяйка, казалось, действительно потеряла к девушке всякий интерес и уже разговаривала по телефону так, словно Насти тут вовсе не было:
– Здравствуй, дорогой, это я… Боюсь, что сегодня не смогу с тобой встретиться…
Внизу, как это обычно бывало во второй половине, суета уже спадала. Даже Светлана, это бдительное око салона, казалось, задремала на своем ответственном посту, уткнувшись носом в очередной номер «Шик энд шока». Самое время отпроситься с работы пораньше в очередной раз.
Настя решительно направилась к Светланиной стойке. И надо же такому случиться?! В точности, как это произошло вчера, ее едва не сшиб человек с огромным букетом, можно сказать, целым снопом алых роз! Вот только лицо, выглядывающее из-за цветов, принадлежало не Бобу, а… Леве!
Позади Насти что-то громко стукнуло, и, обернувшись на звук, она увидела Лизу, выронившую из рук швабру, которой подметала холл, очевидно решив сделать это вместо Насти…
– Это ты? – Даже Лиза, казалось бы привыкшая за время работы в салоне к самым различным ситуациям, растерялась. – Тебя выписали?
– Я сам ушел! – сообщил Левушка, прижимая к себе розы. Судя по всему, одна из них его уколола, потому что он вздрогнул, поморщился и вспомнил про букет.
– Это тебе, – с отчаянием произнес тренер, протягивая цветы Лизе, но так и не сдвинувшись с места.
Лиза покачала головой и, забыв поднять с пола швабру, сама устремилась к Левушке под заинтересованным взглядом Светланы, с которой вмиг слетела дремота.
– Спасибо… Не рано выписался?
– Со мной все в порядке… – Он нетерпеливо мотнул головой. – Лиза, пойдем в кино?.. Или, может, ты уже Бобу обещала?..
– Боб в Америке…
– Навсегда?! – Левушкины глаза вспыхнули надеждой.
– На два дня…
Тренер тут же сник. Но затем вновь забубнил насчет кино, видно, его заклинило. Настя сочувственно отвела глаза.
– А что за фильм? – В Лизином голосе чувствовалась какая-то неизбывная тоска.
– Про любовь…
Нет, слушать все это у Насти просто не было сил. И, забыв предупредить Светлану, целиком и полностью поглощенную происходящим, она решительно вышла из салона.
Наверное, последние слова Виктории, брошенные ей в спину, произвели на Настю куда более глубокое впечатление, чем она осознала. Потому что впервые за все это время ноги сами пронесли ее мимо метро.
И только свернув в какой-то незнакомый ей переулок, она поняла, что идет не просто так, куда глаза глядят, а целеустремленно – к храму, купола которого синеют над крышами теснящихся вокруг домов.
Последний раз Настя была в храме в незапамятные времена детства с мамой. Она не помнила по какому поводу, ей вообще мало что запомнилось от того посещения: горящие свечи, мерцающие лики икон, особый запах, царящий под сводами… Пожалуй, и все.
Неуверенно оглядевшись по сторонам, девушка торопливо перекрестилась по примеру какой-то пожилой женщины и вошла в прохладный полумрак церкви… Первое, что она ощутила, еще не успев как следует оглядеться, были покой и тишина. Она долго стояла, оглядывая полупустой храм, старинные иконы в приглушенно мерцающих окладах, прежде чем решилась и шагнула к небольшому прилавку, за которым женщина в платочке что-то читала. Храм был пуст в этот послеполуденный час.
Настя выбрала самую дорогую, десятирублевую свечку и, смущаясь, решилась все-таки спросить у женщины, куда лучше ее поставить.
– У тебя что-то случилось? – поняла та.
– Жених на войне пропал… Паша… Я не знаю, что делать… Я не знаю, куда свечку ставить за здравие.
– Ох ты, горе какое… – вздохнула женщина и с сочувствием посмотрела на Настю. – Только, милая, если помер, за здравие-то нельзя ставить. Поставь во-он туда, на канун, видишь?
Настя кивнула и поспешно отошла от прилавка. Что-то мешало ей поступить так, как подсказала ей женщина. И, стоя перед кануном, на котором полыхало не меньше десятка свечей, девушка все еще колебалась, когда почувствовала легкое прикосновение к плечу, почему-то словно ударившее по нервам. Вздрогнув, она обернулась.
Рядом с ней стояла пожилая женщина с удивительно молодыми, добрыми и сияющими глазами… Настя могла бы поклясться, что буквально секунду назад в храме не было никого. Откуда же она взялась и так бесшумно подошла.
– Не нужно ставить сюда свечку. – Губы женщины тронула легкая, едва заметная улыбка. – Если веришь, что живой, поставь за здравие… Пройдись по храму. Посмотри на иконы. Загляни каждой в глаза… Какую выберешь сердцем, к той и ставь. Погаснет свеча – нет твоего жениха на свете. Будет гореть – проси, чтобы твой Паша вернулся… Только очень проси!
Настя уже шагнула к центру храма, чтобы последовать совету, когда до нее дошло, что незнакомая ей женщина назвала Пашино имя… Откуда она может его знать?! Ахнув, девушка оглянулась, но храм был пуст…
Словно во сне, она медленно пошла вдоль стен храма, вглядываясь в лица, запечатленные на иконах. Следующим потрясением было то, что с одной из икон на Настю с живым сочувствием смотрели глаза незнакомки… Той самой, с которой она только что разговаривала!
Ее пальцы прыгали, когда она зажигала свою свечу от уже горевших. Точно так же прыгал и дрожал огонек свечки… В какой-то момент Насте показалось, что маленькое мечущееся пламя вот-вот погаснет… Но оно все-таки выстояло.
– Господи… – прошептала девушка, не замечая, что опускается на колени перед иконой неизвестной великомученицы. – Господи… Со мной произошло чудо… чудо, в которое никто и никогда не поверит… но оно произошло… произошло…
Очнулась Настя перед дверью Пашиной квартиры. Мария Петровна еще несколько дней назад отдала девушке ключ от его жилья, понимая, как это важно сейчас для Насти. Особенно сегодня, когда зона одиночества была ей так необходима, чтобы осмыслить случившееся: а вдруг и храм, и женщина с лучистыми глазами просто привиделись? Кто она, собственно, такая, чтобы сам Бог явил перед ней настоящее чудо?.. Перед глазами все плясал и плясал мечущийся, но так и не погасший огонек свечи…
Проскользнув в Пашину спальню, Настя почему-то остановилась не перед портретом Павла, а перед клеткой с попугаем, приветствующим ее неразборчивым бормотанием.
– Пашенька, со мной произошло чудо, – произнесла она вслух, словно пробуя на вкус каждое слово.
– Пашенька… – произнес Жорик.
– Точно! – улыбнулась Настя. И сразу же нахмурилась. – Ты любишь детей?..
Попугай булькнул что-то неодобрительное.
– Ну, знаешь, тогда – это твои проблемы! Хочешь жить с нами дальше, придется привыкать!..
Она хотела добавить еще что-то, но прерывистый звонок в дверь заставил девушку оборвать себя на полуслове и броситься в прихожую.
На пороге стоял совершенно незнакомый ей парень с немного смущенной, но доброжелательной улыбкой.
– Вы Настя?
– Да… Что случилось?
– Все в порядке, не волнуйтесь! Я вам привез записочку от Паши…
Настя ахнула и, схватив парня за руку, втащила в квартиру:
– Господи, да заходи же, заходи… где она?!
Почти вырвав из рук парня сложенный вчетверо листочек, она впилась глазами в торопливо написанные строчки.
– Жив… – выдохнула Настя. – Он жив! Я знала, что с ним ничего не случится… Знала!
Настя словно заново увидела своего гостя.
– Ты ж, наверное, голодный! – Она всплеснула руками. – Проходи, я сейчас тебя покормлю! Ты – самый хороший человек на свете, ты даже не представляешь, какой ты хороший!..
– Извини, Настенька, но я не могу… – Парень рассмеялся и покачал головой. – Меня дома ждут, я там еще не был… Задержали, понимаешь, на блок-посту, двое суток там просидел…
Засиявший было вновь всеми своими красками мир в одну секунду угас, словно чья-то безжалостная рука обесточила его.
– Сколько?! – переспросила Настя тихим, сразу упавшим голосом. – Сколько ты пробыл на этом блок-посту?
– Двое суток… Что-то случилось?..
Настя закрыла глаза и прислонилась спиной к стене прихожей. Сквозь туман до нее дошел встревоженный, но чужой голос, окликающий девушку по имени.
– Случилось, – сказала Настя, с трудом разлепив сразу спекшиеся губы. – Паша… Их вертолет вчера сбили… И он умер.
