Текст книги "Призраки прошлого (СИ)"
Автор книги: Мария Томилова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
Ощущаю мерзкий, свинцовый привкус горечи во рту. Лиона еще на груди, а теперь, когда инквизиторы Роана увели мать, она почти обречена.
– Только… – сестра кузнеца подошла совсем близко и зашептала, – это Вирена наклеветала, за то, что та жениха у нее увела. Отомстила ж гадина…
– Роан – справедлив, разберется, – выдавила я, стараясь всеми силами сдержать внутреннюю злость. Отнять мать у грудного ребенка по наговору, когда второй родитель сгинул в походах во славу империи? Чему я удивляюсь? Семь лет назад так же увели мою. Проклятый Палач! Готовая поклясться – никого из них Лиона больше не увидит, отныне она сирота, ведь оттуда, куда увели Ижению обратно не возвращаются.
Вдохнула глубже мысленно посчитав до пяти.
– В деревне кто грудью кормит?
– Ольда.
– Отмойте Лиону от грязи и отдайте ей, – там хотя бы пол чистый, а главное – целительное женское молоко, – и вот капли от ее недуга.
Оставляю очередную склянку, которую чисто интуитивно догадалась прихватить с собой, но ощущаю себя неумелым портным, не успевающим латать дыры на ветхой одежде.
Вернулась проведать Тиона – без изменений, но и ухудшения нет. Уже радует.
К моему счастью, этот кошмар длился не целую вечность. Плетусь обратно на мыс «Марли» уже на закате абсолютно вымотанная, выжатая до основания, буквально выпотрошенная, но удовлетворенная. Все живы. Если Тион переживет ночь, есть надежда на благоприятный исход, а если нет. Ну, что ж, это будет первый и неудачный опыт, который, скорее всего, поставит жирную точку в моих стремлениях достичь успехов в области медицины. Ко мне и раньше обращались просто за лекарством, иногда в деревню ездил лекарь гарнизона, что кстати не входило в его обязанности, у него тоже случались летальные исходы, но это были «его» смерти. Сегодня произошел мой первый самостоятельный выезд на столь запущенный случай. Пора понять, что если я хочу заниматься этим серьезно, как бы не бегала, рано или поздно придется столкнуться со смертью лицом к лицу.
* * *
Прожигающая мелкая, сквозная дрожь подводит итог сегодняшнему «боевому» крещению. Привязываю к голой веточке небольшого кустика фыркающую Встречную и спускаюсь вниз прямо к морю. Направляясь вдоль береговой линии, восторженно вглядываясь в бесконечную даль. Все то же небо, но уже неспокойное – низкое, устрашающее и, кажется вот – вот обрушится, задавит летящими брюхатыми облаками. Ветер пронизывает до костей и рвет растрепавшуюся косу. Обожаю стихию! Она пугает и восхищает одновременно, будто предупреждает какие мы ничтожно – слабые и перед сокрушительной силой природы и умыслом провидения. Ноги вязнут в песке, а волны заливают ботинки по самые щиколотки, грозя промочить и подол платья, но мне плевать. Присаживаюсь на корточки, опуская руки в ледяную воду, прижимая мокрые ладони к пылающим щекам. Острые иголочки впиваются в разгоряченные поры на коже, и я устало закрываю глаза. Привычка ходить по вечерам к морю, подводя итог прожитому дню выработалась годами, не говоря уже о пользе вечернего моциона для крепости сна.
Из деревни вынесла щемящее чувство раздирающих душу противоречий. Мне двадцать один год, мое поколение не отпечатало в памяти порядков предыдущего режима, но почему и теперь, спустя столько лет крестьяне все еще живут в убогих землянках? Разве не поэтому свергли некогда могущественную династию Кольби? Казнили жестоких и жадных герцогов на смену которым прислали справедливых Наместников дерра? Отчего в деревне нет обычного лекаря, и я своим сегодняшним противозаконным выездом, нарушив «Уложение» империи, заведомо попадаю под определение «преступницы»? Почему «вестник Истерроса» описывает достойное существование и обильные урожаи земледельцев, когда в реальности на три двора по одной полудохлой корове и пустые амбары? Рабочих рук почти нет, пахать нечем, весенний сев делали одни бабы, потому что из Валлийского похода вернулись лишь мужчины – инвалиды, которые сами нуждались в уходе. Почему у некоторых из них отняли пенсии, а многие и без того нищие семьи обложили дополнительным налогом в пользу казны? Так везде или только на Севере? Что это, если не ложь или от Аарона скрывают правду? Почему население не моется (не моет лица, рук и ног, остальные принадлежности вообще никогда не моются, ибо бань нет, разобрали на дрова), потому что нет смысла – все равно опять запачкаешься? Отчего это угнетенно – покорное состояние, примирение с бесперспективностью? Почему запретили посещать храмы Многоликого бога? Кому он мешал?
Когда и откуда взялись мои непозволительные, запрещенные мысли? Сомнений так много, что кажется голова вот – вот взорвется! Нет, они не пришли внезапно, а нарастали год от года, как снежный ком и начало им положено с уходом матери, и печальным исчезновением Кайя. Отец – с молодых ногтей преданный сторонник императора, но ярый ненавистник Роана, как и многие из среды военных, но произносить это вслух чревато неприятностями. Везде глаза и уши, поэтому надо молчать. На моей семье уже есть клеймо и любое подозрение может только усугубить наше шаткое положение.
Что ж, поздно. Пора возвращаться в крепость.
Ветер чуть поутих, сгустились тяжелые синие краски вечернего неба. Издали любуюсь величественно развивающимся над бастионом голубым флагом Истерроса, изображающим кровавое солнце с отходящими в стороны лучами. На ночь его опустят.
Я люблю природу Севера, с ее бескрайними просторами, богатством лесов и плодородной почвой бережно ухоженной трудолюбивыми руками простых землепашцев люблю этих простых, доверчивых, открытых, людей, горжусь величием империи. Мне нравится преданность солдат гарнизона. То, с каким самозабвенным трепетом они произносят имя Аарона таал ри Грея, с какой доблестью несут знамя отцов. Но, как уместить все это с обратной стороной, которую я вижу ежедневно в той же деревне? Как совместить с бесчинством, творимым ежедневно безжалостным Роаном?
Въезжаю в ворота минуя караульных разбитая усталостью и завожу в стойло Встречную. У Марьяны горит лампа, должно быть, читает. К отцу уже идти нет сил, но я обязана сказать, что все обошлось и пожелать ему спокойной ночи.
Глава 4. Бранндон о'Майли
Вспомнить подробности, осознать и пережить этот кошмар снова и снова… Я уже чувствовал, что мне стоит готовиться к чему – то ужасному, к последней завершающей ноте, финальному аккорду, рывку, именуемому слушанием дела, отрежиссированного твоей рукой, отец. Огромный зал, где я один против трех без всякой защиты – что это если не фарс или бездарный спектакль? Что ж, великий дерр, я сыграю свою роль до конца. Тебя здесь нет, но сам дух, сама черная аура расползлась и просочилась всюду, лезет наружу из каждой щели и угла невероятного по размеру помещения. Ты всегда знал о самой болезненной и уязвимой точке, моей «ахиллесовой пяте», о том, чем я дорожил больше всего – честью и именем, которое будет стерто и уничтожено позорной казнью, и припечатано клеймом изменника империи.
Ни одно официальное собрание не начиналось без торжественных песнопений, воздающих хвалу императору. Вот и сейчас судьи встали и торжественно запели. Они олицетворяли законность на фоне распростертого за их спинами флага империи, но я был уверен, что решение по мне уже вынесено и даже подписано. Надо ли говорить о вездесущих изображениях, непременно развешанных на самых видных присутственных местах столицы и провинции. Если бы я не знал отца лично, никогда не догадался, что фигура на портрете – это и есть он, настолько его приукрасила, а точнее припудрила кисть художника. В жизни невысокий, смуглокожий, с рядом глубоких морщин и короткой стрижкой, поседевшими висками светлых волос и контрастными, густыми темными бровями, сросшимися над переносицей, из – под которых равнодушно взирали два холодных, стекловидных щупальца. Должно быть, глаза его некогда являлись голубыми и со временем потускнели, как это часто случается у носителей подобных оттенков – неустойчивых, склонных к колебанию на протяжении жизни. И очень редко глаза сохраняют цвет детства.
Я же ростом и статью, пошел в мать и превышал отца практически на две головы, как и ярко выраженной темной мастью, которая в моем случае полностью вытиснила светлую масть отца. Вместе с тем, мои радужки носили светло – карий, практически желтый окрас и в хорошую погоду напоминали блики солнечных лучей в глубинах окаменевшей ископаемой смолы, именуемой янтарем, по крайней мере такое сравнение приводили люди, знавшие меня лично. Это тоже свойство дарийцев, характерная черта горных народов Севера.
– Мечник первого класса Бранндон о'Майли, – перешел к делу Главный судья лет пятидесяти, практически лысый, с выпученными, как у маринованной рыбы, глазами. Неживой, холодный исполнитель, совершенно равнодушный к рутинной работе, которая предстояла сегодня ему и его помощникам. – Вы обвиняетесь судом Архарра в трусости и сдаче в плен. Расскажите по существу об обстоятельствах, при которых это произошло?
Что же произошло. Действительно, история интересная, отражающая множество слабостей и недостатков всей операции в целом, двумя тут словами не обойдешься.
Мне многое не нравилось в порядках Истерроса, политике императора, еще большего я не понимал, но никогда и в мыслях не было открыто выступать против отца, плести заговор и уж тем более переходить на сторону врага. Я был предан родной земле всей душой, и это нелегко передать словами. Здесь смешение народов, культура, природа и даже воздух особенный. Коротко не выразить – почему мне так дорог Истеррос. Я не был наивен и раньше, но последний поход надломил мою веру в само устройство государства и методы его управления.
Начнем с того, что отец хотел быстрой победы над просторами Валлии, издавна являющейся независимой, а когда не вышло – взбесился. Он ненавидел, если, что – то шло в разрез его планам.
С покоренными территориями общались паршиво. Тем, кто нашел силы и смелость сопротивляться достался несчастливый билет, отец отправлял туда своего Наместника, который часто, творил что хотел. Он нарушал договоренности, демонстративно разрывая соглашения, пользуясь людскими и природными ресурсами, на благо Таласса и прилежащих к столице территорий. А окраина жила как попало, вернее выживала. Сборщики налогов выжимали местное население до нитки – что, как правило, оправдывалось опустевшей казной еще со времен династии Кольби. На Севере дело обстояло особенно плохо. По мере удаления от Таласса и приближения к границам Истерроса я видел то, чего нельзя забыть. Я проезжал полупустыне деревни, выкошенные мором и голодом. Сборщики податей особенно свирепствовали, изымая у крестьян деньги до последнего флорина, а крупу до последнего зернышка. А кто пытался припрятать зерно подвергался жестоким пыткам. Я видел, как инквизиторы Роана разбирали крыши домов и ломали печи, как голых женщин выпускали на мороз бегать по снегу или насиловали на глазах у мужей. Я видел матерей с детьми на руках, согнанных на улицу в самую лютую стужу.
И это ложь, что отец не знал о творимых бесчинствах. После таких картин, я не раз подавал донесения через императорскую канцелярию. И даже не удивлен, что они был проигнорированы и оставались без ответа.
Вопрос в другом: куда шли все эти ресурсы? Несомненно, львиная доля денежных средств направлялась на содержание непомерно раздутой армии, строительство и ремонт мостов и прочих городских укреплений, а также жалования и пенсии должностным лицам, из которых большая часть приходилась на ведомство Палача. Больница при монастырях прибывали в плачевном состоянии и только знать могла позволить пригласить лекаря на дом. Академия же финансировалась поступающими лэрдами, за редким исключением ремесленниками, которым стоило не мало усилий собрать необходимую сумму и попасть в привилегированное учебное заведение.
Валлийцы не захотели схожей судьбы и никогда за все существование государства не входили в состав империи. Обычно территории сдавались практически без боя, но вот пришло время отдаленной заснеженной Валлии, на которую отец давно точил зуб. Официально, там находились залежи красного золота, который он, разумеется, хотел прибрать к рукам.
Увы, поглощение лакомого кусочка оказалось не таким стремительным и победоносным, как он предполагал. Их войны постоянно ускользали, разбивая наши отряды и ликвидируя по одному. Они знали местность, как свои пять пальцев, в отличие от нас – чужаков. Мы попросту увязли в местных топях болот и скалах. Наша одежда не позволяла долго находиться на морозе, на обдуваемыми всеми ветрами заснеженных пустошах, окруженной ледяной водой бездонных озер, длинные плащи сковывали руки и мешали бегать, а валлийцы были чертовски быстры и неимоверно метко стреляли из арбалетов. Их одежда отличалась теплом и практичностью, что – то вроде меховых жилетов, сшитых из шкур диких животных, удобных и практичных. Будь я на месте отца оторвал бы голову лорду – командующему и всей разведке за такую провальную подготовку.
Что касается лесов – тут было множество ловушек в виде глубоких ям с острыми кольями, хитро расставленных местными охотниками. В итоге наши потери в три раза превосходили убыль противника. Сколько воинов пало, прежде мы догадались, что наконечники их стрел отравлены. Яд попадал в кровь и был заразным. Те же симптомы: лихорадка, рвота, потемневшее лицо и скорый летальных исход в мучениях и судорогах. К обреченным уже не подходили, опасаясь заразиться. Их либо убивали, либо оставляли в пещерах.
За несколько месяцев мы стали в конец истрепаны и измотаны. Император терял обученных крепких воинов, все чаще восполняя поредевшие ряды обычными мужиками из крестьян, которые зачастую и понятие не имели куда и зачем их посылают. В один такой день лошадь посыльного, отправленного с важным зашифрованным донесением, адресованным дерру Истерроса спустя час после отбытия вернулась обратно в лагерь без хозяина. Стало очевидно, что курьер попал в беду, и письмо перехвачено. Интуиция кричала о бессмысленности дальнейших поисков, как правило она меня не подводила, но командор решил иначе – рискнуть и вернуть ценный пакет обратно. На его поиски, кроме самого командора отправился я и еще четыре наших воина. Спустя некоторое время блуждания по лесу мы обнаружили след лошади, и пораженного стрелой мертвого посыльного, а еще в нескольких ярдов в глубоком сугробе сумку, которая оказалась выпотрошенной. Естественно, бумаги были изъяты. Осмотревшись, мы услышали слабые, приглушенные стоны, и снова обыскали близлежащую территорию. Пред нашими глазами предстала старшая картина: накрытая лапником яма – ловушка, в которую угодили пятеро истерросцев, по всей видимости, попавших в нее накануне. Троих колья пропороли насквозь, двое же были серьезно ранены, но еще дышали. С помощью веревки нам удалось их вытащить и отправить обратно в лагерь, но прикрывая отход мне в руку чуть ниже плеча угодила – таки меткая стрела противника, а предыдущая сразила наповал одного нашего лучника. Это оказалась спланированная засада валлийцев, хитрый план который они блистательно провернули.
А дальше… мутная пелена перед глазами, и дикое жжение в области пораженного места, стремительно расползающееся по всему телу. Очнулся в подвале, в бреду, без оружия, сколько времени я провел там – не знаю. Уловил ряд вопросов на непонятном языке: смесь валлийского с неизвестным наречием, которые игнорировал. Здесь же оказались еще с десяток наших солдат, прибывающих в самом плачевном состоянии. Кто – то стонал, но подавляющая часть уже не дышала. Смутно помню глаза женщины с лицом, закрытым платком, которая влила мне в рот горькую настойку, помню, как упирался, отбивался и кричал, не желая ее принимать. Уже потом предположил, что напиток содержал лекарство или противоядие, во всяком случае спустя сутки кризис миновал. Вскоре про меня забыли, попросту бросили в этой каменной, зловонной яме.
– Меч «Коготь дракона», который был утрачен в ходе схватки. Думаете, противник не смог опознать владельца оружия? Признайтесь, вы рассчитывали, что дерр обменяет вас на некие уступки в пользу неприятеля?
– А разве от противника такие предложения поступали? Официально я значусь, как Бранндон о'Майли и мое отцовство документально не установлено. Лично я ни на что не рассчитывал. Сильно сомневаюсь, что Аарон таал ри Грей отдал бы за мою жизнь и ломанного гроша.
Сыграть на родительских чувствах, торговаться для злоумышленника заведомо провальный вариант. Седрик другое дело – он наследный принц, а я бастард и этим все сказано. Все связи, как и общение с окружением отца я порвал еще пять лет назад, когда навсегда покинул дворец и вступил на службу в армию Истерроса.
– Кто может подтвердить характер вашего ранения?
– Те, кто был со мной в валлийском подвале, ныне они мертвы. Вид и глубина раны подробно описаны в заключении лекаря уже в Талассе.
В нем же указаны повреждение мягких тканей, типичные при попадании валлийского яда в организм. Об этом мне поведал сам лекарь, осмотревший сотни трупов воинов, павших от этой отравы.
– Валлийка дала противоядие. Кто она и почему по – вашему это сделала?
– Имя девушки, как и мотивы ее поступков мне не известны.
Действительно, чем руководствуется человек, идя на столь отчаянный и противозаконный шаг, оказывая помощь обреченному врагу, кроме как состраданием, симпатией или любовью? Зачем вообще меня туда притащили? Если бы валлийцы хотели выведать ценную информацию или обменять вряд ли бросили бы связанным по рукам и ногам вместе с мертвецами без еды и воды на целую неделю. В любом случае, по моим подсчетам именно столько я провел там, в темноте, среди смрада разлагающихся тел, прежде чем трупы наконец убрали, а она явилась вновь с куском хлеба и кружкой воды.
Шаали приходила с наступлением темноты, мазала плечо, что – то шептала, гладила по волосам. Помню обжигающий поцелуй, и горячие слезы, падающие мне на грудь. Уже упоминал, что раны на мне заживали поразительно быстро, и эта не стала бы смертельной, большее разрушение оказал яд, попавший в кровоток. Когда я чуть окреп, ее ласки стали смелее. Она протяжно пела на родном языке мелодичные, грустные песни. Должно быть, я напомнил ей кого – то дорогого и далекого, кого она имела несчастье потерять на этой войне. Ее губы умоляли, а руки просили дать больше, и я поддался… Вспоминать больно, ведь воин не должен иметь слабости, а она ею стала. После той, памятной ночи она пришла лишь раз – перерезать веревки и открыть замок подвала.
Так я сбежал, вернулся в лагерь к своим и снова встал в ряды истерросцев, ведь вопрос не в том, КОГДА умереть, а в том, КАК и во имя чего. Сознавал, что обречен… С той минуты, как попал в плен начался обратный отсчет. Качели. От преступления до возмездия, от выздоровления до неминуемого суда Военного трибунала.
За время моего отсутствия наступательная операция ценой многочисленных человеческих жертв продвинулась к столице Валери, где состоялся первый настоящий полноценный бой, а не игры в прятки. Десять тысяч истерросцев против шеститысячной армии валлийцев. Голубое знамя с кровавым солнцем против оранжевого неба с черными воронами. Их конница против нашей пехоты. Несмотря на численный перевес нас просто теснили в ловушку, прижимая со всех сторон острыми копьями. Постепенно круг смыкался, образуя грязное месиво тел, где уже не различишь своих и чужих. Кто – то перешел на рукопашный, пуская в ход зубы и ногти. Остаться живым в таком бою словно заново родиться, сохранить жизнь барахтаясь, измазанным с головы до ног жидкой мешаниной из раскисшего мокрого снега, земли, людской и лошадиной крови, развороченных кишок и вытекшего дерьма. И только глаза воинов по – прежнему блестели взирая вокруг лютой, звериной ненавистью, глаза, имеющие лишь одну цель – ухватить противника, поудачней вцепиться, порвать, уничтожить, стереть друг друга с лица земли, не обращая внимания на распоротые горла с фонтанирующей кровью, обрубленные конечности, стоны, хрипы, и срежет стали о сталь.
Я старался не отращивать длинных ногтей, после атаки приходится вычищать ножом чужую засохшую кровь, что само по себе хоть привычно, но мерзко. Пытаясь не думать и не вспоминать, затуманивать разум крепким, обжигающе – ледяным ширасом. Чем страшнее схватка, тем сильнее откат. В такие моменты особенно четко понимаешь какая ослепительная и обаятельная вещь жизнь, ничем нельзя приукрасить или оправдать отвратительную изнанку смерти.
Тем более войны завоевательной. Но авторитет отца велик, его решения не оспаривались. Приказ – действие. Все предельно четко, как и должно быть в великой армии. И все – таки упорство валлийцев вызвало во мне восхищение. Полагаю, это побочный эффект за все пережитое мною.
После того победного рывка подумать и глотнуть шираса не удалось, я снова был ранен, на этот раз клинком в сердце. Аршх! За все пять лет походов не припомню такого отчаянного невезения. Сказалось и усталость, и предыдущее равнение в правое плечо, возможно, новый меч и потрясение от смерти Шаали. Позже, когда наши заняли столицу Валлии «Коготь дракона» нашли, его мне вернул уже в Талассе сам лорд – командующий, за что я ему чрезмерно благодарен.
– Чем вы объясните, что валлийка передала вам секретные карты с расположением переправы? Вы допускали, что они могли оказаться ложными?
– Допускал.
Лорд – командующий изучил документы, и надежная переправа через озеро была обнаружена, а позже по ней подоспела конница, которая в итоге решила дело в пользу Истерроса. Шаали лично явилась в лагерь, но на обратном пути ее подстрелили свои же, так или иначе, валлийскую стрелу я сразу узнал. Несомненно, она осознавала на что шла, такая же отчаянная смертница, как я.
Сейчас ощущал тупую ноющую тоску из – за того, что ни черта не могу изменить или переиграть.
– Вы признаете вину?
Вину? Ты и вправду считаешь, что большая часть вины лежит на мне, отец?
– Нет.
– Именем закона Бранндон о'Майли, признается виновным в трусости и сдаче в плен, а также в неподобающем поведении и разлагающего примера молодым войнам Истерроса, лишается наград и приговаривается к казни путем повешения с конфискацией в пользу казны всего, лично принадлежащего ему имущества. Приговор будет приведен в исполнения немедленно.
Сейчас ничего не хотел, а только горел, превращаясь с ног до головы в сплошной обугленный ожог до самых волдырей, которым стал даже мой рассудок, все мое тело, и моя разбитая на тысячи осколков сущность.
– Ваше последнее слово, эйр О'Майли?
– Нет.
– Заседание окончено.
Вот и все. Удержаться от резких движений вроде рывков, ударов кулаками по столу, ближайшим стенам или колоннам, изнутри одна сплошная пережатая пружина – чуть ослабь, отпусти и разорвет на смерть. Дальше быстро и без мучений. Ожидание казни страшнее самой казни.
Первый раз ты меня убил в семнадцать лет, а сейчас убиваешь повторно. Не навестил, когда умирал, не пришел и теперь. Что ж, закон есть закон, иного я не предполагал. Пожалуй, награды особенно жалко – их три: золотого щита, черного лебедя и императорский военный орден. За всеми стоит своя история и с десяток седых волос на каждую отдельно взятую операцию. В свои двадцать четыре года я многое хотел, порядочно мог, но так мало успел совершить…
Меня вывели в небольшой закрытый дворик, где все уже было готово к последнему решающему действу. Высоченный, сколоченный из досок помост с раздвижным полом над которым болталась, размеренно покачиваясь от ветра толстая петля – удавка. Позорная смерть во всех отношениях. Теперь ты доволен, отец? Ты находился там, где и должен быть – в своем недосягаемом царстве, уверенный в моем падении и ничто другое не могло убедить тебя в обратном.
Казалось, самое время вспомнить о Боге, но никогда не молился ни Старице – заступнице за женщин и детей или Рыцарю – покровителю воинов. У дарийцев принято почитать священных животных, моим покровителем был волк. Но даже и его бы я не вспомнил, а только деревню средь заснеженный горных вершин, где родился и рос, робкую тетку Сальху, величественный Таласс, бескрайние просторы Истерроса, а еще печальные глаза Шаали и милый Север, неразрывно связанный с пленительным образом хрупкой фигуры на фоне бесконечного серого, хмурого бушующего моря. От славы до смерти один последний, короткий шаг и я его сделаю…
