Текст книги "Волшебник Ришикеша"

Автор книги: Мария Мансурова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

7
Наверх

– Витя, ты можешь мне помочь? А то я свой чемодан с места не сдвину.

– Да, конечно. А где он?

– Там. Около моей комнаты.

Анна направилась к лестнице. Пять часов утра, солнце еще дремлет. Они покидали Ришикеш. Еще пятнадцать часов дороги, и их ждет высота 3800 метров. Пятнадцать часов. Похоже, здесь, куда бы ты ни решил отправиться, нужно вытерпеть это время, духоту, тряску, ноздри, забитые пылью так, что не можешь дышать. Испытание. Ступеньки закончились. Перед ней стоял очередной выбор в образе двух автобусов – большого и маленького. Второй, несомненно, был более комфортным. Вопрос: в каком поедет Витя? Абсурд и бессмыслица, особенно если вспомнить вчерашний день необщения.

– Чай будешь? – Опять Ден со своим чаем. – Пойдем в тот, тебе там будет легче.

Чувство протеста побеждает, она выбирает первый. Полноватый коренастый шофер одаривает ее широкой улыбкой, беспощадно запихивая вещи в багажник. Появляется Витя. Налегке.

– Ну, все по местам. Аня, а где твой чемодан?

– Ты мне скажи.

– Я пришел, но там ничего не было.

– Весело.

Смех поднимается, щекочет нёбо. В аэропорту она почему-то все время боялась, что пропадут ее вещи, ее снаряжение, десять килограммов перевеса. Брови Вити озадаченно поднимаются.

– Эй, ты своего полосатого друга ищешь? Он давно уже готов в путь. – Улыбается Володя. – Мы его с Костиком захватили.

Жаль, но эту парочку Анна не может захватить с собой в качестве поддержки, ребята садятся на мотоциклы. А она – у окна. Медленно начинает уплывать город с его цветами и обещаниями. Витя бродит – туда-сюда, по канату между сидениями, между прошедшими днями, в лабиринте вопросов.

– А что значит эта нить на запястье?

– Она оберегает. Можешь снять, если хочешь. Только не бросай, привяжи на дерево. Вообще, когда надо, сама порвется, защитит.

– Мне нравится. Просто интересно.

С тобой – говорить.

– Такое странное чувство было на пудже, будто воронка света в груди. А как для тебя?

– То же самое. Так и должно быть.

И этого – не миновать.

Отходит. День разгорается. Вялено-вареный воздух потом покрывает кожу. Расстегиваются молнии, открываются бутылки. Цветная сандалово-фруктово-пыльная жизнь струится вдоль дороги, которая крутится, извивается, завинчивает тошноту в желудок. Наконец остановка. Шаги в зыбучих песках ступенек автобуса. Садится. В пыль.

– Укачало? – Склоняется заспанная Лола.

– Бедная девочка! Сплошные мучения! На, умойся. – Протягивает Рома воду.

Изумрудные штаны Вити мелькают в пыли, он не подходит к ней, поднимая рвоту к горлу. Но нет, держись, Аня. Прежде всего красота, ты же знаешь. Она ловит ртом воздух, кое-как справляется, смачивает виски. Снова тряска, ломота в пояснице, и вдруг – безысходность. Все более крутые повороты, все более вялые разговоры вокруг. Слипаются веки, но уснуть не получается. В Индии нет для нее сна. Только открытое море снов.

Колеса по рельсам – дзин-дзин – успокаивает. Жаркая южная природа перетекает в спокойную темно-хвойную, осеннюю. Многочисленные повязки, кажется, прилипли, срослись с кожей, но на самом деле уже затянуты порезы сухой бурой корочкой, а под ней ярко-розовая поверхность. Все прошло, Аня. Впереди – дом, Москва, родители, которым надо объяснить, как она вообще оказалась одна в Крыму, почему скомкана юность на ее лице. Она ждет, жаждет дома, бутерброда из мягкого рыхлого белого хлеба, густо намазанного маслом с полукругом докторской колбасы, кровати, покрытой мягкими игрушками… Темнеет. Нервно-быстро смыкаются веки, хочется кричать. Голос… Как дельфин – то выныривает, то скрывается под водой, разливаясь на поверхности рябью заикания.

М-м-ма-м-м-а… Мама укутывает в плед. Мама варит какао. Полны ужаса и слез глаза мамы.

Захлопнувшаяся дверь. Без вопросов. Безликое безразличие привычного распорядка дня. Ее отец.

Она одна в черном поле вспаханной земли, где ноги вязнут в грязи. Чужая комната, не ее фотографии в альбоме, и кружка со смешным котенком – не ее… Стены шепчут, движутся в мутном пространстве неясных звуков. Наваждение бессонницы не позволяет начаться дню, всегда темно, всегда страшно. Здесь, сейчас, что может с тобой случиться? Но что-то может… Не закрывай глаза.

– С Аней надо что-то делать.

Может, поговорить, папа?

– У нее с головой – не в порядке.

А ты знаешь, сколько часов мне наводили там порядок?

– Мы здесь бессильны. Обратимся к специалистам. Мне говорили об одной клинике…

Сомкнуты руки мамы на груди в возгласе отчаяния.

Вещи собирать? Ни к чему. В новой жизни она ничего не сможет из этого надеть: рваные джинсы, футболки с мультяшными героями… Сапоги – кожаные, высокие, корсет – плотнее, юбка – уже… Прощай, плюшевый лев, прощай, принцесса с потрескавшейся алой краской на губах. Завял ваш Нютик. Теперь есть только Анна. Одна в незнакомом городе – что могла она раньше знать о Москве? Школа, качели во дворе, шиповник под окном – зацвел, да иногда «экскурсии» в центр.

Анна…

– Сейчас у нас будет время поесть и немножко отдохнуть. Не разбредаемся. Идите за мной и Свами, для нас уже все накрыто в кафе.

Маленький пестрый городок, последний всплеск жары, дальше – выше, холоднее. Серая сумка через плечо, шаги по одной линии – привет из модельной жизни.

– Ну, как дорожка? – Ден. Даже хорошо, что он, что с вопросами.

– Трясет.

– Надо было в маленький, со мной садиться.

– Возможно. – Смотрит на далекий маяк во главе группы – изумрудные брюки Вити.

Столы вместе, полумрак, скрип вентиляторов, очередь в туалет-дырку. Анна закатывает штаны, открывает кран, вода прямо на пол, от грязных брызг мороз по коже. Возвращается в зал, садится рядом с призывно улыбающимся Деном.

– Тебе положить?

– Давай. – Забрасывает ее тарелку рисом, овощами, заливает зеленовато-коричневым соусом.

Взгляд Вити. Искоса. На долю секунды. Оценивающий, тревожный, мечтательный. Рождающий тоску в ее сердце.

– У-у… вкусно. – Таня смешивает все содержимое своей тарелки и любовно заворачивает в чапати. – Я такая голодная! Ден, это что там, манго? Дай сюда, лучше два. А можешь просто рядом поставить тарелку?

Маленький ножик скользит по сочной мякоти, оранжевые кусочки ложатся на язык, Таня щурится от удовольствия. Анна смотрит, не может оторваться.

– Вы посмотрите на ее лицо! Такой экстаз. От манго. Мне бы сейчас бумагу и карандаш! Хотя не люблю портреты.

Сладко-протяжно-причмокивая жует. Девочка-манго. Нога Дена задевает колено Анны, припадает. Ненавязчиво, будто без сил…

– У нас со Свами тут дела, мы отойдем на полчаса. Рядом рынок, можно там пока побродить. – Уверенный низкий голос Вити растворяется вместе с его фигурой.

Анна запрокидывает голову, мысли-печали кружат вслед за потоками горячего воздуха. Тело ноет, рис кусается в желудке.

– Пойдем посмотрим какие-нибудь сувениры? – пытается ее взбодрить Ден. Но какое ей дело до побрякушек сейчас, когда страсть вцепилась в волосы, а от слабости не пошевелить пальцем? Она втягивает в себя полумрак, ленивые шаги официантов. На ресепшене (кафе находится в маленькой гостинице) появляется высокий загорелый парень с забавно закрученными дредами на голове. Его лицо будто о чем-то не договаривает, тело прямое, гибкое… Хочется коснуться его… Болтает с индийцем. Видимо, не устраивает цена, уходит. Жаль. Не его, себя. Какие у тебя дела, Витя? Слева замечает, как Фарид, еще один участник сцены «поход», берет Марту за руку, поворачивает к себе тыльной стороной ладони, рассказывает что-то. Губки рыженькой девушки складываются в сосредоточенную гримаску. Потом она резко встает, улыбается, подтягивает вновь сползающие бархатные штаны: «Спасибо».

– Фарид, а я не знала, что вы гадаете.

– Уже много-много лет я занимаюсь хиромантией.

Анна удивлена: вот тебе и финансовый аналитик средних лет.

– А мне – расскажете?

Готова протянуть руку.

– Нет, Аня. Тебе нет.

– Почему?

– Я уже сказал, что буду говорить только с одним человеком. Но с тобой в любом случае не стал бы.

– Не понимаю. – В недоумении Анна выпрямляется на стуле. – Объясните.

– Да что тут объяснять? Нет, и все. А ты мне вот что скажи, ты хоть поругаться можешь, поскандалить?

– Могу.

– Это хорошо. Значит, не все потеряно.

Анна замечает, что незнакомец с дредами вернулся, расписывается, ему протягивают ключ. Похоже, он смотрит в ее сторону…

– Будешь? – Ден протягивает ей маленький пластиковый стаканчик.

– Что это?

– Такой местный кокосовый напиток, вкусный, попробуй.

– Нет, спасибо. Что-то мне вдруг так захотелось есть… – Смотрит на круглые часы с пыльным циферблатом, висящие напротив стола. Прошло уже больше полутора часов, как ушли Витя и Свами.

– Прогуляемся?

– Почему бы нет?

Свет режет глаза. Они поворачивают направо и быстрым шагом идут по узкой улочке, словно торопятся к определенной цели. Накатывает желание потеряться, раствориться в незнакомом городке, не оглядываться. Ден готов поддержать. Он рядом с ней, на остальное ему – наплевать. Замирают на площади, разглядывают потрескавшийся фасад храма, какие-то тряпки на узких прилавках, щупают, смеются, наклоняются к оранжевым специям, глубоко вдыхают горчинку, до щекотки в ноздрях. Кажется, он собирается взять Анну за руку… Останавливаются около крошечной чайной, заходят, садятся за продолговатый зеленый стол. Анна заказывает трубочку с кремом и масала-чай, Ден – джинджер.

– Ну, Ден, что же ты у нас любишь? Признавайся!

– Я? Много чего, очень разного… Что ты имеешь в виду?

– Что читаешь-смотришь-нравится? – Откусывает песочное тесто в вуали сливок. Сладко.

– «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» – прикалывает. И фильмы Озона. И старое советское кино – люблю. В литературе могу читать Уэльбока, а могу – Бунина. Всеяден. Столько всего, зачем разграничивать, говорить – только это, и все? Лучше всего по чуть-чуть, насытиться. Но а ты, могу себе представить… Маркес, Борхес, всякие страсти-мордасти. Одним словом, готическая русалочка.

– Ха-ха… Так вкусно, попробуй!

Выходят. Нехотя. Лениво-расслабленно бредут обратно, если, конечно, это та дорога. Вновь храм на пути. Снимают обувь, заходят. Пыль всасывается в стопы. Вот-вот начнется праздник, в огромном железном чане несколько человек размешивают угощение, пахнущее имбирем и перцем. Ноги – в шлепанцы. Дальше… Витя. Бежит навстречу, лицо серьезное, злое. Анна в первый раз видит такое его лицо.

– Ну, вы что? Вы понимаете, что все вас ждут почти два часа?!

– Извини, Витя. Потерялись во времени. – Ден пытается изобразить раскаяние, получается с трудом.

– Правда, жаль, что так вышло. – «Хорошо, что хоть за руки не держались», – думает Анна, радуясь его тревоге, его нервным шагам.

– Почему-то я так и подумал, что вы по этой дороге пойдете. Еще никто не знал, с Деном ты ушла или нет. Говорят, Ден пошел деньги менять, а Аня вроде бы с ним… Тебе нужны рупии?

– Нет. Ну, прости, если можешь. Ты сам сказал – через полчаса, мы там чуть не уснули.

– Ладно, – теплеет, – где были-то? Храм видели?

– Прямо из него сейчас, – вставляет Ден.

Выходят на дорогу. Навстречу – грузовик.

– Аккуратно. – Витя резко хватает Анну за запястье, заводит за себя. Грохот колес по кочкам, не сразу отпускает руку. Силы вновь возвращаются к ней, а волчий оскал теток-путешественниц в окнах автобуса забавляет, а не задевает.

Вьется дорога, все круче, так что колеса в любой момент готовы зависнуть над пропастью. Темнота стремительно приближается вместе с прохладой. Неожиданная свежесть настораживает, хочется срочно укутаться во что-то теплое или в кого-то. За стеклами бездонная чернота… «Сашенька…» – внезапно врывается материнская нежность в мысли Анны, перед глазами маленькие надувшиеся щечки, черные доверчивые глазки.

– Господи, не могу на это смотреть! – Лена судорожно отворачивается от окна, прижимает к лицу ладони.

«А я – на это!» – думает Анна, пытаясь подавить вихрь мыслей, поднятых тоской. Вечереет. Все как всегда. Только горы пронизывают насквозь, нет возможности спрятаться. Только в бездне пустоты.

Ночь, с трудом прерываемая вздрагивающим светом неуклюжих фар. Приехали. Ганготри. Анна выходит, Витя не торопится. Холодно, будто зимой. Дрожь волнами мчится по коже. Анна застегивает молнию кофты с розовым капюшоном, нестерпимое одиночество подступает к горлу. Страсти выбросили ее на необитаемый остров, а он – внутри. Не говорит, не достает ее вещи, можешь замерзнуть и умереть.

– Френд, иди туда, не мерзни, потом, мейби, комин сюда. – Улыбкой, не сломленной холодом, коренастый шофер предлагает ей вернуться в автобус. Анна проскальзывает между кулей, пахнущих мочой, садится на свое место. Чего они, собственно, ждут? Она – понятно, но все замерли, приросли к креслам, напуганные высотой. Намного проще ползать по привычно приземленной реальности московских равнодушных дней…

Выходят. Все. Шофер вручает носильщику полосатый чемодан, сам – рядом с Анной. Им нужно обойти весь городок, прежде чем они окажутся в ашраме.

– Как тебя зовут?

– Анна.

– Меня… – что-то невнятное, переливистое. Раньше была в Индии?

– Нет, в первый раз.

– Замужем?

– Да, – неуверенно.

– Дети?

– Сын.

– У меня двое сыновей. Ты – красивая.

– Спасибо.

– Будут какие-то проблемы, говори. Я – друг.

Ашрам буквально повис над бурным течением Ганги. Все, вдруг укутанные, прячут ладони и лица в шерсть, пьют чай из пластиковых стаканчиков на террасе. Свежесть попадает в легкие вместе с горячим паром. Вокруг – темные пики гор, в объятиях которых спит-леденеет солнце.

– Вот. Наши удобства. – Оля распахивает две деревянные дверки, за которыми туалет-дырка и душ – дырка и ведро.

Безудержный смех охватывает Анну, дерет горло. Шофер любуется ее раскрасневшимся лицом. Вокруг начинают позвякивать медные ключи.

– Аня, пойдем со мной. Покажу нашу комнату, – заговорщически шепчет озябшая Лола.

Они поднимаются по лестнице, по которой только что спустились. За ними чемодан – в крупных смуглых руках. Проходят по коридору до конца. Лола распахивает дверь. Крошечное пространство, где с трудом помещается кровать. Окно над Гангой. И… о боже! туалет и душ (кран с ледяной водой).

– Это вроде местного люкса, Марта сказала. Витя нас сюда «распределил».

– А-а-а! – Анна обнимает Лолу.

– Как мало человеку надо для счастья!

– Да! Да! Я счастлива!

Анна бежит на террасу за своей порцией чая. Натыкается на Володю, с измученными красными прожилками в синеве глаз.

– Вова! Я уже начала беспокоиться.

– Правда? Это приятно, когда о тебе беспокоятся.

Уставшие лица – близко, слишком близко даже для такой низкой температуры. Где же Витя? В кармане последний возглас мобильного: нет связи. Внезапная паника – она не сможет позвонить Мухтару… А как же Алик?

8
Внутрипроводная икота

Йога. Один год – дыхание, асаны. Каждый день. Из густой смеси глины лепит он свое новое тело. Постепенно проступают очертания, мышцы, подтягивается кожа. Отступает боль. Радует: внезапный теплый день, капли по крыше, макароны, жаренные в румяном масле, податливые бедра Азы. Еще нужен дурман, но не так часто. Впереди Индия… Говорят, в Ришикеше есть учитель Свами… И уже лежит на столе билет в Дели.

Утром страшно открыть глаза – так холодно. Сначала выползает рука, потом нога, выглядывает озябший нос. Все это вытягивает из спальника туловище в пушистом свитере. «Промерзнуть до костей» – раньше для Анны это выражение было пустым звуком. Но она не сдается. Испытание. Заходит в каменную ванную, где замечает струйку пара из собственного рта. Несмотря ни на что открывает кран, подставляет тело ледяной струе, пронзающий, как нож. Зубы стучат, губы приобретают фиолетовый оттенок. Достает косметичку, но тут же отшвыривает ее в сторону. Очевидно: здесь, с вечно мигающей крошечной лампочкой, она не сможет даже разглядеть собственное лицо. Проходит по коридору, взгляд упирается в треугольники гор, за которыми дребезжат первые лучи. Внизу шумит река, никогда не прекращающая свою песню. Спускается на второй этаж, в зал для медитаций. Полумрак. По краям тают молочные свечи. Свами, как всегда в белом, сидит на низком деревянном столе. Его лицо излучает торжественность и принятие в своих учениках того, чего они сами в себе никак не могут принять. Поток добра и света, ради которого можно потерпеть сквозняк и сырые стены. Она закрывает глаза, вопреки страхам, вопреки необузданным надеждам.

– Ганготри – это необычное место, – говорит учитель, его голос отражают каменные стены, – здесь очень сильная энергетика. Не нужно торопить ни мысли, ни события. Все произойдет само собой. Запомните это.

Так просто. Так очевидно. Сколько можно гоняться за призраками? Ей не нужно ничего делать, куда-либо спешить, пытаться соблазнить. Не прикрыться мишурой, макияжем. Со всех сторон смотрят Гималаи. А рядом со Свами сидит Витя – зеркальное отражение света. Он кутается в красный пуховик, растирает ладони. Его пальцы – длинные, узкие, трепетные… Она готова припасть губами к его рукам, нашептать им о невыплаканных слезах, о минутах бессонницы, о сказке, услышанной в детстве. В его мимике, в его голосе заключена жизнь – окружающего их леса, каменистого берега, песни цыганки, сидящей на мосту. Ей хочется встать на колени. Мужчина, не пугающий своей сутью, мужчина, в чьих глазах всепрощение. Пусть растает это утро, растворится ашрам в осколках воспоминаний. Есть моменты, навсегда замирающие в сердце.

Потом завтрак. Солнце распускается над макушками сосен. Травяной чай обжигает нёбо. Каша сладкая, густая, с хрустящими кусочками сухофруктов.

– Аня, тебе нужно позвонить?

– Да, очень.

– В городе есть телефонные будки для международных разговоров.

– Здорово. Далеко?

– С другой стороны реки. Через мост и направо. Там увидишь.

– Спасибо, Витя. Что сейчас будем делать?

– Все пойдем гулять. Свами будет рассказывать.

Выходят из ашрама. Вьется тропа, рядом вьется Ден. Она сдается, улыбается. Поднимает с земли огромные шишки, смола густой карамелью пачкает ладони. Он идет впереди, не оглядываясь. Анна замедляет шаг, еловые иглы шелестят под ногами, в легкие врывается свежесть.

– Аня, замри. Вот так, отличный будет кадр.

Конечно, Ден. Все будет отлично.

– Ганга обрушивается на голову Шивы и спускается вниз по его спутанным локонам, по горным долинам. Текущие по ним реки соединяются в священную Гангу. Индусы почитают Бхагиратхи, которую вы сейчас видите…

Анна повернулась к крутому скалистому обрыву и больше уже не слышала ни слов учителя, ни шуток Дена. Ею овладела тоска… по дому. Быстро, впиваясь черными кроссовками в мягкую землю, устланную сухой травой, она пошла обратно по тропинке. Рюкзак постукивал по спине, подгоняя в ней желание говорить. С ее бывшим мужем. Она не знала, о чем, так, абстракция… Мазок красным, фиолетовым, поперек – желтая полоса, а внутри начерчена схема, которой не спрятаться ни за одним из цветов. Дыхание участилось, быстрее, быстрее… Как будто от этого что-то зависит? Она выпорхнула из леса на ступеньки, по лестнице – на мост. Потом улица, затянутая густыми облаками, предвещающими дождь. Со всех сторон – шерстяные толстые пледы, готовые укрыть от прошлого. Поднимается ветер, тревожно моросит дождь. Колют лицо влажные иголочки. Телефон. Грязные ногти паренька набирают код России, нет гудков, еще раз – тишина. «Из-за погоды», – отрешенно произносит он. Ей не вырваться из холода. Кафе – все открытые, в ашраме не отогреться. Бесконечная улица, бесконечная река, как ее вопросы. Слабость и озноб заползают под куртку. Кажется, она заболевает. Витя далеко, на другом берегу добра. Она заходит на шумную веранду чайной, где звенят голоса. Набирает сладостей – оранжево-коричневых шариков, тягучей пастилы, ждет, когда на молоке заварят приторный чай с имбирной горчинкой. Обводит глазами деревянные столы, мест нет, рюкзак вот-вот упадет с плеча, и она вслед за ним. Пожилая индианка призывно улыбается ей, приглашая разделить трапезу с ее семьей. Анна не противится, садится рядом с худеньким мальчиком в шерстяной жилетке. Чужие-родные в Москве, здесь – все одно, выдуманный мир уз крови, семья – мираж, одиночество – массовая галлюцинация. Ты не можешь быть с кем-то, не можешь – один. Все просто сон. И пустота. Рожденные из пустоты, чтобы раствориться в ней. Почему так грустно? Так обжигает желудок сладко-ореховая мякоть?

Сахар попадает в кровь, возвращается резкость предметов. Анна поднимается, благодарит кивком головы. Вновь тонкая пелена влаги падает на кожу.

– О, ты здесь? – Ден, успевший обзавестись полосатым мохнатым беретом а-ля Че Гевара, стоит перед ней.

– А где все?

– Не знаю, там, наверное, остались. Дозвонилась?

– Нет. Никаких гудков.

– Можно попробовать еще раз.

– Да.

Вновь стеклянная будка. Анна садится на крошечный диванчик, закрытый цветастой простынкой. Тук-тук, гудок, тук-тук-тук… Ден снаружи, прячет от ветра глаза. Гудок.

– Алло, Мухтар, неужели я дозвонилась?!

– Что-то случилось?

– Нет… – голос вздрагивает, – я ночью вся тряслась, потом пошли в лес, все еще там, а я по тропинке… и никакие дозвониться, погода плохая… говорят, в это время здесь 20 °C градусов тепла, а сейчас настоящий морозильник. Как Сашенька?

– Хорошо. Упал, разбил колено, но не сильно.

– Плакал?

– Почти нет.

– А ты? Как ты?..

– Все в порядке. Ты там осторожнее по своим горам ходи, ладно? Как живот?

Шуршание-дребезжание в трубке.

– Я скучаю…

– Ничего не слышу, что?

– Если прервется, позвони Алику…

– Ладно…

– Я…

Внутрипроводная икота. Окончен их разговор. Ветер колышет бордовые шарфы, вывешенные на продажу.

– С вашим мужем будет все в порядке.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Теперь просто нужно время. Все заживет, будет бегать, как школьник.

– Спасибо. Я вам очень благодарна.

Ненавязчиво Анна кладет конверт на письменный стол, заваленный картами и снимками. Ветер из приоткрытого окна треплет бумагу. Властная умелая рука хирурга быстро поднимает конверт и протягивает ей обратно.

– Возьмите.

– Нет, это нормально. Просто выражение моей признательности.

– Вы ее уже выразили, этого вполне достаточно.

– Но…

Его жесту невозможно возразить, Анна сдается, убирает деньги в сумочку. Встает. Вновь опускается на стул. Начинает пальцами теребить бумаги. Широкие плечи в белом халате обращены к ней в немом вопросе.

– Простите, я не предложил… Будете чай?.. Или кофе?..

– Нет… Я сейчас уйду… Просто… Я не знаю, как из вашего кабинета добраться до палаты мужа.

– Я скажу Ирине, она вас проводит.

– Не надо. На самом деле… – плечи ее вздрагивают от сдерживаемых слез, – Мухтар не ждет меня. Он больше не хочет меня видеть. Мы разводимся.

Встает. Высокий. Седые виски. Внимательный зеленый взгляд сквозь паутину морщинок, заработанных во время длительных операций.

– Ничего.

Анна резко поднимается. Он мягко кладет руки ей на плечи, возвращая на кожаный стул.

– Аликандр Георгиевич…

– Просто Алик… Если вы не против?

– Дозвонилась?

– Да, спасибо, что подождал.

– Давай сюда. – Забирает рюкзак, от которого уже начала ныть ключица.

Покорно идет за ним. Преодолевают мост. Усиливается ветер, треплет волосы.

– Там можно перекусить, заодно от ветра спрятаться. Зайдем?

Кивает. Заходят на маленькую веранду, выбирают столик в углу. Анна прижимается к стене, на которой скотчем приклеен календарь с изображением какой-то богини.

– Не возражаешь? – Оказывается рядом с ней. – Так – теплее.

Анна смотрит вдаль, на реку, на темно-зеленую хвою, окаймляющую край задумчивого неба. Ден смеется.

– Что?

– Я еще в Ришикеше заметил… У тебя всегда такой взгляд… Мечтательно-соблазняющий. Здесь все ходят грязные и замерзшие, а ты находишься в каком-то другом пространстве.

– Пока не грязная, но тоже замерзшая. И ужасно переживаю, что ресницы не накрашены.

– А ты вспомни, что Свами говорит, и расслабься.

Приносят большую железную тарелку: рис, овощи, тушенные в кари, огурцы, нарезанные широкими ломтиками, chapatti. Грубые вилки встречаются в белом рассыпчатом сугробе.

– Попробуй это, очень вкусно.

Анна кладет на язык обжигающую фасоль: «К черту кашки. И печаль – к черту». Мимо по узкой дорожке проплывают изумрудные штаны и красный пуховик, рядом Голубоглазый мальчик в шерстяной шапке.

– Витя! – Не слышит ее. – Володя!

Оборачиваются.

– Вы все здесь сидите? – Витя напротив, озябшие руки прячет в карманы. Володя ухмыляется.

– Да мы уже весь город обошли! – отражает Ден нападение.

– Аня, а ты повеселела. Дозвонилась?

– Да.

– Все в порядке?

Пожимает плечами в знак согласия.

– Пойдем, прогуляемся по берегу.

«Как ждала я тебя…»

– Только сбегаю рюкзак отнесу.

– Отнеси. Но бегать здесь вообще не надо, запомни. Потихоньку. Торопиться некуда.

Дорожка, еще один мост, но с подгнившими бревнами, кап-кап – дождь в лицо. Направо или налево? Как называется их ашрам? Сбивается в мыслях от четкости желаний. Вроде то здание, похоже. Нет, не оно?

– Тебе помочь? – смуглые йоги-странники призывно разводят руками. – Куда нужно?

– Не помню.

Так. Она знает, как вернуться обратно. С рюкзаком?

– Оля! – Это спасение встает на ее пути.

– Потерялась?

Быстрее. Вещи – на пол. Ключ – в замок. Запыхавшись, возвращается. Пытается совладать с учащенным дыханием.

Не спеша четверка переходит через Гангу, проплывает мимо храма, звенящего колоколами среди прохладных облаков, спускается на каменистый берег.

– Тут полно народу в пещерках живет, да? – Голубоглазый мальчик прячет в шапке безупречный лоб.

– Да, достаточно. Сейчас как раз хочу показать вам одну из них. Правда, это очень цивилизованная пещерка. Там даже есть газовая плита. Такая история: приехал как-то в Ганготри один йог, австралиец. Такой достаточно продвинутый в разных техниках. И при этом очень образованный, профессор, что-то такое. И вот он встречает какую-то хиппушку, красивую девку, но без царя в голове. У них любовь-морковь, все счастливы. Нашли они себе пещерку на берегу, поселились там. Но через пару месяцев она встречает какого-то красавчика и сваливает с ним. Парень безутешен, и тут еще умирает его самый близкий друг. В общем, крышу ему совершенно сносит. Он перестает с кем-либо общаться, при виде женщины просто бросается бежать. И каждый день, утром и вечером, спускается к Ганге и плачет, по два часа. Такая своеобразная медитация.

Анна смеется.

– Нет, нормально, да? У человека такое горе, а она заливается? – касается Володя сотрясающегося локтя.

– Просто это очень здорово.

– Вить, а ты мне вот скажи, – останавливается Ден, – если он был таким крутым йогом, как могло это с ним случиться?

– Йог! Он же человек, такой же, как остальные.

– Нет, как-то это не вяжется…

– Ух ты! – На возвышении – жилище с крышей-полукругом. Все выкрашено в ярко-зеленый цвет. – Похоже, наш друг сделал ремонт, год назад все выглядело иначе.

– У него явно улучшилось настроение!

– Наверное, встретил новую любовь.

– Я бы очень хотела познакомиться с ним.

Сплетаются струйки пара, срывающиеся с губ.

– Мы с Азой там были однажды. Она, кстати, была первой женщиной, с которой он заговорил после своего странного обета молчания.

Аза… Опять.

– Если хочешь, можем как-нибудь зайти с тобой.

Со мной. Здесь и сейчас.

За ужином Анна рассказывает историю Лоле.

– Я – в восторге от этого парня.

– Странные все-таки женщины. – Руки Ромы в плюшевых коричневых рукавицах пытаются обхватить стакан с чаем.

– А я все-таки не могу понять, какой же он йог, раз такое… – Ден вновь рядом.

– Мне кажется, мораль этой истории в том, что на каждого йога найдется своя хиппушка. – Ищут зрачки лазурный взгляд, потерявшийся в другом конце вечера.

Карие глаза шоколадной Лолы смеются в ответ.