Текст книги "Волшебник Ришикеша"

Автор книги: Мария Мансурова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

5
Девочка-манго

Вентиляторы лениво кружились над головой. Свами и Витя вышли на улицу, оставляя лишь двери, покачивающиеся, будто маятник. Таня чистила последний манго, медленно и неторопливо, втягивая его кисловатый резкий запах. Сок тек по ее тонким пальцам, короткие светлые волосы были взъерошены, от напряжения и удовольствия они стали мокрыми у корней.

– Таня, посмотри какой там парень, у стойки. Тебе его надо сфотографировать.

– Сейчас, сейчас… – Нож вонзился в мякоть, отсекая кусочек. Едкая сладкая жижа приятно обжигала нёбо. Ей не хотелось шевелиться, стыдливый румянец заливал щеки, усиливаясь при взгляде на тарелку, доверху наполненную очистками. – Ладно…

– Вон тот, с дредами.

– Действительно… В нем что-то есть… Странно, что ты показала его именно мне…

– Почему?

В мокрых руках замер плод с выпирающим бугром черной косточки.

– Он напомнил мне одного человека, из детства…

– Расскажи.

– Да в общем, ничего интересного. Так…

– Давай… А потом пойдем купим еще манго.

– Издеваешься надо мной…

Косточка соскользнула в тарелку. В полумраке черты смуглого лица незнакомца заострились. Он мог быть кем угодно…

«Мне тогда было девять лет, почти десять. В моей взрослой жизни этот случай напрочь стерся из памяти, но сейчас все вернулось. Мы с братом отдыхали в летнем лагере в Польше, где-то под Варшавой на берегу широкой бурной реки. Он жил в корпусе для мальчиков, а я, естественно, в противоположном, с тремя девочками в комнате. Лето было теплым, но ветреным. Часто налетали тучи, ветви, покрытые густой листвой, склонялись в предвкушении дождя, как вдруг новый порыв разгонял их, взметая мои выгоревшие волосы.

Лагерь состоял из нескольких корпусов. И, как ни странно, располагались они на разных берегах. Завтрак, обед, любое желание утолить голод вынуждали нас идти через огромный мост. Мы собирались в группы, идти без взрослых строго, настрого запрещалось. Столовая находилась в огромном светлом помещении с окнами до пола, сквозь которые любил врываться ветер. Помню наш первый обед: мы сидим вместе с братом, уставшие после дороги, я ем творожную запеканку и пью густой красный кисель. Вообще, у меня такое ощущение, что все, что я пила там, было красного цвета, даже вода. Брат достает из кармана вкладыши от жвачек, заботливо расправляет их и рассматривает. И тут я замечаю его. Он стоит в дверях, очень высокий, худощавый, длинные прямые светлые волосы забраны в хвост, глаза настолько яркие, что, несмотря на расстояние, меня пронизывает их голубизна. Я не могу оторвать от него взгляд, потому что он смотрит на меня. Сначала я неуверенна, оглядываюсь по сторонам, с губ слетает нервный смешок, но постепенно сомнения рассеиваются. Мне немножко страшно, щеки начинают гореть.

Это происходит каждый раз, когда я бываю в столовой. Ясно, он студент, подрабатывающий здесь во время каникул. Ему лет восемнадцать, двадцать. Мне кажется он взрослым, даже старым. Он непохож ни на кого из моих знакомых, он странный, слишком красивый. Носит тарелки с достоинством, будто рыцарь свой меч.

Я постоянно катаюсь на качелях с подружками, учусь красить ногти, по ночам мажем друг друга зубной пастой. Повсюду нас сопровождает ветер, усиливающийся при приближении к реке. Еще участвую в конкурсах, которые придумывают разленившиеся воспитательницы. Например, конкурс красоты.

В тот день я надела белое шелковое платье с кружевными оборками, которое мне сшила мама. В то время оно казалось мне верхом совершенства, мне нравилось дотрагиваться до мягкой ткани, она скользила по кончикам пальцев, поднимая необузданный восторг в моей душе. В самый раз для конкурса, который должен был состояться сразу после ужина.

Ела я мало, чтобы не выпирал живот, но меня мучила жажда. Я приподнялась, потянулась за кружкой с компотом из крыжовника и клубники и готова была вернуться на свое место… Стула не оказалось, я упала навзничь, красная жидкость мгновенно поплыла по белой ткани. Раздался глупый смех толстого подростка, сидевшего рядом. Я только успела подняться, а он уже был здесь. Его глаза сияли от гнева, резким движением он схватил моего обидчика, подтащил к открытому окну и вышвырнул его, будто тряпку. Это был первый этаж, но во мне осталось ощущение, что произошло убийство. Он убил его в моих глазах. Я переоделась и заняла второе место на конкурсе, первое досталось пятнадцатилетней девушке. А еще узнала его имя – Михаэль.

Мы съездили на экскурсию в Варшаву. Больше всего меня поразило обилие игрушечных магазинов, их красочные витрины. Когда мы вернулись, уставшая, я легла на кровать, продолжая мечтать о куклах в воздушных розовых платьях. Пани Мартина позвала всех девочек, чтобы вместе идти через реку в кружок вязания. Уже тогда я испытывала неприязнь к иголкам и ниткам, да тут еще воспоминания о Барби…

– У меня очень болит голова, я останусь.

В ответ я получила сочувствующую улыбку и полную тишину, внезапно окружившую меня. Я пыталась уснуть, ворочалась, взбивала подушку, тоска все больше наполняла голову. Наконец, я решила догнать их. Надела синее платье в мелкую белую крапинку, расчесала волосы и бросилась к мосту.

Никогда дорога не казалась мне такой длинной. Подо мной перекатывалась река: журчала, бурлила, ее протяжную песню подхватывал ветер. Вокруг не было ни души. Я сто раз пожалела, что пошла одна, и отчаянно хотела вернуться. Но было слишком поздно – обратная дорога была теперь намного длиннее. Мои шаги становились быстрее, постепенно превращаясь в бег.

Мост остался позади. Можно было расслабиться. Нужно только найти тот самый корпус.

Он возник из пустоты. Высокий, волосы, как обычно, забраны в хвост. Он произнес несколько слов, но смысл ускользнул от меня, хотя в то время я немного знала польский. Голубые глаза впились в мое лицо. Он повторил. Я рассеянно пожала плечами. Внезапно он схватил меня за руку, увлекая за собой. Я сопротивлялась, кажется, пыталась закричать. Он ускорил шаг. Влажные холодные ладони цеплялись за мои запястья, причиняя боль. Он свернул с дорожки и теперь тащил меня сквозь кусты, босоножки застревали в густой траве. С каждой секундой страх становился все сильнее, как и его руки. Я пыталась вырвать ладони, ударить его, укусить. Вспышка ярости сделала меня сильной, мне почти удалось освободиться, как вдруг он отпустил меня. От неожиданности я упала навзничь. Задыхаясь от недавней борьбы, Михаэль протянул мне руку, чтобы помочь встать. Но я не желала принимать его помощь и продолжала лежать на прохладной земле.

Его силуэт возвышался надо мной на голубом фоне неба, прерываемого тяжелыми облаками. Солнце струилось сквозь высокие кроны деревьев. Неуместный покой разлился по-моему телу и еще нечто сладкое, недоступное моему пониманию. Он опустился на колени и начал говорить, речь была то плавной и глубокой, то хриплой и прерывистой. Я продолжала лежать, меня несли потоки слов, убаюкивая, словно колыбельная. Время изменило свой темп, оно стало чем-то эфемерным, плавным…

– Привет! – раздался звонкий хохот Иры, моей соседки по комнате. – Чем это вы тут занимаетесь?

Я поднялась, отряхивая платье и поправляя волосы.

– Я упала… А тут он… не пойму, что он тараторит.

Михаэль встал и подошел ко мне так близко, что пришлось запрокинуть голову. Смятение в его глазах превратилось в спокойствие или безнадежность. Голос вырвался из приоткрытых губ. „Так выглядят ангелы…“ – мелькнуло у меня в голове. Рядом снова вспыхнул смех.

– Он говорит, что любит тебя… Серьезно!

– Дурочка!

Я хотела еще раз взглянуть в его лицо, но оно было навсегда сокрыто от меня деревьями, светом, пробивающимся сквозь тучи, и временем.

Больше я не видела его. Ни в столовой, ни в любом другом корпусе или парке. Он исчез, оставляя лишь бурную реку и воспоминание об ангеле, которое тоже скоро исчезло, растворилось в приближающейся осени».

– Все болтаете. Может, пойдем прогуляемся? – Вопросительный, зовущий взгляд Дена.

– Почему бы нет. Тань, ты с нами?

– Нет. Поднимусь на второй этаж, там есть Интернет.

– Соскучилась по цивилизации? Ладно, до скорого.

Руки были все еще влажные. Ладони прилипали к перилам, замедляя ее шаг по крутым ступенькам. В мутном окне отражалась улица. Неплохой кадр, но снимать совсем не хотелось… Она села перед компьютером, устремляя взгляд над монитором, в плохо освещенный узкий коридор. «Пожалуйста, пожалуйста…» В ответ на ее слова послышался скрип, дверь одного из номеров отворилась… Высокий, широкие плечи, прикрытые рваной рыжей футболкой, и глаза – голубые и чистые… Таня резко поднялась, тело подалось вперед, готовое броситься к нему. Он прошел мимо, не повернув головы…

Она продолжала лежать среди высокой зеленой травы, упиваясь его силуэтом на фоне неба, прерываемого тяжелыми облаками…

6
Перекрестки

Дворники продолжали скрипеть по сухому стеклу. Дождь давно закончился, оставив на асфальте мокрую вуаль раскаяния, но рука не желала прервать монотонный саднящий скрип. Лера бросила машину рядом с клиникой и вошла внутрь.

– Пожалуйста, присаживайтесь. – Как всегда, выхолощенная пустая улыбка, встречающая, провожающая – без разницы. На овальном столике кипа журналов и ваза с конфетами – издевка над пациентами.

– Проходите. – Еще одно лицо без выражения, безликость в белом халате.

Лера села в кресло, запрокинула голову. Как она вообще могла сломать этот зуб? Конечно, не конец света, но требует времени, а его нет, малышку вечно не с кем оставить.

– Здравствуйте. Как дела? – Высокий, правая рука от запястья и выше покрыта татуировками, смотрел участливо и заинтересованно. В первый раз его боевая раскраска несколько насторожила Леру. Нет, она не была ханжой, просто облик Олега Викторовича не слишком сочетался с медициной. В кабинете стекла готовы были лопнуть от радио, включенного на полную мощность. И губы его вечно шевелились, что-то напевая. Эта черта могла бы напомнить Лере мужа, но почему-то от нее ускользнуло сходство привычек. – Болит?

– Меньше. Острая боль прошла, так, чуть-чуть ноет.

– Отличная новость. Я уже беспокоился – удастся ли нам поставить коронку. Посмотрим. Вот так, пошире. Олеся, если вы вообще Олеся, пылесос.

Пухленькая медсестра недовольно фыркнула, надавив на губу сильнее, чем следовало. Сверлящие, шипящие звуки наполнили рот. Густые белые волосы резкого каре обреченно распластались на бежевой кожаной подушке. Пальцы левой руки начали теребить обручальное кольцо. «Что на этот раз? Камбоджа? Мексика? Перу? И как долго продлится, две недели, месяц?» Она любила путешествовать, любила кисловатый привкус влажного утра, разговоры со случайными людьми. Их первые поездки с Костиком звенели яркими картинками и спонтанным сексом. Но теперь есть Дашенька – их дочь. Ее не возьмешь в пыльный поезд между городами Северной Африки, только Костик не желает смириться, не желает ждать…

– А-а…

– Здесь больно?

Закрывает слезящиеся серые глаза в знак согласия.

– Десна еще воспалена. Ничего, надо снять нагрузку. – Наклоняется к ней, вдруг, слишком близко. Или кажется? Продолжает сверлить, но его рука, татуированный локоть, касается ее груди в черном шерстяном свитере. Отвлекается от мыслей о муже, пытаясь осознать происходящее. И снова медсестра слишком сильно давит на губу, а его губы шевелятся под маской, вторя радио. Она не улавливает мотив – заглушает противное жужжание. Расплывается тепло по груди и животу. Снова начался дождь. Косые капли разрезают оконное стекло в паутине жалюзи. Его черные глаза смотрят внимательно, охватывая не только рот, но овал лица… Делая слепки, он запускает пальцы ей в рот, мягко касаясь и нёба, и щеки, и языка… Ситуация нелепая, но какая разница? Тепло и хорошо. Вздрагивает.

– Извините, Лера, я буду аккуратнее. – Встречаются взглядами. Нет, не может он этого сделать, просто не может… Но он делает. Наклоняется, не снимая маски, прижимается к ее припухшим губам. Дыхание – сквозь стерильную ткань, сквозь ткань – поцелуй. Сводит стопы от внезапного возбуждения. К черту Камбожду, и Перу к черту…

– Олеся, пылесос. Олеся, вы меня слышите? Если вы вообще Олеся…

– Ничего, маму скоро выпишут, не переживай.

– А когда я вырасту, мне тоже сделают операцию?

– Не знаю. Все может быть. Но бояться не стоит.

– А я все равно боюсь. За маму.

Даша отвернулась к окну, где приятно шелестели липы. На улице девочки прыгали в резиночку, цветными мелками рисовали на асфальте. Ей не хотелось. На тарелке лежали нетронутые макароны. В летнем дне повисла пауза, заполняемая лишь щебетанием птиц. Ее двухлетний братик спал. Они обедали с отцом вдвоем. Нужно было что-то проглотить, он ведь готовил, старался. И еще о чем-то говорить. Но слова галопом уносились прочь. Только сейчас она вдруг поняла, что никогда не говорит с отцом. Только с мамой, к ней всегда обращены вопросы, и ответы – для нее. Аппендицит. Мамы нет несколько дней, и она задыхается. Дом наполнился тишиной, стойкой перед криками малыша, звуками телевизора, заботливым папиным голосом.

– Пойду погуляю.

– Ладно. Может, хоть есть захочешь. Далеко не уходи.

Даша спустилась по широким мраморным ступенькам, из каменной прохлады ныряя в ласковый ветер. Синяя юбка в клетку приятно покачивалась, рождая ощущение взросления, сладостное. Она огляделась, выбирая между качелями и компанией девочек ее возраста. Мысли прервал хлопок – кто-то резко закрыл дверь машины. Высокий мужчина в черной футболке пристально смотрел на нее. Она сделала вид, что не замечает, и направилась к качелям. Не желая огибать клумбы с оранжевыми ноготками, она перелезла через чугунную ограду, одернула юбку, ощущая липкие почки, запутавшиеся в ткани. Придется гулять с грязными руками… Она слегка повернула голову, мужчина следовал за ней… Мама и папа ее предупреждали, что такое бывает и как надо себя вести… Она помнила, только лицо его было доброе… Серьезное, но доброе.

Качели мирно заскрипели, набирая высоту. Солнечные блики прорывались сквозь густую листву, прыгали в глаза, заставляя щуриться. Она изо всех сил размахивала ногами, желая оказаться как можно выше, задеть край неба краем синей юбки… Он сидел на скамейке, курил, медленно выпуская дым в теплый воздух. «Он сейчас уйдет», – пронзил Дашу внезапный страх. Икры в белых гольфах сбавили темп. Она спрыгнула и неуверенно пошла к нему. Он выронил сигарету, замешкался, не зная, уйти ему или остаться. Она села рядом, упираясь ногами в землю. Не решаясь смотреть в лицо, начала разглядывать его руки.

– Откуда этот шрам?

– Упал с мотоцикла. В Индии. Это страна такая.

– Знаю. Там все подыхают от голода.

– Тебе мама сказала?

– Да. Но мне все равно.

– Почему?

– Очень хочу туда попасть. В школе нам рассказывали про Тадж-Махал, он потрясающий… Я должна его увидеть. Вообще, когда вырасту, не хочу сидеть на одном месте… Понимаете?

– Да. Лучше чем ты думаешь, Даша…

– Откуда вы знаете мое имя?..

Это она хотела, чтобы они поехали в Испанию. Что за дурацкая идея провести две недели в Диснейленде, вернее в Порт Авентуре, но какая разница? «Даше будет весело». Будет ли ему весело, никто не спрашивал. Поэтому самолет до Барселоны, потом еще два часа трястись в автобусе – тур групповой, так – дешевле, так – удобнее. Ночью добрались до отеля, и (о ужас!) даже бар закрыт, не найти и глотка холодной воды. Дочурка давно видит десятый сон, ей еще нет трех лет, на кой черт сдались ей аттракционы? Лера тут же методично начала раскладывать вещи на полки, расставлять в ванной шампуни, масла, косметику… Он просто сидел на краю кровати, подавляя желание завыть.

– Костик, ну чем ты недоволен? Просто устал, ложись, завтра все покажется в ином свете.

Ничего другого не оставалось, запертый во вселенной своей семьи, он закрыл глаза и тут же провалился в ветер, в соленые холодные брызги недосягаемых морей…

– Проходите. Анкету заполнили?

Пухлая рука забрала мятую бумажку с перечислением операций и прочерком в графе «Протезы». «Пока нет», – ухмыльнулся Костик, когда лениво водил по листку шариковой ручкой. Спина мучительно ныла. Он бы потерпел еще, но последнее время ноги все чаще отказывались слушаться, двигались в своем собственном ритме, а иногда вовсе замирали, наливаясь густым свинцом.

Он разделся до трусов, обмотался простыней и подошел к аппарату.

– Готовы? Ложитесь. Запомните: нельзя шевелиться. Будут раздаваться неприятные звуки, поэтому сейчас я вам надену наушники. В руках у вас будет пульт, если вдруг что-то произойдет, нажмите на кнопку – мы вас мигом достанем.

– А что может произойти? – Костик испытывающе-иронично посмотрел на блестящее полноватое лицо медсестры.

– Испугаетесь, например… – Пампушка зарделась, щурясь от удовольствия.

Он лег. Валик под коленями позволял держать ноги полусогнутыми, приятная неожиданность. Противное гудение – и он внутри трубы, в темноте. Длинные, короткие волны дребезжания проникают в прикрытые уши, в его абсолютный слух, нереализованный в юности. В том отеле, куда бы ты не пришел, слышались крики пассажиров «Драгон-экспресс» – самых длинных в Европе американских горок…

На завтрак – очередь. В паровозик до пляжа – очередь. Очередь на аттракционы и на ужин. Кругом ровненькие подстриженные кусты, аниматоры в меховых костюмах сказочных зверюшек и бесконечные крики детей… Без сомнения, Лера самая красивая мама за всю историю человечества, только Даша совсем не спит… Остается одна радость – шведский стол и желтый поплавок буйка, пока девочки на пляже строят замок для принцессы. Теплая соленая вода поддерживает тело, вдали белые яхты, на берегу отели, справа – файф-старс, слева – для простых смертных в линялых футболках, с косячком и с безымянной девкой в кровати…

– Па-па! Постлой!

Он замер на кожаной банкетке в ожидании заключения, в ожидании приговора. «Опухоль. Рак. Поражения костного мозга… Что там еще бывает? Скорее – все вместе. Коктейль – „Секс на пляже“».

– Вот, держите. Это вам. У вас грыжа в крестцовом отделе, шесть миллиметров. Видимо, задевает нервные окончания, отсюда такие боли.

– Что с этим делать?

– Два варианта: оперативный и консервативный. Сначала лучше остановиться на втором. Да, и еще: про мотоцикл можно забыть.

Он резко распахнул дверь на улицу. Прочь, прочь от костылей и стариков! Дождь накрапывал, а так хотелось солнца…

Часа через полтора они добрались до Барселоны. Лера все время смеялась. Даша без устали повторяла: «Каблалет». Щеки горели от ветра.

– Посмотри туда! Снова Гауди! Просто супер! Дашенька, смотри какой домик!

– Там кололева живет?

– Вон парковка. Оставим здесь машину?

– Давай. Здорово, что коляску взяли?

– Да.

Они заехали в подземный гараж, высадили Дашу на горшок, и, потные, с торчащими волосами, отправились в город.

– О! Нужно здесь сфоткаться!

– Встань с Дашкой.

– И ты с нами!

Он окликнул шоколадного прохожего с завернутой на голове футболкой наподобие тюрбана и встал рядом с женой и дочкой. Даша впилась в него пухлой ладошкой, Лера прижалась к небритой щеке… В груди разлилось тепло… Запах соли смешивался с запахами города. Это было странно…

– А ты йогой из-за спины начал заниматься?

– Да. Ужас как болела. А теперь, видишь, снова по горам катаюсь.

– Но к леднику не пошел.

– Да. Я не хорошенькая девочка, вряд ли меня кто-нибудь тащил бы двадцать километров.

Смех. Кофе и смех.

– Значит, ездишь туда-сюда?

– Стараюсь.

– Без семьи, без детей можно себе это позволить.

– У меня есть дочь.

– Серьезно? Ты не говорил.

– Я никому не говорю.

– Сколько ей? Как зовут?

– Даша. Почти одиннадцать. Мы не общаемся.

– Почему?

– Долгая история… Как-нибудь расскажу. Просто, когда все случилось, мы всей «ботвой» решили, что для нее так лучше… Ладно, надо бежать. Сейчас отдам чертежи, потом на экзамен…

– Экзамен?

– В музыкалке. Старые мечты осуществляю. Приятно было с тобой… Может, как-нибудь встретимся?

– Может быть…

7
Дорога в Шринагар

Необъятное солнце заглядывало в окно. Даже сквозь плотно задернутые шторы, в паутине темноты, он чувствовал его навязчивые лучи. Не уснуть. Воскресенье, семья за городом, утро раннее, но все равно не уснуть. Он встал с кровати и резко дернул тяжелую ткань. Что ж, заходи, если выхода нет. Мгновенно все окрасилось светом: широкая кровать, белая простыня, пейзаж, висящий над изголовьем. Веки сомкнулись в спазме. Пальцами он коснулся повязки на щеке. Похоже, припухлость стала еще сильнее. На улице щебетали птицы, долетал запах листвы. Виталик вздохнул. День будет жарким.

Натянув на лицо темные очки, он вышел из дома и сел в черный джип. Вокруг было пустынно, город еще спал. Он завел машину, собираясь позавтракать в кафе неподалеку. Но тут же сообразил, что оно еще закрыто, все закрыто. Он улыбнулся, вставляя в cd Элвиса. «Kiss me my darling…» Такая смешная проблема – недоступность плюшки с корицей. Не собираясь делать никаких звонков, взял в руки мобильный. Внимательно, вопросительно он посмотрел на экран, залез в записную книжку, «Олег» – остановился, затем функция «Удалить» – и нет больше ни имени, ни телефона. И ничего не изменилось вокруг. Солнце начинало припекать.

Все еще не имея цели, он утопил педаль газа. Мимо проплывали тротуары с высушенной коркой асфальта. Перебирая в голове названия, он остановился на одной кофейне, на Сретенке, которая точно открыта в это время. Уже легче. День обретал смысл, вырисовывалась схема.

На самой старой улице Москвы не было ни души. Казалось, перекрыли движение или объявили воздушную тревогу… Всякий бред. Джип рванулся к входу, чуть не столкнувшись с ядовито-желтой «Audi», внезапно выпрыгнувшей из переулка. Кто-то явно хотел есть. Их двери одновременно открылись, глаза коротко встретились. Высокая девушка с медовым взглядом и тонкой талией, отвернулась, лукаво приподняв бровь. Она потянула тугую дверь и вошла внутрь, позволяя в полной мере насладиться ее округлыми ягодицами и длинными ногами, сверкающими красными подошвами черных замшевых босоножек. Не торопясь, он последовал за ней. Она уже сделала заказ и сидела за столиком, вдыхая пары готовящегося кофе. Виталик огляделся – они были первыми посетителями.

– Американо и творожную запеканку.

– Соус – ванильный, клубничный…

– Нет, спасибо.

Он смотрел. А она знала, что он смотрит. Конечно, волосы взъерошены и эта дурацкая повязка на лице…

– Доброе утро. Я могу с вами выпить кофе?

– Здесь мало свободных мест? – она засмеялась. – Почему нет? Не люблю есть в одиночестве.

– Ваш капучино готов. – Она приподнялась.

– Сиди. Я принесу.

Он аккуратно взял со стойки белую чашку, чтобы не расплескать пену в виде сердца. Вернулся за тостом с сыром.

– Спасибо. Но это еще не все.

Креманка с малиновым муссом и сахар, много.

– Здоровый аппетит – это хорошо.

– Я проголодалась – работала всю ночь.

– Ты работаешь по ночам?

Снова смеется. Он невольно дотрагивается до больной щеки.

– Не хочу разочаровывать. Я пишу. Картины.

– Ты художник?

– Да.

– И что сейчас за полотно?

– Не могу говорить.

– Почему?

– Пока что-то делаешь, нельзя рассказывать, энергия уходит.

Он замер, даже дыхание перехватило. Она озвучила мысль, давно сверлящую его голову.

– Ты вкусно пахнешь. Мне нравится.

– А что еще нравится?

– Глаза, ноги, и попа очень красивая. А тебе во мне?

– Мне ничего. Я не способна увидеть красоту, пока человек передо мной не раскроется. Если она вообще есть.

В воздухе повисла пауза. Прядь упала на ее лицо, прилипая к губам. Он бережно убрал ее, ощущая кончиками пальцев мягкость щеки.

– Короткая практика молчания.

Он вновь вздрогнул.

– Интересно, что заговорила об этом. Я как раз собираюсь съездить в Гималаи, попробовать.

– А я недавно оттуда.

– И как?

– Это все меняет. Живешь, занимаешься обычными делами… И вдруг – взрыв. Разлетается оболочка на куски, остается суть. Только ты. Мы поднялись к леднику, где Ганга берет свое начало, там особенное место, открывается сердечная чакра. Хочешь или не хочешь, захлестывают переживания. Поезжай, не пожалеешь. А если пожалеешь, будет поздно.

– А йога? Хочу начать заниматься. Знаешь хороших учителей?

– Самого лучшего в Москве.

Она достала из сумочки блокнот и ручку. Широким размашистым почерком написала адрес и телефон.

– И свой не забудь.

– Зачем?

– Как-нибудь встретимся, позавтракаем или поужинаем.

– Не думаю, что это хорошая идея. Оставь свой, будет желание, позвоню.

– Оставлю. Но я мальчик, ты девочка, так что пиши.

Она сдалась. Вместе они вышли из кофейни навстречу уже успевшему разгореться дню. От нее пахло маслами, кожа блестела на солнце, отпускать совсем не хотелось… Она быстро завела машину, приоткрыв окно, затормозила.

– Держи. Это альбом с моими работами, с последней выставки.

Не успел он рассмотреть обложку, как она исчезла, оставляя в нем смутную тревогу. «Спасибо», – отправил ей сообщение.

На следующий день, в Склифе, ему вскрыли раздувшуюся щеку. Гной, смешанный с сукровицей, вырвался наружу, насквозь пропитав марлевый тампон. Анализы крови были по-прежнему хорошие. Причины воспалительного процесса вновь были непонятны. Ко вторнику он выглядел лучше, поэтому решил ей позвонить.

– Привет.

– Привет.

– Как дела?

– Отлично.

Тишина. Дыхание и тишина.

– Когда увидимся?

– Когда будет время. Я позвоню.

Не очень похоже на правду. Это жизнь. Надоедливые сотрудники то и дело стучались в кабинет, телефон разрывался, под окном сигналила машина. Перед глазами возникли горы – чистые, непроницаемые, молчаливые…

В среду вечером он пришел на занятие к Вите. Многого не ждал. Восторженность девочки, даже умной девочки, могла ничего не значить. Но глубокий голос, подробно объясняющий каждую асану, был голосом учителя. Он остался. Группа была небольшая, шесть человек. Каждый был занят собой, только черноглазая брюнетка не сводила с него глаз.

– Я – Тая, – сказала она, когда после занятия все расположились на мягких диванах, ожидая зеленого чая.

Ее все не было. Тая продолжала втирать в кожу масло для загара, плавными, круговыми движениями она водила по икрам, по округлым бедрам. Ледяная Ганга сверкала на солнце. В холодную воду не слишком тянуло. Только если с Сашей… Но он вонзал нож в арбуз, вскрывая его суть. Думает ли он об Ане? О том, почему ее так долго нет? Искоса она поглядывала на него, с надеждой и подозрением.

– Наконец-то! Я уже начала волноваться, – произнесла Тая, когда принцесса соизволила появиться. По губам тек арбузный сок, липкий, навязчивый, капал на песок, смешиваясь с золотистыми частицами. Саша вздрогнул, что-то сказал, как-то посмотрел. Совокупность мелочей, выдающая внутреннее напряжение. «Что ж ты делаешь? Да она ровесница твоего сына!» – хотелось ударить, оглушить его. Но он уже был оглушен. Река струилась, переливалась, вовлекая в свои воды, несущиеся на острые камни. Черные глаза за темными очками в темной оправе мрачных мыслей, среди яркого дня, на священной земле.

Сходство есть. Голубые глаза, русые вьющиеся волосы… У Саши и у мужа тоже. У мужа бывшего, то есть отбывшего, навсегда. Два года, как его нет. Дома двое детей, а она смотрит на чужого мужчину, находит привычные черты и жаждет – не воспоминаний, не возвращения в прошлое, не успокоения, – а Сашу, сидящего рядом на желто-красном полотенце. От тепла расслабились мышцы, тело совсем податливое. Оно готово раскрыться, только бери…

«Я могу тебе позвонить?» – отправил он смс в воскресенье в девять утра. Ответ: «Нет». Вчера, уже ночью, когда у него в руках оказался мобильный, он увидел пропущенный вызов. Кровь мгновенно прилила к вискам – она хотела его видеть. После шести часов молчания и концентрации в одной точке, в ожидании неровного дыхания зверя, чующего опасность, желание ее увидеть было нестерпимым.

В двенадцать в кармане разлилось приятное дребезжание.

– Привет. Ты вчера звонила, но я был на охоте, извини. Мы можем увидеться?

– У меня совсем мало времени. Если ненадолго – выпить кофе.

– Пусть ненадолго. Где?

Он запрыгивает в машину и мчится. Куда? Зачем? Щека уже совсем зажила, крошечный шрам закрыт пластырем. Снова столик в углу, она ест огромное шоколадное пирожное, правая рука до локтя унизана бирюзовыми браслетами.

– Я боялась тебя не узнать.

– Правда?

– Да, совсем не запомнила твоего лица. Извини.

– Ничего.

– Рассказывай, что случилось, Виталик?

– У меня? У меня все хорошо.

– Это первый признак. Ты же решил заняться йогой, это неспроста.

– А я всю жизнь карате занимался, теперь хочу попробовать что-нибудь другое, связанное с энергией.

– Одно непонятно, как это с охотой сочетается?

– Нормально. Убивать – естественный инстинкт. Но во всем нужны учителя, самые лучшие. По стрельбе у меня олимпийский чемпион, и так во всем. Выбираю самых знающих.

– Среди йогов ты чемпионов не найдешь.

– Ты понимаешь, о чем я. Например, я точно знаю, что левитация – не миф. Видел своим глазами.

– Это твоя цель?

– Моя цель – раскрыть собственные возможности. Еще побывать в местах сосредоточения мощной энергии. Например, на Аляске. Ты думаешь, чего мы с Америкой боролись, из-за земли? Нет, было бы слишком просто. – Она положила в рот последний кусок пирожного. – Может, пойдем отсюда?

– Куда?

– Прогуляемся. Туда, где я смогу к тебе прикоснуться.

– А с чего ты взял, что я тебе позволю? – Виталик пожал плечами. – Нет, не то чтобы я собираюсь ломаться и все такое. Просто я не чувствую никакого желания. Совсем не хочу, чтобы ты дотрагивался до меня.

– Это сейчас. Когда дотронусь, то захочешь еще, обещаю.

Она рассмеялась. Сама – отстранялась, а медовые глаза манили отблеском заснеженных вершин.

Он проводил ее до машины.

– А хочешь, я тебе дам хорошую музыку послушать?

– Да.

– Подожди. – Он быстро направился к черному джипу, через пару минут вернулся с диском Элвиса.

– Ладно. Спасибо.

– Опусти стекло.

– Что?

– Опусти стекло.

Секунда колебаний, и окно открыто. Пальцы правой руки поползли по ее затылку, сжали у корней мягкие волосы. Язык поплыл по ее нёбу. Пряный запах духов щекотал ноздри.

– Дай мне язычок. Вот так, расслабь. – Зубами он ощутил нечто мягкое и податливое, слегка прикусил. Затем губы – обхватил, сжал до капелек крови. Она отстранилась. Она молчала. В короткой тишине была дорога, длинная и неизведанная.

Ее машина скрылась за поворотом. Он закрыл глаза, вспоминая вкус, ощущение ее слизистой. Ему понравилось. Он удивился, насколько ему понравилось.

Он закончил дышать капалабхати и открыл глаза. Тая, застигнутая врасплох, не успела отвернуться, заливаясь румянцем смущения или возбуждения. Чуть полновата, напористая, лет десять назад он бы мог… Но сейчас… Ничто не вздрогнет, ему уже не восемнадцать, чтобы просто обыденный секс, да еще с глубоко неудовлетворенной женщиной. Это видно с первого взгляда, да еще глупая ухмылка, когда Витя предлагает в асане пошире раздвинуть ноги.