Текст книги "Волшебник Ришикеша"

Автор книги: Мария Мансурова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

3
Быстрое течение

 
Om Sa ha navavatu
Sa ha nau bhunaktu
Sa ha viryam karavavahai
Tejasvinava dhitamastu
Ma vidvisavahai
Om santih santih santih. [1]1
Господи, защити нас обоихГосподи, будь благосклонен к намПусть мы вместе разовьем свои способностиПусть наше обучение будет сияющимПусть мы всегда будем пребывать в согласииОм Покой Покой Покой

[Закрыть]
 

Полумрак. Тишина, прерываемая лишь пением птиц и влажными нитями воздуха, разлетающимися в стороны от огромных вентиляторов. Веки сомкнуты, тела неподвижны.

– Сконцентрируйте свое внимание на межбровном пространстве – это первый шаг медитации. Тело расслабленно. Не думайте о прошлом и будущем, будьте здесь и сейчас. Не вовлекайтесь в игру ума, не поддавайтесь фантазиям. Будьте над мыслями.

Вздох вырвался из груди Анны, влажные ладони сильнее сжали колени. Она не открывала глаза, но отчетливо видела просторный зал: белые каменные стены, люди замерли на бежевых тканых ковриках в позе лотоса, во главе на деревянном низком столе, устланном белой простыней, сидит их учитель Свами. Его лицо источает свет, который не могут скрыть тени раннего утра. В противоположном конце зала, в самом темном уголке, Анна пытается сконцентрироваться, но продолжает видеть москитные сетки на окнах, закрытую зеленую дверь, а недалеко от нее – Витю, неподвижное лицо, окутанное вуалью добра. Точка между бровями… Почему утром так громко поют птицы? Мысли, одна за другой, подступают. Она пытается не смотреть, не чувствовать, не осязать. Влажная струйка катится по лбу, вьется по шее. «Неужели кому-то холодно?» – она слышит шорох ткани, набрасываемой на плечи. Здесь. И сейчас.

– Я больше не могу так.

– Как – так?

– Неужели ты не понимаешь?

– Нет, если честно.

Анна закрыла лицо руками. Солнце ослепляло. Она забыла темные очки, и теперь свет резал ей глаза.

– Ну почему?

– Ты мне скажи! Тебя что-то не устраивает!

– Меня не устраивает то, что ты даже не понимаешь, о чем я говорю!

Судорога ярости пробежала по его губам. Машина, поддавшись настроению, набирала скорость. Опустошенность переплеталась с разочарованием. Она не хотела причинять боль, не хотела видеть, как меняются его черты под натиском боли и непонимания. Она жаждала воздуха, свободы, солнца, полета. Разве возможно это объяснить? Запах скошенной травы врывался через приоткрытое окно. Тяжелые тучи, пронизанные лучами-стрелами, повисли над полями. Мимо пролетали машины и надежды. Внезапно она увидела его лицо: глубокие карие глаза, смуглая кожа, чувственный рот. Лицо, написанное неровными броскими мазками, полными экспрессии. Как дороги были ей эти черты! Но она жаждала уйти в никуда. Механизм расставания был запущен в ее сердце, и ничто не могло это остановить.

– Аня… Может, передумаешь? – голос его вдруг стал теплым. На долю секунды он посмотрел на нее. Вслед за глазами к ней потянулись рот, нос, черная щетина. Красивый профиль был обращен к дороге. Тучи… Вот-вот пойдет дождь. Грудь сдавила нежность. Анна попыталась набрать воздух в легкие, заполнить пустоту. Но ей помешал удар. Глухой удар в центр ее жизни. Потом наступила темнота.

Ложка погрузилась в кашу, крупные овсяные хлопья прилипли к железу, не достигнув встревоженного рта. Она выпила несколько приторных глотков масала-чая. Нужно было что-то есть, но желудок был полон боли, для еды не оставалось места. Над вытянутыми узкими столами, расположенными вдоль стен, поднимался металлический скрежет, смешивающийся с причмокиванием изголодавшейся группы. Три с половиной часа утренней йоги были испытанием не только для нее.

– После завтрака встречаемся у входа, пойдем купаться в Ганге. – Голос Вити покатился по каменному полу, задевая ее обнаженные стопы.

– Ты пойдешь в купальнике или там переоденешься?

– Пожалуй, пойду в нем. Когда будет мокрый, сниму. Вообще, я такая максималистка. Я люблю, если закрыто, то абсолютно все. А если обнажаться – целиком. Поэтому обычно купаюсь голышом.

– Лола, думаю, здесь тебе лучше этого не делать.

– Знаю, Аня. Я смирилась.

Лола побежала в ванную переодеться. «Забавно, она меня стесняется», – промелькнуло между черным купальником и красными шлепанцами. Карие раскосые глаза соседки могли бы взволновать Анну, но ни в этот день, ни в Ришикеше, наполненном солнцем.

Разгорающийся день раздувал пламя жары. Они спустились по лестнице. Разделившись по несколько человек, взяли рикшей. Маленькие открытые голубые машинки понеслись по дороге. Ветер трепал волосы. Две минуты – и они в другом конце города. Оранжевые манго, оранжевые сари в оранжево-сладком воздухе. Навесной мост. Анна замирает. Глубоко вдыхает и летит вперед, проскальзывает между мопедами, прохожими, не оглядываясь на быстрое течение реки. С противоположной стороны моста стоит Саша.

– Саш, а где все?

– Марта знает дорогу. Они пошли за ней. А Витя вернулся обратно, боится, что кто-то остался, заблудился.

«Он ждет меня, мы разминулись», – коснулось тепло сердца. Вокруг – горы, храмы, дома с плоскими цветными крышами, садху с добрыми лицами, черные глаза, обращенные ей вслед. Внутри – молодость, внезапно захлестнувшая своим присутствием.

– Куплю фрукты. – Саша выбирает крупные гроздья винограда. Трогает, вдыхает их медовый аромат, уклоняясь от ленивых пчел. Анне это не интересно. Она продолжает идти по размякшему, разбухшему асфальту. Витя давно обогнал ее, ушел прочь, не оборачиваясь. Он искал, волновался. Пусть остается среди винограда и сорокапятилетних мужчин. Жара начинает сдавливать плечи, делает серую сумку тяжелой. Анна достает фотоаппарат, щелкает без разбору: полуразрушенные дома, жующие коровы, крутой берег. Фрагменты майского дня остаются на пленке. Они сворачивают с дороги на узкую песчаную тропинку, тянущуюся вдоль валунов к пляжу. Песок под ногами золотой. Его частицы радугой переливаются в лучах солнца. Волшебный. По такому песку она ходила в своих детских снах. Впереди, за поворотом, исчезли последние разноцветные футболки и юбки. Уставшая, Анна опускается на огромный камень. Ганга проносится мимо, успокаивая сердце. С каждой минутой Москва становится более далекой, размываются контуры ее родного города. Любимые, любящие – они здесь. Но она – нет. Анна вдыхает запах еле уловимого ветерка, в котором сплелись куркума и распускающаяся примула.

– У тебя привал?

– Вроде того.

– Вставай-вставай. Чуть-чуть осталось.

Голубоглазый мальчик берет ее за руку, увлекает за собой. Володя ведет ее на пляж, к другому лазурному взгляду.

Веки слиплись от слез. Когда она плакала? Вчера? Позавчера? Прошли год или вечность? Пахло спиртом, больничными простынями. Сквозь мутные оконные стекла просачивался бледный день. Она слегка пошевелила пальцами, картинка перед глазами начала обретать резкость.

– Мама… Ты здесь?

– Конечно, Анечка. Только не волнуйся. Все хорошо.

– А Мухтар?

– Все нормально. Он в другой палате. У него сломаны ребра, левая рука. Но врачи говорят, все будет в порядке.

Две слезы покатились по щекам, тоска сжала грудь под больничной рубашкой.

– А как Сашенька?

– Он у нас. Я ему сказала, что мама с папой уехали. Не волнуйся.

– А я? Что со мной?

– С тобой настоящее чудо, почти ни одной царапинки. Сотрясение. Из-за него ты долго не могла прийти в себя. А может, от шока, сложно сказать. Еще проверили твой желудок, у тебя снова язва. Странно, ты последнее время не жаловалась. Тебя беспокоили боли?

– Не знаю. Не обращала внимания. Мама… Я хочу видеть Мухтара.

Анна почувствовала, как накрывает ее руку теплая материнская ладонь, пытаясь уберечь.

– Деточка, тебе надо прийти в себя. Да и ему тоже. Потом поговорите.

– Он сказал тебе?

– Да. Вы разводитесь.

– Нет! Нет! Мамочка, я передумала! Передумала! – Анна резко поднялась. Жаркая темнота мгновенно обхватила ее, заставляя опрокинуться на подушку.

– Тише, тише…

– Я все равно пойду. Помоги мне.

Мама глубоко вздохнула, затем крепко обхватила острый локоть, помогая Анне встать. Борясь с тошнотой, с желто-фиолетовыми бликами перед глазами, она натянула халат и неровной поступью, под руку с мамой, вышла из палаты.

Она не сразу узнала его лицо. Грусть поменяла черты, заставила впасть смуглые щеки. На исхудавшем лице глаза казались огромными и совсем черными. Он тяжело дышал. Каждый новый вздох заставлял двигаться ребра, приносил боль.

– Как ты? – Анна неуверенно села на край кровати.

– Жить буду. Рад, что ты уже можешь вставать.

– Мухтар… Мама…

– Да, да. Пойду, чай попью.

– А как Саша?

– Хорошо. Скучает. Не переживай, Мухтар. Я к тебе позже загляну.

Дверь скрипнула, обдавая легким сквозняком.

– Мухтар…

– Не надо, Аня. Ты уже все сказала.

– Нет. Прости меня. Все это глупости!

– Ты из-за глупостей решила со мной расстаться?

– Именно. Но все в прошлом. Я больше не хочу этого. Прости.

Хрип вырвался сквозь надломленные кости.

– Что ж… и ты меня прости. Потому что теперь я хочу этого. Уходи. Мне трудно дышать.

Анна встала, вновь ощущая мучительную слабость и тошноту. Она потянула на себя холодную металлическую ручку, дверь показалась ей необыкновенно тяжелой. В коридоре стояла мама, готовая поймать ее в любую секунду. Медленно, вдоль белых стен, они пошли обратно. Беззвучно Анна упала на кровать. Мама набросила одеяло на ее озябшие ноги. Тусклые лучи ее вновь обретенной свободы просачивались через окно.

Он кажется совсем мальчиком, этот Володя. У него узкое печальное лицо, улыбка слегка надменная. Глаза – голубые. Похоже, в этом путешествии у всех голубые глаза, частицы мозаики горного неба. Володя приводит ее на пляж. На песке – ленивый смех, виноградные косточки, яркие полотенца, тела, блестящие от крема. Саша щурится от солнца, методично разрезая арбуз. Марта смазывает бедра мякотью манго, утверждая, что это лучшее средство для золотистого сочного загара, Лола застыла у края воды, в ее очках отражаются солнечные блики. А Витя… Стоит в футболке и шортах (до сих пор не разделся?) и улавливает боковым зрением ее появление.

– Аня, мы уже начали волноваться! – смеется Тая – черноглазая подружка крикливой Лены – парикмахера Саши. Но это – в Москве. Здесь они втроем разрезают арбуз, окутывающий брызгами ладони и волшебный песок.

– Я дошла. Володя подобрал и дотащил.

– Ты нас больше не пугай так!

Анна снимает черное платье, закрывающее плечи, как подобает на святой земле, и остается в раздельном черном купальнике. Первый раз она показывает ему свое тело, неловкость колет кожу, но она расправляет спину, сбрасывает шлепанцы. И, вложив ладонь в протянутую ей руку Вовы, идет в Гангу. Вода – ледяная. Судорога мгновенно пронизывает ноги от кончиков пальцев до бедра. Володя смеется.

– Ну что, Аня? Прохладная водичка? – рывком он увлекает ее вперед. Звонкий крик с безудержным смехом смешиваются с всплесками воды. Она терпит холод и накатившую усталость несколько минут и возвращается на берег. Мурашки растворяются под натиском полуденного солнца. Ей предлагают фрукты. «Нет, спасибо. Не хочу». Он стоит неподвижный, как статуя Шивы у подножия города. Перед глазами рождается картинка… Рука об руку они входят в реку, обдаваемые лучами солнца, проваливающимися в туман. Он берет ее на руки и начинает кружить, волосы ее касаются воды, дыхание улавливает запахи наступившего вечера. Туман… А он все кружит и кружит ее. Кружится в ней.

Анна бежит в воду. Плывет. Течение сильное.

– Эй, поаккуратнее там! На камни унесет! – кричит Володя ей вслед. Витя жестом показывает, чтобы она вернулась. Ей хочется плыть. Назло видениям. Но вдруг река опутывает, увлекает, настойчиво требует следовать за ней. Страх запрыгивает в желудок. Они даже не успеют понять, в чем дело… Под ногами дно. Слава богу! Анна стоит в крошечном пространстве между камнями, скрытыми течением, пытается совладать с потоком. Она машет им: все в порядке. Черт возьми! Медленно пробирается сквозь цепкий холод матери-Ганги. Ей больше не хочется ни с кем шутить. Она ждет, когда влага испарится с кожи, затем начинает одеваться. В другом конце пляжа Витя делает то же самое. В едином порыве они приближаются друг к другу.

– Витя, ты уходишь?

– А ты тоже? Солнце уже совсем припекает.

Они вступают на дорожку, извивающуюся между камней. Жара вновь рождает головокружение. «Только не падай!» – говорит себе Анна.

– Давай срежем. Поднимемся наверх, на дорогу.

Анна следует за ним. Подъем крутой. Сердце начинает беспощадно биться, мокрые шлепанцы скользят по земле. Витя улавливает ее настроение, ее слабость. Берет за руку.

– Голова кружится?

– Да.

– Я тебя сейчас протащу.

Он быстро тянет ее за собой. Перо, поднимаемое ветром.

– Витя, надо было подумать, прежде чем меня звать в Индию.

– А я подумал. – Лазурь встречается с медом. Лица застывают напротив друг друга. – Я хотел, чтобы ты посмотрела. Когда бы ты иначе собралась? – Они вступают на асфальт. Ее отрывистое дыхание касается его плеч. – Присядь, отдохни. – Из рюкзака он достает пакет и кладет его на высокий камень. Все слегка дрожит в дымке жары. Вокруг прыгает обезьяна.

– Ладно, пойдем.

– Точно?

– Пока да.

Анна поднимается. Их ладони рядом, осталось только сцепить пальцы. Жест, требующий огромных усилий в этот жаркий день.

– Аня, подожди, отряхнись. Ты сзади вся грязная.

Она рассеянно проводит рукой по платью. Оглядывает ноги – по колено в пыли.

– Уже неважно.

Дорога тянется. Время – улетает.

– Ты такой добрый.

– Да перестань.

– Правда. Меня это поражает. Во мне нет добра. Ты всем помогаешь.

– А ты?

– Мне все равно. Меня волнуют только близкие. Даже слишком.

– Разве может быть слишком?

– Да. Иногда ничего не можешь изменить. Нужно отстраниться. Я только сейчас это поняла.

– Посмотри сюда. – Витя останавливается около кустарника, усыпанного крупными красными лепестками. – Это китайские розы. Их называют «цветами прекрасных женщин». Распускаются именно в это время года.

Анна наклоняется к лепесткам, втягивает в себя их аромат.

– Очень красиво. А ты можешь разозлиться?

– Могу.

– Не похоже. А заплакать?

– Да.

– Мне кажется, скорее заплакать, чем разозлиться.

Витя смеется. Улыбка тает на загорелом лице. Дорога закончилась, шумный Ришикеш окружает их. Плывет Ганга, и земля начинает плыть.

– Попей водички. – Он совсем рядом, готов поймать, поддержать. Слабость связывает колени Анны. Только его глаза – центр вселенной – не дают провалиться в темноту.

– А я не могу плакать. Это всегда было проблемой. Нет, конечно, из-за ерунды какой-нибудь можно всплакнуть. Но из-за чего-то серьезного – никогда. От этого очень тяжело.

– Смотри, вот здесь магазинчик, очень неплохой. Там интересные сувениры. Зайдем?

– Не сейчас, Витя.

– А еще там есть вентиляторы.

– Ладно.

Кашмирские шали развеваются от ветерка, пахнет сандалом и кедром, вокруг восседают маленькие пыльные божки. Анна жадно вдыхает прохладу. Хочется лечь на пол, в самую грязь и темноту. Утянуть его в свое головокружение, раствориться в нем. Его взгляд, блуждающий между статуэток, неизменно возвращается к ней.

– Ну как, легче?

– Да.

– Ничего. Вот так перебежками дойдем до кафе, пообедаем. Придешь в себя, тогда останется последнее испытание – лестница в ашрам.

– Серьезное испытание.

– «Два куба и Куба рядом»…

– Что? – смеется.

– Песня такая есть. Не знаешь?

Они выходят. Жара набрасывает свои сети. Ладонь не подчиняется больше импульсам мозга и плавно ложится в его руку.

4
Водопады

В Москву совсем не тянуло. Агентство «Слом и вывоз» исчерпало его душевную потребность к разрушению. Он не боялся мозолей на ладонях или вырванного с корнем грязного унитаза. Но все эти промозглые голодные вечера среди черствого хлеба и горьковатого пива, разве стоят они того, чтобы возвращаться? А здесь – солнце. Оно везде, заполняет каждую щель. И нет ни одной песчинки, ни одного листка, не наполненного светом. Аза по-прежнему с ним. Ее тело обрело новую гибкость во влажном климате, смуглая кожа струится под тонкой белой хлопчатобумажной тканью, волосы разлетаются по подушке черным облаком, предвестником взрыва наслаждения. Аза… Аза… Его женщина. Его девочка. Каждую ночь они едут к друзьям, где пляшут даже звезды на небе, а потом бегут друг к другу по тонкой нити сладкого дыма. Прекрасная страна. Есть города, в которых не найти алкоголь, сигареты. Но гашиш вне правил, как его собственная жизнь.

– Поехали?

– Да.

Они готовы выйти на улицу. Закрыты ставни, выключен телевизор, где только что раскрашенные лица надрывались от горя в своих песнях. Аза закалывает волосы, обнажая тонкую шею, манящую гладкостью и запахом сандала. Он касается ртом кожи, запускает горячие ладони под белую ткань, жадно ловя каждый сантиметр хрупкого подвижного тела. Сомкнуты веки, губы, ноги. Вертятся в смятой простыне среди душного дня. Наконец вздох, крик или шепот – неясно. Запрокинут его затылок, вытягивается ее спина. Короткие спазмы проносятся по мышцам, пока не наступает полное расслабление. Дыхание успокаивается. Аза начинает ощущать дуновение ветерка, создаваемое деревянным вентилятором, натягивает на живот край простыни и готова вот-вот провалиться в приторный тяжелый послеполуденный сон.

– Ну-ка просыпайся. – Нежно забираются пальцы ей под мышку.

– Н-нет… Пожалуйста… Дай поспать.

– Поехали. Покатаемся.

– Н-нет… – Она потягивается, раскрывая грудь, влажную от недавнего напряжения. «Стоит ли уходить?» – закрадывается сомнение.

– Ay нас на вечер ничего нет.

– Что, совсем?

– Да.

– Что же ты сразу не сказал! Пошли.

Первые секунды свет режет глаза. В последующие их щиплет солоноватый ветер, а мотоцикл набирает скорость, разрезая жару. Аза обвивает руками цветастую рубашку, запрокидывает голову, открывая лицо небу. Бесконечное, оно тянется над головой, трепещет, как шатер из шелка. Оно обещает вечную свободу, ленивые дни без цели, без обид. Тепло ради тепла. Ее бедра теснее прижимаются к нему на кожаном сиденье, заставляя его губы вздрагивать от улыбки, пробуждая в нем жажду скорости. Быстрее… Быстрее… Они летят над дорогой, над дождливыми московскими днями, над его одиночеством, над жестокостью ее отца-мусульманина… Они летят… Не замечая огромного, темного куска металла, вылетающего из-за поворота. Теперь у каждого свой полет. В пыль, кровь, крик, не успевший вырваться сквозь сомкнутые ужасом связки. Небо разорвано, уничтожено темнотой. Глухой удар в грудь. Дыхание останавливается. Затем тяжелый вдох Вити. Вдох его новой жизни.

– Недавно произошел такой инцидент: двое, парень и девушка, стояли на улице и целовались. Один из прохожих подошел к ним, размахнулся и ударил. Об этом написали в газете, и общественное мнение разделилось. Одни говорили о свободе, другие резко осуждали парочку, утверждая, что они вызвали вполне естественную реакцию. Некоторые вещи должны быть скрыты от посторонних глаз. Мы забываем об этом. Слишком часто забываем об этом. Иногда это приводит к трагедии. На этом закончим. Хорошего дня. Харе Ом.

– Харе Ом. – Эхом отозвался зал.

Анна встала, ощущая покалывание в коленях. Ноги затекли и с трудом несли ее к выходу. На улице раздавались уже привычные крики обезьян и пение птиц, предвещавшее день еще более жаркий, чем обычно. Она вошла в комнату, застигнув полоску обнаженной спины, мгновенно скрывшуюся в ванной.

– Лола, ты пойдешь на водопады?

– Да. А ты? Сегодня очень жарко, ты выдержишь?

– Пойду в любом случае. Не могу же я здесь целый день сидеть!

Анна присела на кровать, взяв в руки маленькое зеркало. Ее отражение: медовые глаза в ободке теней бессонницы, бледные тонкие черты… Она запрокинула голову на подушку.

– Когда же я загорю? – произнесла она вполголоса, и вопрос ее не был услышан шоколадной соседкой. Она не знала, дойдет ли до водопадов под обжигающим маслом тающего солнца. Но остаться за зелеными ставнями и целый день думать о нем было немыслимо. Мечты всегда вели ее за собой. Сколько раз она говорила себе: «Прекрати! Забудь об этом». А потом перед глазами возникал фрагмент картины, она не могла удержаться и смотрела, смотрела… Пока не оказывалась внутри. Мечты о свободе…

Мухтар поцеловал сына и вышел. Никаких хлопков дверью или упреков. Анна вздрогнула от тишины. Сашенька замер, уставившись на дверь. Ее малыш, не затихающий, не замолкающий ни на секунду, не произносил ни звука, обрушивая на ее плечи волну раскаяния. Она уже не могла вспомнить, из-за чего начала тот разговор. Чем была недовольна? Что искала? Шторы вздрагивали от осеннего ветра. Бесшумно ступая по черному паркету, она подошла к окну и резко надавила на тяжелую раму, прячась от нестерпимых запахов осени.

– Аня… Ты пойдешь или будешь отдыхать?

Анна приподнялась на локтях.

– Хорошо, ты еще здесь. А то бы я все проспала.

Рюкзак мирно покачивался на спине Вити, гипнотизируя ее, будто маятник. Они разбились по несколько человек и сели в джипы. Дорога тряслась, извивалась вдоль Ганги, охваченной золотым свечением песка и камней на берегу. Маленькими глотками Анна пила холодную воду, предчувствуя очередную борьбу с собственным телом. Подниматься куда-либо сквозь липкую жару казалось ей настоящей пыткой. Но в тот день, когда она купила билет в Индию, она запретила себе отказываться от любых предложенных возможностей. Она была отчаянной, осторожной, потом одинокой. Пришло время становиться собой.

Решимость померкла спустя десять минут, когда группа, во главе с Витей, змейкой полетела наверх, оставляя ее позади. Шлепанцы скользили по земле, сердце бешено колотилось. Подъем оказался более крутой, чем она ожидала. Боль узлом скрутила желудок, вызывая в ней приступ гнева. За секунду она возненавидела йогу, йогов, ее шустрых друзей. А главное – Витю. «Как? Как же ты мог меня оставить?» Хотелось заплакать и забраться все-таки повыше, чтобы спрыгнуть оттуда. Солнце над головой начали закрывать фиолетовые пятна.

– Тебе помочь? – Невысокий парень с смугло-грязно-загорелым лицом оторвался от змейки. Ден с рассеянно-виноватой улыбкой протягивал руки, готовые забрать серую сумку.

– Да нет. Спасибо. Иди.

– А ты?

– А я дня через два доберусь.

Анна засмеялась, изо всех сил пытаясь скрыть досаду. Солнце просачивалось в корни волос, натирало кожу острым лезвием.

– Давай. – Ден сорвал с ее плеча сумку и решительно зашагал вперед. – Не отставай.

Она пыталась. Ноги набирали темп, но голова вновь была полна дыма, приглушающего скрип веток, шум листвы, голоса, замирающие где-то вдали. Минут через пять она вновь сидела на камне. Ден замер на пригорке.

– Иди, правда. Я не могу так быстро.

– Как-то это будет неправильно.

– А ты что, всегда правильный? Ты, вообще, откуда такой взялся? – Взглядом она обвела его фигуру, начиная с неровных пальцев в кожаных сандалиях и заканчивая розовой банданой. – Чем ты занимаешься в Москве?

– Я юрист.

– Что?! – Смешные бриджи и нелепая желтая майка – юрист?

– А сколько тебе лет, Ден-юрист?

– Сорок три.

– Ха! – Даже пятна померкли перед глазами – неужели она настолько не умеет определять возраст человека? – Ты что, забальзамировался?

– Вставай. Скоро все обратно пойдут.

Вновь скользят шлепанцы, воздуха меньше, противно ноет под левой лопаткой. Желудок – единственный центр боли, дирижер ее тела. Отчаяние подступает вместе с тошнотой. Ладонь невольно прижимается к животу. Это не пройдет. Никогда…

– Аня… – Его голос подобен внезапной вспышке в темноте.

– Витя, ты вернулся… – Мгновенно отливает от сердца темно-мутно-вязкая печаль. Он вернулся. Все будет хорошо. Хочется заплакать от тупого, примитивного, ничем не обоснованного счастья.

Он берет ее за руку, сжимает ладонь сильными горячими пальцами, тянет за собой. Серая сумка и Ден растворяются впереди.

– Не думай, что я тебя оставил. Я знал, что ты с Деном. Я все контролировал. – Анна прижимается к нему. – Хочешь пить?

– Да, да. Хочу.

Несколько глотков его возвращения. Узкая ладонь плывет в свой дом, где ей бесконечно уютно, доверяет без всяких вопросов.

– Витя, ты такой добрый…

– Прекрати.

– Такой хороший! Мне неудобно рядом с тобой идти! Серьезно!

Шум воды смешивается в его сердце с ее словами. Они пришли. Водопады. Потоки струятся по скалистой поверхности, покрытой мхом. Люди, люди тянут руки, лица, ноги к воде, впитывают, вбирают в себя прохладу горных ручьев, слившихся в симфонии. Их руки расходятся в разные устья в преддверии посторонних глаз. Босиком Анна идет под холодные брызги, под струи, падающие с небес. Смывает с себя боль, тревогу. Позволяет ткани впитать надежду. Все будет хорошо. Он вернулся.

Он коснулся ее груди. Внезапная судорога пронеслась по телу. Сквозь матовое оконное стекло угадывался подступающий вечер с засыпающими лесами Швейцарии. Безмятежный воздух, наполненный убаюкивающим пением птиц, смешивался с запахом лавандового масла. Но лицо Анны исказила тревога. Ее пугала близость с ним. Это длилось минуту, не больше. Она пыталась скрыть выражение глаз за сомкнутыми веками, дрожь тела – за тесными объятиями. Мухтар слишком хорошо знал жену, поэтому отстранился и присел на край ванны.

– Опять? Я думал, это в прошлом.

– Конечно. Просто… Вечереет…

Вечер. Подступающий прилив ночи, прибивающий ее к берегу ночных кошмаров. Ее муж – не ее. Незнакомый, чужой, жаждущий, требующий. Нежность разбивается вдребезги. Семья – нужно подумать, заставить себя вернуться в мгновение этого дня. Все в порядке, Аня. Ты ведь это знаешь? Знаешь? И она обнимает. Обвивает. Забывает. Или пытается забыть. В белой кроватке спит маленький Сашенька. Она уже мама. У нее сын. Ирония судьбы – воспитывать мужчину.

Мокрая ткань прижимается к спине, будоража прохладой. Люди рассеиваются, исчезают на тропе. Остаются: она, Витя, Володя, Костик, играющий на гитаре, Таня, готовая вторить разлетающимся звукам музыки, и невзрачная девушка без имени, потому что кому оно интересно? Анна садится на свой шарф, наброшенный на кроссовки Володи, который подле нее вытягивает босые ноги.

– Улыбнись. Да, вот так, – говорит Голубоглазый мальчик. – Ты когда смеешься, у тебя брови складываются (собирает треугольником указательные пальцы) – домиком. Забавно.

– Рада, что тебе нравится.

Она запрокидывает голову, чтобы смотреть на лицо Вити на фоне неба. Желудок нестерпимо ноет, но она забывает об этом, позволяя распускаться своему медовому взгляду, притягивая Голубоглазого мальчика и тихое бренчание струн. Желая только его.

Еще не высохло платье, но пора, пора. Джипы давно уехали. Костик и Володя на мотоциклах. «По очереди отвезем всех в кафешку, ок?» Внезапное разочарование. Ей кажется, сейчас она уедет – и это навсегда. Она не готова расстаться, лучше идти пешком. Абсурд. Прикуси язык, Аня. Подбирая платье, она перекидывает ногу. Обвивает руками жилистую спину Костика. Мотор заведен, они мчатся по извилистой дороге. Его взгляд провожает, придерживает ее за плечи.

– Ты когда-нибудь ездила раньше на мотоциклах?

– Давно. – Слова выхватывает ветер.

– Так крепко прижимаешься ко мне. Не бойся. Нет, нет, не отпускай. Мне нравится.

Он оставляет ее около кафе.

– Поднимайся на второй этаж. Закажи пока что-нибудь холодненького. Я за остальными.

– Ладно. Витю привези, он мне нужен (что ты несешь?).

– Куда ж мы без него! Подожди. Посмотри на меня. У тебя глаза не просто карие. Они – золотистые.

– Привези его скорее.

Анна поднимается по деревянной лестнице, снимает шлепанцы. Грязными стопами идет по грязному ковру вдоль грязноватых подушек. Заказывает минералку и с ужасом разглядывает стакан, мутный от не смытых отпечатков гостей из разных стран. К черту. Забавно будет отравиться и умереть. Только бы быстрее он приехал. Почему так важно сейчас? Она не знает. Но с беспокойством выглядывает на улицу, кишащую рикшами, торговцами и подгнившими фруктами. Не замечая рядом появившихся – встревоженного Голубоглазого мальчика, Таню, девушку без имени.

Вот и он. Садится напротив.

– Ты что-нибудь заказала?

– Пока нет.

Витя с беспокойством оглядывает ее колени, прижатые к животу.

– Тебе нужно поесть.

– Да. Что-то мне плохо.

– Мы в прошлый раз брали lassi. Нормально после него?

– Да.

Витя нетерпеливо подзывает официанта, просит принести быстрее. Анна съеживается, затихает, вылетая из общей орбиты разговора.

– Что я могу для тебя сделать? – беспокоится Володя.

– Да ничего. Не переживай.

– Я учился в военном училище. Там у многих была язва. Представляю, что это такое. Ты можешь мне довериться.

Витя вновь окликает официанта: «Где lassi?» Напиток затерян среди грязной посуды в крупных мясистых руках повара.

– Должен же мужчина что-то сделать для тебя? – не унимается Голубоглазый мальчик.

Витя резко встает, быстро спускается по лестнице и выходит. Анна с беспокойством смотрит ему вслед, все глубже проваливаясь в подушки и боль. Через несколько минут он возвращается с огоньком победы в зрачках и прохладными пакетиками в ладонях. Одновременно официант ставит перед Анной высокий стакан, притупляя его триумф. Приносят пельмени с овощами, рис, лепешки. Костик что-то напевает.

– Нет, Рушди, – это супер. Образы – сумасшедшие, – срывается с губ сквозь незатейливый мотив.

– Да, мы сейчас как будто внутри его романа, – пробуждается Анна.

– Ты тоже читала «Дети Полуночи»? – поворачивается к ней мальчик.

– Да Аня настоящий фанат. – Витя все еще поглаживает свою прохладную добычу левой рукой, правой накалывает пельмень на вилку из мутной стали.

– А о чем он пишет? – интересуется девушка без имени.

– Ну, как сказать, о чем? – Костик возмущенно откусывает chapatti.

– Не знаю… Реальные события описывает?

Смех Анны пузырьками взрывается в белой жиже напитка. Она наклоняется к Вите.

– Не могу. Такие вопросы меня убивают.

Ее лицо вновь обретает краски. Его сердце успокаивается.

– Витя, а ты служил? – раздается вопрос непонятно из чьих уст.

– Не-а.

– А как же? – вновь удивляется девушка.

– Я в дурке лежал.

Анна внимательно смотрит на него, сдерживая улыбку. «Похоже, течение Ганги уносит не только меня».

– Чтобы откосить?

– Да. Мы с друзьями разделились – часть косила под психов, часть под больных. В основном изображали сотрясение мозга.

– Как же его можно изобразить?

– А легко. Берешь ложечку, – он берет в руки чайную ложку и ловко вертит ее в руках, – и начинаешь методично постукивать по лбу в одно и то же место. Гематома появляется очень быстро. Потом аккуратненько царапаешь карандашом. После нужно побольше съесть, чтоб было чем рвать. Один вызывает скорую, «пациент» садится рядом с домом, блюет. Тут приезжают врачи и застают следующую картину: парень с огромной шишкой, все заблевано… Даже снимок делать не надо.

Не оторвать взгляд от него. Может, ты ангел? Только ангел способен выглядеть таким серьезным, неся подобный бред.

Они рассчитываются. Внезапный ужас расставания вновь обрушивается на плечи Анны.

– Я попрошу Костика, он довезет тебя до ашрама.

– Нет, нет, я не хочу.

– Дойдешь?

– Да.

Еще немножко полубреда, полуприкосновений после полудня. Они проходят сквозь шумную липкую улицу, пестрящую шелковыми шарфами, и сворачивают на тропинку вдоль Ганги.