Текст книги "Русалка на суше (СИ)"

Автор книги: Мария Максонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава 24

Когда врешь, главный закон – делать это как можно меньше и аккуратнее, не выдумывать там, где это не требуется. Исходя из этого мы проработали новую версию моего появления рядом с командой матросов, которая несколько отличалась от привычной, ведь этим людям уже нельзя было сказать, что Гарт был в команде людей, возвращающейся с Жемчужных островов – все прекрасно знали, что это не так.

Местечко, куда мы пришли при помощи водной магии, ориентируясь с помощью амулета, заменяющего здесь GPS, я даже припомнила – это было одно из селений, где я пыталась установить контакт с людьми. Капитан Гарт гордо именовал его городком, но по мне так назвать его так можно было только с большой натяжкой, скорее уж поселок рыбаков, пусть и довольно большой, всего пара двухэтажных домов на восточной окраине бухты, остальные низенькие, довольно старые, вросшие в местную землю, каменные, но мало черепичных крыш, все больше крыши из посеревшей от влажности местной деревянной дранки. Зато лодок разных размеров что в бухте, что вокруг – превеликое множество. Наша узконосая легкая яхта аккуратно прошла между ними, чтобы встать к причалу на восточной, более богатой стороне города-деревни.

Наш красивый новенький кораблик встретили в порту настороженно, но, увидев Гарта и команду, обрадовались, принялись дружески похлопывать по спинам и обнимать местные рыбаки. Потом и родственники подтянулись: Дорепу сперва дала подзатыльник, а потом сердечно обняла скрюченная старостью старуха, Рена встречала молодая беременная девушка и парень, что меня сперва удивило, но потом я услышала, что это его дочь и зять. На Клифе повисла молодая низкорослая и полноватая девушка с ребенком неопределенного пола лет трех. Маруса расцеловала в обе щеки не по возрасту выглядящая почти старухой мать. Только я осталась на корабле в компании пары полуорков – решила заночевать в каюте, а не снимать номер в местной гостинице, тем более, что здесь мне были обеспечены все удобства, да и море рядом. Гарт побежал по делам в местную торговую гильдию, чтобы запросить документы о гибели корабля и попытаться сразу расплатиться за его утрату – я уже выплатила ему жалование за зиму, этого должно было хватить.

Разошедшиеся по домам матросы сейчас должны были рассказывать героическую историю о том, как они в открытом море столкнулись-таки с одержимым монстром, и тот уничтожил их корабль, что в целом было недалеко от правды. Мы даже не стали менять гигантского осьминога на что-то иное, только обо мне «забыли» упомянуть. Победить морского монстра удалось по нашей версии, практически случайно, так как мачта, падая, проткнула ему глаз и предположительно убила, а команда на шлюпке кое-как добралась до какого-то ближайшего острова. Робинзонаду на острове оставили, за исключением моего появления, а затем команду спас шедший мимо корабль – Золотое течение, как было и в реальности. Только вот в новой версии я была пассажиркой именно Золотого течения, богатой вдовой, которой как раз требовалась команда матросов, вот я сразу по прибытию в Уркатос и обеспечила героев, победивших морского монстра, работой.

Конечно, если кто-то из членов семей матросов решит переехать в Уркатос, то они узнают правду после того, как принесут клятвы, а пока хватит и такой половинчатой версии.

Как всегда, оказалось, что все не так просто с оплатой долгов Гарта, сразу начали придираться, что он не сразу явился после крушения корабля, что не сразу всю сумму заплатил, а значит проценты набежали… Капитан отплевывался от придирок, собирал справки, я тоже помоталась в гильдию, выступая в качестве свидетеля и поручителя. И мне не понравилось, как на меня косились и какие эмоции испытывали – какое-то сочетание пошленького любопытства и пренебрежения, будто они читают желтую прессу, но на самом деле «выше этого».

Приехал и брат Гарта, который постоянно жил в соседнем, более крупном городе, пригласил нас вдвоем на ужин. С ним хоть удалось разобраться быстрее, его устроило то, что Гарт согласился отписать ему в ответ на долг свою часть лавки. Вообще-то, четверть лавки Гартов стоила больше, чем долятстарого корабля, да и должна была приносить больше прибыли, но на деле капитан видел с этого лишь копейки, особенно по сравнению с зарплатой у меня, а проблем имел много, так что теперь решил порвать экономические отношения с братом полюбовно и с облегчением.

Надо привыкать называть капитана Гарта по имени, а не по фамилии, Олимон, но его звучание меня очень уж смущает – Лимон, блин.

– Как мама? – завел светский разговор капитан, когда они разделались с бумагами.

Мы сидели в отдельном кабинете в единственном приличном заведении в городке – в гостинице и ужинали. Старший Гарт косился на меня с тем же непередаваемым выражением и эмоциями, которые не понравились мне еще в гильдии, поэтому я напрягалась, но старалась не подавать вида.

– Да что ей будет, живет вдовьей долей и в ус не дует, – отмахнулся старший брат. – А расскажите, Арина, чем занимался ваш покойный муж? На чем он заработал свое состояние?

Я нахмурилась. С чего бы такая фамильярность?

– Никлор, неприлично обращаться к даме по имени, – одернул брата капитан.

– Но я думал, что мы уже почти родственники, почему нет? – тот притворился удивленным.

И вот тут я наконец-то поняла все тонкие намеки на толстые обстоятельства. Все купеческое сообщество решило, что мы с Гартом любовники, и что он использует меня, чтобы закрыть свои долги, а я лохушка, которая проматывает таким образом состояние покойного мужа.

– Простите, я что-то не голодна, – пробормотала я, выезжая из-за стола.

Старший брат капитана пытался как-то объясниться, что что такого-то, разве брат еще не сделал мне предложение? Гарт пытался втолковать ему в ответ, что он лезет не в свое дело и «с чего он взял», я е под прикрытием пары полуорков быстро выехала вон из гостиницы.

Теперь мне казалось, что каждый в этом городе меня презирает. Что за черт? Почему люди всегда думают толь самое худшее, самое примитивное, самое гадкое? Мужчина и женщина не могут просто дружить, обязательно должна быть влюбленность того, кто более состоятелен и жадность второго. Женщина не может просто зарабатывать деньги, она обязательно тратит чужие. Как же меня это достало! Мне стало казаться что каждый в городе, начиная с владельца гостиницы и заканчивая последним босяком, бегающим по улицам, сплетничают обо мне. Поэтому я вернулась на корабль и предпочла больше без необходимости на землю не спускаться, а по возможности вообще больше времени проводить в море. Отпуск у меня вообще или что?

Чтобы я могла спокойно подниматься на корабль и уплывать с него, пришлось отвести его из бухты подальше, а если кому-то что-то было надо от меня, то плыли с берега на шлюпке. На корабле я появлялась только периодически, чтобы поесть человеческой еды, дежурили там постоянно только полуорки, хоть я и предлагала им тоже остаться на земле, остальная команда появлялась на судне посменно, сменяя друг друга, основное время проводя со своими семьями.

О том, что кто-то хочет забрать свои семьи в Уркатос, пока никто не заявлял, и это меня тоже злило. А еще то, что я чувствовала здесь себя чужой, ненужной. Вообще-то, любой из них сейчас мог просто сказать «простите, я увольняюсь». Я выдала каждому денег перед прибытием в город (не считая денег за продажу жемчуга), и это были хорошие суммы по здешним меркам. И все, теперь я им всем была не нужна.

Только Кракен сопровождал меня неизменно, терпел мои злость и ворчание. Правда, единственный рецепт, который он мог мне предложить – это уплыть обратно на дно моря, а это было все же слишком. Я хотела остаться в обществе, но не хотела быть зависимой от людей. Куда проще было с полуорками – вот они точно не могли от меня никуда деться, да и не особенно хотели, они все были готовы делать для своих семей, а тем по сравнению с рабством были счастьем любые условия.

В общем, все было мутно, как вода у здешнего берега. Я то искала здесь поблизости сокровища (правда, нашла всего несколько потерянных серебряных безделушек: кольцо и порванную цепочку), то изучала местную морскую фауну, то просто плавала с Кракеном и развлекала его, а то он вечно у меня заброшенный и одинокий. То вытачивала из перламутра новые изделия просто от безделья. И не все они были удачными – вдохновения не было.

Каково же было мое удивление, когда, проплывая мимо высокой скалы не так уж далеко от стоянки корабля (ну, недалеко по моим меркам), я автоматически ощупывала местность на предмет драгоценностей и вдруг почувствовала приближение такой вещицы. Я растерянно огляделась, не понимая, где источник: предмет приближался, но не было

никакой лодки, и двигался он… двигался он сверху вниз. Я ощутила, как маленький серебряный предмет, уроненный в море, быстро упал на дно, и растерянно подняла голову. Только благодаря мимолетному любопытству я заметила человека на скале над морем. А, когда Кракен подобрал предмет и подал мне, то увидела, что это был тонкий серебряный браслет – я уже знала, что по здешним традициям именно браслет является аналогом обручального кольца. Усмехнулась печально, кажется, я стала невольным свидетелем чьей-то личной трагедии.

И тут по сердцу будто резануло дикой болью, а в ушах раздался крик боли и паники – я его не услышала даже, почуяла всем телом. А когда я подняла голову, то увидела, что человека на скале уже нет, он летит прямо в море с огромной высоты, и я поняла, что он не выживет, просто не может выжить, потому что у берега камни, едва скрытые волнами, а тело человека – не легкий браслет, который можно забросить подальше в море.

Самоубийца.

Глава 25

Море вздрогнуло, вспучилось волной, ударило в скалу, разбиваясь на мириады брызг, но те не опали, а облаком рванули навстречу падающему человеку, обхватили его со всех сторон, притормаживая падение, а затем мягко опустили в мягкие податливые волны.

Тело скользнуло по ним обход острых скал, и оказалось прямо в моих руках. Я обхватила человека за грудки и встряхнула скорее не руками, а всей силой волн, окружающих нас:

– Ты что творишь?! Совсем жить надоело?!!

Голова, опутанная длинными светло-русыми волосами так что и лица не видно, бессильно мотнулась в сторону. Кажется, человек был не в адеквате, он даже не пытался поддерживать себя на плаву двигая ногами и руками. Я огляделась – недалеко из волны торчал скалистый выступ вроде отмели. Море обхватило нас и мягко уложило на каменную твердь, и я вновь встряхнула спасенного за грудки, а потом, видя, что он не пытается убрать волосы и как-то понять, что происходит, сама отбросила их с лица.

Яркие серо-синие глаза, по-детски пухлые щечки, светлые брови и слипшиеся не то от слез, не то от соленой воды ресницы, посиневшие от холода губы. Девчонка.

– Какого черта ты решила убить себя? Совсем с ума сошла?! – закричала я, зверея по-новой.

– А что такое «черт»? – отмерла она, наконец. Ну, да, имперских ругательств я так и не выучила, и вставляла словечки по-русски.

– Это единственное, что тебя сейчас интересует?! – рыкнула я.

Тут она скуксилась по-детски, и крупные слезы потекли по пухлым щечкам:

– Зачем вы меня вытащили? Зачем?! Я столько времени набиралась смелости, чтобы прыгнуть, что же мне теперь делать?!.

Не выдержав этого детского отчаянья, обхватила девчонку руками и прижала к себе:

– Ну-ну, не плачь, поверь, я помогу тебе, я все исправлю. Исправить можно все, кроме смерти…

Она, всхлипнув, прижалась ко мне теснее и завыла, как маленькие дети, а я почувствовала, что что-то не так. Худющая фигура, костлявые плечи, совсем маленькая грудь – и непропорционально выпирающий твердый живот. Растерянно отодвинула ее от себя, положила руку на живот, и ощутила там, внутри, биение жизни, будто на ультразвуке.

– Нет! – вскричала она и, отвернувшись от меня, свернулась клубком, обхватив живот руками и подтянув к себе колени. – Не надо, не трогайте его…

– Черт… – только и смогла выдавить из себя я. Вот это логика беременных – то мы со скалы сигаем с дитем в животе, то его же оберегаем, будто, убив себя, его убивать не собирались.

– Не надо… не надо… ничего уже не исправишь… – всхлипывала она тихонько.

– Дуреха, – я обхватила ее за плечи, прижалась к спине, делясь теплом – это ведь только мне в почти-зимнем море может быть тепло. – Я ничего не сделаю против твоей воли, клянусь. Я тебе помогу. Скажи только, что случилось? Как мне тебе помочь, мы вместе придумаем.

Она обернулась, глядя на меня с надеждой, и только тут случайно коснулась рукой моего хвоста. Вскрикнула испуганно-удивленно, ее глаза наполнились слезами, и она тихо произнесла:

– Значит я все-таки умерла…

И потеряла сознание.

Я выругалась себе под нос.

Сидеть дальше на отмели определенно не было смысла, вряд ли беременной девчонке пойдет на пользу переохлаждение, поэтому я аккуратно подхватила ее волнами и потащила в сторону корабля, держа голову и грудь на поверхности, чтобы точно ничего не мешало дышать. Это только когда я одна в компании Кракена плыла под водой в течениях, казалось, что здесь недалеко, всего час или полтора пути, а вот если тащить кого-то, кого как можно быстрее надо согреть, так это ого-го какое расстояние. Я бы подняла ее на скалу и позвала людей, если бы была уверена, что о ней позаботятся: согреют и переоденут, да только вряд ли она от счастливой жизни со скалы спрыгнула. Хорошо хоть заранее мое внимание привлекла браслет выбросив, а то заметила бы я только кровавую кашу на скалах и ничего не успела бы сделать.

Браслет, кстати, я велела Кракену на всякий случай выкинуть – девушка ведь его бросила, значит так и надо. Будет надо – ей любимый другой подарит, а если нет, то лучше пусть никакие вещи ей о плохом не напоминают.

Как никогда я сейчас жалела, что не могу контролировать температуру воды. Вот Кирим вспомнился – он чай в собственной кружке подогревал по желанию, а у меня весь океан к услугам, а температурой его я управлять не в силах. Гадство.

И Кракена с посланием не отправишь – он сам-то много чего понимает, а передать ничего не может, а то бы велеть хотя бы воды вскипятить да ванну наполнить, чтобы девушку согреть сразу.

К кораблю я рвалась на всех парах, параллельно тщательно прислушиваясь к шевелениям ребенка у девушки в животе. Но как определить, что ему плохо – не знала, просто, когда он дергался и пинался, старалась будто бы погладить его околоплодными водами, как-нибудь успокоить. Не знаю, получалось ли, был ли в этом хоть какой-то смысл.

На палубу взлетела на волне, не замедляясь – как только корабль не перевернула. Тут же велела кипятить воду и тащить ко мне в комнату срочно. Один из полуорков понятливо метнулся в камбуз, а я потащила девушку в свою каюту и, уложив в ванной на пол, принялась выпутывать ее из холодной мокрой одежды. Здоровенную кастрюлю кипятка притащил Хэрас:

– Вылей воду в ванну, – велела я полуорку.

Идущий за ним следом Гарт, увидев полуобнаженную девушку на полу, густо покраснел и отвернулся, но не вышел:

– Что случилось? Я велел поставить еще кастрюлю воды.

Я потрогала воду, уже разбавленную пресной холодной водой, рукой, но нахмурилась себе не доверяя:

– Да, пусть подогреют еще пару больших кастрюль, – велела, и полуорк убежал выполнять поручение. Я посмотрела на девушку в исподней рубашке, на Гарта, стоящего спиной. – Потрогай воду пожалуйста, она достаточно теплая, чтобы согреть девушку?

Он замялся:

– А ты сама не чувствуешь?..

– Я не чувствую холода, – призналась растеряно, – а то как бы я плавала в зимнем море? Давай уже, я ее ведь до нога не раздела.

Он все равно двигался кое-как, стараясь поворачиваться к нам то боком, то спиной, чтобы пройти к ванной и попробовать воду рукой.

– Холодновато, – признался растерянно.

Сперва ждали полуорка с новой порцией воды, потом мужики наводили теплую воду в ванной, а я сидела обнимая девушку, завернутую в сдернутое с кровати покрывало, стараясь как-то согреть. Наконец, ванна была наполнена в меру горячей водой (я вовремя вспомнила, что сильно горячие ванны беременным вредны), и я осталась со своей спасенной наедине. Выпутала ее из одеяла, но снимать последнюю одежку в виде нижней рубашки и панталон не стала, прямо так погрузила в теплую воду и похлопала по щекам, пытаясь привести в сознание.

Огромные голубые глаза распахнулись и удивленно уставились на меня:

– Я сплю? Или умерла?

– Ни то, ни другое, – качнула я головой. – Меня зовут Арина, и теперь ты под моей опекой, потому что я тебя спасла.

– Как? – она растерялась.

– Ты хотела убить себя, тебе твоя жизнь была не нужна. А я спасла, значит теперь твоя жизнь по нашим законам принадлежит мне. Понятно?

– Ты меня убьешь? – ее глаза стали наполняться слезами.

– Нет, но ты будешь меня слушаться, пока я не решу, что ты достаточно выросла, чтобы тебя отпустить. Поэтому слушай мой первой приказ… – я сделала паузу, а потом тяжело выдохнула: – рассказывай. Что с тобой стряслось?

История была проста, как две копейки. Маленькая деревенька, где жил одинокий учитель с дочерью. Мать их бросила, укатив в новую жизнь в качестве любовницы заезжего торговца – дочь ей в новой роли содержанки была не нужна, да и отец не поощрял общение между девочкой и загулявшей матерью, испортившей себе (да и дочери заодно) репутацию своим поступком. Сам он занимался всем, чем мог зарабатывать образованный человек в провинциальной деревеньке: учил детей грамоте, писал за взрослых письма, зачитывал новые постановления и законы, помогал платить налоги, оформлять документы и многое-многое другое. Своему делу обучил и дочь, за неимением других наследников.

Девушка выросла и в семнадцать сдала сама экзамен, получила патент на преподавание. Только вот двое учителей в одной деревне – это слишком большая роскошь. Домашней учительницей или гувернанткой в богатый дом отец сам ее не отпустил, вместо этого через ассоциацию работников образования подобрал такое же тихое и безопасное местечко, как то, которое имел сам.

И жила бы она там спокойно и благополучно всю жизнь: учила детей, приняла бы предложение от какого-нибудь мелкого торговца и удачливого рыбака, да только случилось так, что занесло в их бухту случайным штормом большой купеческий корабль, да еще и не рассчитал капитан – сел корабль на мель. Повреждения были не сильные, корабль не затонул, но пришлось потратить время на ремонт.

И с кем было проводить время образованному молодому красавчику-капитану, как не с самой образованной женщиной в деревне. Он и предложение ей сделал, и браслет подарил, обещал вернуться вскоре… вскружить голову наивной девятнадцатилетней девчонке было легко. А уплыв «чтобы сдать груз» доблестный капитан просто не вернулся: ни через месяц, ни через два, ни через три, ни позже…

А в деревне тем временем постепенно начали подозревать что-то. Сперва это были просто шепотки, потом некоторые из родителей перестали пускать девочек в школу, опасаясь плохого влияния учительницы, все меньше стало у нее дополнительных заработков, все чаще крестьяне предпочитали спросить совета у кого угодно: поверить заезжему торговцу, потратить несколько дней на поездку в другое село, только бы не общаться с учительницей. Она стала чувствовать себя парией, надеялась, пыталась скрывать свое положение за более объемной одеждой, но все было тщетно.

Отчаявшись, написала отцу, прося совета. А тот в ответе написал, что она такая же дура, как и ее мать, повелась на красивые россказни вместо того, чтобы беречь честь до свадьбы, и что зря он ее учил, а надо было сразу замуж выдать за первого попавшегося

крестьянина, раз мозгов нет, чтобы жить самостоятельно. В общем, много чего написал. И только после этого письма она, наконец, осознала, поняла, что все действительно так, что она дура наивная, раз поверила тому капитану. Сколько таких историй слышала – а ума не хватило.

В деревне у нее подруг не было, но были хорошие знакомые, и шепотом одна из них на тайной встрече (общаться публично родители им уже запрещали) сказала, что есть средство, что можно избавиться от позора… но она не смогла убить дитя.

Она хотела быть сильной, хотела все перенести с честью. Не убьют же ее, не побьют камнями, как в далекой древности. Деньги она особенно из жалования не тратила, так что кое-что скопила на жизнь. Могла сама кое-как перекантоваться, переждать…

Она не думала, что деревенские додумаются написать жалобу на нее в гильдию образования «за неподобающее поведение». И ее уволили, а заодно и велели освободить дом при школе поскорее. И ведь нового учителя гильдия еще нескоро пришлет – никто не горел желанием ехать в глушь, но деревенские решили уж лучше лишить своих детей образования совсем, чем терпеть в селе «гулящую учительницу». И даже в город никто ее подвезти на своей телеге отвезти не хотел, и жалования больше не поступало, и даже за последний месяц не заплатили, а отец больше не отвечал на письма.

Тут-то она и не выдержала.