Текст книги "Предателей не прощают (СИ)"

Автор книги: Мария Коваленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Глава 19. Горизонты

Несмотря на насыщенную ночь, после возвращения в хостел я сразу же засыпаю. Сон спасает и от ненужных мыслей, и от встречи с соседками.

Когда просыпаюсь, за окном солнце, в комнате тишина, а на моей тумбочке записка, написанная красивым почерком Сони:

«Мы привезли твои вещи. Они в красном пакете на столе. К завтраку не жди. Уехали возвращать одежду».

Четыре коротких предложения, и внизу два раза: «Прости» и «Прости». Без пояснений и имен.

Вряд ли прежняя тюменская я поняла бы хоть что-то. Пару недель назад я еще верила в людей. Нынешняя я сразу догадываюсь о причине двух «прости» и странной рекомендации Рауде не заходить за своими вещами в гостевую спальню.

Похоже, после моего отказа Егор нашел, с кем провести эту ночь. И явно не с женами друзей.

На самом деле – это так себе новости. Егор был первым парнем, который водил меня на свидания и оказывал знаки внимания. Наверное, правильной реакцией на такую быструю измену была бы обида. Но вопреки здравому смыслу я чувствую облегчение.

За мной больше никаких долгов. Никто не сможет предъявить мне ни одну претензию. А у девчонок была своя ночь в замке с принцем.

На этой радостной мысли я заканчиваю утреннюю рефлексию, всего на пару мгновении разрешаю себе вспомнить Рауде. А потом, подкрепившись парочкой бутербродов, еду на работу.

В первом доме уборка проходит как по маслу. Никто мне не мешает. Нет необходимости бегать в ближайший магазин за чистящим средством или пакетами для мусора. А вместо линяющего песика на красивом диване сладко спит кот модной лысой породы.

Довольная началом дня я почти не зеваю, когда приезжаю во второй дом. Однако тут удача отворачивается от меня на все сто восемьдесят градусов.

– А эта замарашка что здесь делает?! – Первое возмущение я получаю от хозяина дома. – Нахрена ты ей открыла? – натягивая штаны на огромный зад, обращается он к красивой молодой девушке с длинными белоснежными волосами и еще более длинными ногами.

– Милый, не я вызывала прислугу. – Девушка бросает ленивый взгляд в мою сторону и начинает обуваться.

– Лика, да какая разница, кто вызвал?! Сказала бы свалить! – рычит мужчина.

Я стою на расстоянии пяти метров от обоих, но они будто не замечают меня. Для них я как предмет интерьера или фикус.

– Да, конечно. Чтобы твоя жена стала выяснять, кто и почему отослал ее уборщицу, – фыркает Лика, и мне, наконец, становится понятно, откуда такое «радушие».

– А с прислугой, ты считаешь, лучше?! Мозг включать не пробовала?!

– Она поломойка, дорогой. Не сыщик и не адвокат.

– Блядь, да ты специально! – хозяин дома переходит на крик. – Решила раздобыть свидетельницу?

– Извините, – я решаю вклиниться. – Могу уйти, и прийти чуть позже. Будем считать, что меня вообще здесь не было.

– Видишь, какая сообразительная девочка! – тычет в меня пальцем красотка. – Никаких проблем. Будет молчать как рыбка.

– Если бы еще ты была такой сообразительной. – Мужчина застегивает ширинку и сразу же берет в руки свой мобильный телефон. Нервно что-то в нем проверяет.

– Дорогой, ну что ты так завелся? – Лика обнимает любовника со спины.

– Ты меня уже второй раз подставляешь. – Будто не хочет даже прикосновений, хозяин резко толкает ее в сторону.

– Это просто случайности.

– Перед этими случайностями ты спрашивала о разводе. – Мясистая мужская ладонь ложится на тонкое запястье любовницы.

– Ты от паранойи совсем обалдел? Жену будешь за руки хватать!

– Даже так?

– Мне больно!

– Будем считать, что ты наговорилась.

Не церемонясь, мужчина выводит девушку за дверь. Швыряет ей под ноги маленькую дамскую сумочку, а затем поворачивается ко мне.

– Я уйду сама. Не нужно, – подняв руки, пячусь к двери.

От шока сердце бухает в груди как ненормальное, а на душе скребется целая стая диких кошек. За две недели работы со мной не случалось ничего подобного. Похоже, черная полоса, начавшаяся вчера вечером, не желает заканчиваться.

– Чтобы ноги твоей здесь больше не было, – брызжа слюной, командует мужчина. – Нажалуешься жене, закопаю!

Мы одного роста, но когда он приближается, я ощущаю себя маленькой букашкой, беспомощным муравьем, над которым зависла огромная человеческая нога.

– Я и слова не скажу. – Чуть не падаю, зацепившись пяткой за порог.

– Не скажешь. – Хлопает дверь. – Пошли все вон! – доносится до меня истерическое сквозь стену.

* * *

Последняя несостоявшаяся уборка выбивает почву из-под ног. Я боюсь рассказывать о случившемся Валентине. Не надеюсь ни на какую оплату. И от расстройства приезжаю в университет на два часа раньше.

Учеба в этот день тоже не клеится. Лекции слушаю вполуха. На семинаре отмалчиваюсь и считаю минуты до последнего на сегодня звонка.

Не радует даже автобус, в кои-то веки пришедший по расписанию. К возвращению в хостел стресс и бессонная ночь нагоняют меня окончательно.

Мышцы щек болят от постоянного зевания, а веки такие тяжелые, что с трудом удерживаю глаза открытыми.

В таком состоянии думать получается лишь о кровати и восьми часах беспробудного сна. Однако, стоит мне присесть на матрас, раздается звонок от Валентины.

– Прости, геолог, – первое, что произносит она.

Это третье «прости» за день.

– Что-то случилось? – спрашиваю севшим голосом.

– Начальница запретила отправлять тебя на уборки. И потребовала вычесть сегодняшний день из твоего графика.

– Что?

– Иногда такое случается, девочка. Я тут, к сожалению, бессильна. – Валентина темнит.

– Это… из-за второго дома? Хозяин потребовал?

Я ничего не понимаю. Он ведь выгнал меня. Припугнул, чтобы молчала. Зачем еще и увольнять?

– Не знаю я, что там у вас случилось… Вернее, догадываюсь. Дело обычное. И все же работать с тобой мы больше не можем.

– Но другие клиенты… они ведь никогда не жаловались. – От усталости не могу даже заплакать.

– Девочка…

Слышу тяжелый вздох.

– Он меня в чем-то обвинил?

– Сказал, что ты украла его запонки, – нехотя произносит Валентина. – Золотые, мать их. С какими-то камнями.

– Это… ложь…

– Поверь, я в этом не сомневаюсь. Иногда эти гондоны так врут, что прибить хочется. Только деваться никуда. Они клиенты, и они всегда правы.

Глава 20. Гайки

Когда слегла бабушка, мы с мамой почувствовали, как на нас обеих надвигается целая лавина хлопот.

Чтобы выплыть, я хваталась за любую подработку, какую можно было найти студентке, ухаживала за бабушкой. А мама взяла на себя еще одну ставку на работе.

Казалось, мы вот-вот выберемся, но проклятый китайский вирус внезапно свалил отца. С его болезнью надежда на прежнюю жизнь покрылась трещинами и рухнула.

Все это было совсем недавно. И вот сейчас опять я чувствую нечто похожее – приближение новой лавины, причем более разрушительной, чем прежняя.

Эти ощущения мешают уснуть ночью, преследуют меня днем, пока просматриваю объявления о работе и рассылаю резюме. Сбивают с мыслей во время учебы в университете.

Легче не становится даже вечером. А когда решаюсь позвонить родителям, лавина срывается и несет меня под откос.

– Привет, моя любимая девочка, – голос мамы звучит подозрительно тихо.

– Привет. Скажи, что у вас все в порядке.

Не хочу верить своим предчувствиям. Мне просто необходима хоть какая-то надежда на то, что я все выдумала или устала.

– Милая… – мама закашливается.

– Ты здорова? – вжимаюсь лопатками в бетонную стену за спиной.

– Я? Да. Нормально. Так, аллергия какая-то.

– У тебя никогда не было аллергии. – Не нравится мне эта ее ложь.

– Я не молодею.

– Мам, тебе всего сорок два! Пожалуйста, не нужно приписывать себя к числу немощных старушек.

– Иногда мне кажется, что я еще большая развалина, чем они, – смеется мама.

– Значит, все же что-то случилось…

За девятнадцать лет я научилась считывать ее эмоции на расстоянии по любым фразам. Сейчас мой внутренний датчик трещит как дозиметр возле атомного реактора.

– Мы с папой решили продать квартиру. Нужно будет, чтобы ты дала согласие, – словно нехотя, скороговоркой произносит мама.

– Продать?! Зачем?!

– Нас сейчас трое. Бабушка лежачая. Куда нам трехкомнатная? Поместимся и двушке. Меньше затрат, и дом можно будет выбрать возле поликлиники, чтобы папе было ближе ходить на процедуры.

– Мама, какая двушка? Нам в трешке было тесно. А процедуры… Они скоро закончатся. Дальше медосмотр и неизвестность. Может, с папы вообще инвалидность снимут, и нужно будет возвращаться на завод.

– Так он снова жить будет на этой своей работе. А нам двоим в хоромах куковать? – Слышу непривычные злые нотки в любимом голосе.

– После такой тяжелой болезни никто его на работе сутками держать не станет.

– Не станет… Никто… – С непонятной обреченностью выдыхает мама. – Но квартиру все равно нужно продать. У меня уже нет никаких сил в ней убираться и бегать из комнаты в комнату.

– Ясно. – Я решаю не спорить.

За маминой ложью явно скрываются какие-то серьезные проблемы. Сама она о них не расскажет, а если надавлю – расстроится еще сильнее.

– А у тебя как дела? Как учеба? Как твоя работа?

– У меня тоже все замечательно. – Бумеранг лжи летит обратно. – В университете ввязалась в интересный научный проект. На работе тихо и спокойно.

– Я так рада за тебя, доченька. Ты у нас такая умница. Все сама, без нашей помощи. И со всем справляешься.

Я не вижу маму, но, кажется, она плачет.

– Да, мама, не переживай! – Кошусь на кошелек, торчащий из кармана рюкзака. – Я хорошо устроилась. Наниматели добрые, работа легкая.

За время работы я скопила небольшую сумму. Мечтала купить какой-нибудь бэушный ноутбук взамен своего древнего. Работать на нем с каждым днем становится все труднее, но, кажется, пока придется потерпеть.

* * *

Разговор с мамой только усиливает мое предчувствие надвигающейся беды. Не зная, с какой стороны прилетит следующая плохая новость, я, как следует, готовлюсь к двум семинарам на завтра, рассылаю еще с десяток резюме и готовлю для девчонок свои фирменные сырники с морковкой.

Дела и учеба постепенно отвлекают от мыслей о маме и поиске работы. Оранжевые творожные кругляши получаются идеальными с виду и на вкус. А обилие вакансий вселяет веру в быстрое трудоустройство.

Вспомнив, что забыла сказать о денежном переводе, я ближе к десяти снова набираю маму. Однако в этот раз трубку снимает ни она, ни папа, а почему-то соседка.

– Здравствуйте, Инна Витальевна, а что случилось?

Пока нет ни одной причины для паники. Мама запросто могла забыть мобильный у Инны или попросить ее ответить, пока сама колдует над плитой. Такое уже было. Не раз! И все же сегодня от этой замены становится неспокойно.

– Мамка твоя в аптеку выбежала. У бабки давление скакнуло, а присмотреть некому.

– То есть? А папа?

– Ой, Евка, я тебя умоляю! Какой папа?! Он уже неделю здесь не живет. Как спутался с этой своей врачихой, так, считай, и пропал. Любовь там у него!

– Тетя Инна, вы сейчас ничего не путаете?

– Да что путать?! Пиздец здесь, Евка! Батяня твой по бабам на старости лет пошел. Отжился старый кобель, орлом себя возомнил.

– Боже… Папа… он не мог. – Горло перехватывает.

Я отчетливо помню, как мама с папой обнимали меня, провожая в Питер. Помню, как радовалась, что они у меня такие дружные и мне не страшно оставлять их одних.

– Он у тебя королем жить привык. Обед из трех блюд, пироги два раза в неделю да еще порядок в доме такой, словно у вас здесь операционная. А после того, как мать с работы выгнали, красивая жизнь накрылась медным тазом.

– Маму уволили? – Это настоящий водопад жутких новостей.

– Сразу после твоего отъезда в Питер. Вначале хотели на нее недостачу повесить. Потом согласились на увольнение по собственному желанию. Выперли твари без выходного пособия. Бабка на нервной почве чуть богу душу не отдала. Все деньги, что были, на лекарства ушли. Сейчас мамка квартиру разменяет, хоть долги сможет раздать.

– Так квартиру она из-за этого продает… – Хочется бросить все, купить билет и рвануть к маме. Обнять ее и пообещать, что все будет хорошо.

– Знаешь, Евка, я и так тебе уже слишком много всего рассказала. Лучше тебе у мамки остальное узнать. А еще лучше… – Она на миг замолкает, будто задумывается. – Бросить свой институт. Вернуться домой. И устроиться на нормальную работу.

Глава 21. Направления

Когда начинаются короткие гудки, я роняю телефон и падаю на подушку.

По ощущениям – в груди дыра. Еще недавно я переживала из-за расставания с Егором и несправедливого увольнения. Думала, что в моей жизни наступила черная полоса. А сейчас понимаю, что на самом деле все было не так уж плохо.

Я бы спаслась другой работой, нашла бы новых друзей. Я бы выбралась… Только сейчас эти планы теряют смысл. Тетя Инна права – нужно собирать чемоданы и ехать домой.

– Справлюсь, – говорю вслух, а по щекам начинают течь слезы. – К учебе можно будет вернуться и позже, – пытаюсь врать и не верю.

От боли за себя, за маму и за бабушку хочется выть навзрыд. Мечтаю хоть раз за все эти дни выпустить проклятые эмоции. Но стоит мне взять в руки рулончик туалетной бумаги, в комнату входят соседки.

– Ева, что случилось? – бежит ко мне Лика.

– Евочка, ты из-за нас? – всплескивает руками Соня.

– Нет, это так. Накатило. Не могу остановить. – Закрыв лицо руками, плачу еще сильнее.

– Ев, я тебе клянусь, мы не собирались с ним спать, – обнимая меня за плечи, признается Лика.

– Мы вообще ни с кем не собирались, – поддакивает Соня.

– Как только все закончилось, обе ушли в спальню и решили хоть раз нормально отдохнуть. Без всяких…

– А через полчаса твой Ромео сам пришел к нам в комнату. Сказал, что ты его продинамила и ему плохо.

– Я и не представляла, что так закончится. Мы ему просто посочувствовали. – Лика забирает бумагу и начинает стирать слезы с моего лица.

– Развлечь пытались, – всхлипывает Соня. – Я даже анекдот вспомнила. Не пошлый. А потом Егор потянулся…

– Мы так виноваты перед тобой. Думали, что у вас все закончилось.

– Как последние идиотки поверили ему, когда сказал, что ты его не любишь.

– Прости нас, пожалуйста. Если бы мы только могли догадаться, что тебе будет так плохо…

– Я бы его лично кастрировала, – шепчет всегда мирная и добрая Соня.

– А я бы вызвала нам всем такси. Чтобы убраться оттуда. – Лика гладит меня по голове.

– Девочки… – От этой заботы горе накрывает еще сильнее. Где я в Тюмени найду себе таких бабочек? Кто будет так успокаивать, переживать и возить по магазинам.

– Не злись на нас, умоляю… – Соня тоже начинает плакать.

– Я… Я не злю-сь, – заикаюсь от слез. – Я… Я вам сыр-ни-ков нажа-рила. – Взглядом указываю на большую тарелку. – С мор-ков-кой. По мами-ному реце-пту.

– Сырников? Так. Стоять! Ты что, на нас не злишься? – удивленно спрашивает Лика.

Она первая из нашей слезливой компании, кто завязывает с сыростью под глазами и быстро приводит себя в порядок.

– Нет. – Вращаю головой.

– А истерика в честь чего? – хмурится подруга.

– Я уез-жаю. На-зад, в Тю-мень.

– В какую еще Тюмень? – округляет глаза Соня.

– До-мой. К ма-ме.

– Охренеть новости! – Лика берет из тарелки сырник и, откусив кусочек, садится рядом. – Подруга, ты головой не ударялась?

– Нет.

– Ну раз нет, тогда… – Лика забирает тарелку со стола. Угощает сырником Соню и кивает мне: – Рассказывай!

* * *

Как ни странно, после рассказа на душе становится легче. Девчонки вылили ведро помоев на папу, поохали из-за маминого увольнения и умудрились впихнуть в меня парочку сырников.

– Я скопила немного денег. На ноутбук собирала. Вышлю их маме, но на долги наверняка не хватит.

– Если дело дошло до продажи квартиры… Не хватит, – кивает Лика.

– Еще… можно взять академический отпуск. На год. Правда, сомневаюсь, что мы успеем разобраться со всеми долгами. – Растерянно смотрю на подруг.

– Слушай, если основная проблема в деньгах, то, может, не уезжать? – спрашивает Лика.

– Мама осталась без работы. И с бабушкой все плохо. Кому-то нужно зарабатывать, а кому-то смотреть за бабулей.

– Ты уверена, что сможешь там заработать больше, чем здесь? Это все же Питер! Тут другие возможности.

– Я об этом не думала, – сознаюсь. Слова тети Инны сработали как приказ, которому нельзя не подчиниться. После них мысленно я уже собрала чемоданы и купила билет. – Хочется быть поближе к маме. Помогать ей.

– Да, это понятно. Вот только там ты будешь серьезно терять в деньгах, да и с перспективами есть вопросы.

– Пока что я теряю здесь. – Опускаю взгляд. – То одно, то другое.

– Слушай, найдешь ты что-то новое! Разошлешь еще пару десятков писем с резюме, и получишь место. Ну а если быстро не выйдет…

– Можно, конечно, и к нам, – вмешивается в разговор задумчивая Соня.

– К ва-м? – я снова начинаю икать.

– Это она шутит! – успокаивает Лика. – Соня у нас такая шутница! Специалист по анекдотам и глупостям. – Она бросает суровый взгляд на подругу и цокает.

– Мне понадобится очень хорошая работа. Чтобы содержать себя, маму и бабушку, придется мыть полы круглосуточно, – кусаю губу.

– Или не мыть. А найти что-то посерьезнее, – важно произносит Лика. И сразу после ее слов в дверь кто-то случится.

– Барышни! – доносится голос Риты. – Там к нашему географу парень пришел. Умоляет выйти. Клянется, что у него важное дело, и он готов ждать до ночи.

* * *

– Детка, даже не представляешь, как я рад тебя видеть! – Егор встречает меня прямо у двери. В руках у него огромный букет белых роз и плюшевый заяц с печальными глазами.

– Привет. – Опираюсь плечом о дверной косяк. Пока я не готова бросаться в объятия или изображать счастье.

– Я с охрененными новостями!

От слова «новостями» я вздрагиваю. Этого «счастья» нынче стало как-то много.

– Ты написал новую песню?

– Нет! – Егор берет меня за руку. Заглядывает в глаза. – Гадай еще!

– Очередные клиенты оставили тебе суши. И ты привез их нам?

– Хорошая попытка! И… мимо.

– Жаль, девчонки были бы счастливы.

– Намек понял. Через полчаса привезут самые лучшие! И для тебя, и для подружек.

Он выжидающе смотрит. Совсем как раньше. Будто и не было ничего в проклятом особняке.

– Твой дядюшка совсем съехал, и ты теперь король вечеринок. – Решаю продолжить эту глупую игру.

– Детка, я хреновый король вечеринок. И к тому же последний придурок, умудрившийся потерять такую девчонку. Но ты опять мимо.

– Тогда остается лишь астероид.

– Почти! – Егор закрывает глаза и произносит на одном дыхании: – Компания «Сони» предложила мне контракт!

– Что?!

– Одна из лучших студий звукозаписи в Лос-Анджелесе. Договор сразу на три года с туром, промо и участием в пяти конкурсах.

– То прослушивание… Вы прошли? – от радости забываю обо всех обидах.

– Да! Я отправил им англоязычный альбом ещё месяц назад. Особо ни на что не надеялся, а тут… Прослушали, и сразу контракт!

– На три года… – улыбаюсь.

– Ты рада? – Егор становится серьезным.

– Конечно. Я очень за тебя рада. Ты заслужил.

Как бы ни сложились наши отношения, прежние две недели были такими счастливыми только благодаря этому несносному парню.

– Спасибо, родная. – Он обнимает меня.

– А группа?

Перед глазами встают лица ребят. Они так надеялись на тур вместе. Басист даже купил себе новую гитару.

– Ребята тоже будут рады. Они поймут, я уверен.

Егор ничего не объясняет, но и без этого понятно. В новой стране найдутся свои музыканты. Продюсеров интересуют лишь певцы.

– Да, конечно, – отчаянно напрягая мышцы лица, я снова растягиваю губы в улыбку.

– Вот увидишь, я стану звездой, и ты будешь мной гордиться. – Егор протягивает букет и зайца.

– Уже. Горжусь. – Переносицу опять ломит. Какой-то слезливый вечер.

– Ты тоже станешь звездой. – Егор приближает свое лицо к моему. С секунду смотрит, изучающе, внимательно, словно хочет поцеловать. И отступает.

– Обязательно. Официанткой года, – вырывается из груди со смешком.

– Через три дня у дядьки начнется кастинг в группу. Я уже замолвил за тебя словечко перед его помощницей. Она сможет убедить этого упрямого индюка, если он второй раз заартачится.

Глава 22. Кастинг

Две недели спустя

– Сукин сын! Гад! Чудовище! Да что он о себе возомнил?!

С этими криками из зала, где уже третий час идет кастинг молодых певиц, вылетает очередная красотка. Семнадцатая.

В отличие от предыдущих, у этой кроме модельной фигуры и силикона имеется еще и голос. Во всяком случае «сукин сын» и «чудовище» прозвучали звонко, тягуче и с душой.

– А в тебе уже, что этому козлу не понравилось? – интересуется у красотки предыдущая неудачница.

– Я для него, видите ли, слишком яркая. А мой вокал, мой голос… – девушка карикатурно машет ладонями перед глазами, – … он сказал, что обезьяна споет не хуже. – Всхлипывает. – С обезьяной меня сравнил. Подонок!

До этого я уже догадывалась, что подготовилась неправильно. Макияж, над которым Соня и Лика трудились целых два часа, новые модные юбка и топ, купленные в секонд-хенде – все это лишняя трата времени и денег. Шла вторая неделя кастинга, а ни одна из идеально одетых и накрашенных красоток не смогла зацепить Рауде.

Девушек не спасали ни голос, ни внешность, ни готовность отдаться прямо на паркете посреди зала. Мне, с ростом метр шестьдесят пять, без крутых изгибов и с обычным русым хвостом вообще ничего не светило.

– Ладно, раз он так не любит яркость… – произношу под нос и бодрым шагом направляюсь в сторону туалета.

Спустя несколько минут выхожу оттуда совершенно другой девушкой. Вместо новых вещей на мне старые джинсы и черная майка, а не лице – рот, нос, губы и все остальное, обычное мое, без грамма косметики.

Ошарашенные странным «преображением» красавицы расступаются передо мной, как перед чумной. Зареванная «семнадцатая» крутит пальцем у виска. А я впервые за несколько часов ожидания чувствую себя нормально.

«Если нет, то нет», – успокаиваю себя мысленно и, дождавшись, когда из зала вылетит «девятнадцатая», иду к заветной двери.

* * *

За прошедшую неделю я прошла четыре собеседования и отправила с полсотни резюме. Если бы не долги, все было бы отлично. Я смогла бы быстро устроиться и продолжить учебу. Однако сумма, которую озвучила мама, вернула меня с небес на землю.

В Питере не было работы, способной спасти нашу квартиру. Ее не нашлось бы и в Москве. В отчаянии я даже позвонила Валентине. Рассказала ей все, что со мной произошло и о ситуации дома.

Это был очень трудный разговор. Целый час болезненных вопросов и ответов, не оставивших мне никаких надежд.

После этой беседы предложение Егора перестало казаться глупой шуткой. Возможно, это был мой единственный шанс, и стоило попробовать.

– Если не прокатит, мы сами купим тебе билет в Тюмень, – торжественно пообещала Лика, провожая меня в концертный зал, где проходил кастинг.

– Ну, или милости просим на нашу стометровку, – с веселым смехом подбодрила Соня.

Этих напутствий хватило, чтобы преодолеть страх и войти в здание. На них я продержалась три часа под дверью.

И лишь сейчас чувствую волнение.

В ожидании встречи с Рауде сердце бьется как ошалевший ударник. Ноги становятся ватными, и только врожденное упрямство не позволяет сбежать.

– Здравствуйте, – глухо произношу я, входя в просторный зал.

– А она что здесь делает? – Рауде резко встает из-за стола и поворачивается к другим участникам жури, к пожилой худощавой, похожей на Шапокляк даме и улыбающемуся круглолицему мужчине в очках.

– Егор попросил, чтобы мы прослушали девочку, – скрипучим голосом говорит дама. Вероятно, она и есть та самая помощница.

– Хм. Даже так?!

Губы Рауде сжимаются в нитку.

– Но, если тебе неинтересно… – Шапокляк окидывает меня пристальным взглядом с ног до головы. Будто замечает что-то интересное, она едва заметно улыбается. – … могу позвать очередной клон Бузовой-Лопыревой.

– Какой по счету? Трехсотый? – Рауде отходит к окну. Засовывает руки в карманы брюк.

Мы не виделись с ночи в его доме. Чуть больше недели, но мне почему-то кажется, что год или два. За это время я из непутевой уборщицы превратилась в безработную с проблемами. А он… осунулся и похудел.

– Впереди не меньше. – Равнодушно жмет плечами помощница. – Местные пластические хирурги работали, не покладая рук. А нам теперь на это смотреть и слушать.

– Умеешь вселять оптимизм!

Рауде с явной неохотой возвращается на свое место. В зал он при этом не смотрит. Меня словно нет. Я номерок… какая-то дурочка между девятнадцатой и двадцать первой.

– Ты что застыла? Решила покорить нас своим молчанием? – сурово бросает мне Шапокляк.

– А музыка? – растерянно кошусь на музыкальное оборудование.

Я уже знаю, что придется исполнять один из хитов «Малины». Их пели все претендентки, которые были здесь до меня. Кто минуту, кто две. Но все под «минусовку», как на концерте.

– Никто не обещал, что будет легко, – сложив руки на груди, холодно поясняет Рауде.

– Удиви нас, девочка, – кивает мне Шапокляк. И будто с ней заодно молчавший до этого толстяк весело подмигивает.

– Хорошо. – Стянув с волос тугую резинку, я встаю посреди зала. – Попробую.

* * *

Музыка так и не включатся. Никто из троих не желает упростить мне жизнь. Они лишь смотрят. Напряженно, внимательно, заинтересованно – каждый по-своему.

А я пою.

Простенький мотив. Несложный текст о девушке и мужчине, который не способен на любовь. Первая песня группы, которая приходит в голову.

Я никогда не пела её раньше. Выучила перед кастингом как стихи и, судя по напряженному взгляду Рауде, попадаю в цель.

Подтверждение догадки приходит после первого куплета.

Словно мало для меня отсутствия «минусовки», на весь зал гремит новый приказ:

– Танцуй!

Мерзавец Рауде наклоняется вперед, всем видом демонстрируя нетерпение.

Не представляю, что именно он ждет. Хореографии на уровне Академии искусств или клубное гоу-гоу? Не знаю, к чему привык этот мужчина. Не мучая себя догадками, я ловлю собственную волну и без особых выкрутасов начинаю двигаться в такт.

Бедра, плечи, руки – все оживает. Стараясь сохранить дыхание и попадать в ритм, я пою припев, ещё один куплет. Танцую. Однако вместо «Достаточно» раздается следующий приказ:

– Я не слышу твой голос. Громче. И с самого начала!

Пытаясь понять, издевка это или интерес, я кошусь на Шапокляк. Вымаливаю взглядом подсказку. И чуть не подпрыгиваю от радости, заметив короткий кивок.

– Громче, я сказал, – повторяет Рауде.

Теперь я не сомневаюсь.

– Слушаюсь. – Быстро перевожу дыхание и начинаю с первого куплета.

Пою громче. Не останавливая движение ни на секунду, выкладывалась так, что, кажется, к финалу рухну охрипшей цаплей.

Когда заканчиваю, понимаю, что еще одну песню я не потяну. Можно будет сразу развернуться и выйди из зала. Но Рауде и не просит. Вместо издевательства над моими связками, он требует другое. То к чему я не готова. Совсем.

– Раздевайся, – заявляет он таким тоном, будто просит показать паспорт.

– Что? – Вздрагиваю.

– Одежду снимай.

– Вы шутите?

– Давай быстрее. Догола.

– Я… Это…

Мне нечего ответить на такую наглость. Щеки вспыхивают, а пальцы сжимаются на нижнем крае майки.

– Девочка, ты хочешь попасть в шоу-бизнес и боишься показать грудь? – в этот раз Рауде предельно спокоен и серьезен. Лишь сейчас он похож на того мужчину, с которым я импровизировала за роялем и которому клялась никогда не соваться на сцену.

– Ничего я не боюсь.

Мне горько вспоминать себя в прошлом. Но мысли о настоящем тут же заставляют действовать.

Трясущимися руками я стягиваю майку, спускаю джинсы и, проклиная крючки, расстегиваю скромный бюстгальтер.

– Трусы можно оставить? – ледяными пальцами прикасаюсь к резинке. Жду.

Судя по тому, как играют желваки на скулах Рауде, мои немодные натуральные прелести его не впечатляют.

– Петь нужно или можно одеваться? – Сдерживая слезы, я хватаю с пола свою одежду.

– Свободна!

Рауде отворачивается к окну. Снова! Как в тот момент, когда я вошла. Такой же отстраненный, холодный и непрошибаемый. Совсем не тот защитник, который заставлял меня есть и отправлял ночью на такси.

«Я подвела его, и он проучил», – объясняю себе, спеша к выходу. Смахиваю со щек слезы. Но стоит взяться за дверную ручку, за спиной раздается голос Шапокляк:

– Так не пойдет, Лео. Нам нужно поговорить.