Текст книги "Замки баварского короля"

Автор книги: Мария Залесская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

2-е действие.
Нойшванштайн. «Парсифаль»

Еще только приближаясь к Швангау со стороны Фюссена и впервые увидев вдали неясные очертания замка, вознесшегося над пропастью, начинаешь понимать, что если уж и применять к какому-либо шедевру набившее оскомину выражение «архитектура – музыка в камне», то в первую очередь к Нойшванштайну! Музыка звучит здесь повсюду: в пении птиц, шуме леса, мрачном величии гор, глухом ворчании водопада Pallatschlucht (Пёллат) и в творении рук человеческих – божественном храме, посвященном Искусству, где оживают герои древних легенд и слышатся песни вартбургских миннезингеров[55]55
  Миннезингер (нем. Minnesinger; буквальный перевод – поэт любви), в XII – XIV вв. в Германии и Австрии поэт-певец, исполнитель произведений рыцарской лирики – миннезанга. Расцвет миннезанга приходится на XII – XIII вв., когда творили Райнмар фон Хагенау, Вольфрам фон Эшенбах, Вальтер фон дер Фогельвейде. На смену миннезангу пришло искусство мейстерзингеров. В образе Вольфрама в опере «Тангейзер и состязание певцов в Вартбурге» (1845) Рихард Вагнер вывел фигуру миннезингера, сознательно дав ему имя великого Вольфрама фон Эшенбаха, который, согласно народному преданию, принимал участие в одном поэтическом турнире в Вартбурге.


[Закрыть] и нюрнбергских мейстерзингеров[56]56
  Мейстерзингеры (нем. Meistersinger; согласно немецкой транскрипции – майстерзингеры; буквальный перевод – мастер-певец), в XIV—XVI вв. немецкие поэты-певцы из церковных певческих братств, затем – из цехов ремесленников, в отличие от миннезингеров, – поэтов-певцов рыцарской лирики. Искусство мейстерзингеров пришло на смену миннезангу. Основателем первой певческой школы был Генрих Фрауэнлоб. Вплоть до XV в. песни мейстерзингеров создавались исключительно на религиозные темы, с XVI в. – и на светские, в том числе любовные. Особенно славилась Нюрнбергская певческая школа, представителем которой был знаменитый Ганс Сакс. Рихард Вагнер «воскресил» искусство мейстерзингеров в опере «Нюрнбергские мейстерзингеры» (1867 г.).


[Закрыть]. Кстати, именно после посещения Вартбурга Людвига II осенила идея создания своего собственного рыцарского замка. Но обо всем по порядку…

^{Водопад Пёллат (Pallatschlucht)} 

Шел 1866 год. Год, когда Бавария была втянута Австрией в войну с Пруссией, получившую впоследствии название Семинедельной. В цели данной книги не входит подробное изложение причин этой войны и хода военных действий. Тем более что наш герой, Людвиг II, был изначально против любой военной бойни и до последнего оттягивал объявление мобилизации. При всем своем восхищении подвигами средневековых героев король питал чувство непреодолимого ужаса перед действительной перспективой войны. В ноте от 31 марта к правительствам Австрии и Пруссии баварское правительство призывало воздержаться от военного конфликта, предлагая немедленно начать переговоры. Но эти призывы ни к чему не привели. Под давлением австрийского правительства Людвиг II был вынужден объявить мобилизацию 10 мая. 14 июня Бавария заключила с Австрией так называемый Ольмюцский договор, согласно которому обязалась выставить армию численностью около 50 тыс. человек, а также согласовывать все свои военные действия с австрийским командованием. В свою очередь Австрия обещала не начинать переговоров с Пруссией без участия и согласия Баварии и всячески стараться, чтобы баварские потери были минимальными.

2 июля Людвиг II обратился к своему народу, объявляя, что целью войны является «сохранение общего германского отечества, как свободного и могущественного целого, упроченного союзом его князей и национальным представительством его племен, сохранение Баварии, как самостоятельного и достойного члена великого немецкого отечества». Однако после нескольких неудачных для баварской армии сражений и сдачи 31 августа прусским войскам Нюрнберга баварское правительство заключило 3-х недельное перемирие с Пруссией, вступающее в силу 2 августа. После выхода из войны Баварии Австрия была в скором времени окончательно разгромлена и больше не смогла восстановить свое прежнее политическое влияние.

22 августа между Баварией и Пруссией был заключен мирный договор, по которому Бавария уступала Пруссии часть своих северных земель (но большого ущерба в смысле сокращения территории она не понесла) и должна была выплатить 30 млн. марок военной контрибуции. Но вместе с тем были и позитивные для Баварии результаты войны: между прусским и баварским правительствами был заключен наступательный и оборонительный союз, положивший начало объединению Германии. Бавария получила в лице Пруссии мощного и влиятельного союзника. Людвиг II прекрасно понимал (что, кстати, характеризует его как дальновидного политика), что союз с Пруссией – единственно возможный и верный путь для дальнейшего развития Баварии. Людвиг стал стремиться к установлению личных дружественных отношений с Отто фон Бисмарком[57]57
  Отто Эдуард Леопольд фон Бисмарк-Шёнхаузен (нем. Otto Eduard Leopold von Bismarck-Schönhausen; 1815—1898), князь, германский государственный деятель, первый канцлер Германской империи (Второго рейха).


[Закрыть], которому сразу по окончании войны он пожаловал орден Св. Губерта. Вскоре в Мюнхене состоялась неофициальная встреча короля и канцлера, которая продолжалась несколько часов. Оба политика расстались, вполне довольные друг другом.

^{Орден Св. Губерта. 1868 г.}

Тем не менее в душе впечатлительного молодого короля война оставила тяжелый осадок. Любые неудачи на фронте им воспринимались как неминуемая катастрофа и личная трагедия. Он не принимал в военных действиях никакого участия, но сразу по окончании войны предпринял свою первую и последнюю поездку по стране с целью осмотра мест, пострадавших в военных действиях, и оказания помощи населению. Эта поездка оказалась для Людвига II поистине триумфальной. Повсюду его сопровождали восторженные толпы народа, превознося его красоту, ум, образованность и благородство. Куда бы он ни приехал, его встречали «шумные овации, искренность которых далеко переходила границы условных проявлений народной преданности. В необычайной наружности Людвига, в его искренней и умной речи, в сдержанной и полной величавого достоинства манере держать себя было что-то такое, что, несомненно, привлекало к нему сердце народа. Как бы ни были настойчивы и основательны слухи, возбуждавшие недовольство королем (ходили упорные слухи, что во время аудиенции у Людвига военного министра по поводу объявления войны король неожиданно прервал переговоры, вскочил на лошадь и умчался в неизвестном направлении; якобы он ездил в Швейцарию на виллу Вагнера, чтобы получить в трудную минуту поддержку и совет своего друга; во всяком случае, король отсутствовал в течение нескольких дней, а юмористические журналы еще долго изощрялись на тему «страны, разыскивающей своего короля». – М.3.), стоило ему показаться, сказать несколько слов, как восторженные приветствия с неподдельной искренностью вновь гремели ему навстречу. И если бы Людвиг хотел, он мог бы держать преданность народа на такой высоте, на какой никогда еще не стояла в Европе преданность народов своим монархам»^{46}.

Быстро преодолев последствия войны, баварцы с удвоенной силой отдавались радостям мирной жизни. И венцом народного ликования должна была стать долгожданная свадьба любимого короля, которому его дед Людвиг I сказал в свое время: «Ты счастливый человек, тебе не может противостоять ни одна женщина». Действительно, двухметровому стройному красавцу (рост короля был 1 м 91 см), каким был Людвиг II, даже не нужно было быть королем (что уже само по себе делает любого мужчину самым желанным женихом в государстве), чтобы вокруг него не было недостатка в претендентках на руку и сердце. Вот только сердце романтического юноши по-прежнему оставалось свободным, и его галантность по отношению к женщинам была не более чем проявлением хорошего воспитания. Его душа принадлежала искусству, музыке и литературе. Он мог «влюбиться» в какой-нибудь Кёльнский собор, в мелодию Вагнера, в героев средневекового предания или шиллеровской драмы. А реальные женщины «из плоти и крови» мало волновали его воображение.

^{Императрица Мария Александровна}

^{Поссенхофен}

Однако королю по статусу положено обзавестись женой и подарить своей стране наследника престола. Королева Мария уже давно переживала по поводу того, что ее сын до сих пор не женился. Правда, она не могла не видеть, что Людвиг не тот человек, который свяжет себя узами брака исключительно по политическим соображениям. Он, с детства увлекающийся рыцарскими легендами, тешил себя надеждой найти свою Прекрасную Даму.

И в связи с этим уместно одно небольшое отступление. История иногда дает повод к таким «сюжетным поворотам», что сама подталкивает исследователя к недопустимому сослагательному наклонению «если бы»… Если бы встреча летом 1864 года с русской императорской четой – Александром II и Марией Александровной, – а также их дочерью, великой княжной Марией Александровной, завершилась свадьбой!

Если бы породнились дома Романовых и Виттельсбахов! Если бы… По свидетельству очевидцев, Людвиг был необычайно оживлен и весел во время знакомства и последующего общения со своими августейшими гостями. Вместо предполагаемых трех дней он провел в Киссенгене, где императорская семья отдыхала на водах, три недели, что мгновенно породило слухи о предстоящей свадьбе короля и русской великой княжны. Но слухи остались лишь слухами. Справедливости ради надо сказать, что дочери Александра II к тому времени исполнилось лишь 11 лет, и вряд ли тут вообще уместно рассуждать о какой-либо возникшей внезапно страсти. Существует точка зрения, что юный король был очарован вовсе не великой княжной, а самой императрицей – умной, великолепно образованной женщиной с тонким художественным вкусом и богатым внутренним миром. Это косвенно подтверждается тем фактом, что ее изображения можно найти во всех дорогих сердцу короля местах его пребывания – от Нойшванштайна до Берга. И мы еще будем обращать на это внимание читателя. Кстати, окончив свое пребывание на лечебном курорте, императрица со своей свитой, состоящей из 26 человек, но уже без мужа и дочери посетила Людвига II в его замке Берг в сентябре того же 1864 года. Она провела там целый месяц – замок был предоставлен Людвигом в полное ее распоряжение. Сам король все это время жил в небольшом домике при замке на берегу озера. Для Марии Александровны Людвиг устраивал праздники с фейерверками и музыкальными представлениями как в парке Берга, так и на острове Rosen-insel (Остров Роз на Штарнбергском озере, где Максимилиан II построил для своего сына небольшую виллу, вокруг которой разбил сад с произрастающими там несколькими тысячами (!) розовых кустов). При отъезде императрицы Людвиг проводил ее до Инсбрука…

И вот, наконец, в самом начале 1867 года Бавария была потрясена великолепной новостью – Людвиг II нашел достойную невесту; король женится! Королева-мать ликует – отправлено официальное предложение родителям избранницы; 22 января состоялась помолвка; выбран день свадьбы: король будет венчаться 12 октября, в день, когда венчались и его дед, и его отец.

Долгожданной невестой Людвига II стала принцесса Баварская, герцогиня Баварская София Шарлотта Августа, сестра Елизаветы Австрийской. Скорее всего, именно последнее обстоятельство сыграло решающую роль в выборе невесты. Людвигу казалось, что София напоминает Елизавету во всем – и внешне и внутренне. Мы уже вскользь касались отношений, связывавших Людвига II Елизавету, которыми они очень дорожили и по возможности всегда старались встретиться, когда Елизавета приезжала на родину. Чаще всего это происходило на берегах Штарнбергского озера, когда Людвиг отдыхал в замке Берг, а Елизавета – на противоположном берегу озера, в замке Поссенхофен (Possenhofen), принадлежавшем ее отцу Максимилиану Баварскому (1808—1888) и купленном им в 1834 году. Здесь, в Поссенхофене, Елизавета родилась и провела свое детство. Елизавета и Людвиг встречались на острове Rosen-insel, куда король приплывал на своем пароходе «Тристан». Среди аромата роз две одинокие родственные души читали вслух любимых поэтов, размышляли, мечтали… Между Людвигом и Елизаветой было условлено давать знак о свидании ударом колокола, и если кто-либо не мог прийти в назначенное время, то другой оставлял для него письмо в почтовом ящике при вилле, ключ от которого был у обоих. В этих письмах Людвиг называл себя Орлом, а Елизавету – Голубкой…

^{Король Людвиг II и герцогиня София. 1867 г. Фотография Йозефа Альберта} 

Должно быть, Людвигу казалось, что родная сестра Елизаветы должна обладать такой же чуткой и романтической натурой. В то время Софии было 20 лет. И она действительно была настоящей красавицей. К тому же принцесса обладала приятным голосом, хорошо играла на фортепьяно, а главное – любила музыку Рихарда Вагнера! Но как бы ни ждали при баварском дворе объявление о свадьбе короля, скоропалительность принятого им решения изумила всех. «Объяснившись с принцессой на балу, он, ни с кем не посоветовавшись, прямо объявил, что женится на ней. Выбор его был одобрен королевой-матерью, а появление затем в театре жениха и невесты вызвало всеобщий восторг»^{47}.

«Король окружил свою невесту таким ореолом романтизма, что все в стране поверили тому, что она воплощенная поэзия. Он заказал лучшему скульптору ее бюст и поставил его в своем зимнем саду. Затем один из лучших художников Мюнхена, портретист Barfus, по заказу короля, лично присутствовавшего на сеансах, писал портрет будущей королевы в подвенечном наряде; и раз, смотря на почти уже оконченный портрет, король воскликнул с восторгом: “Eine königliche Braut!”[58]58
  «Это королевская невеста!» (нем.)


[Закрыть] Принцесса была изображена в кружевном платье, с подвенечным вуалем, и была очень похожа на свою сестру императрицу Елизавету (курсив мой. – М.З.)»^{48}.

«Не будучи так царственно хороша, как сестра, принцесса была грациозна и чрезвычайно мила. Спокойная глубина ее голубых глаз, стройность ее стана искупали неправильность черт ее лица. Ничто не могло быть очаровательней этой пары! Молодая принцесса была так же популярна в народе, как и молодой король. По всей Европе, при всех дворах с симпатией смотрели на эту королевскую идиллию, так как слух о Людвиге II, идеалисте, мечтателе, артисте, – становился легендарным… Эта пара, улыбавшаяся в витринах эстампных магазинов, казалась счастливым предзнаменованием. Все готовилось к брачным торжествам. Будущая королева составляла свой двор. Ее комнаты отделывались. Побывав летом на выставке в Париже, король много там закупил подарков своей невесте… Была даже готова парадная карета, стоившая, как говорили, более миллиона флоринов и возбуждавшая удивление и восторг всего города. (Напомним, что сегодня ее можно увидеть в Музее карет в Нимфенбурге. А роскошные королевские мантии, сшитые для церемонии венчания, – в Музее Людвига II в Херренкимзее. – М. 3.) Государство заготовляло для рассылке по Баварии посвященные событию медали. Должны уже были начаться празднества. В это время стали распространяться тревожные слухи: свадьба отложена, а затем и совсем расстроена…»^{49}

^{Вазы с портретами Людвига II и Софии. 1867 г.} 

Действительно, вскоре восторг по поводу предстоящей свадьбы сменился в обществе недоумением. 12 октября свадьба не состоялась и откладывалась без объяснения причин на неопределенный срок. «Король беседовал с герцогиней Софией о музыке, о художестве. Танцевал с ней кадриль на балу принца Гогенлоэ; сидел подле нее в театре, а летом отвозил ее на своем пароходе “Тристан” по Штарнбергскому озеру к замку Possenhofen, где в это время жила герцогская семья, наслаждавшаяся этими хорошими, полными надежд, днями. Отчего произошел разрыв? Предположений было столько, сколько мошек в воздухе; но настоящая причина так и осталась неизвестной…»^{50}

Причина разрыва помолвки – одна из тайн Людвига II, унесенная им с собой в могилу. Предположений по этому поводу действительно было множество. Одно из самых правдоподобных – София оказалась не соответствующей тому фантастическому идеальному образу, который родился в воображении короля. Да, в реальной жизни идеалу нет места! По воспоминаниям одного близкого к королю царедворца: «Король в его идеале представлял женщину таким высшим существом, – чуть не настоящим ангелом, – которому недостает только крыльев… а первая женщина, к которой он приблизился, не подошла, видимо, под его идеал. Я сам слышал, как он раз сказал: “Wenn ich einmall heirathe, so suche ich eine Königen, eine Landesmutter, und keine Herrin!”[59]59
  «Если я когда-нибудь женюсь, то желаю видеть в ней королеву, мать страны, но не госпожу!» (нем.)


[Закрыть] …Король объявил, что его невеста его не любит и ему не верна»^{51}.

Очень часто биографы Людвига II представляют портрет Софии в довольно непривлекательном виде: мол, она не обладала и десятой долей обаяния и вкуса своей сестры, ее любовь к музыке была ни чем иным, как средством привлечь к себе внимание царственного жениха. А на самом деле она – всего лишь недалекая и корыстная (еще бы – хотела выйти замуж непременно за короля!) жеманная барышня. Поддавшись на внешнее сходство с Елизаветой, Людвиг на время был очарован Софией, но, пообщавшись с ней ближе, разочаровался и стал тяготиться ее обществом. А если к этому прибавить слухи о том, что он якобы застал принцессу в объятиях другого (то ли какого-то аббата, то ли грума – «источники» расходятся во мнениях), то общая картина складывается, увы, не в пользу Софии. К тому же ряд биографов^{52} упоминают, что Людвиг в гневе уничтожил портрет и бюст своей возлюбленной, что косвенно подтверждает эти слухи. Правда, есть и другое мнение – София просто стала жертвой клеветы.

Еще говорили, что отец Софии герцог Максимилиан стал настаивать на ускорении свадьбы, прямо поставив вопрос: «Желает ли король назначить окончательный срок или возьмет свое слово назад?» Людвиг, не терпевший любого посягательства на свою свободу, тут же ухватился за предоставленную ему возможность, разорвал помолвку и отправил Софии письмо со словами: «Твой жестокий отец разлучил нас».

Скорее всего, дело обстояло намного проще и прозаичнее. Людвиг II внутренне был не готов нести «бремя брачной ответственности». Помните, как в фильме «Ирония судьбы, или С легким паром» герой Мягкова Женя Лукашин говорит: «Но как представлю, что она будет вечно мелькать у меня перед глазами туда-сюда, туда-сюда…» От своих невест Лукашин сбегал в Ленинград. Королю «бежать» было некуда. Поддавшись на всеобщие уговоры, Людвиг вообразил, что в лице Софии встретил свой идеал, мгновенно воспламенился, также мгновенно остыл, но было уже поздно. Он представил себе, что «она будет вечно мелькать перед глазами», – и попросту испугался. Испытывая «синдром Лукашина», Людвиг сначала малодушно оттягивал свадьбу, а затем стал хвататься за любую соломинку, чтобы вовсе ее расстроить. Отсюда столь много противоречащих друг другу причин разрыва – настоящая-то причина была не в невесте, а в женихе. Эту версию косвенно подтверждает письмо, написанное Людвигом Софии сразу после разрыва помолвки: «Если ты в течение года не найдешь человека, с кем могла бы быть счастлива, тогда мы можем пожениться, если ты этого захочешь». Таким образом, чувство вины успокоено, «запасной аэродром» подготовлен. Трудно представить, чтобы Людвиг написал подобное, если бы действительно застал принцессу с другим.

К тому же София и не заслужила того, чтобы муссировать столь оскорбительную для ее памяти сплетню. В 1868 году София вышла замуж за Фернана де Бурбона Орлеанского, герцога де Алансон (1844—1910), внука французского короля Луи Филиппа. Она была несчастлива в браке и по-настоящему нашла себя в благотворительности. 4 мая 1897 года София погибла во время пожара на благотворительной ярмарке в Париже, с самоотверженным героизмом оставаясь в огне, твердо решив, что не выйдет до тех пор, пока не будут спасены все, до последнего человека.

А 10 сентября 1898 года смертельный удар в сердце анархиста Луиджи Луккени сразил на набережной Женевы ее сестру, Елизавету Австрийскую, сказавшую после смерти своего сына принца Рудольфа, покончившего с собой в замке Майерлинг: «Я хотела бы умереть от небольшой раны в сердце, через которую улетит моя душа. Но я хочу, чтобы это произошло вдали от тех, кого я люблю». Ее желание полностью исполнилось…

Так ушли из жизни две главные женщины в жизни Людвига II. Судьбы всех «вершин» этого своеобразного любовного треугольника на время пересекались, потом разошлись. И каждый из них до конца своих дней остался по-своему одиноким. Надо ли говорить, что Людвиг II так никогда и не женился…

И здесь мы подходим к одной довольно щекотливой теме, которую не имеем право обойти молчанием.

Практически неопровержимым считается тот факт, что Людвиг II был гомосексуалистом. Достаточно вспомнить уже упоминаемый нами фильм Лукино Висконти, где этой сюжетной линии отдано едва ли не основное внимание. (Правда, здесь необходимо учитывать, что, будучи гениальным художником, Висконти выражал в своих произведениях в первую очередь свои внутренние переживания, другими словами – самого себя, поэтому его Людвиг имеет гораздо большее отношение к личности режиссера, чем к своему реальному прототипу) На первый взгляд странное отношение короля к женщинам вполне объясняется с этой точки зрения. Но если бы все было так просто…

Людвиг II не напрасно хотел остаться в истории «вечной загадкой». Ведь нет ни одного неопровержимого факта гомосексуальной связи короля с кем бы то ни было. Более того, некоторые серьезные биографы^{53} Людвига II напрямую говорят о том, что король умер девственником. По воспоминаниям одного из ближайших приближенных короля, «“Мюнхенский листок” в июне 1886 г. после кончины Людвига II поместил статью, в которой, подобно всем тогдашним немецким газетам, спешившим набросать как можно более грязи на светлый образ короля, касаясь нравственности Людвига II, придает ему столько романтических вымыслов, сколько влезло в его фантазию! Легион людей, поклонявшихся Бахусу, Гамбринусу, или обоим вместе и ставивших на еще более высокий пьедестал богиню Венеру, – эти люди не в состоянии были даже поверить, чтобы такой красивый, молодой, здоровый человек, как Людвиг II, оставался равнодушен к женской красоте.

Те, которым это поползновение так же необходимо, как еда, питье и сон, не допускали такого равнодушия Людвига II и награждали его в своем воображении всевозможными любовными похождениями исподтишка. Тут являются на сцену: то красивая мельничиха, то дочь рыбака, то певица, то драматическая актриса! Старый служитель короля, бывший при дворе с 1843 г., видевший рождение Людвига II и остававшийся при нем до конца его жизни, говорил, что он прозакладывает свою голову, что король как жил девственником, так им сошел и в могилу. “Поверьте мне, – говорил он, – у нас он был всегда на глазах, так что ни одна кошка не могла прокрасться в его спальню без того, чтобы мы о том не знали. Мне уже 70 лет; я состарился при короле и знаю его так же хорошо, как своего отца. Я ручаюсь головой за нравственную чистоту и полную невинность короля Людвига II. Все, что рассказывают о его любовных приключениях и разных страстях, – все это ложь и клевета!”»^{54}

«Те, кто распускали разные гнусные клеветы про такого неуязвимого девственника, каким был Людвиг II, были так низки, что даже не заслуживают презрения!»^{55}

«Те, кто знали Людвига II в 18 лет, говорят, что это был в высшей степени чистый, целомудренный, вдохновенный юноша, горячий сердцем романтик, в котором не было ничего дурного. И этот романтизм красной нитью прошел через всю его жизнь, постепенно развиваясь»^{56}.

Но откуда же тогда пошли слухи о нетрадиционной сексуальной ориентации короля, которая в его время считалась одним из самых позорных пороков, и на чем они в конце концов основаны? И здесь мы сталкиваемся с необходимостью попытаться понять одну из многих психологических граней этой сложной и противоречивой личности. Причем понять с позиций человека XIX века, да еще и живущего по возвышенным идеалам романтизированного Средневековья. Нам, людям XXI века, это сделать будет очень сложно, если не вообще невозможно! Уже одно то, что Людвиг II отличался строгой набожностью, которая просто не позволила ему пуститься на скользкий путь порока и разврата, для нас, живущих в эпоху сексуальной революции, воинствующего атеизма и полного морального разложения, является непостижимым. Мы привыкли судить по себе, и Людвиг II с его идеалами для нас, без преувеличения, – человек с другой планеты. Он даже для своего времени уже «выбивался» из общих правил. Поэтому не приходится удивляться тому, что когда новоявленного Дон Кихота не удалось «причесать» под всеобщий стандарт, он был объявлен сумасшедшим. А для достижения еще большего эффекта ему были приписаны всевозможные пороки. Если не пытаться вникнуть в суть, а смотреть поверхностно, то почва для этого была благодатной.

Итак, что будет думать современный человек «без комплексов», читающий переписку двух мужчин, в которой они называют друг друга «возлюбленный мой», «верный до гроба», «единственный» и т.д. На какие мысли могут натолкнуть нас, например, такие строки: «Несчастные, слепые люди осмеливаются говорить о немилости. Они не имеют и не могут иметь никакого представления о нашей любви! Простите им, потому что они не знают, что творят! Они не знают, что Вы все для меня, что таким Вы были и останетесь для меня до самой смерти, что я любил Вас еще раньше, чем увидел Вас. Но я уверен, что мой друг знает меня, что его вера в меня никогда не поколеблется. О, напишите мне еще! Надеюсь Вас скоро увидеть. Любящий Вас искренне, горячо и вечно Людвиг»^{57}? Основываясь на простом прочтении переписки Людвига II и Вагнера, некоторые недобросовестные «исследователи» дошли до того, что стали обвинять в гомосексуализме и самого Вагнера, что говорит об их полной некомпетентности в вопросах психологии и совершенном незнании и непонимании исторических реалий того времени и личности, о которой они берут на себя смелость рассуждать.

Но этого мало: король постоянно приближает к себе различных актеров и деятелей искусств, дает им приют у себя во дворцах и вместе с тем избегает общества женщин. А чем они вообще занимаются под покровом ночи – ведь в комнатах короля до рассвета горит свет?.. Слухов и сплетен более чем достаточно. А что на деле? Разберем «обвинения» по порядку.

Во-первых, для эпистолярного стиля XIX века нет ничего необычного в подобных выспренних и чересчур возвышенных оборотах речи, столь непривычных и, пожалуй, даже режущих слух современного читателя своей кажущейся нарочитостью. В подтверждение этого достаточно обратиться к любому доступному эпистолярному источнику того времени, в особенности немецкоязычному, хотя бы к переписке И.В. Гете или Р. Шумана. Тогда так писали все, от экзальтированной барышни до классиков мировой литературы; подобный стиль был признаком хорошего художественного вкуса и литературного слога! Эпистолярное наследие последнего короля-романтика не является исключением из общего правила.

^{Автограф Людвига II. 1868 г.} 

Во-вторых, говоря о тонком художественном вкусе, следует помнить, что Людвиг II, пожалуй, как никто из своего окружения, был способен оценить настоящий большой талант, особенно в сфере любимого им сценического искусства. Отношение короля к Вагнеру мы уже подробно рассмотрели в предыдущей главе. Что же касается вообще приближения ко двору одаренных драматических актеров (такое поведение Людвига почти всегда не объяснялось ничем иным, кроме как гомосексуальными связями с этими актерами), в частности Йозефа Кайнца, о котором мы еще будем в свое время говорить подробно, – это было не более чем желание постоянно иметь при себе источник эстетического наслаждения. Сродни тому, как мы теперь покупаем диски с фильмами или музыкой, чтобы в любой момент по желанию нажать на кнопку и, не выходя из дому, получить удовольствие от любимого произведения. «Любя пение и декламацию, Людвиг часто приглашал артистов и артисток (здесь и ниже курсив мой. – М. 3.) во дворец ночью, что всегда очень щедро оплачивалось. Но и здесь король не показывался лично: он слушал из соседней залы, из-за густой зелени, и даже свою благодарность и одобрение передавал письменно или через секретаря. Но бывали случаи, когда увлечение игрой артиста переходило в личное знакомство с ним. Это случалось тогда, когда своей внешностью, манерами и голосом артист совершенно сливался со своей ролью»^{58}. Людвиг II, будучи мечтательной и экзальтированной натурой (этого никто не собирается отрицать), вживался в атмосферу сценического произведения, и его фантазии нуждались в энергетической подпитке извне. Приглашая актеров ко двору, Людвиг, ведший ночной образ жизни, часто поднимал их среди ночи и просил прочитать какой-нибудь монолог или сцену, что они и выполняли. Людвиг действовал точно «по Станиславскому» – он любил не самих актеров, а их искусство. Их личность для короля не существовала, что не мешало ему награждать их дорогими подарками. «Я знаю артистку Маллингер, – однажды ответил Людвиг на вопрос о знакомстве с упомянутой актрисой. – Mademoiselle Маллингер мне не знакома!» Запомним это, так как, разбирая отношения Людвига с Кайнцем, мы воочию увидим, что они являются прямым доказательством правоты нашего утверждения.

В-третьих, говоря об отношениях с женщинами и возвращаясь к несостоявшейся свадьбе, нельзя забывать о том, насколько Людвиг II дорожил своей внутренней свободой, ведь свободы внешней он, как король, глава государства, был лишен. Лишь оставаясь в одиночестве, Людвиг мог позволить себе быть самим собой. Женившись, он терял право на одиночество. Поэтому он искал – действительно искал! – женщину, которая бы не разрушила его внутренний мир, а гармонично дополнила бы его. Такую женщину Людвиг нашел в лице Елизаветы Австрийской. Но брак между ними был невозможен. Да и нельзя их отношения назвать любовью в эротико-физиологическом понимании этого слова. Это была дружба – искренняя, чистейшая, высокая. Тот, кто не верит в возможность дружбы между мужчиной и женщиной, пусть обратится к примеру Людвига II и Елизаветы Австрийской! Людвиг стал искать себе спутницу жизни, максимально похожую на Елизавету; причем в приоритете была именно не жена, а друг. Он честно пытался найти в Софии замену ее сестре. И, конечно, потерпел неудачу: для такого максималиста, каким был Людвиг II, одно малейшее несоответствие идеальному образу – а в Софии, далеко не являвшейся «клонированной копией» своей сестры, таких несоответствий было значительно больше – разрушало возможность дальнейших отношений. «Воспитанный при очень католическом мюнхенском дворе, в самой строгой дисциплине мысли, слова и нравов… схожий с теми героями Вагнера, с которыми он любил себя сравнивать, он был человеком, которому женщина внушала что-то вроде привлекательного ужаса. Как Зигфрид, преодолев все опасности, содрогнулся, открыв Валькирию-Брунгильду, – точно так Людвиг II трепетал перед мыслью о любви к женщине. Он останавливался на краю бездны, полной для него опасности и тайны: перед сердцем женщины. Никогда не зная разврата, оставляющего неизгладимое пятно, слишком уважая себя, чтобы растрачивать свой идеал на мелкие интрижки, Людвиг II при своей красоте, молодости, положении, способных очаровывать самые возвышенные, не сдававшиеся другим, сердца, остался лучезарно-чистым и одиноким на своем троне. И это поражает даже еще более, чем его артистические вкусы и романтические замки. Такое глубокое чувство собственного достоинства представляет чудо в короле, поставленном среди всевозможных, самых опасных, предоставленных на его волю искушений. Он должен был бороться, чтобы завоевать уединение, тогда как другие люди борются, чтобы войти в самую середину искушений. Он должен был защищать себя против любовных натисков, которым всякий другой охотно бы уступил»^{59}. Лучше и точнее не скажешь!

Упомянутый в цитате любовный натиск на красавца-короля мог действительно испугать кого угодно. Очень скоро в личном знакомстве чуть ли не с любой женщиной Людвиг стал видеть посягательство на свою личность. К такому неутешительному выводу его привели далеко не беспочвенные фантазии, а многочисленные факты попыток прямого соблазнения юного короля со стороны хотя бы тех же самых актрис, которые и мысли не допускали о том, что короля интересует лишь их искусство. Людвиг принял сугубо оборонительную позицию; ему приходилось постоянно защищаться, чтобы не попасть в расставленные коварными интриганками сети. Поэтому-то в мужском обществе он чувствовал себя гораздо свободнее, а значит, и комфортнее; по крайней мере, мог себе позволить расслабиться и не искать во всем подвоха. Вот и все! Но и среди мужчин Людвиг не нашел человека, полностью отвечавшего его высоким требованиям к дружбе. Увидев в новом знакомом образ Зигфрида или Дидье[60]60
  Герой драмы Виктора Гюго «Марион Делорм». В центре драмы образ куртизанки Марион Делорм, любовь которой к незаконнорожденному Дидье ее нравственно возвышает и перерождает. Эту драму Людвиг II любил настолько, что во времена дружбы с Кайнцем взял себе псевдоним маркиз Саверни, а Кайнц «стал» Дидье.


[Закрыть], Людвиг всем сердцем привязывался к нему. Постепенно розовые очки спадали, идеальный образ, созданный воображением короля, уступал место реальной личности, приходило болезненное разочарование. Одно разочарование следовало за другим. Наконец во имя сохранения внутренней свободы и покоя Людвиг вообще утвердился в убеждении, что идеальным жизненным спутником для него может быть только… он сам.