Текст книги "Вагнер"

Автор книги: Мария Залесская

Жанры:

Музыка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

В вагнеровской интерпретации легенды, при сохранении общей сюжетной канвы, значительно усилена «христианская» составляющая. «Парсифаль» Вагнера действительно получает мистериальную силу воздействия на слушателя, когда, по словам А. Лиштанберже, «хочется прямо из театра бежать в храм». Он «есть самое верное, самое искреннее, самое полное и, во всяком случае, самое прекрасное выражение философских и религиозных идей Вагнера» ^{[541]541

Лиштанберже А.Указ. соч. С. 424.

[Закрыть]}.

В чаще величественного леса рыцарь Гурнеманц встречает рассвет. До его слуха доносятся звуки труб – это играют зорю на вершине горы Монсальват, где находится храм Святого Грааля, охраняемого рыцарями, главный завет которых – целомудрие. Гурнеманц погружается в молитву, а в это время на поляну выносят на носилках Амфортаса, сына короля Грааля Титуреля; в водах озера он тщетно ищет исцеления от жестокой раны… Раздается топот копыт, и на поляну выезжает женщина по имени Кундри. Она передает Гурнеманцу бальзам, чтобы смазать рану Амфортаса, и в изнеможении падает на землю. Гурнеманц открывает тайну страданий Амфортаса. Когда-то давно тот, вооруженный священным копьем, прервавшим крестные муки Спасителя, отправился на поединок с коварным колдуном Клингзором. Не желая честно биться с рыцарем Святого Грааля, колдун послал навстречу Амфортасу прекрасную Кундри, чтобы та соблазнила его. Амфортас поддался ее чарам, а в это время Клингзор, завладев священным копьем, нанес ему незаживающую рану… Тут рыцари подводят к нему юношу, виновного в страшном преступлении, – из своего лука он застрелил одного из священных лебедей Монсальвата. Но Гурнеманц лишь мягко упрекает неизвестного в отсутствии сострадания, обращая внимание юноши на горькую муку в глазах умирающего лебедя. В порыве раскаяния тот ломает свой лук; он сотворил зло, не ведая. Отныне он не причинит страдания ни одному живому существу! Сам юноша ничего не может рассказать о себе, не зная даже собственного имени. Пришедшая в себя Кундри словно в пророческом трансе сообщает, что его имя – Парсифаль. Гурнеманц уводит безутешного Парсифаля с собой. Слышится звон колоколов. Парсифаль, Гурнеманц и рыцари входят в огромный роскошный зал храма Грааля, посреди которого находится алтарь, озаренный таинственным светом, на котором установлена Чаша, обернутая покрывалом. Служители Грааля в белых одеждах славят Тайную вечерю и искупительные страдания Христа. Вид Чаши доставляет Амфортасу невыносимые страдания, ведь в объятиях Кундри он поддался греху, за который несет свою кару – его рана болит всё сильнее. Но долг превыше всех страданий. Амфортас снимает покрывало, луч света освещает Грааль, совершается великое таинство Причастия. Обессилев, Амфортас опускается на носилки, и рыцари уносят его. Парсифаль остается в храме один… Голос, исходящий от Грааля, возвещает пророчество: «Умудренный состраданием, простодушный с чистым сердцем принесет избавление!» Но Гурнеманц изгоняет Парсифаля из храма: лишь тот, кто совладает с грехом там, где не смог устоять рыцарь-грешник, займет его место.

Тем временем в волшебном замке Клингзор сидит перед магическим зеркалом. Теперь Кундри, находящаяся всецело в его власти, должна соблазнить Парсифаля… Перед приближающимся к замку Парсифалем внезапно возникает прекрасный волшебный сад. В нем резвятся очаровательные девы-цветы, из сладких объятий которых не так-то легко освободиться. До его слуха доносится нежный голос: Кундри зовет его по имени и приглашает прилечь с ней рядом на ложе из цветов. Она рассказывает Парсифалю, что знала его мать, которая очень любила своего сына, а тот позабыл ее ради своих скитаний по свету. При упоминании матери Парсифаль в горе опускается перед Кундри на колени; она нежно обнимает и целует его… И вдруг жестокая боль в груди – воспоминание об ужасной ране Амфортаса – возвращает Парсифаля к действительности. Он в ужасе вскакивает, отталкивает Кундри, начинает отчаянно молиться. Отвергнутая Кундри призывает на помощь Клингзора. Маг бросает в Парсифаля священное копье, но оно застывает в воздухе, даже не коснувшись головы юноши. Зато сам Парсифаль, схватив священную реликвию, сотворяет им крестное знамение. И в тот же миг Клингзор и наваждение, вызванное его чарами, исчезают, а Кундри без чувств падает на землю.

В окрестностях Монсальвата Гурнеманц находит Кундри. Приведя женщину в сознание, он обнаруживает разительную перемену, произошедшую с ней. Печаль и раскаяние читаются в ее глазах, на ней одежды кающейся грешницы. В это время с копьем наперевес появляется рыцарь в черных латах, лицо которого скрыто забралом. Гурнеманц спрашивает рыцаря, знает ли он, что ныне Страстная пятница и что в этот день рыцарям не дозволено носить оружие. Вместо ответа неизвестный втыкает копье в землю, поднимает забрало и начинает истово молиться. Гурнеманц узнает в рыцаре Парсифаля, а в его оружии – священное копье. Видя в юноше избранника Святого Грааля, Гурнеманц совершает над ним обряд посвящения в братство рыцарей. Кундри бросается на колени перед Парсифалем, моля его о прощении. Слезы, проливаемые у его ног, она отирает своими волосами… Видя искренность женщины, Парсифаль прямо в лесу совершает над ней таинство святого крещения. Неужели спасение для всех теперь близко? Но нужно поторопиться – Амфортас находится при смерти. Поднимаясь всё выше по священной горе, все трое наконец достигают храма. Парсифаль касается копьем раны Амфортаса и исцеляет его со словами: «Будь здрав, безгрешен и прощен; ныне я служу здесь за тебя!» Затем он всходит на алтарь, берет в руки Святую Чашу и высоко поднимает над головой. Грааль начинает сиять в его руках, возвещая о своем избраннике – новом короле Святого Грааля; белый голубь слетает с небес и реет над Чашей. А у подножия алтаря лежит бездыханная Кундри…

Кундри – это, пожалуй, самый сложный и трагический персонаж Вагнера. Она одновременно является олицетворением и первородного греха, и спасительной силы раскаяния, Евой и Марией Магдалиной в одном лице. Находясь между адом и раем, между гибельной властью Клингзора и интуитивным стремлением к добродетели, она испытывает жестокие муки и не может найти себе покоя. Всю жизнь Вагнер проповедовал искупительную силу жертвенной любви. На этот раз именно любовь – эта величайшая сила, против которой невозможно устоять смертному, – является проклятиемКундри. Она всем сердцем жаждет любви, чувствует ее животворящий жар и в то же время понимает, что ее любовь способна приносить лишь погибель всем, кого она позволит себе полюбить. Через чувственные вожделения плоти в этот мир пришел грех; это Вагнер проповедовал еще в «Тангейзере»; Венера – «родная сестра» Клингзора. Но если чистая дева Елизавета, противопоставив чувственной любви духовную и принеся себя в жертву во имя искупления грехов Тангейзера, одерживает победу за одну душу, получившую благодаря ей спасение, то ныне в искупление грехов всего человечества одной жертвы Кундри, которая к тому же сама является носительницей этих грехов, явно недостаточно.

Кундри у Вагнера – это символ женского начала,способного и губить, и спасать. А. Лиштанберже тонко подмечает: «…отчаянное стремление к искуплению соединяется у нее с преступным желанием, вечным источником всякого греха и всякого страдания. Эти два чувства сливаются у нее в один непреодолимый, скорбный инстинкт, который влечет ее, против воли, к человеку и принуждает ее завлекать последнего. Но в тот решительный момент, когда в глазах своего любовника она уже думает видеть луч того взора Христа, которого она тщетно ищет из века в век, иллюзия ее внезапно рассеивается: она чувствует, что в своих объятиях держит не искупителя, а грешника… Таким образом, история Кундри показывает нам в удивительном символе вечную трагедию любви(курсив наш. – М. З.)…Теперь любовь – не могучая избавительница, которая учит нас отрешаться от своего эгоизма и приводит к спасению; она есть высшая иллюзия, которая своими миражами влагает в сердце человека обманчивую надежду на искупление, и пагубная сила которой навек продолжает на земле грех и скорбь» ^{[542]542

Там же. С. 432–433.

[Закрыть]}.

На этот раз Вагнеру мало противопоставить чувственной греховной страсти жертвенную человеческуюлюбовь; он восходит еще выше. Эволюция достигает своего пика: от образов просто «чистых сердцем» Вагнер восходит до «спасительницы человечества» Брюнгильды; Парсифаль же вообще сумел встать рядом с Богочеловеком. «Парсифаль, – замечает А. Лиштанберже, – так сказать, возобновил чудо из чудес – искупление человечества Иисусом Христом… Грехом, нечистым желанием, эгоистической волей божественный элемент человечества был осквернен, унижен; поднявшись до сознательной жалости, сделав все человеческие страдания своими страданиями, искупив все грехи, Парсифаль возвратил этому божественному элементу его первобытный свет и снова возвел на престол упавшего, страждущего Бога, который плачет в сердце греховного человека» ^{[543]543

Там же. С. 445–446.

[Закрыть]}.

От любви искупительнойВагнер поднимается до любви сострадательной,синонимом которой служит любовь божественная.Лучше всего сказал Лист в письме княгине Каролине Витгенштейн: «…„Парсифаль“ нечто большее, чем просто шедевр. Это откровение в рамках музыкальной драмы. Правильно говорили, что после „Тристана и Изольды“, этой Песни Песней земной любви, Вагнер в „Парсифале“ одарил мир самой возвышенной, насколько это только возможно в узких рамках сцены, песней божественной любви» ^{[544]544

Цит. по: Надор Т.Указ. соч. С. 331.

[Закрыть]}.

«Парсифаль» – это апофеоз самой гуманистической, самой высоконравственной и добродетельной философии – философии Рихарда Вагнера. После «Парсифаля» ему действительно больше нечего было сказать; он выполнил свою миссию; ему оставалось только уйти…

До начала апреля Вагнер оставался в Палермо, где был закончен «Парсифаль». Обратный путь через Неаполь и Венецию занял почти весь апрель. Лишь 1 мая Вагнер вновь переступил порог виллы «Ванфрид». Там 22 мая в тихой домашней обстановке было отмечено 69-летие композитора, его последний день рождения.

А с 2 июня начались практически ежедневные репетиции второго Байройтского фестиваля. Вагнер практически сутки напролет проводил в театре. Герман Леви неустанно репетировал с оркестром и певцами; Фридрих Георг Генрих Брандт, сын умершего к тому времени Карла Брандта, руководил технической стороной постановки; Павел Жуковский заканчивал оформление. Внося по требованию Вагнера бесконечные исправления в уже готовые декорации и костюмы и одновременно заведуя всем реквизитом, Жуковский тоже чуть ли не ночевал за кулисами. Находясь в крайней степени усталости, он решил, что постоянные придирки композитора вызваны желанием от него избавиться, что его талант не соответствует гениальности творца «Парсифаля». Кроме того, долги Жуковского, не получавшего за свои титанические труды ничего, росли день ото дня. Молодой человек принял горькое решение, что по окончании фестиваля распродаст свое имущество и покинет Байройт, тем более что его уже приглашал приехать в Веймар великий герцог Карл Александр Саксен-Веймар-Эйзенахский. В конце августа Жуковский уехал от Вагнера…

Наконец 24 июня с блеском прошла генеральная репетиция «Бюненвайфестшпиля», на которой присутствовали такие будущие столпы немецкой музыки, как Антон Брукнер и Рихард Штраус.

Двадцать шестого июля 1882 года после длительного и мучительного перерыва второй Байройтский фестиваль был открыт премьерой «Парсифаля». Вагнер завещал, чтобы вершина его творчества не ставилась больше нигде, кроме «неоскверненного» храма Высокого Искусства – байройтского Фестшпильхауса. Еще 28 сентября 1880 года Вагнер писал королю Людвигу II, делая его в некотором роде своим душеприказчиком: «…я принужден был отдать в руки нашей публики и театральных дирекций, в глубокой безнравственности которых я убежден, мои произведения, несмотря на всю их идеальную концепцию. Теперь я задаю себе важный для меня вопрос, не следует ли это последнее священнейшее для меня создание спасти от пошлой карьеры обыкновенных оперных спектаклей? К этому особенно побуждает меня чистая тема, чистый сюжет моего „Парсифаля“. В самом деле, разве возможно, чтобы драма, которая дает нам в сценическом образе возвышеннейшие мистерии христианской веры, исполнялась в таких театрах, как наши, с их оперным репертуаром, с их публикой? Я не стал бы обвинять наше духовенство, если бы оно выразило обоснованный протест против постановки священнейших мистерий на тех самых подмостках, которые вчера и завтра были и будут залиты широкой волной фривольности, перед публикой, для которой эта фривольность является единственной притягательной силой. Постигая то, что происходит кругом, я назвал своего „Парсифаля“ „сценическим священнодействием“. Им я должен освятить мой театр, мой фест-театр в Байройте, одиноко стоящий в стороне от всего мира. Только там будет поставлен „Парсифаль“. Его не должны давать на других сценах – для забавы публики. Но как осуществить это на деле – этот вопрос составляет предмет моих забот и размышлений. Я думаю о том, каким путем, какими средствами я могу упрочить за моим произведением тот характер исполнения, о котором я говорю» ^{[545]545

Вагнер Р.Моя жизнь: Мемуары. Письма. Дневники. Обращение к друзьям. Т. 4. С. 516–517.

[Закрыть]}.

На афише «Парсифаля» указано, что первые два представления оперы, 26 и 28 июля, даются только для членов «патронатных обществ». 1882 г.

Надо сказать, что условие, поставленное Вагнером, – не исполнять «Парсифаля» нигде, кроме Фестшпильхауса, по крайней мере в течение тридцати лет после его смерти, – было неукоснительно соблюдено.

В рамках второго Байройтского фестиваля «Парсифаль» был поставлен 16 раз, и все спектакли прошли с аншлагом. 29 августа состоялось последнее представление, и Вагнер лично присутствовал при чуде пробуждения «мистической бездны», из которой изливаются сокровенные звуки «священной мистерии». Впечатление от вагнеровского шедевра для многих было сродни откровению. Так, спустя год после посещения второго Байройтского фестиваля юный Густав Малер [546]546
Густав Малер ( Mahler) (1860–1911) – австрийский композитор и дирижер, автор девяти симфоний (Десятая не была закончена) и таких вершин вокальной лирики, как вокальные циклы «Песни странствующего подмастерья» (1883–1885) и «Песни об умерших детях» (1904), потрясающие глубиной и трагизмом.

[Закрыть]писал: «Когда я, не в состоянии произнести ни слова, вышел из театра, я знал, что пронесу это через всю жизнь» ^{[547]547

Цит. по: Bauer J. Н.Op. cit. S. 76.

[Закрыть]}.

В отличие от первого Байройтского фестиваля, второй принес значительный доход. Чистая прибыль составила 143 тысячи марок (1 миллион 144 тысячи современных евро). Кроме того, издательство «Шотт» выплатило Вагнеру гонорар за издание «Парсифаля» в размере 100 тысяч марок (800 тысяч евро). Вагнеру можно было больше не опасаться за судьбу «байройтского дела».

Но он устал, устал как никогда. Казалось, даже исчезновение Жуковского он заметил не сразу, а заметив, был крайне удивлен, откровенно не понимая, чем был вызван столь поспешный отъезд друга. Вагнер, постепенно возвращавшийся к действительности, не отдавал себе отчета в том, каким невыносимым он был всё время подготовки фестиваля.

Но наступала осень, оставаться в сыром и промозглом Байройте композитор не собирался; его звала Италия, ждала Венеция. 14 сентября Вагнер со всей семьей уехал в «благословенный город», чтобы восстановить силы и хорошенько отдохнуть. По приезде в Венецию Вагнер остановился в палаццо Вендрамин-Калерджи [548]548
Палаццо Вендрамин-Калерджи (Vendramin-Calergi) – шедевр венецианского Ренессанса, построенный (1481–1509) архитектором Пьетро Ломбарди. Вагнер снял в нем 15 помещений на первом этаже, его рабочий кабинет выходил окнами на Большой канал. С 1946 года дворец стал собственностью города. Ныне в нем располагается казино, работающее только в зимние месяцы, но апартаменты Вагнера сохранены и являются музеем.

[Закрыть]на Большом канале. Вспоминал ли он, как 24 года назад, когда он первый раз попал в Венецию после пережитой любовной драмы с Матильдой Везендонк, «траурный» вид гондол под черным покрывалом приводил его в мистический ужас? Вряд ли. Теперь Вагнер пребывал в отличном расположении духа. Он прекрасно обставил снятые комнаты, регулярно отправлялся в гондоле обедать в рестораны на площади Святого Марка, писал статьи, проводил тихие вечера в обществе Козимы и детей. Сердечные приступы периодически нарушали эту идиллию, но быстро проходили. Для полного восстановления душевного равновесия Вагнер попросил Козиму написать письмо в Веймар, Жуковскому, с просьбой вернуться.

Девятнадцатого ноября к семейству Вагнеров присоединился Лист и оставался у него в гостях до января 1883 года. В Веймаре перед самым отъездом в Венецию Лист повидался с Жуковским и, не зная о произошедшей между ними размолвке, пригласил того присоединиться к нему. Спокойные дни в Веймаре благотворно подействовали на художника; физические силы тоже были восстановлены. Павел Васильевич решил вернуться к Вагнеру. Вскоре, в самом начале декабря, композитор уже радостно принимал его в палаццо Вендрамин. Впоследствии Жуковский назовет дни, проведенные им в Венеции в обществе Вагнера и Листа, самыми счастливыми в своей жизни.

Из Венеции Лист собирался отправиться к себе на родину, в Венгрию, в Будапешт. 13 января 1883 года он покинул гостеприимный дом Вагнеров. Прощаясь, оба, Вагнер и Лист, были полны самых радужных надежд на будущее. Они не предполагали, что их встреча в Венеции будет последней.

К началу февраля Вагнер почувствовал себя окончательно отдохнувшим. Он пребывал, пожалуй, в самом благодушном настроении за всю свою жизнь. 6 февраля он даже принял участие в традиционном венецианском карнавале и был необычайно оживлен и весел во все последующие дни. К нему вновь вернулось вдохновение.

Тринадцатого февраля 1883 года Вагнер с утра сел работать над статьей «О женственном начале в человеке» (Über das Weibliche im Menschlichen),но внезапно сильный сердечный приступ прервал его труд. Последним предложением в этой незаконченной работе стала символическая фраза: «Любовь – трагизм». Козима, находившаяся в это время в соседней комнате и игравшая на фортепьяно «Хвалу слезам» Франца Шуберта, услышав звук падающего тела, вбежала к Рихарду, но спасти его было уже нельзя. Вагнер скончался от инфаркта в объятиях жены, как пророчески предсказывал еще в 1878 году: «Я умру на твоих руках…»

Павел Васильевич Жуковский был потрясен смертью Вагнера и всепоглощающим горем Козимы. Впоследствии он вспоминал: «Она была наедине с ним весь первый день и первую ночь. Затем доктору удалось проводить ее в другую комнату. С тех пор я больше не видел ее и не увижу более… Так как ее самое страстное желание умереть вместе с ним не осуществилось, то по меньшей мере она будет мертва для всех остальных и вести жизнь, которая кажется ей единственно возможной, – жизнь монахини» ^{[549]549

Цит. по: Ibid. S. 78.

[Закрыть]}.

Восемнадцатого февраля Вагнер был похоронен в саду виллы «Ванфрид» в Байройте в могиле, которую сам для себя выбрал. Ангело Нойман, присутствовавший на похоронах, писал в те дни: «Мне казалось, будто Бог покинул нас»… ^{[550]550

Цит. по: Ibid. S. 77.

[Закрыть]}

Павел Васильевич Жуковский оказался неправ относительно Козимы. Очень скоро, несмотря на невосполнимую потерю, она нашла в себе силы жить дальше; ее миссия была еще не закончена. Все 47 лет, на которые она пережила мужа, Козима посвятила неустанной пропаганде и сохранению его творческого наследия, чтобы у последующих поколений не оставался без ответа вопрос: Кто вы, Рихард Вагнер?