Текст книги "Миражи"

Автор книги: Мария Баррет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

– Прости, Франческа, но должна тебе повторить: собирай вещи. Если не возражаешь, я подожду здесь.

Маргарет нервничала: время шло, Патрик мог вернуться в любую минуту.

– Но, пожалуйста… Я…

Нет, это неправда! Это не может быть правдой! Франческа цеплялась за последнюю надежду.

Леди Маргарет потеряла терпение.

– Да ты что, крошка? Спятила? Неужели ты могла вправду подумать, что Патрик относится к тебе серьезно? Очнись и будь умницей. Патрику нужно думать о своем будущем. Он начинает политическую карьеру, и ему прекрасно известно, что в таком положении никто не может позволить себе связей с сомнительными личностями. Ты, может быть, не знала…

Глаза леди Маргарет стали колючими, как кусочки льда.

– Мы же ничего о тебе не знаем: кто такая, откуда явилась – ничего. Без денег, без родственников, без всяких перспектив. Бог знает, кто ты такая. И что у тебя в прошлом!

Рука Франчески машинально коснулась плеча, там, где был шрам. Она чувствовала себя раздетой, выставленной голышом напоказ. А ведь она рассказала ему о себе все, абсолютно все!

– Да, я видела твои синяки, – сказала леди Маргарет. – Все видели.

Она подошла к комоду и выдвинула ящик.

– Не тяни время, Франческа, собирайся. Лорд Генри не любит ждать, да и вообще, что тут обсуждать. Патрик сделал глупость и тебя подставил. Мне жаль, но тут ничего не исправишь. С ним это не впервой, и боюсь, на тебе дело не кончится.

Она стояла, сложив руки на груди, демонстративно ожидая, когда Франческа наконец начнет паковаться.

Подавленная унижением, Франческа медленно и молча собирала свои жалкие пожитки, складывая их в старенькую кожаную сумку. Много времени сборы не отняли. Франческа, почти не сознавая, что делает, оцепенев от боли и горечи, защелкнула замочек сумки.

– Вот и хорошо. – Леди Маргарет, проследив, чтобы ни одна вещь из комнаты, не принадлежавшая Франческе, не попала в багаж, открыла дверь. – Если ты готова, идем.

Маргарет пропустила Франческу вперед. Ей не хотелось идти рядом с ней и смотреть на убитое горем лицо. Провожая девушку до гостиной, где ее ожидал лорд Генри, она страшно нервничала, боясь, что по дороге им встретится Патрик.

Стоя на нижней ступеньке лестницы, она видела, как муж взял у Франчески сумку и распахнул входную дверь.

Он уже вышел на крыльцо, когда Франческа спросила:

– Можно мне проститься с девочками?

Голос ее звучал ровно, но в глазах леди Маргарет заметила слезы. И они вызвали у нее приступ гнева.

– Нет, – ледяным тоном возразила она. – Извини.

Франческа сняла с вешалки жакет и, высоко держа голову, прошла к автомобилю. Еще несколько минут – и машина скрылась за поворотом.

Только неимоверная гордость удержала ее от унизительных просьб о разрешении остаться. Сидя в машине, она так страдала от боли и стыда, что, казалось, вот-вот потеряет сознание. Она смотрела в окошко на Кромдейлские холмы, оставляя здесь, среди мокрых от дождя лугов, свои самые заветные воспоминания. Слезы душили ее. Все кончено, думала она, все, и моя жизнь тоже.

Леди Маргарет бессильно опустилась на ступеньку и устало провела рукой по лицу. Некоторое время ей было слышно, как гудит мотор удаляющейся машины. Постепенно этот шум становился все тише и наконец смолк совсем. Ее сердце стало биться не так бешено.

Полдела сделано. Половина этого утреннего кошмара позади. Теперь нужно убедить Патрика одуматься и сделать то, что нужно. То, чего ждет от него она. Надо нарисовать перед ним заманчивые перспективы блестящего будущего. Словом, еще один шаг – и она у цели.

Сколько она себя помнила, ей хотелось сделать из Патрика человека, добиться для него власти и славы, чтобы расквитаться с прошлым, рассчитаться за долги отца и за то, что ей приходилось делать ради денег. В этом была ее месть – стать на такую ступеньку общественной лестницы, где можно позволить себе все, что угодно, не опасаясь чужого мнения. И она добьется своего, теперь, когда сделано так много, отступать уже некуда.

Патрик медленно возвращался домой. Он бродил по полям несколько часов. Прогулка его успокоила, но навести порядок в собственных мыслях и чувствах он так и не сумел. В нем боролись стыд, злость и недоумение. Он впервые так глупо потерял над собой контроль, и теперь его мучило раскаяние.

Он бесшумно вошел в холл и направился к лестнице. Надо увидеться с Франческой, только у нее можно найти поддержку.

– Патрик!

Из гостиной вышла его сестра. На щеке у нее багровел кровоподтек, веко распухло. Патрик устыдился того, что сделал.

– Прости меня, Маргарет, – виновато сказал он. – Я слишком раскипятился.

Ему стыдно было смотреть на нее, и, отведя глаза, он зашагал по лестнице.

– Патрик, если ты к ней, то ее нет, она уехала.

– Уехала? – Он неуверенно оглянулся. – Как это – уехала?

– Несколько часов назад, с Генри. В Мотком-парк. А уж куда она направится потом, не имею чести знать.

Она коснулась рукой распухшей щеки, чтобы он полюбовался на плоды своего безумия.

Он посмотрел на нее долгим взглядом и сокрушенно обхватил голову руками.

– Ах, Маргарет, – прошептал он. – Что же ты наделала!

– Я сделала то, что сочла необходимым для твоей пользы, Патрик, как и всегда. – Она присела перед ним на корточки. – Я ведь люблю тебя, Пэдди, ты прекрасно знаешь.

– Вряд ли ты понимаешь, что значит любить.

Каждое слово давалось ему с трудом.

– Я позвоню Джону, попрошу задержать ее до моего приезда.

– Нет, – отрезала она. – Никуда ты не позвонишь. – Она положила ладонь ему на руку. – Ты поедешь в Лондон на собеседование с Чарльзом Хьюитом.

– Мэгги, умоляю, оставь ты эту затею. – Он прикрыл веки, но в глазах все равно стояло обезображенное лицо Маргарет. Он почувствовал внезапную слабость.

Она привлекла его к себе и нежно погладила по спине.

– Какой же ты дурашка, Пэдди, – прошептала она. – Неужто ты сам не понял, что произошло между вами? Она всего лишь запутавшееся дитя, беззащитная девочка. И ты ее пожалел, захотел защитить. Вечно с тобой одна и та же история.

– Нет! Я…

– Ты… – она сделала паузу. – Ты слишком добр и любвеобилен. – Она поцеловала его в макушку. – Уж мы-то с тобой это знаем. Сколько ей лет, Пэдди? Не больше шестнадцати, наверно? Семнадцать? А откуда она взялась? Думаешь, ты смог бы взвалить на себя бремя того страшного опыта, который у нее за плечами? Ну скажи?

Он отстранился и пристально посмотрел на сестру. Вспомнил шок, который испытал после рассказа Франчески.

– Словом, она совсем ребенок, – завела опять Маргарет. – А ты зрелый мужчина, и нельзя тебе портить себе жизнь из-за романтической причуды. Сколько времени вы были знакомы – две недели, так? Это же просто временное ослепление, Патрик, разве ты не понимаешь?

Он отрицательно покачал головой.

– Нет, Мэгги, это совсем другое.

– Ты правда так считаешь? Но я лучше знаю твою натуру, чем ты сам. Поверь мне, Пэдди, ты не влюблен. Так уж совпало: ты был в дурном настроении, тебе требовалось чье-то участие, чье-то внимание. Наш отец тоже временами давал слабину, из-за этого и спился, разрушил свою жизнь и наши заодно. Разве я не права?

И пока она произносила все эти слова, ее пальцы нежно гладили его по волосам.

– Пэдди, я ведь всегда старалась заботиться о тебе. – Мягкий ирландский акцент напомнил ему детство. – Правда?

Он кивнул.

– Тогда поезжай сегодня в Лондон. Сделай это ради меня, Пэдди, ладно? Пожалуйста.

Силы разом оставили его: в ее руках он будто превратился в мягкую глину. Всегда она ломала, корежила его, чтобы вылепить нечто по своему усмотрению. Неужели он никогда не сумеет вырваться из-под ее опеки? Достанет ли ему для этого мужества? Он не знал.

– А если я откажусь?

– Нельзя, Пэдди, никак нельзя. – Она опять дотронулась до своего лица, напоминая о том, какие страдания он ей принес, о том, на какие жертвы она шла ради него. – Сделай это для меня и для себя.

– Маргарет, а что если… – Он лихорадочно соображал, как можно поступить в этой ситуации. Может быть, позвонить Франческе из Лондона, попросить ее подождать, объяснить ей, в чем дело. – Мэгги, я…

Она не дала ему договорить, прижав палец к его губам.

– Прошу тебя, Пэдди. Послушай меня, доверься мне и сделай, как я говорю.

Голос ее звучал нежно, ласково, он обволакивал Патрика теплом, навевал безмятежный покой. Он всегда чувствовал себя неуверенно на этом свете, нетвердо держался на земле. В любую минуту мог упасть. Сестра тихонько водила пальцем по его щеке, гладила по голове, как в детстве.

– Ах, Мэгги, – безропотно выговорил он.

Что он мог поделать? За него все было решено, он тоже ждал, когда выпадет шанс, и теперь выбор был сделан раз и навсегда.

– Хорошо, Мэгги, – сказал он. – Я поеду.

С этими словами он ощутил острую боль утраты. У него не было уверенности, что он поступил правильно, и молил Бога, чтобы Франческа поняла его. У него никогда не хватало мужества противостоять Маргарет, тем более сейчас, когда она предлагала ему воспользоваться неслыханной возможностью войти в мир политики.

16

Поезд из Абердина опаздывал. Джон, поминутно посматривая на часы, ждал его в машине. Чтобы дойти до вагона, ему потребуется пять минут.

Барабаня пальцами по приборному щитку, он терялся в догадках – что там, в Лэрбеке, произошло? Из телефонного звонка леди Маргарет он ничего не понял. Она была очень лаконична, чуть ли не груба, но к этому ему было не привыкать. Но он догадывался, что, судя по тому, как встревоженно звучал ее голос, как она старалась увильнуть от объяснений, ей было, что скрывать. Джон никогда ей особенно не доверял. Он знал, что она способна Бог знает на что, но, как джентльмен, не любил распространяться на эту тему.

Какой черт дернул меня ввязаться в эту заварушку, корил он себя. Сделай я так, как хотел с самого начала, не влип бы в эту дурацкую историю. А теперь придется расхлебывать – раздраженные телефонные звонки, неожиданные увольнения, а потом, того гляди, на него возложат неприятную обязанность попросить Франческу вон из Мотком-парка. Ну и каша, вздохнул он.

Тут он взглянул на часы и понял, что пересидел, дожидаясь поезда. Джон торопливо выбрался из машины и кинулся на перрон, разыскивать платформу, на которую прибыл поезд. Не хватало еще, чтобы девушка решила, что ее никто не встречает.

Франческа стояла на площадке вагона, ожидая полной остановки поезда. В руках она держала все свое состояние – небольшую кожаную сумку. Она не знала, что ее ждет, но готовилась к худшему.

Весь путь от Абердина до Эдинбурга она проревела и теперь выглядела бледной и измученной. Она заперлась в туалете и, сжав голову руками, рыдала, выплакивая свою боль, свое унижение, свой стыд. Заглянув потом в зеркало, она увидела распухшее от слез лицо. Боль не ушла, она затаилась внутри. Легче от слез не стало.

Теперь голова ее была пуста, мыслей не было, только изнутри подымался страх, что она наказана за загубленную душу Джованни. И если сейчас Джон отправит ее прочь отсюда, это будет все то же наказание, кара небесная. Только вот предстоящее одиночество после нескольких счастливых дней казалось ей невыносимым.

Поезд наконец остановился, и Франческа спустилась на платформу. Нервы ее так напряглись, что причиняли почти физическую боль. Оглянувшись вокруг, она увидела Джона.

– Привет, Франческа! – негромко сказал он. Джон взял из ее рук сумку и поставил наземь. Потом обнял ее.

– Дорогая, что же случилось? – прошептал он. – Только не плачь, не надо.

Так они и стояли обнявшись посреди вокзальной толпы. Джон нутром почуял, как она страдает. Так мог проникнуться болью своего ребенка только отец.

В машине Франческа, устало откинувшись на спинку сиденья, молчала и невидящим взглядом провожала проносившиеся мимо пейзажи. Она смогла выдавить из себя всего несколько слов: «Извините» и «Я ничего не поняла».

И у Джона не хватило духу настаивать на объяснениях. Он понял, что вся затаенная печаль, которую она несла в себе, вырвалась теперь наружу, и всякое прикосновение будет для девушки невыносимым. Они ехали молча, и Джон пытался пригасить желание получить ответы на вопросы, которые роились у него в мозгу. Он расспросит ее потом, когда она немножко придет в себя. Сейчас не время. А теперь надо постараться успокоить ее. Она нуждается в его поддержке, и обмануть ее надежды нельзя.

Когда они приехали в Мотком-парк, выяснилось, что откладывать выяснение обстоятельств невозможно. Надо было принимать какие-то конкретные решения. Джона растревожили звонки леди Маргарет и лорда Генри. Игнорировать их не приходилось. И как ни неприятно это ему было, выбора не оставалось.

Он подошел к комнате Франчески и позвал ее, а потом спустился в кухню ждать, пока она придет. Она пришла скоро. Он усадил ее рядом с собой за стол.

Он внимательно посмотрел на нее и опустил глаза.

– Мне звонили из Шотландии, Франческа, от лорда Генри. – Он сделал паузу. – Он распорядился, чтобы ты покинула Мотком и… – Он опять помолчал. – Видишь ли, я вынужден спросить тебя, что же там случилось. Объясни, пожалуйста.

Франческа сидела не двигаясь и смотрела себе в колени. На запястье все еще сохранялись следы синяков, и она водила ногтем по контурам отметин. Ее прошлое. Она молчала, думая, с чего начать свой рассказ, и сгорала от смущения. Наконец она решилась.

– Знаете, я раньше понятия не имела, что значит – быть счастливой. Никто и никогда меня не любил, – просто сказала она. – Вот я и попалась, как дурочка. Это было сильнее меня, я не знала, как бывает, когда…

Она умолкла. Франческа не знала, что любовь может приносить такую же страшную боль, как ненависть или насилие. И даже более сильную – боль, которая исходит откуда-то изнутри тебя самой. Ей казалось, что недостижимое для нее счастье любить и быть любимой не может предать, не может обернуться ложью и стыдом.

– Я всегда была одинокой, – сказала она, приложив руку к сердцу. – Здесь, в душе.

И она сбивчиво начала рассказывать ему всю правду. Всю, до донышка. Теперь ей нечего было терять. Она потеряла все.

Потом Джон долго сидел в темноте, размышляя над тем, что рассказала ему Франческа. Тяжесть страданий, которую ей пришлось вынести, не укладывалась у него в голове, бедствия, обрушившиеся на эти хрупкие плечи, казались невероятными. Ну и негодяй этот ублюдок Девлин, соблазнил девушку, использовал и бросил, как ненужную тряпку. Попадись он ему как-нибудь на узкой дорожке, он из этого подонка вышибет дерьмо.

Он тихо выругался и собрался идти спать. Он сильно устал за этот день, пережил большое потрясение – решение лучше отложить до утра. Он сполоснул кофейную чашку под краном, поискал глазами полотенце и тут услышал, как скрипнула дверь. Фигуру в темноте было видно плохо.

– Франческа! – Он сделал несколько шагов навстречу и остановился на полпути. Девушка стояла по-дорожному одетая, с сумкой в руках. Она приготовилась к отъезду.

– Ты куда, Франческа? – тихо спросил он. Приблизившись к ней, он увидел, что она бледна как бумага. А глаза как два черных провала. – Не уходи, не поговорив со мной, – грустно сказал он, взял сумку и положил на стол. Франческа беззвучно заплакала. Никакие беды не могли ее сломать, а вот поди ж ты, любовь сломала.

– Ох, Франческа.

Второй раз за этот долгий день он обнял ее и прижал к груди. Сердце у него заныло от жалости к этому беззащитному существу. В этот момент он понял, что должен делать. Эта потерянная душа должна, наконец, обрести покой, должна обрести человека, который сумеет ее защитить.

Он принял решение раз и навсегда, зная, что ни за что не откажется от своего намерения. Гладя ее по волосам, слыша судорожные рыдания, сотрясавшие девушку, он думал, что отныне сам будет заботиться о ней. Эта девочка так перестрадала, без него она никогда не оправится. Непривычное для него чувство собственной необходимости для другого согрело его душу. Его не пугала ответственность, которую он на себя принимал; напротив, в нем засветилась надежда. Джон был настолько тверд в своем решении, что никаких колебаний в его правильности уже не возникало.

Дора возвращалась из трехдневного отпуска, который она провела у своей сестры в Хэррогейте. Джон встретил ее на станции в соседней деревне. Увидев его на платформе, Дора сразу поняла, что у него неприятности. Не в его правилах было встречать ее с поезда.

– Зря ты побеспокоился, Джон, – сказала она, когда они поздоровались. – Я бы отлично доехала на такси. – Она нарочно напустила на себя суровость. Его растерянный вид ей ужасно не понравился.

– Никакого беспокойства, Дора. – Он погрузил ее сумки в багажник и открыл дверцу.

Она залезла в машину, пристегнула ремень и сразу взяла быка за рога.

– Ну ладно, не будем ходить вокруг да около, Джон, выкладывай, что стряслось.

Она сложила руки на коленях и приготовилась слушать.

– Мудрая ты баба, Дора, – улыбнулся он.

– Не увиливай.

– Ну, раз ты настаиваешь… Я решил покинуть Мотком-парк. По собственному желанию.

– Понятно. – Она глядела прямо перед собой. Они слишком долго прослужили вместе в Моткоме, чтобы легко отнестись к такому сообщению. Она набрала воздуху и прямо спросила: – Это как-то связано с той девушкой, Франческой?

– Непосредственно.

Она по-прежнему не смотрела на него.

– Я так и думала.

Джон положил руку ей на ладонь.

– Поверь, Дора, мне непросто было на это решиться.

Она опустила глаза на колени.

– Да уж наверное.

Дора достала из кармана платок.

– Извини, Джон. – Она высморкалась, чтобы выиграть время. – Настолько неожиданно… Я… – Она умолкла.

Джон тоже молчал, не зная, что сказать.

Дора опять высморкалась. Наконец она справилась с собой и сказала:

– Прости, Джон, но ты ясно отдаешь себе отчет в том, что делаешь?

Она наконец глянула ему в лицо.

– Да. Поверь, я не с бухты-барахты на такое решился.

Только об этом он и думал последние сутки, все двадцать четыре часа. Устал уже думать.

– Ну тогда, может, объяснишь, как это тебе пришло в голову.

– Да.

Он обернулся к ней, и она заметила, как он изменился за эти три дня. Он выглядит утомленным и… она не могла подобрать слова. Он выглядит человечным, вот что. Как будто внешний ненужный лоск слетел и под ним оказался очень простой и, пожалуй, очень счастливый человек. Вот именно – счастливый! Впервые за все время, что она знала его, Джон казался довольным. Дора даже позавидовала ему.

– Франческе велено убираться из Моткома, – сказал он. – И я решил уехать с ней вместе. – Там у них что-то произошло с братом леди Маргарет, ерунда какая-то, но они встали на дыбы. Я не могу допустить, чтобы она ушла одна-одинешенька. Решил расторгнуть договор и зажить своим домом.

– Ах, Джон! По-моему, ты поступаешь опрометчиво. Не погорячился ли? – В голосе Доры прорывалась досада. – Надо бы подумать хотя бы недельку.

– Решение принято, Дора. И лорда Генри я уже поставил в известность. В конце недели он приедет для расчета.

– И он тебя так запросто отпускает?

– А что ему? Я всего лишь обыкновенный слуга.

– Но Джон! – Дора дотронулась до его плеча. – Ты целую жизнь провел в Моткоме. И вдруг из-за какой-то девчонки…

Джон не сразу нашелся с ответом. Ему казалось, что Дора не понимает его серьезности, а раскрывать свои чувства он не умел. Джон откашлялся.

– Я нужен ей, Дора. Я всю жизнь жил ради других, собирал воедино их расклеивающиеся жизни, а теперь у меня появилась возможность создать собственную. Я не обманываюсь, я понимаю, что все может обернуться для меня гораздо хуже, чем я предполагаю, но, по крайней мере, я буду знать, что попробовал сам выстроить свою судьбу. Я уверен, что сделал правильный выбор. Франческа одна не выживет – она отчаянно нуждается в поддержке. Я впервые оказался кому-то действительно нужным, у меня появилась цель, я несу ответственность за другого человека. – Он пожал плечами. – Наверно, это звучит глупо, но для меня все это чрезвычайно серьезно. – Он посмотрел на Дору, и она увидела в его глазах надежду. – Она нуждается во мне, Дора, – повторил он. – Я не могу ее подвести. Теперь ты понимаешь?

А Дора думала о собственной жизни, о своем одиночестве и о том, как ей самой не хватало любви.

– Конечно, мой дорогой Джон, я поняла.

Она потянулась к нему и поцеловала в щеку. Она сделала это впервые за десять лет дружбы.

– Я рада за тебя, – сказала она. – И желаю тебе счастья в твоей новой жизни.

Больше ей нечего было добавить.

17

Много лет спустя, вспоминая то время, Франческа не могла восстановить в памяти ни одной детали ее последних дней в Мотком-парке. Припоминались лишь опустошающие душу горечь и боль, от которых не было сил жить. Она полюбила, она доверилась Патрику и верила в счастье, которым он осветил ее существование. Но он обманул ее, сбросил с высоты этого счастья в пучину беды. Он с самого начала считал ее недостойной себя и поручил сестре объясняться с ней.

Она не знала, что он пытался дозвониться до нее, смягчить удар. Но Джон был непреклонен. «Она не желает с вами разговаривать», – холодно отвечал он Патрику. «Оставьте ее в покое. Неужели вам мало того, что вы с ней сделали?» И Патрик клал трубку, сознавая огромность своей вины, своей слабости, которая сделала его игрушкой в руках сестры.

Так Франческа прилепилась к Джону. В те времена, когда ночи казались бесконечно длинными, беспросветно темными, ее преследовали призраки прошлого. А Джон был последним якорем надежды, человеком, на которого она могла положиться.

И Джон это понимал. Он видел, что она сломалась под гнетом своих бедствий. Ее погубила любовь, и он жаждал отомстить за нее. Он мог бы убить Патрика Девлина, если бы это утешило бедное дитя.

Его дитя. Он привык думать о ней, как о своем ребенке, близком и драгоценном существе, как будто она была частью его самого, его плотью и кровью. И теперь, строя планы на будущее, он истово хотел оградить ее от всех грозящих бед. Как зверь защищает своего детеныша.

Дни летели быстро. Джон часто ездил в Ньюкасл, где присматривал небольшой домик, в котором они могли бы поселиться. Он паковал вещи, отдавал распоряжения, делал финансовые расчеты и закончил свое пребывание в Моткоме коротким разговором с лордом Генри в его кабинете.

– Значит, ваше решение окончательно, Джон? – Лорд Генри не скрывал своего неудовольствия. – Вы полагаете, так вам будет лучше?

Джон пожал плечами.

– Мне кажется, сейчас это для меня наилучший выход, – ответил он.

– Ну что ж, не мне вас отговаривать. – Стоя у камина, лорд Генри в упор смотрел на Джона. Ему никак не хотелось расставаться с этим надежным человеком. – И все же: могу я как-нибудь повлиять на ваше решение?

Он предвидел ответ, но все же спросил.

– К сожалению, нет, сэр.

– Ну ладно. Не будем зря тратить время. Осталось только выплатить вам вознаграждение.

– Да.

Вот и все. Вопрос двадцатилетней службы у лорда Генри Смит-Колина закрылся в пять минут. Джон знал, что так и должно было быть, но все же надеялся на более теплое прощание.

Лорд Генри подошел к секретеру и взял чековую книжку. Выписал чек, поставил подпись и протянул Джону. Тот сложил бумажку и убрал в карман.

– Знаете, Джон… – Лорд Генри сунул руки в карманы и доверительно сказал, скрывая смущение: – Мне будет вас не хватать. – Он откашлялся. – Жаль, что все так скверно обернулось. Если вам понадобится мой совет, какая-нибудь помощь – обращайтесь. Договорились?

Джон кивнул.

Лорд Генри протянул ему руку.

– Вам известно, что я не очень одобряю ваш поступок, Джон. Скажу без притворства – мне он совсем не нравится. Но все равно – от души желаю вам удачи.

Впервые за время разговора Джон улыбнулся.

– Спасибо, – сказал он, пожимая протянутую руку, и, в последний раз пройдя по обшитому дубом кабинету, открыл дверь и вышел.

За дверьми он остановился и, вытаскивая из кармана чек, выронил его. У него дрожали руки. Он взглянул на проставленную сумму – она была вдвое больше той, на которую он рассчитывал. Джон долгим взглядом смотрел на бумажку, тронутый до глубины души. Потом аккуратно положил ее в портмоне и отправился на кухню. Завершилась значительная часть его жизни. Его служба была достойно оплачена.

На следующее утро они с Франческой навсегда покинули Мотком. Багаж был отправлен заранее. Они ехали в «ровере» Джона. Миновав дубовую аллею Мотком-парка, свернули на шоссе.

Джон в последний раз посмотрел на георгианскую роскошь усадьбы, залитую сентябрьским солнцем. Улыбнулся. Странно, подумал он, столько лет здесь прожито, а уезжаю без малейших сожалений. Он выжал газ, и старинный дом вместе с его обитателями остались в прошлом.