Текст книги "Заповедный мир Митуричей-Хлебниковых"
Автор книги: Мария Чегодаева
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)
«Перевертенями» Хлебников увлекался еще в «алферовские» годы – «Перевертень» 1912-го – «Кукси, кум мук и скук»:
Кони, топот, инок.
Но не речь, а черен он…
Митурич подхватил этот прием, придал ему совершенно особый смысл – мы становимся как бы свидетелями «перехода» слова в изображение и обратно, слияния в одно двух чувственных восприятий – звука и изображения.
«Молитвы многих народов написаны на языке, не понятном для молящихся. Разве индус понимает Веды? Старославянский язык непонятен русскому. <…> Волшебная речь заговоров и заклинаний не хочет иметь своим судьей будничный рассудок»… [111]111
Хлебников В. О стихах // Указ. соч. С. 634.
[Закрыть]
Если Хлебников владел силой заклинания словом, то в Митуриче поразительна сила заклинания линией,черно-белым цветом, ритмом – книга и впрямь звучит как музыка, как стихия графики, графического мастерства. Конечно, для этого нужна была поразительная меткость Митурича, его удивительный талант графика, его яркая индивидуальность, самозабвенно и до конца отданная Хлебникову.
«Разин» был абсолютно, вопиюще индивидуален. Чтобы он родился, должно было состояться редкое духовное содружество поэта и художника, обладающего такой силой руки, таким владением живой линией, какими обладали очень немногие мастера рисунка. Художники такого масштаба, как Митурич, редко способны подчиниться кому-либо и чему-либо, кроме своего таланта, своего «я»; они почти всегда – тот центр притяжения, к которому тяготеют таланты меньшего масштаба, «сателлиты», ученики. Так это и было в отношениях Петра Митурича и его учеников.
Но личность Хлебникова была столь неотразимо сильна, что смогла стать Солнцем для такой планеты, какой был Петр Митурич. Быть может, надо говорить о звездной паре, заброшенной на одну орбиту.
Хлебников относился к Митуричу с большой симпатией. Сохранился сделанный им набросок П. Митурича 1922 года. Вполне профессионально, тонкими линиями очерченная голова с суровой складкой на лбу, с пристальным взглядом исподлобья…
Как и всякая попытка сокрушить небо, богоборчество Хлебникова и Митурича было обречено: построить письменные знаки, понятные для всех жителей «звезды, затерянной в мире», оказалось не под силу ни мыслителям, ни художникам. Но оно дало удивительно яркий взлет искусства, породило уникальные, не имеющие аналогий вещи высочайшего графического мастерства, поставившие Петра Митурича на совершенно особое место в русском искусстве XX века.
Он в полной мере обрел себя в Хлебникове. В работах на темы хлебниковской поэзии отточилось его блестящее графическое мастерство – способность несколькими штрихами, пятном туши создать образ, ритм, фактуру, организовать пространство, выявить плоскость листа, заставив звучать в полную силу черный и белый цвета.
П. Митурич. К поэзии В. Хлебникова, 1922–1924
Но та же сила звучания отмечает и рисунки с натуры Митурича этого времени, каждый из которых стоит большой законченной композиции. В сделанной тушью «Речке в деревне Санталово» 1922 года – такая же безупречная графическая точность, такая же ритмичность чередования черного и белого, что и в «Звездной азбуке», – и абсолютная достоверность в изображении конкретной натуры, густой прибрежной чащи деревьев и кустов, листьев и ветвей, черным силуэтом выступающих на светлом фоне воды…
1921 год стал для Митурича поистине решающей вехой – он вновь встретился с Хлебниковым – на этот раз их встреча переросла в человеческую дружбу и творческую близость.
П.В.: «Велимир явился зимой с мешком рукописей, без пальто, в солдатской телогрейке…»
Хлебников около трех лет скитался по стране, работал в отделениях РОСТА, причем не только в качестве поэта, но – в «Терроста» (Терской Росте в Пятигорске) в качестве ночного сторожа. Оборванный, голодный, больной, он метался из Харькова в Баку, стремился попасть то в Астрахань, то в Ташкент; в 1921 году участвовал в походе Красной армии в Иран на помощь революционерам, поднявшим восстание в Гиляне. Сохранилось удостоверение, выданное Советом Пропаганды Персии 5 августа 1921 года «тов. Хлебникову Виктору в том, что он действительно командируется в гор. Ташкент в распоряжение Наробраза с заездом в гор. Астрахань, что подписью и приложением печати удостоверяется». В Персии его называли «русским дервишем»… В октябре 1921 года Хлебников появился в Железноводске, откуда пешком ушел в Пятигорск. 28 декабря 1921 года больной и измученный Хлебников добрался до Москвы.
П.В.: «Брики снабдили его старой одеждой с плеча Маяковского и поселили в большом доме по Мясницкой улице, 21. Его навещал Сережа Исаков, и Велимир стал бывать у них. Завязались отношения и готовились издания произведений Велимира.
Ко времени моего приезда в Москву уже определенно Исаков исхлопотал возможность напечатания его работ. В то же время мы с Сережей, раздобыв печатный литографский станок и поставив его в Университете рядом с чучелами носорогов и других животных, принялись печатать первый „Вестник Председателей Земного Шара“» [112]112
Митурич П. В. Мое знакомство с Велимиром Хлебниковым // В кн.: П. Митурич. Записки сурового реалиста… С. 47. Имеется в виду «Вестник Велимира Хлебникова», № 1.
[Закрыть] .
Воззвание председателей Земного Шара:
Только мы, свернув ваши три года войны
В один завиток грозной трубы,
Поем и кричим, поем и кричим,
Пьяные прелестью той истины,
Что Правительство земного шара
Уже существует.
Оно – мы.
Только мы нацепили на свои лбы
Дикие венки Правителей земного шара.
Неумолимые в своей загорелой жестокости,
Встав на глыбу захватного права,
Подымая прапор времени,
Мы – обжигатели сырых глин человечества… [113]113
Хлебников В. Воззвание Председателей Земного Шара // В кн.: Велимир Хлебников. Творения. С. 609.
[Закрыть]
Велимир Хлебников 21 апреля 1917
П.В.: «Радости моей не было конца, когда я смог пожать руку Велимира, слезы душили горло, и я не мог произнести слова приветствия. Велимир сердечно тронут был моим волнением, и мы дружески смотрели друг на друга. Тут, кажется, я впервые узнал о его семейном положении и сестре, художнице Вере Хлебниковой. Делился с ним своими изобретательскими делами, хотел объяснить принцип волнового полета, но Велимир упорно отклонялся от вникания в технические дела, говоря, что этот храм закрыт для него и он ничего не поймет. Тогда как я чувствовал родство своей технической мысли с его философией о мироздании и движении. Он стал посвящать меня в свои поэтические произведения, каждый раз давая при встрече новую рукопись для прочтения» [114]114
Митурич П. В. Мое знакомство с Велимиром Хлебниковым // В кн.: П. Митурич. Записки сурового реалиста… С. 48.
[Закрыть] .
В. Хлебников – П. Митуричу. Москва, 14 марта 1922 г.
«Я в Москве уже два месяца.
Я читал ваше письмо и от всей души сочувствую покорению неба, хотя распределение в воздухе осей силовых и весовых у летающего тела – область, где еще не ступала нога моего разума, и я как язычник за порогом этого храма.
Я строю здание только из троек и двоек и написал много заметок и отдельных мест.
Мой основной закон времени: во времени происходит отрицательный сдвиг через 3n дней и положительный через 2n дней; события, дух времени становится обратным через 3n дней и усиливает свои числа через 2n; между завоеванием Сибири 1581 года и отпором России 1905 25 февраля при Мукдене прошло 3 10+ 3 10дней. Когда будущее становится благодаря этим выкладкам прозрачным, теряется чувство времени, кажется, что стоишь неподвижно на палубе предвидения будущего. Чувство времени исчезает и оно походит на поле впереди и поле сзади, становится своего рода пространством. Мы затеваем заграничное издательство. Каменский издал „Мой журнал“, скоро приедет Асеев. Я выпускаю „Вестник Велимира Хлебникова“ [115]115
В Москве в 1922 году вышло два номера литографированного издания «Вестника Велимира Хлебникова».
[Закрыть] .
Я надеюсь отпечатать закон времени и тогда буду свободен. Шлю вам союзные заклинания и вызываю мысленно ветер и бурю с той стороны, которая поможет успеху вашего дела. Мысленно носите на руке приделанные ремешком часы человечества моей работы и дайте мне крылья вашей работы, мне уже надоела тяжелая поступь моего настоящего.
Итак, обменяемся доверием на расстоянии и до свиданием!
В. Хлебников [116]116
В. Хлебников – П. Митуричу. 14 марта 1922 г. // Цит. по: П. Митурич. Записки сурового реалиста… С. 13–14.
[Закрыть] ».
П.В.: «Так, за четыре месяца нашего общения я познакомился почти со всеми начисто переписанными материалами, которые можно было печатать».
Хлебников привез из восточных скитаний свои капитальнейшие вещи – десятки стихотворений, таких как «Иранская песня», «Ночь в Персии», «Я видел юношу-пророка» и множество других, «сверхповесть» «Зангези», над которой он продолжал работать и по возвращении (сохранилась пометка Хлебникова о «Зангези»: «Собран – решен 16 января 1922 года»). Странное имя героя по-видимому восходило к детским калмыцким впечатлениям Виктора Хлебникова – он с гордостью начинал свою автобиографическую заметку словами: «Родился 28 октября 1885 в стане монгольских исповедующих Будду кочевников. <…> Принадлежу к месту Встречи Волги и Каспия-моря…». «Зангис» – по-калмыцки «весть». «Зангези» – нечто вроде «Вестника». Вестником, «апостолом» Хлебников ощущал себя.Слово «Вестник» – ключевое слово в его жизни 1921–1922 годов.
П.В.: «Ко времени моего приезда Велимир был водворен в комнату Спасского, художника, который скромно жил один без жены [117]117
Е. Спасский жил в доме № 21 по Мясницкой, где позже поселился и Митурич.
[Закрыть] . И Велимир, постелив тулупчик на железную кровать, спал и работал, сидя на ней. Денег не было, издательские дела шли плохо. Напечатано было только стихотворение „Эй, молодчики купчики“ в „Известиях“.
То, что намечалось печатать Исаковым, никакого аванса дать не могло. Требовалось даже вложить деньги за бумагу. Но Велимир шел на все условия. „Мне, – говорил, – важно иметь сотню экземпляров печати, да себе 2–3 экземпляра“.
И вот мы с Сережей, переписав на камень „Вестник“, оттиснули ему наконец сотню экземпляров. Он был страшно доволен. „Вестник“ был большого формата, рисованный от руки на камне, был оригинален и ни на что из сущего в печати не похож» [118]118
Митурич П.В Мое знакомство с Велимиром Хлебниковым // В кн.: П. Митурич. Записки сурового реалиста… С. 48.
[Закрыть] .
«Вестник» был сделан в виде плаката, сложенного наподобие газеты. Обложку для него сделал Н. Н. Купреянов – чисто шрифтовую – черными нарочито свободно нарисованными буквами, частью заглавными, частью прописными:
Значительно более интересна обложка «Вестника Велимира Хлебникова № 2», сделанная Митуричем. Столь свободный, что и в № 1 рукописный шрифт надписи: «Вестник Велимира Хлебникова двоек и троек священные рощи листья событий № 2» —и внизу: « Чудовище ископаемых времен увенчанное тройкой». А вокруг – заполняют всю композицию черные ромбы и треугольники переплетающихся ветвей дерева, остро торчащие пальцы кустарника, странные, похожие на какие-то стручки черные трилистники. Черные остовы ветвей чередуются с золотыми пятнышками листвы, вся композиция, включая шрифт, мелькает, играет дробным ритмом линий и пятен, предстает какой-то фантастической рощей, где буквы «произрастают» и колеблются как растения.
П. Митурич. К стихам В. Хлебникова, 1922–1924
П.В.: «Велимир к весне начал хворать. Персидская малярия давала приступы.
Помню, я встретил его на дворе его дома. Я пришел со своей обычной корзинкой с обедом от Исаковых для Велимира. <…> Он шел в расстегнутом тулупчике, серый, с блуждающими глазами и трясущимся подбородком. Под мышкой папочка с рукописями. Снег шел большими хлопьями. „Есть письма – месть“, – может быть, думал он и складывал: „Мой плач готов и вьюга веет хлопьями … Я продырявлен копьями духовной голодухи…“»
ВСЕМ
Есть письма – месть.
Мой плач готов,
И вьюга веет хлопьями,
И носятся бесшумно духи.
Я продырявлен копьями
Духовной голодухи,
Истыкан копьями голодных ртов.
Ваш голод просит есть,
И в котелке изящных чум
Ваш голод просит пищи —
вот грудь надармака!
……………………………
То голод копий проколоть
Приходит рукопись полоть.
Ах, жемчуга с любимых мною лиц
Узнать на уличной торговке!
Зачем я выронил эту связку страниц?
Зачем я был чудак неловкий? [120]120
Хлебников В. Всем // В кн.: Велимир Хлебников. Творения. С. 179.
[Закрыть]
Велимир Хлебников. Апрель-май 1922
В стихотворении была затронута тема пропажи рукописей, отданных Маяковскому для издательства Лефа. Действительно, судя по всему, ряд произведений Хлебникова («Семь крылатых», «Тринадцать в воздухе», «Пушкин» и некоторые другие) был утерян [121]121
Л. Ю. Брик утверждала, что «писал Хлебников постоянно и написанное запихивал в наволочку или терял. Когда уезжал в другой город… наволочку оставлял где попало. Бурлюк ходил за ним и подбирал, но большинство рукописей все-таки пропало». (Альманах «С Маяковским». – М., 1934. С. 78). Так ли было на самом деле? Хлебников, во всяком случае, считал иначе.
[Закрыть] . Хлебников крайне болезненно относился к этой потере, по-видимому, считал ее не просто небрежностью, но предательством бывших друзей, их попыткой «обокрасть» его.
П.В.: «Во время отлучки Велимира из комнаты Спасский мне говорит, что у Велимира что-то произошло с Маяковским. Я предложил Велимиру пойти к Брикам сегодня же. Он просто согласился, будто бы ничего не произошло. И я, не спрашивая его ни о чем, пошел с ним.
Вошли, прислуга пустила как знакомых в сени. Стучусь в дверь. Маяковский спрашивает: „Кто там?“ Я вхожу. Меня приветливо встречают. Не замечаю, что я вошел один, а Велимир остался за дверьми. Я говорю, что пришел не один, что со мной Велимир. „А, Витя, – говорит Маяковский. – Заходи. Что ты там застрял“. Велимир входит, сутулясь, с поднятым воротником пиджака, как обычно пряча бельевое одеяние. Общий кивок всем и затем уединяется. Но тут уже накрыт длинный стол. Гости, вино (впрочем, не помню, было ли вино). Были жареные утки – помню. Велимир садится за поперечное крыло стола, на другом конце стола Маяковский. Гости – Асеевы и еще кто-то. <…>
Маяковский замечает мне, что Велимир пополнел. „У Велимира отекшее, опухшее лицо, – говорю я, – и считать это явление здоровой полнотой – ошибка“. Разговор переходит на другую тему. Велимир молча ел все, что ему давали. От сладкого не отказался и я.
После обеда столы освободились. Поставили рулетку. Маяковский один забавляется с ней, пуская шарик на вертелку. „Ну, выползайте играть“, – наконец говорит он. Мы с Велимиром сидели за чайным столом, услаждаясь кусочком сладкой булки…» [122]122
Митурич П. В. Мое знакомство с Велимиром Хлебниковым // В кн.: П. Митурич. Записки сурового реалиста… С. 50–51.
[Закрыть]
Поистине, трагический контраст существования двух поэтов!
П.В.: «…в комнатушке холодно. Я принес в банке суп и кусок пирога. <…> Пока донес обед с Арбата, он остыл. Но Велимир сразу принимается за еду… Он всовывает пирог в банку с супом, разминает ложкой и ест. Он не может жевать пищу, так как у него осталось несколько передних зубов, которые мешали жевать деснами, поэтому он предпочитал есть размягченную пищу.
Обычно мне давалась во время его обеда рукопись. Поев, Велимир усаживался по-турецки на свою железную кровать. На табуретке, около, чернила в баночке и бумага. Кладет папку на ноги и пишет <…>».
Митурич сделал позже (в 1924 году) по памяти рисунок «Велимир в Москве 22 г.». Характерный профиль с крупным носом, высоко поднятой темной бровью. Растрепанные, видимо, давно не стриженные (а может быть, и не мытые) волосы; поднятый воротник пиджака; пальцы придерживают отвороты, явно пытаясь прикрыть то, что под пиджаком… Вид почти бродяги или, скорее, мальчика-беспризорника – что-то удивительно детское ощутил художник в этом лице с наивно приоткрытым ртом и устремленным куда-то в неведомую даль широко открытым глазом.
П.В.: «Мы продолжали с Исаковым продвигать дело напечатания произведений Велимира, начав с „Зангези“.
Обложка к „сверхповести“ „Зангези“ также была сделана П. Митуричем. Как и в „Вестнике“ – вольный рукописный шрифт прописью: „велимир хлебников Зангези“ – и внизу справа „Москва 1922“, а в левом углу инициалы „П.М.“. А вокруг этой традиционно скомпонованной надписи – взрыв бурных черных мазков, завитков, спиралей, напоминающих не то фейерверк, не то извержение из недр земли фонтана нефти или лавы…»
П.В.: «Однажды Велимир исчез из Москвы. Оказывается, его увез из Москвы к своей знакомой или родственнице некий скрипач Рейнбальд (известный больше своими хулиганскими выходками и пьянством). Там Велимира плохо приняли грубые и невежественные люди (как потом говорил сам Рейнбальд), и Велимир, не имея денег на проезд в поезде, ушел пешком оттуда. <…>
Велимир сказал, что он хотел бы послать в Астрахань матери немного денег. У нас было денег только на восьмушку чая, данные Маяковским 4 рубля. Велимир просил послать половину матери Екатерине Николаевне. „Тогда, – говорит, – у меня развяжется узелок“.
Екатерина Николаевна получила эти деньги с письмом на переводе, в котором я извещал ее о болезни сына. Это послание потом оказалось последним приветом от сына. Эти два рубля ей не нужны были, но она понимала, что послано потому так мало, что и такие деньги у Велимира бывали редко.
Существование его протекало на подачках приятелей-друзей. Я снабжал его табаком-самосадом, привезенным из деревни, и зажигалкой. Приносил обед от Исаковых часто, но не каждодневно. Видел, что ему еще приносили кое-что съедобное. <…>
Как-то в моем присутствии заходит к Велимиру Крученых, который на этой же лестнице этого дома получил во владение комнату. Велимир сидел в дальнем углу в холщовом кресле Спасского. Я стою с вошедшим Крученых у дверей. „Ну что, как Витя?“ – обращается он ко мне. Я рассказываю о ходе болезни. Он ободряюще обращается к Велимиру, при этом прибавляет: „Мы с тобой много натворили дел и немало еще совершим славных побед“. Попрощался со мной и ушел. Велимир сидел неподвижно и никак не реагировал на присутствие Крученых, будто бы он и не приходил. Я понял, что появление его ему неприятно и тоже изгнал его из нашего употребления».
Когда-то – еще не столь давно, в 1920 году, Хлебников писал:
Алеше Крученых
Игра в аду [123]123
Поэма «Игра в аду» была написана Хлебниковым и Крученых совместно.
[Закрыть] и труд в раю —
Хорошеуки первые уроки.
Помнишь, мы вместе
Грызли, как мыши,
Непрозрачное время?
Сим победиши! [124]124
В. Хлебников. Алеше Крученых // В кн.: Велимир Хлебников. Творения. С. 126.
[Закрыть]
Что привело к такому резкому отчуждению Хлебникова? Подспудные обиды, душевное расхождение? Вряд ли можно ответить однозначно на этот вопрос…
П.В.: «Мы занялись рассылкой первого номера „Вестника“ по адресам. И первый адрес, данный Велимиром, был: Астрахань, Б. Демидовская, д.56, для Веры Хлебниковой. Тут он сказал, что у него сестра художница, но очень не распространялся, даже не сказал, что она долго работала за границей. Вообще Велимир не высказывал никаких своих эмоциональных переживаний. Ни радости, ни печали, ни теплоты приятельских чувств. Нужно было быть весьма проницательным и внимательным к нему, чтобы уловить тончайшие признаки его душевного движения. И это было не следствием гордости или чванства, но глубокого внутреннего перевоспитания чувства мира вообще. Когда человек опирается на новое чувство, эмоции уходят на дальний план.
Потом послан был „Вестник“ Фритьхофу Нансену. Велимир подписал: „Председателю Земного Шара Фритьхофу Нансену от русских председателей Велимира Хлебникова и Петра Митурича“. Этим косвенным актом Велимир произвел меня в этот сан. Я принял его и поклялся в душе нести венец Предземшара до последних дней. <…>
Мы получили уже гранки „Зангези“ и Велимир занят выправкой текста. Наборщики издевались и, где только могли, изощряли свое остроумие. Так, например, „Перун и Изанги“ они набирают „Пердун из заноги“. Или слова от корня мочь – могу они набирают от корня „моча“ – мочиться. И все в таком роде, тяжеловесно и грубо. Велимир ни словом не обмолвился на эти выходки. Гранки были выправлены и конец „Зангези“ утвержден.
Велимир хочет уехать в Астрахань. Денег нет нисколько и добыть их не представляется возможным. <…>
Я мог уехать из Москвы в деревню к жене, которая жила самостоятельно учительницей при своем огороде и с коровой. Но как оставить Велимира полуздорового, когда круг возможностей приюта и питания сужается с каждым днем. И я решил предложить ему ехать со мной на две недели в деревню Новогородской губернии. <…>
Новгородская широта природы, ее суровые хвои были предвосхищены Велимиром в „Зангези“. Я не сомневался, что Велимиру все это понравится и он не пожалеет, что отправился, но вышло иначе. Там он погиб» [125]125
Митурич П. В. Мое знакомство с Велимиром Хлебниковым //В кн.: П. Митурич. Записки сурового реалиста… С 46–71.
[Закрыть] .
Из писем П. Митурича Н. Пунину в Петроград. 1 июня 1922. «Дорогой Николай Николаевич! Беда большая, Велимир разбит параличом, пока что отнялись у него ноги. Приехал ко мне в деревню и начал было оправляться от малярии, а спустя неделю начался медленный паралич [126]126
При злостных, преимущественно тропических формах малярии, распространенных в Закавказье и Закаспии, иногда происходит закупорка сосудов и поражение нервной системы. Такие осложнения почти всегда смертельны.
[Закрыть] . Мы отвезли его в Крестцовскую больницу и там положили. Врач говорит, что его еще можно поставить на ноги, но <…> но необходимо следующее: оплата за уход, лечение и содержание больного, так как больница переведена на самоснабжение и потом нужны медицинские средства…
И так нужна немедленная реальная скромных размеров помощь, иначе ему грозит остаться без медицинской помощи. <…> Сообщите об этом Исакову, Матюшину, Татлину и Филонову. Если можно, в печати сделайте сообщение. Последнее время Виктор Владимирович был занят своим многолетним трудом – законами времени, который он приводил к окончательному порядку для издания „Досок судьбы“. Первый лист уже напечатан в 5-ти тысячах экземпляров в долг. Нужно еще минимум 10 листов, но пороху не хватило издательского и набор застрял.
Множество вещей еще не напечатано и ждет „очереди“. <…>
Помогите, дорогой Николай Николаевич, чем можете, а сердце у меня разрывается, как ничтожна моя помощь. Велимир просил не обращаться к Маяковскому и „Ко“»… [127]127
П. В. Митурич – Н. Н. Пунину. 1 июня 1922 г. // В кн.: П. Митурич. Записки сурового реалиста… С. 18–19.
[Закрыть]
21 июня 1922. «Спасибо, дорогой Николай Николаевич! Вы первый откликнулись на мои письма, и за Вашу помощь [128]128
Н. Пунин послал с оказией медикаменты и деньги, им собранные.
[Закрыть] . Письмо я получил в Санталове и завтра еду в Крестцы к Хлебникову с приятными для него вестями.
Но, кажется, уже поздно его везти, он очень плох. 4 дня назад мне говорил врач, что у него началась гангрена от пролежней и сам он, указывая на черные пятна на ногах, сказал: „гангрена“.
Но если он захочет ехать, мы все-таки его повезем к Вам в Петербург. Последнее время у него все время высокая температура и очень раздраженное состояние. Он всех от себя гнал, чем очень затруднил за собой уход, что, может быть, еще ускорило его раздражение.
Мнение врача – положение безнадежное и теперь вопрос в неделях, сколько протянет. Больница отказывается его дальше держать, и я хочу завтра перевезти Велимира к себе.
Хлебников был всегда, везде без всякого мещанства НАШ („один ты наш“…), но мы (впрочем, не я), но мы не были ЕГО, потому „наши“ никакого права сказать „мы твои“ не могут, а потому вопрос об участниках в концерте отпадает совершенно (таково мнение Велимира).
[По-видимому, предполагался благотворительный концерт в помощь Хлебникову.]
… Посылаю Вам 2-й № Вестника, которого воспроизведено всего 20-ть экземпляров. Если поедем в Петербург, то прямо с вокзала вызываю карету скорой помощи и везу его в Мариинскую больницу. Ваш П. Митурич» [129]129
П. В. Митурич – Н. Пунину. 21 июня 1922 г. // В кн.: П. Митурич. Записки сурового реалиста… С. 19.
[Закрыть] .
Из записок П. Митурича: «Не было ребенка, не было существа такого на свете, которого бы я так нежно, так страстно любил и, о ужас! в каком он угрожающем положении. <…> Едем тихо, стараясь не трясти больного. Наутро Велимир смотрел бодрее, но речь еще больше затруднена. Он заметил: „Я знал, что у меня дольше всего продержатся сердце и ум…“»
Из письма Н. Пунину, Л. Аренсу. Около 1 июля 1922. «Дорогие друзья! Велимир ушел с земли 28 июня в 9 часов утра, за сутки потеряв сознание и так постепенно затухнул. <…> 29 его похоронили на уголке кладбища в Ручьях, в части, где хоронили старообрядцев» [130]130
П. В. Митурич – Н. Пунину, Л. Аренсу. Конец июня 1922 г. // Указ. соч. С. 23–24.
[Закрыть] .
Из записок: «Белье, простыни, цветы на подоконнике и чистота скрашивали последний приют поэта. Велимир очень ослаб и скоро задремал.
Вася [131]131
Сын П. В. Митурича Василий Петрович Митурич. В 1922 году ему было 8 лет.
[Закрыть] приносит букет васильков. Велимир с удовольствием смотрит на них. В букете он узнает знакомые лица. Речь тихая и трудно разборчивая. <…> Наутро Велимир смотрел бодрее, но речь еще более затруднена. Едва разбираю, что он говорит: „Мне снились папаша и мамаша. Мы были в Астрахани… Пришли домой к двери, но ключа не оказалось“. <…> Он заметил: „Я знал, что у меня дольше всего продержатся ум и сердце“. В этой фразе я слышал полную ясность сознания, сознания своего конца. <…> Рано утром его навещала Фопка и будто бы спросила: „Трудно тебе умирать?“ (она всем говорила „ты“) и будто бы он ответил ей: „Да“. Когда утром я пришел к нему, то Велимир уже потерял сознание. Я взял бумагу и тушь и сделал рисунок с него, желая хоть что-нибудь запечатлеть. Правая рука у него непрерывно трепетала, тогда как левая была парализована».
На рисунке – последнее слово Хлебникова «да»…
«Ровное короткое дыхание с тихим стоном и через большие промежутки времени полный вздох. Сердце выдерживало дольше сознания. В таком состоянии Велимир находился сутки и наутро в 9 часов перестал дышать. <…> Я сделал рисунок с уже мертвого учителя. В деревне прознали, что Велимир скончался и запрашивали как будут его хоронить – с попом или без попа? Я ответил, что, конечно, без попа. Никто из деревенских не пришел проститься с уходящим Велимиром. <…> Сговорились с мужиком, чтобы он сделал гроб. Кое-как смастерил из сосновых досок короб, мало похожий на гроб. <…> На крышке гроба внутри я голубой краской нарисовал земной шар, а под ним написал: „Первый Председатель Земного шара Велимир Хлебников“. <…> Был ненастный день. Дождь то моросил, то лил. Когда я пришел в деревню Ручьи, где был погост и церковь, за 12–13 верст от Санталова и обратился к священнику с этим делом, он узнав, что похороны намерены совершать без церковного обряда, сказал, что не допустит покойника на православное кладбище. Тогда я отправился в Борок в сельсовет за 3–4 версты. Там мне говорят, запинаясь, что-де не знают, как поступить, у них первый случай, когда хоронят „гражданским браком“. <…> Священник согласился на похороны, но ни за что не позволяет пронести гроб через ворота. Вокруг погоста каменная ограда. Священник указывает, что с задней стороны ограда низкая. <…> Там гроб проносится и тут же у задней стороны роется могила. <…> Сделав засечку на ели, я сделал надпись. <…> На песчаный холмик воткнул большую ветку сирени. Как говорили потом, эта ветка прижилась и пошла в рост…» [132]132
Митурич П. В. Мое знакомство с Велимиром Хлебниковым // В кн.: П. Митурич. Записки сурового реалиста… С 64–65.
[Закрыть]
В те страшные дни Петр Митурич сделал свои, едва ли не самые сильные (и самые знаменитые) рисунки – больного Велимира Хлебникова и Велимира Хлебникова на смертном одре.
П. Митурич. Велимир Хлебников на смертном одре, 1922
П. Митурич. Дом, в котором умер В. Хлебников, 1922
Невозможно представить себе большей художественной честности, большей простоты, чем в каждом штрихе, в каждой линии этих достоверных рисунков, сделанных тушью, «сухой кистью». Образ больного Хлебникова с бессильно уже как бы навсегда сложенными крестом на груди худыми руками и мучительно запрокинутой головой, глубоко запавшими закрытыми глазами, скорбно приподнятыми бровями и приоткрытым ртом, из которого – мы слышим просто физически – вырываются скорбные стоны, хриплое дыхание, остается вечным реальным свидетельством последних мгновений жизни человека…Скупость и художественность изобразительных средств снимает малейший оттенок натурализма, фотографизма. Навсегда остановленное, запечатленное мгновение… Красота и величие страдания.
И такое же величие, гармония смерти. Успокоившееся лицо, успокоившееся тело, сливающееся с ритмом бревен, дерева стены, куда, кажется, оно уходит, уйдет сейчас – в какое-то запредельное четвертое измерение. И поразительно живая голова, покоящаяся на охапке полевых цветов.
…У Жуковского есть чудесное стихотворение на смерть Пушкина:
Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе
Руки свои опустив. Голову тихо склоня,
Долго стоял я над ним, один, смотря со вниманьем
Мертвому прямо в глаза; были закрыты глаза,
Было лицо его мне так знакомо, и было заметно,
Что выражалось на нем, – в жизни такого
Мы не видали на этом лице. Не горел вдохновенья
Пламень на нем; не сиял острый ум;
Нет! Но какою-то мыслью, глубокой, высокою мыслью
Было объято оно; мнилося мне, что ему
В этот миг предстояло как будто какое виденье,
Что-то сбывалось над ним,
и спросить мне хотелось: что видишь?
Сближение Хлебникова с Пушкиным – не случайно. Из записок П. Митурича: «Как-то мы шли с Велимиром по улицам Москвы. Он вел отрывочную беседу о временных закономерностях отдельных личностей. Говорил, что ему нужен секундомер для исследования коротких кусков времени перелетов настроений человеческой души. Он сделал такое замечание: „Люди моей задачи часто умирают в 37 лет; мне уже 37 лет“… И думать не хотелось о возможности гибели Велимира. Но он был печально спокоен и молчалив» [133]133
Указ. соч. С. 55.
[Закрыть] .
Среди бумаг Хлебникова нашелся отрывок, начатый в июне 1922 года в Санталове – последние его строки:
«Дитя: Кэ!
Няня: Она молока хочет.
Дитя: Баботик!
Няня: Болит животик!
Парнишка: Щи худые!
Няня: Возьми иголку и заплатай их, будут крепки.
Парнишка: Холова [134]134
Холова – река Новгородской губернии, приток Меты.
[Закрыть] неделю будет плакать.
Няня: Это она жертвы просит. Раз давно в ней утонул парнишка такой, как ты. Она и избаловалась. Каждую весну жертвы просит, играет. Вот и шумит, вот и шумит…» [135]135
Митурич П. В. Мое знакомство с Велимиром Хлебниковым// В кн.: П. Митурич. Записки сурового реалиста… С. 59–65.
[Закрыть]
* * *
Никто не заметил,
Как солнце зашло,
Как розы опали…
Как смерть засмеялась…
Никто не заметил,
Все спали…
Шумя тишиной и костями.
Взошла по оглохшим
Ступеням крыльца,
Кивнула минувшего теням
И… свеяла жизнь с молодого лица.
Он умер! [136]136
Вера Хлебникова. Никто не заметил как солнце зашло… // В кн.: Вера Хлебникова. Что нужно душе… С. 115.
[Закрыть]
Вера Хлебникова
«Астрахань, 19 июля 1922.
Вы говорите, Он ушел, мой тихий Брат? Я знаю, что у Виктора Владимировича были искренние, любящие, преданные ему друзья… Хочется думать, что им я буду говорить о брате и друге, чутком и нежном с теми, кого он любил, и, скинув напускное равнодушие и сверхчеловеческое безразличие к окружающим, – открывал свою душу. Как Сакия-Муни [137]137
Одно из имен Будды.
[Закрыть] , отказавшись от земных почестей для достижения духа, шел по земле. <…> Он был эстетом – слишком эстетом: преступления как такового, мне кажется, для него не было, не было душевных недостатков, <…> его мерилом, его судьей была красота. <…> Если б он был королем, <…> он мог бы, поразившись каким-нибудь детским личиком. <…> сняв с себя драгоценную корону, надеть ее на голову ребенка и, прошептав смущенно: „возьми, это тебе совсем“, – с безразличным скучающим видом идти дальше…» [138]138
Вера Хлебникова. Воспоминания о Велимире Хлебникове // В кн. Вера Хлебникова. Что нужно душе… С. 141–142.
[Закрыть]
Воспоминания Веры Хлебниковой о Велимире завершались просьбой:
«Еще я убедительно прошу… я требую!
Так как при жизни Виктор Владимирович не имел никакой материальной корысти от своих произведений, ни даже необходимой поддержки, то я прошу, чтобы от возможных сумм издания никому не было бы личных доходов.
Мое желание, чтобы эти возможные от издания суммы были предоставлены его другу П. В. Митуричу и употреблены по его личному усмотрению. <…> Так же рукописи В.В. предоставляю в распоряжение П. В. Митурича, если же они уже в других руках, то убедительно прошу сберечь их от расхищения. Спасибо тем, кто его любил» [139]139
Указ. соч. С. 148–149.
[Закрыть] .
В эти дни – всего месяц спустя после смерти Велимира, Вера еще не была знакома с Петром Митуричем, не сблизилась с ним в переписке.
В том же июле 1922 года, после смерти Хлебникова, к Митуричу в Санталово приезжал Бруни, привез ему корректуру статьи Н. Пунина «Обзор новых течений в искусстве Петербурга», с оценкой творчества Митурича как одного «из самых крепких и самых проницательных художников младшего поколения в новом искусстве. <…> Мы нуждаемся в нем, в его руководстве, во всех начертаниях, сделанных его рукой» [140]140
Пунин Н. Н. Обзор новых течений в искусстве Петербурга // Русское искусство, 1923, № 1. С. 27.
[Закрыть] .
