Текст книги "Скажи «Goodbye»"

Автор книги: Мария Амор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

– Господин Вайцман! Господин Вайцман! – закричал он на своем недовыученном иврите. Президент, пораженный наглым опусканием титула, остановился, а напористый Цви прорвавшийся в свет юпитеров первого и второго каналов, продолжал:

– Как вы относитесь к то, что может подписать мирный договор?

Глава государства только сморгнул, поскольку успел размякнуть в облачке благодарных за светлое детство российских девочек, но Цви напористо продолжал:

– Если ты участвовать – это предавать Великий Израиль!

Тут в горле у президента заклокотало, лицо побагровело и рука невольно поднялась, как для оплеухи. Может, Эзер Вайцман вспомнил, как геройски сражался за существование Израиля в рядах Эцеля и Хаганы, может, подумал о своем историческом вкладе в создание израильских ВВС, может, перед ним пронеслась атака на египтян в Синае, а может, лица павших товарищей заслонили на миг самодовольную рожу Цви…

Вайцман оттянул ворот рубашки, окинул косноязычного патриота ненавидящим взором и спросил:

– В армии служил?

– Нет, – обалдел Цви. – Я про мирные договор, что он – плохо.

– Почему не служил? – прошипел президент.

– Н-не взяли, – немного смутился Цви.

Президент поднял подбородок и выискал взглядом поверх толпы своего военного атташе, который мигом забыл о существовании молодых и красивых журналисток.

– Одед, позаботьтесь, чтобы этому молодому человеку не было отказано в праве служить в израильской армии и защищать свое государство! – с отвращением сказал Вайцман, развернулся и пошел дальше, но настроение было явно испорчено.

Президент небрежно заглянул в пару-другую классов и, рассеянно похвалив учительниц, направился к своей машине. Красный как рак, гордый учиненным дебоширством, хоть и струсивший от перспективы призыва Цви стоял перед Одедом, который записывал номер его удостоверения личности. Мурка поняла, что по замыслу редактора это она, Мура, должна была выступить подобным образом, и призналась себе, что она совсем не из того теста, из коего пекутся знаменитые репортеры.

Прямо на полянке она присела, открыла лэптоп и бойко застучала по клавишам:

«Сегодня президент страны г-н Вайцман посетил молодежную деревню-интернат в Иерусалиме, где учатся 218 юношей и девушек из стран СНГ. Встреченный благодарной молодежью, президент отметил, что подобные программы Еврейского Агентства, по которым в Израиль только в минувшем году приехали 569 ребят, заслуживают всяческого содействия и поощрения…»

* * *

Сашка торопилась в Неве-Илан, на телестудию, где ей предстояло дать интервью русской программе, но все-таки свернула к заправочной. Оттягивать с заправкой не имело смысла – никаких чеков или получений в ближайшие дни не ожидалось. Надо будет зайти в банк и попросить Таля в очередной раз увеличить разрешенный минус. Процедура довольно унизительная, но в виду неопределенности ее заработков неизбежная. Последний раз, когда она просила ссуду на покупку машины, Таль был настолько суров, что страшно было снова идти к нему на поклон. С тех пор, правда, Александра вложила три солидных чека, но тогда же окончательно осознала, что достигла того возраста, когда женщине просто неприлично не иметь бриллиантов. Сомнительные украшения, надаренные ей Фимкой – не в счет. Хоть она и говорит всем небрежно, что браслет от него бриллиантовый, но в глубине души подозревает, что если действительно настанут тяжкие времена, эта бижутерия ее не спасет. Нет, настало время купить действительно настоящую качественную вещь, которую можно носить всегда и всюду. Тем более, что это будет даже неким вложением на крайний случай. Мама и Мура твердят, что она должна откладывать, вот она и отложит, ведь деньги разойдутся в любом случае. А так останется солидная вещь, имеющая абсолютную ценность! Ехидная Мурка заметила, что таким украшением должно быть кольцо от по-настоящему любящего мужчины. Но такого не нашлось, и поэтому Александра купила кольцо сама. Золото восемнадцатикаратное и бриллиант чистой воды – огромный, светящийся. Мерилин Монро правильно говорила, что бриллианты – лучшие друзья женщины. Теперь это кольцо всегда поддерживает и ободряет Сашку как символ ее союза с самой собой. Но Таль из банка А-Поалим всего этого не понял бы.

Молодой парень у ворот Неве-Илана потребовал предъявить удостоверение личности, чтобы сверить со списком имеющих право на въезд. Симпатичный секьюрити был явно моложе Сашки, и показывать ему удостоверение с нелестной датой рождения почему-то совсем не хотелось. Александра улыбнулась и, вызывающе закинув ногу на ногу, попросила позвонить в студию, и сообщить, что Александра де Нисс уже здесь. Пока ждали ответа, выяснилось, что строгий паренек родом из Киева, совсем недавно демобилизовался из Цахаля, и если бы Верочка, ассистентка продюсера, буквально через минуту не выбежала встречать гостью, он бы точно успел выпросить у Сашки номерок ее телефона.

– Ой, Сашенька! Как вы чудесно выглядите!

Добрая Сашка, ей-Богу, хотела бы тоже ответить комплиментом, но сама Верочка была невзрачной мышкой, с серенькими кудельками в мышином хвостике, такая вся замученная, с бегающими глазками, что у Сашки едва хватило духу ответить ей в том же духе:

– Верочка, а вы сами-то – как похудели! Как ваша жизнь? – по дороге в гримерную Верочка успела нажаловаться ей и на младшего – двоечника, и на старшего – лоботряса, и на безработного больного мужа. Сашке стало жалко безропотную дуру, и она от души посоветовала несчастной женщине:

– Верочка, да бросьте вы их всех! Зачем вы себя и свое здоровье на них губите! Вот увидите, сами прекрасно устроятся!

Но Верочка только жалко улыбнулась. Видно, решила, что Сашка шутит.

Аннет, гримерше, случалось в прошлом готовить Александру к фотосъемкам, она любила симпатичную девушку и, как и все Сашкины знакомые, была поверенной ее тайн и проблем. Женщины бурно обрадовались друг другу и расцеловались.

– Александра, ты – моя любимая модель! Я всем так и говорю, ни на ком грим так не лежит, как на тебе! Как твои дела? Почему круги под глазами?

– Не сплю, Аннет, не сплю. Заботы спать не дают.

– Почему? Оттого, что не спишь, счастье не придет! – громко, грубовато заметила Аннет, звеня браслетами и быстрыми движениями нанося штукатурку на Сашкино лицо. – Себя надо беречь! Вторые глаза кто тебе даст?

У Сашки едва не выступили слезы на глазах. Это простое женское участие, эти верные слова заставили ее пожалеть себя.

– Аннет, я сейчас плакать не могу. Но одно я тебе скажу: если не ты сама себе, то кто тебе? Поняла? Вот от этого и не сплю по ночам и маюсь.

– Что, все мужики – сволочи? – догадалась гримерша.

– Может где-то есть и порядочные, но все, что остались для меня – точно бракованные. Все смотрят, как бы не прогадать, как бы не дать слишком много, как бы не остаться с носом…

– Говнюки! – жарко прошептала Сашке в лицо гримерша, подкрашивая ей ресницы. – Тебе нужен мужчина щедрый, богатый, веселый!

– Верно, Аннет, верно! А где его взять?

– В том-то и дело! – сокрушенно вздохнула Аннет, сама не от хорошей жизни третий раз замужем. – Слушай, хочешь, я познакомлю тебя с отличным парнем? Хозяин бутика!

– Какого бутика? – невольно заинтересовалась новой кандидатурой Сашка, но тут влетела переполоханная Верочка и увлекла Сашу к продюсерше Вике. Вика, полная решительная усатая дама в темном костюме, умевшая, по обстоятельствам, сочетать уверенность военачальника с угодливостью придворного, благосклонно приветствовала гостью.

– Сашенька, замечательно выглядите. Вас сегодня Володя будет интервьюировать. О чем он с вами сегодня поговорит? Какие у вас последние проекты?

– О, вы знаете, Виктория, мне очень бы хотелось рассказать нашим зрителям о замечательном музыкальном проекте для детей, в котором я сейчас участвую, – зачастила Сашка.

Собственно, участие ее заключалось в сопровождении на концерты инициатора этого проекта, состоятельного американского филантропа, но Том наверняка будет благодарен, если она представит его благое начинание русской публике – основному поставщику музыкальных талантов. Но посреди болтовни Сашку вдруг осенило:

– Вика! Вы знаете, как я люблю вашу передачу, и что я ваш регулярный зритель! И я много думала, и давно хотела вам предложить… Вы в этом году устраиваете специальную передачу на День Независимости? Как смотрите на то, чтобы я приняла в ней участие? В смысле – вела ее? Мы могли бы задействовать в ней и наших детей-вундеркиндов!

– Ой, Сашенька, это было бы чудесно, – смешалась Вика. – Но вы знаете, это ведь требует согласования сверху. У нас уже все так давно решено и расписано… А вот и Володя! Володечка – передаю вам нашу Сашеньку, обращайтесь с ней бережно. – И начальница барственно, хоть и поспешно выплыла из кадра.

После съемок Сашка позвонила Нимроду и сообщила, что ждет его в кафетерии. В рабочее время Нимрод был вторым человеком на канале и Сашкиным любовником. А после работы – отцом семейства. Это он «посоветовал» Вике проинтервьюировать в русской программе замечательную русскую манекенщицу. Может, кафетерий на телевидении и не являлся достаточно конспиративным местом – все вокруг сплетники и завистники, но Сашке не терпелось обсудить с ним свою новую гениальную идею – попробовать себя в качестве ведущей на русском телевидении.

– Что ты об этом думаешь? Нимрод, ты же специалист. Правда, отличная идея?

Нимрод устало закурил и спросил:

– А командовать парадом Дня Независимости ты не хочешь?

– Каким парадом? – опешила Сашка, и выставила вперед ногу в новой босоножке с веревочными переплетениями. Она знала, что вид ее ног служит сильным аргументом в любом споре.

– Таким. На Красной площади.

– Причем здесь Красная площадь! Сейчас очень принято, чтобы известные лица были на экране. Я – лицо русской общины!

– Слушай, Вика и так мне сделала одолжение с этим твоим интервью. Передачу уже отдали вести Соне.

– Вика меня полчаса благодарила за интервью! Это ты ей сделал одолжение! – не спустила ему Сашка. – А Соня, между прочим, говорит по-русски с украинским акцентом.

– Этого ни я, ни Ицик не слышим.

– Ага, вы не слышите, а над нею вся русская улица смеется, и никто не понимает, как вы могли такую ведущую выпустить на экран.

– Она – профессионал.

– Я тоже профессионал. – Сашка надула губки.

– Да, – гадко хохотнул Нимрод. – Но кое в чем другом.

– Нимрод! – Сашка обиделась. – Я никогда тебя ни о чем не просила! («Внимание и отношение не в счет», подумала Сашка про себя) В кои-то веки нужна твоя помощь! Советы, профессиональное руководство, связи. Но я вижу, что ты не веришь в меня, не уважаешь меня, не видишь моего потенциала и ничего не готов для меня сделать!

– Очень даже вижу твой потенциал, но совсем в другой области. Ты ведь модель, чего тебя тянет на экран?

– Мне необходимо найти себе новое поле деятельности. То, которое сможет остаться со мной в будущем.

– Хочешь, я останусь в тобой в будущем?

– Это зависит от того, какое будущее меня ждет, – многозначительно сказала Александра. – Ты – первый заместитель директора канала и можешь мне помочь…

Нимрод покачал головой.

– Пойми, я должен думать о репутации канала. Меня засмеют, если я тебя пропихну на экран, все сразу заговорят…

– Пусть говорят. – Сашка дернула плечиком. – Нимродик, ну обещай…

Александра знала, что мужчин надо заставлять о себе заботиться. Потому что сами не догадаются. А ей в жизни надо иметь что-то с собственной доброты и сговорчивости. И Саша умела это делать: надо только дать им понять, что это в их собственных интересах.

Разумеется, в конце концов Нимрод обещал свое содействие, и они договорились о следующем свидании. Только после этого Сашка ушла, красиво переступая стройными ногами в новых босоножках, и даже умудрилась сунуть свою визитку симпатичному парнишке на воротах.

Из Невей– Илана Александра поехала в Тель-Авив на съемки. По дороге будущая телеведущая принялась прикидывать в деталях, как бы она вела праздничную программу на День Независимости. И не только о том, что бы она одела, и каким боком повернулась к камере. Нет, Сашка много почерпнула от Опры Винфри, недаром смотрела все ее передачи последние полгода. Опра – настоящий профессионал, и Александра смогла бы быть такой же – дружелюбной, с шармом и очарованием. Обида на Нимрода, которого пришлось униженно умолять о такой мелочи, все еще тревожила, но она твердо решила об этом сейчас не думать. Сашка научилась этому еще в юности, прочтя роман, определивший ее судьбу – «Унесенные ветром». Скарлетт О’Хара говорила: «Не буду думать об этом сейчас. Я подумаю об этом завтра». И от нее Александра научилась быть легкомысленной и решительной. Легкомысленной – это значит не терзать себя этой извечной еврейской манерой переживать по поводу будущих гипотетических неприятностей. Чаще всего те вещи, которых так боишься и которые предвидишь, они-то и не случаются. То, что случится, того заранее знать нельзя. Поэтому в момент покупки очередной дорогой прихоти Сашку всегда охватывает уверенность, что все как-нибудь непременно устроится. Прочитав «Унесенные ветром» Александра решительно развелась в первый раз, с мальчиком-сокурсником, за которого сгоряча выскочила замуж на первом курсе инженерно-строительного института. И институт, и мальчик – все оказалось юношескими ошибками. Вот так ей стало ясно, что бояться жизни нельзя, и надо все начать заново. Мурка правильно говорит, что жизнь чувствует пугливых, как чувствуют страх собаки. И на трусливых жизнь лает изо всех подворотен. А если ее, жизни, не бояться, то она будет уважать, и не тронет. Это Муркина философия, но Сашка усваивает мудрость отовсюду, где бы ее не нашла, и в течение дня она живет, как Скарлетт О’Хара – решительно и бесстрашно. Только по ночам ее охватывает паника.

Но сама Мурка, пожалуй, чересчур отважная. Она твердо рассчитывает только на себя, и верит в себя. Но ведь мужчины это чувствуют, каким-то науке пока неизвестным способом. Эта самодостаточность Мурки отталкивает от нее мужиков. Ну кого она себе нашла? Вадима, который не хочет и не может позаботиться не только о ней, но даже о себе самом. Сашка недовольно сморщила носик: один раз она побывала в его конуре, сопровождая Мурку, и это оказалось никакое не элегантное жилище холостого космополита, как она представляла до этого, а вонючее гнездо бомжа. Да и сам космополит – интересно, когда он последний раз мылся и причесывался? Это все результаты современного оголтелого феминизма – бабы находят себе таких мужиков, за которыми надо ходить, как за малыми детьми. Сами кавалеры не в состоянии ни ухаживать за своими женщинами, ни бороться за них. Просто сидят себе в своей норе – кто пришел, тот бери и пользуйся… И к тому же, у всех этих интеллектуалов существует какая-то обратно пропорциональная связь с элементарной гигиеной. Конечно, они все эрудиты, но почему у них у всех такие унитазы вонючие?

Александра – противник феминизма. По ее мнению Мужчина призван защищать свою Женщину и заботиться о ней. И то, что она всю свою жизнь (ну, не считая краткого эпизода глупого второго замужества за новым русским, ошеломившим ее, тогда еще совсем молоденькую и глупенькую, шубами и ресторанами, и кончившимся его гибелью, а ее поспешным сматыванием удочек в Израиль) заботилась о себе сама, это страшная несправедливость судьбы. Интересно, вышла бы Мурка замуж за мужика, который присылал бы за ней машину с охраной и запретил бы ей работать? Нет, надо отдать Мурке должное, – вряд ли. Да и Александра ослепилась этим вариантом только по глупости лет. И сегодня она ни в коем случае не согласилась бы засесть дома и менять детям пеленки. Нет, конечно, женщина должна работать, но не в кассе же, и не секретаршей. А, например, моделью, или актрисой, или телеведущей, или, на худой конец, журналисткой. То есть – быть на виду, реализовать свой потенциал, жить полной жизнью, встречаться и общаться с людьми. А Мужчина должен избавить ее от необходимости переживать о завтрашнем дне, о старости, о следующем контракте, о быте. Тот новый русский в Сашкином прошлом был, конечно, совсем не тем вариантом. Он не открывал ей никаких ходов, а просто покупал ее. И очень скоро с ним стало страшно, и он стал противен. А избавиться от него добром оказалось совершенно невозможно. Саша не любит об этом вспоминать, но иногда, очень редко, наедине с самой собой, она гордится тем, что сумела вырваться из этой жизненной ловушки, не постояв за ценой… Задерживаться в Воронеже не стала, моментально репатриировалась в Израиль, оставив позади себя весь кошмар разборок русского бизнеса. Ей просто исключительно повезло, что все кончилось так благополучно. Для нее, во всяком случае. Грех так говорить, но он сам в этом виноват. И Сашкины мысли снова перешли к более приятным материям – шубы у Сашки остались, жаль, что здесь, в Израиле, от них мало прока…

В тель– авивской фотостудии весь грим с Сашки сняли и новый наложили. Волосы опять пересушили, так недолго и лысой остаться. А потом все пошло, как всегда – ассистент менял освещение, Сашка вертелась, тощий фотограф корячился на полу, сладострастно шепча: «Липс, липс, гив ми седактив липс!» и щелкал камерой, когда Сашка закидывала голову и смеялась.

* * *

Вадим уехал. Жизнь остановилась. Единственная цель, которую ставила перед собой Мурка, – дотянуть до ночи. Один вечер удалось провести у Шмулика и Симоны, на второй сходила на день рожденье к Таньке. Оба раза вернулась домой поздно, полупьяная и сразу завалилась спать. Сон коротал время, но следующий день опять надо было как-то изжить. Если бы ей предложили заснуть, и проснуться, когда Вадим уже приедет, она согласилась бы немедленно. Даже тот многозначительный факт, что он оставил ей свою машину, и Мура собиралась приехать на ней встречать его в аэропорту через месяц, не облегчил разлуку. Но все же красненький Опель – маленькая частичка его – остался у нее, как талисман. В салоне машины ей чудился присущий ему запах, и поэтому страдать в ней было особенно упоительно-мучительно. Мурка сразу полюбила этого «Конька-Горбунка», и даже вымыла его. И прибрала внутри салона. В бардачке ей попались на глаза несколько смятых грязных листочков, на которых было что-то напечатано на иврите. Она мельком взглянула на них, удивленная, что у Вадима завалялось что-то на языке, которым он владеет слабо, и увидела, что это были какие-то внутренние документы из министерства внутренних дел о планируемых закрытиях четырех палестинских учреждений в Восточном Иерусалиме и конспекты каких-то переговоров с американскими представителями по этому вопросу. Мура подняла брови – что это, как это сюда попало, и зачем это Вадиму? Не решившись выбросить эти листки, она положила их обратно, намереваясь при случае спросить его об этом.

Время не двигалось. Каждое, самое крошечное событие стало сопровождаться отсчетом: вот этот хлеб я купила, еще когда Вадим был здесь, думала Мурка, дожевывая последнюю горбушку. Вот вымылся пол, по которому ходил любимый, заехавший за ней перед выездом в аэропорт. Вот выброшен мусор, в котором был еще пакетик от чая, которым она поила его тогда. Естественно простыня, ставшая ценнейшей реликвией, не будет сменена до тех пор, пока они оба снова не окажутся на ней. Мурка надела на руку цепочку и обещала себе снять ее только после его приезда. Она напевала трогательную песенку Новеллы Матвеевой: «Когда же, наш мимолетный гость, Ты умчался, новой судьбы ища, Мне было довольно того, что гвоздь Остался после плаща…» и жалела себя. Страдание набирало силу. Большую часть свободного времени она проводила в кровати, обняв подушку. Шторы держались плотно задернутыми, пился кофе, курились сигареты, драли душу «Вайя кон диос» и «Stronger then pride» Шадей. С пяти пополудни мученица переходила с кофе на красное вино. Но вечером окна все же распахивались, чтобы впустить свежий воздух, а с ним в комнату врывались энергичные шаги, веселый смех, чужие голоса, музыка… Весна бурлила, темнота соблазняла, воздух пах апельсиновым цветением, выхлопными газами, духами. Люди общались, любили, веселились на улице под Муркиными окнами, и только ей совсем не доставалось ни крохи жизни. «Все везде, а я нигде», – тосковала она, сидя на подоконнике с сигаретой и бокалом каберне.

Положительным эффектом томлений явилось похудание, отрицательным – прогрессирующее помешательство. Оказалось, что можно часами смотреть на фотографии, и на собственное отражение в зеркале. Больше делать ничего не хотелось. Телефонные звонки выбрасывали в кровь волну адреналина, но почти всегда оказывались ненужными, а когда это был он, хотелось продолжать разговор до бесконечности, но ничего конкретного в голову не приходило. Вадим почему-то не оставлял ей телефона родителей, и позвонить ему было некуда. Но, может, так было и лучше: не имея возможности звонить самой, страдалица не могла обнаружить всю глубину своей зависимости от него. Если бы Мурка умела колдовать, она бы его заворожила, даже если за это жгли на костре. Она пыталась во всем высмотреть знаки будущего: если он позвонит сегодня вечером, то они будут вместе… Оказалось, что о ком-то можно думать совершенно обсессивно, каждую секунду, с напряжением, от которого перегревались мозги. Но мысль была на холостом ходу – вертелась, как белка в колесе, и не находила никаких решений, никакого выхода из ситуации, никакого облегчения, просто снова и снова, до бесконечности, думалось о нем. Мурка начала вести дневник, с твердым намерением выбросить его, когда Вадим вернется. Дневник пестрел мудрыми и оригинальными мыслями, выношенными страданием: «Когда он вернется, а я знаю, что такой момент наступит, как ни трудно сейчас в это поверить, я перечитаю эти строки, и я запомню, как мне было плохо, и буду знать, что даже такое можно пережить». Она сама не понимала, было ли дело в силе ее чувств к нему, или в ее полном неумении ждать, в унизительно жалкой психической неспособности набраться терпения. В таком состоянии Мура хорошо представляла себе, как ужасно сидеть в тюрьме, просто потому что в ней ты обречен на ожидание…

Но на четвертый день судьба смилостивилась над ней, и позвонил редактор «Га-Ама».

– Вылетаешь послезавтра, – проводил он обычный инструктаж. – Присылаю посыльного с билетом и мобильником, с которого ты сможешь звонить прямо из Беларуси. Бери с собой паспорт и две паспортные фотографии. Здесь визу сделать уже не успеваем, но есть договоренность, что тебе ее сделают по прибытии, в минском аэропорту. Помни – интервью с Лукашенко и с Шимоном Пересом.

Спустя полчаса Мура получила бипер, означавший, что следующим утром ей следует встретиться с Арноном в обычном месте.

Мурке сразу стало легче. Жизнь потребовала ее участия, и отвлекла внимание от совершенно неразрешимых личных проблем на текущие политические события.

Несколько лет назад, после получения степени по истории и международным отношениям, с более узкой специализацией по странам бывшего СССР, когда Мура начала искать работу, она обратилась за советом к Арнону, своему шефу еще со времен ее армейской службы, проходившей в АМАНе, военной разведке. Несмотря на то, что официально Арнон вышел в отставку, связи его по-прежнему охватывали весь Израиль, и он состоял теперь во множестве организаций, в том числе и в совете директоров газеты «Га-Ам». По его рекомендации она и устроилась туда журналистом. Но это была только часть их сотрудничества.

Как– то, в начале ее деятельности в газете, она и Арнон сидели, как случалось нередко, в маленькой дешевой китайской забегаловке – любимом месте сотрудников «Га-Ам», и беседовали о разной всячине. Разговор зашел и о международной политике – предмете, который Мурка изучала, а Арнон, втайне от всех непосвященных, практиковал. Арнон утверждал, что Израилю необходимо выйти из сферы абсолютного влияния США, и что ради своего будущего молодому государству нужно укрепить свои отношения с восходящими светилами Китая и Индии. Мурка, набив рот вкусной кисло-сладкой китайской курицей, охотно соглашалась. Для этого, продолжал Арнон, необходимо войти в плодотворный контакт с Россией и другими странами бывшего СССР. Через них можно завязать и осуществлять множество контактов с важнейшими странами Азии, в том числе и наладить поставки оружия. Мурка покладисто кивала головой, отхлебывая студеную колу. И тут Арнон со значением заметил, что в важном деле налаживания стратегического партнерства с Россией, как в военном комплексе, так и в прочих аспектах, он видит возможности для человека Муриных способностей и квалификации. Мура, бывший офицер, сразу поняла куда он клонит, и поперхнулась. Но заинтриговалась. Потом подобных разговоров происходило множество, а в дальнейшем она прошла официальную вербовку, и теперь нередко исполняла различные мелкие поручения, передаваемые ей через Арнона.

На следующий день она и шеф встретились, и Арнон объяснил ей ситуацию.

– В последнее время появилось немалое число интернетовских сайтов, пропагандирующих деятельность Хамаса и позволяющих им связываться друг с другом, обмениваться информацией и консолидироваться. Мы их выслеживаем, и боремся с ними всеми доступными нам средствами, стараясь при этом не подвергать риску налаживание наших отношений с Россией. Совсем недавно обнаружился новый такой сайт. Разумеется, мы используем как дипломатические каналы борьбы, так и наших хакеров, которые могут обрушить сайт. В данном случае нам это не удалось, и мы собираемся прибегнуть к другим средствам.

– Что я должна об этом знать? – спросила Мура.

– Во-первых, ты должна встретиться с человеком, помогающим нам локализировать физическое местонахождение компьютера, на котором расположен сайт. Полученную от него информацию, вместе с деньгами, которые ты повезешь отсюда, передашь по данному тебе адресу. Информация эта важна, но не важнее твоей безопасности. В случае невозможности выполнить задание, уничтожь всё. Больше тебе ничего знать не надо. Обратиться за помощью в выполнении задания тебе не к кому, никто из наших местных сил с этим делом не связан. И помни, ты ничего, кроме денег, с собой не везешь. Ты летишь с Пересом, и мы не можем его компрометировать. В случае каких-либо осложнений требуй встречи с израильским консулом.

Крепкое рукопожатие и толстый пакет с долларами, запечатанный при Мурке Арноном и сразу спрятанный ею в пояс. И Мурка больше не страдающая покинутая девица, а бесстрашный агент прославленной израильской разведки.

Из Израиля в Минск вылетала группа руководителей североамериканских еврейских общин, возглавляемая председателем Сохнута Авраамом Бургом и почетным гостем Шимоном Пересом. Минск был удобным местом встречи с российскими агентами Арнона, и среди прессы Мура будет на своем месте.

В вечер перед отлетом позвонил Вадим, Мура рассказала ему, что улетает на несколько дней в Минск. Вне обыкновения, Вадим заинтересовался ее командировкой: спросил, когда она улетает, когда вернется, и в какой гостинице останавливается. Мурка передала ему все, что сообщил ей Шмуэль, редактор. Вадим попросил ее захватить с собой пару видеокассет для его хорошего друга, живущего в Минске. Максим может забросить их до ее отъезда. Мурка поначалу машинально согласилась, но вспомнила, что Арнон категорически запретил ей брать и провозить что-либо при ее «рабочих» поездках. Поэтому она была вынуждена пробормотать, что каждая минута краткого пребывания в Минске у нее будет расписана, и она не уверена, что сможет оторваться от общей экскурсии. Но Вадим стал уверять, что это не проблема, что его кореш сам подойдет к ее гостинице. На кассетах снимки их общей прошлогодней встречи в Мюнхене, и он давно хотел ему через кого-нибудь передать, потому что почтой послать никак не удавалось, уже два раза посылка пропадала. Малодушная Мурка промямлила, что возьмет пакет, и Вадим еще долго болтал с ней, и рассказывал о Париже. У нее создалось впечатление, что там, вдалеке от нее, в дождливом городе, любимый тоскует о ней, и это было очень приятно.

* * *

В субботу перед Муркиным отъездом Александра собралась к подружке на завтрак. Несмотря на порядочное расстояние, она пошла пешком, чтобы без крайней нужды на машине в субботу не ездить. Мурка над этим смеется, и пытается уличить Сашку в нерациональности. Но Александра не вступает в интеллектуальные споры по этому поводу – у каждого человека должно быть что-то святое, жаль, что Мура этого не понимает, и не обязательно это обосновывать, вполне достаточно это чувствовать. Ей, Саше, приятно делать что-то правильное в жизни, позитивное: не осквернять шабат, поститься в Йом Кипур, оставлять щедрые чаевые, дарить подружкам надоевшие шмотки… Не все это можно объяснить логически. Поэтому это область морали. За это милосердный Господь должен закрыть глаза на то, что она спит с женатым мужчиной (только потому, что нет достаточно хороших холостых, Господи), курит и ленится самоусовершенствоваться.

До прихода Александры Мурка успела убрать всю квартиру со скоростью Чарли Чаплина. У Сашки всегда очень чисто и аккуратно. Правда, у нее уборщица, а Мурка убирает сама, но все равно, не хочется, чтобы подружка даже молча осудила неряшество и заброшенность ее жилища. Поэтому с утра все книги и бумаги засунуты под кровать, под которой заодно нашелся давно потерянный черный лифчик, сама постель в виде исключения аккуратно застлана, везде по дому расставлены свечи, букеты георгин, окна распахнуты, а на столе, покрытом белой скатертью, красиво разложена посуда и бокалы. Пусть все будет нарядно, как Сашка любит. Мурка надела длинную до пят широкую полупрозрачную индийскую юбку, ти-шёрт и осталась босиком. Сашка явилась в светлых джинсах, крохотной маечке и сиреневых сапогах со стразами. Почему-то у этих людей всегда принято одеваться не по сезону, подумала Мурка. Зимой, когда нормальному человеку хочется замотаться в три свитера, высший свет ходит с голыми ногами и плечами, летом – в сапогах, вечером – в темных очках… Наверное, это демонстративное презрение к погодным условиям призвано создать ощущение оранжерейного существования в искусственном климате, роскошь независимости от окружающей среды, незатруднительное перемещение из одного климатического пояса планеты в другой… Сашка втащила в кухню множество пакетиков с овощами.

– Смотри, какая прелесть. Вчера была на рынке, и теперь мы будем питаться здорово и полезно.

– У-гу. Блинами. Со сгущенкой. – Мурка растопила масло на сковородке и плюхнула в нее первую порцию теста.

– Ты что?! – Сашка замахала руками. – Мне нельзя ни в коем случае. Я сейчас сделаю нам салатик.