Текст книги "Скажи «Goodbye»"

Автор книги: Мария Амор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

В молодежном отделе Мейсиса в день отчаянных распродаж после Рождества Мура совершенно неожиданно наткнулась на потрясающую накидку из натурального енота, уцененную с 500 долларов до каких-то смешных 130. Мурка в тот же вечер небрежно замоталась в нее и направилась в гости к Тане и Мише – их новым приятелям, математикам, и Танька восторженно хвалила, а Мишка мрачно пробурчал, что на интернете можно наверняка найти дешевле. Модница пренебрежительно пожала плечом и заявила, что главная прелесть в этом приобретении была его неожиданность и спонтанность, но про себя информацию об интернете намотала на ус.

Мурка с Жанкой были «барген-хантерами» – охотницами за находками, и в магазиных перво-наперво чесали к рядам уцененных вещей. Впрочем, страсть к распродажам была в Америке национальным спортом. Каждый выходной половина магазинов города объявляла гигантский «сейл», а любой праздник, от Дня Колумба и до Дня памяти павших отмечался особо крутыми и всеобъемлющими скидками. Но помимо того, были поистине заповедные даты – День после Дня Благодарения и День после Рождества, к которым вся страна готовилась, как к олимпийскому соревнованию. Заранее публиковались на интернете реестры безумных уценок, державшиеся магазинами до последнего в глубокой тайне. Не смущаясь ночными морозами, задолго до рассвета, выстраивался народ у магазинных дверей, и только чудом не затаптывали в давке беременных и стариков. В надежде купить дешевые телевизоры, компьютеры и игрушки люди мужественно преодолевали очереди, напоминавшие Муре хлебные раздачи военных лет.

Эта охота за скидкой вносила азарт и подобие благоразумия в повальное сумасшествие приобретательства. Иллюзию владения собой и ситуацией Мура поддерживала синхронизацией между самыми отчаянными приобретениями и циклами выплат ее кредитных карточек.

Поначалу новоявленная тряпичница заняла скромное место в иерархии престижности моды, не позволяя тщеславию звучных имен помешать счастью доступности красивого ширпотреба. Мурка считала, что хоть дешевые вещи безусловно однодневки, но со времен покупки кожаных штанов всех цветов радуги поняла, что нужды покупать вещи навечно нет. Хорошо, если удавалось каждой из них обеспечить хотя бы дебют! Но чтобы не остаться совсем позади всего прогрессивного человечества, и не нажить себе каких-нибудь вредных комплексов, Мура овладела секретом эклетизма: сочетания дешевого и дорогого. Например, маечку из дешевого «HM» она отважно носила с дорогим жакетом от «Liquid», или кофточку от «MAX Studio», приобретенную за 20 долларов в обожаемом всеми женщинами «T.J.Max» с приличной юбкой от Донны Каран.

Таким образом была освоена вертикальная ось моды – престижность одежды. Но следовало еще найти свое место и в ее горизонтальном измерении, которое уже было вопросом не денег, а личного стиля. Например, «Анн Тейлор» и «Тальбот» показались Муре помпезными, офисными, напыщенно скучными и с неоправданными ценами. Мура на работу не ходила и ей не нужны были «пауэр-сютс». Ее душе ничего не говорили такие обожаемые израильтянами символы американской одежды, как Гэп или Ли Вайс. Но с другой стороны, Мура опасалась и всяческих японских эксцессов, вроде сапог с раздельными носками для большого пальца или вышитых райскими птицами пальто. Она уважала отвагу так одевавшихся модниц, но ей казалось, что сама она в подобных вещах походила бы на деревенского сумасшедшего, украсившего себя конфетными фантиками.

Так же категорически не устраивали ее и сети для солидных дам среднего возраста, любимые Жанной. Новая подружка, несмотря на свои юные тридцать пять лет, уже успела от хорошей американской жизни наесть себе такие размеры, что была обречена на магазины, ассортимент которых подразумевал отсутствие талии. Жанне нравилось, что идя навстречу своей комплексующей клиентуре некоторые из них упразднили общепринятые, расстраивающие покупательниц размеры, введя собственную, не столь обидную классификацию. Мура пока еще могла позволить себе пренебрегать поневоле творческими драпировками «Джей Джил», «Чикос» и «Колдвотер Крик». На счастье Муры в городе существовало множество замечательных молодежных магазинов, чей броский, доступный и приталенный ассортимент пришелся ей как раз. «Гесс», «Bebe», «Каше», «Белый Дом-Черный рынок», «Arden B.», «Банана Репаблик» и даже «HM», «Экспресс» и «Forever 21» радовали чем-нибудь неизменно.

Но ничто не удовлетворяло одновременно так хорошо и любовь к прекрасному и к удачным находкам, как обожаемый «T.J. Max». Это был не магазин, а пещера Али-Бабы! Случая не было, чтобы Мурка туда заглянула и ушла бы с пустыми руками. Видит Бог, Мурка пыталась бороться с искушениями, но один раз после того, как она ушла из магазина, покинув там розово-золотую, как спина сказочной змеи, украшенную бирюзовой пряжкой волшебной красоты сумочку, та снилась ей всю ночь, и к утру истерзанная соблазном Мура била копытом у дверей магазина еще до открытия, страшась обнаружить, что вчера кто-нибудь успел увести вожделенный шедевр. На ее счастье, итальянка висела, по-прежнему защищенная своей двухсотдолларовой ценой.

– Знаешь, я просто так, без особых намерений обходила ряды, – рассказывала в другой раз Мура Сашке очередную эпопею своих приобретений, – и там висела необыкновенно элегантная сумка цвета офф-уайт со множеством кистей и карманов. Я взглянула на ценник, увидела «230», и заколдобилась…

– Ну, не знаю, как у вас, у нас на итальянские вообще таких бросовых цен нет. Я вот недавно в дьюти-фри зачем-то купила сумку Балли за 480 долларов, и ничего особенного. 230 – это находка… – дельно заметила Саша.

– Да, но ты меня знаешь, благоразумненького Буратино, у меня нет твоего размаха… Я привыкла новую сумку покупать, когда из дыр старой вещи вываливаются. Всю жизнь единственная сумка была и в пир, и в мир.

– Мурочка, тебе просто слишком легко жилось!..

– Зато теперь желание чего-нибудь купить не утихает, как хронический зуд. Сколько бы сумок ни покупалось, с витрин, со страниц журналов, с плеч встречных женщин соблазняют новые, еще лучшие, еще более красивые, более заманчивые, но главное – ДРУГИЕ сумки. И пока ты не приобрела их ВСЕ, остановиться нет никакой возможности. Вот и с этой – у меня первое движение было – повесить ее обратно, но тут я заметила, что вокруг меня, как грифы, кружат несколько баб. И все они бросают алчные взгляды на эту сумочку…

– Это так всегда, – согласилась Саша. – Когда я прохожу у ряда одежды, всегда кажется, что вот именно та шмотка, которую как раз передо мной выудила и рассматривает какая-то другая баба, она самая ценная. И я начинаю ошиваться рядом, жду, когда она отойдет, чтобы эту тряпку самой ухватить. А если удается, то, как правило, она мне уже не кажется такой замечательной.

– Ну нет, мне сразу стало ясно, что едва я выпущу из своих рук эту прекрасную, практичную, подходящую ко всем моим прикидам сумочку, ее тут же перехватит соперница. Я ее не только не могла вернуть на место, я ее даже в своей тележке оставить боялась. Пришлось немедленно купить.

А помимо сумок, в «T.J. Max» был чудесный отдел украшений, с уцененным золотом, с серебряными израильскими массивными побрякушками, о которых живя там Мурка даже понятия не имела. Тут же красовались кольца, ожерелья и серьги из натуральных камней, полюбившиеся ей в Америке – с бирюзой, опалами, топазами, гранатами, аметистами, кораллами и жемчугом. Если не было настроения перещупывать нескончаемые ряды уцененного барахлишка, то всегда можно было посмотреть посуду, особенно английские фарфоровые чашечки, постельное белье, (атласные простыни по 600 ниток на что-то там квадратное), итальянские конфеты, пасты и печенья, мексиканские соуса, обувь, чемоданы, белье, купальники, пояса, шали, колготки, духи или косметику… В общем, голой и босой Муре ходить не приходилось.

И весь этот потребительский пир был возможен благодаря тому, что Сергей тяжело работал, а Мурка добросовестно вникала в их финансовое положение.

Сделала она это в первый же год своей жизни в Америке, заказав по каталогу и прочитав от корки до корки мудрую книжку «Все, что нужно знать о своих финансах… идиотам». Несмотря на лестное и рыночно завлекательное название, книга действительно оказалась сокровищницей познаний. Автор настоятельно советовал откладывать деньги на черный день, очень рекомендовал заключить на кормильца жизненную страховку и страстно убеждал лишние деньги не разбазаривать по-пустому, а мудро пускать в ход… Эти искушенные советы произвели на Муру глубочайшее впечатление.

Переходя к конкретным инструкциям по наживанию миллионов, финансовый талмуд призывал вкладывать каждую сэкономленную копейку в биржевые акции и государственные облигации. Приводились неоспоримые исторические подсчеты, доказывающие, что с прошлого века акции в среднем приносили порядка 10 процентов среднегодового дохода. Фактами, цифрами и графиками доказывалось, что какие-то 40–50 лет строгой экономии неизбежно вознаградят крезовыми сокровищами. В Израиле Муре казалось, что биржа абсолютно вне интересов среднего гражданина, и она скорее поверила бы, что полетит на луну, чем в то, что отважно займется финансовыми инвестициями в американскую экономику. Но по словам экспертов получалось, что разбогатеть на бирже очень просто, для этого требуется руководиться лишь одним элементарным правилом: покупать дешево, а продавать дорого. Простота рецепта подкупала, и Муре казалось, что она справится. Оставалось приобрести набор всего, чем богат Уолл-стрит, и уверенно ждать обеспеченной старости, гоня сомнения. Тем не менее, вышедшим на пенсию почему-то не рекомендовалось руководствоваться подбодряющей статистикой 10-процентных среднегодовых взлетов, а предлагалось тратить в год ни в коем случае не более 4 процентов от накопленного.

Удивляло, как, несмотря на столь мудрые финансовые пособия, весь американский народ по уши погряз в долгах, заложив все – от домов до всей страны в целом.

По ознакомлении с этой книгой испуганные Мура и Сергей, понявшие, что живут кое-как и неправильно, договорились о встрече с финансовым консультантом. Мурка две недели собирала все затребованные им сведения об их финансовом положении, ковырялась в пенсионных отчетах, и два вечера подряд, мусоля карандаш, заполняла бесконечный вопросник.

– Сереж, что это значит: «What your net worth»?

– Чего ты стоишь нетто, – машинально ответил Сергей, не отрывая головы от очередного аукциона на e-Bay. – Черт! Упустил! Ушел объектив…

– Я бы никогда не поверила, что здесь и вправду на полном серьезе так формулируют такие вопросы. Это Америка в советском фельетоне, как в «Тресте Европа» Эренбурга.

– Между прочим, если ты почитаешь «Одноэтажную Америку», ты удивишься, как мало она изменилась со времен Ильфа и Петрова.

– Мир пережил Вторую Мировую войну, создание государства Израиль, два передела Европы, развал Советского Союза, одиннадцатое сентября, а здесь все осталось совершенно таким же.

– Что доказывает превосходство и стабильность системы, – легкомысленно пошутил Сергей. – Погляди, – Он повернул экран компьютера к жене: – я приобрел ценнейшую коллекцию из сорока трех монет с портретами президентов. Всего за сто сорок долларов!

– А какова номинальная стоимость замечательных монет?

– Х-м-м… – слегка смутился новоиспеченный нумизмат. – Монеты, по-моему, долларовые…

– Не значит ли это, дорогой, что ты купил сорок три доллара всего за сто сорок? – Мурка нежно поцеловала мужа в макушку.

– Не считая доставки… – признался Сережа. – Но ведь это коллекция. Готовая коллекция! Ее стоимость несопоставима с номинальной.

– Меня мучает смутное, но настойчивое ощущение, что в том, что касается финансов, мы делаем что-то неправильно, – задумчиво произнесла Мура.

Консультант, мистер Бугерхольц, встретил их в дверях своего солидного кабинета, сердечно поприветствовал и, проводя к креслам, сразу же ободрил наглядным примером мудрого отношения к деньгам:

– Не обращайте внимания, – плавно повел он ручкой в сторону висевшего на стене перед глазами посетителей пастельного изображения красивого поместья, – это мой дом. Внесен в реестр исторических зданий Висконсина.

Мура и Сергей уважительно глянули на поместье. Тем временем мистер Бугерхольц разложил на столе впечатляющие графики.

_ Вот проекция ваших вложений и их рост. – Он указал на некую привлекательную кривую, устремленную вверх. – А вот проекция их изыманий, – и он перевернул страницу. Здесь кривая шла вниз. – С допуском, что вы проживете до восьмидесяти пяти лет…

– Я рассчитывала до девяносто шести, – обиделась Мура.

– В таком случае вам необходимо увеличить размер инвестиций, – развел руками финансист.

– До какой суммы?

– Это зависит от того, какой приблизительно доход вы планируете для себя в пенсионные годы.

Мурка с Сергеем переглянулись.

– Ну-у, тысяч сто… – осторожно сказала Мура, прикинув свои грядущие потребности – старикам не так уж много и надо.

– В таком случае, – бодро заметил консультант, – вам необходимо иметь по крайней мере два с половиной – три миллиона.

Будущие пенсионеры приуныли, слегка подавленные грандиозностью задачи.

– Или вкладывать деньги более агрессивным способом, – милостиво заметил мистер Бугерхольц.

Мура и Сережа приободрились.

– Да, да, лучше более агрессивным, – закивала головой Мура, бывшая израильская военщина.

Консультант потратил еще несколько минут на то, чтобы потрясти их воображение разными графиками и таблицами, изображавшими различные варианты возможных взлетов и падений американской биржи в течение ближайшего столетия, но, увидев, что мечет бисер перед свиньями, закруглил эту часть беседы.

– Необходимо так же увеличить страховку, – перешел он к следующей статье персонального финансового плана.

– На полмиллиона, – поторопилась Мурка выложить свое готовое решение.

– Этого недостаточно, – покачал головой живущий с комиссионных мистер Бугерхольц.

– Я хочу быть неутешной вдовой.

– Мурка, – по-русски вмешался Сергей, гордый своей новой ролью кормильца и защитника и явно намеревавшийся с помощью страховки продолжить ее и за гробом, – с твоим размахом тебе этого с трудом хватит на пару лет.

– Обо мне не заботься, если посмеешь умереть раньше меня, за пару лет я успею снова выйти замуж, – съязвила Мура, обидевшись за «размах».

– И совершенно необходимо купить дом, – гнул свое консультант. – Вы теряете налоговые льготы, полагающиеся владельцам домов с интереса на ипотечную ссуду.

Мистер Бугерхольц, явно полюбивший этих русских дураков, еще долго объяснял им что-то про необходимость завещания и создания «траста», призванного уберечь будущих наследников от возможных штатных и федеральных налогов.

«„Траст“, боже мой, что это такое? – потерянно соображала Мура. – Вот оно, бремя обеспеченного человека…» В прежней жизни у нее не было ни потребности в инвестициях и «трастах», ни возможностей для их осуществления. В Израиле, потрясаемом терактами и войнами, она почему-то не нуждалась ни в завещаниях, ни в страховках…

Бугерхольц говорил до тех пор, пока Мура и Сергей не раскаялись в собственной смертности. Наконец он вежливо привстал и, провожая клиентов из кабинета, еще успел небрежно ткнуть пальцем в какую-то грамоту на другой стене.

– Благотворительный фонд семьи Бугерхольц. Скромный, но почтенный, – с приятным ненавязчивым юмором отметил он. – Кстати, мы не успели поговорить об освобождениях от налогов на суммы, пожертвованные филантропическим организациям…

Только спасительно всплывшая в памяти деловая встреча, на которую опаздывали Гринберги, избавила их от необходимости подробно ознакомиться и с этой важной составляющей жизни полноценного американского капиталиста.

В приемной секретарша с лучезарной улыбкой всучила Сергею счет.

– Шестьсот четырнадцать долларов тридцать семь центов? – изумился Сергей. – Как он набрел именно на эту цифру?

Но это, по-видимому, являлось финансовым секретом самого Бугерхольца.

* * *

Весной, когда растаял снег, и были сняты толстые куртки, оказалось, что Мурка беременна. Больше всего этому радовалась добрая Марина, предвкушая множество приятных домашних хлопот. Но Мурка и Сергей тоже были счастливы. Для нее это было единственным способом отплатить любимому за всю ту ласку и любовь, которой он наполнил ее жизнь. От мужа к Муре перелилось так много нежности и преданности, что стало необходимо излить эти чувства на другое человеческое существо – их ребенка. Будущая мать толстела, как на дрожжах, объясняя Сергею, что в народном фольклоре понятия «потолстела, похорошела» являются синонимами, тогда как глаголы «похудела, подурнела» во всех русских романах тоже пишутся через запятую. Теперь Мурка жила в свое удовольствие без малейших угрызений совести, с твердым знанием того, что как бы она не ленилась, и не бездельничала, самое главное и нужное дело продолжает постоянно подспудно совершаться, и жизнь сама собой враз обрела и глубокий смысл, и ясную цель. Сергей тоже радовался, только сам это еще не полностью осознал. Он был настолько счастлив до сих пор, что был вполне готов пожить еще некоторое время и без каких-либо перемен, но видел, что Мурке хорошо, и полностью на нее в этом вопросе полагался. Ему больше прежнего нравилось ее полневшее тело, и в глубине души льстило, что он скоро станет отцом.

Анна тоже была довольна, может быть, надеясь, что в следующем поколении ее гены наконец-то получат более рачительного и амбициозного хозяина. К сожалению, множество проектов, в которых она была задействована, не позволяли ей планировать какое-либо личное участие в воспитании будущего поколения, и она сразу объявила Муре, что внуки – это не дети. «Уж как я любила своих детей, сколько я в вас вложила, так внуков любить нельзя», честно предупредила будущая бабушка, но Муркины ожидания от своих родителей были соответствующими, и она была убеждена, что она с Сережей сами будут любить своего ребенка так, что ему хватит за глаза. Михаил Александрович тоже обрадовался, сразу предложив взять своего еще неродившегося потомка на раскопки, и даже Данька заявил, что сестра превзошла все его ожидания. Мурка решила принять это, как комплимент.

Но больше всех волновалась и переживала Александра.

– Мура! Это так потрясающе здорово! Я так за тебя рада!

Александра недавно сообщила ей, что Максим сделал ей предложение, и она его приняла. Конкретная дата планируемой свадьбы зависела от сроков задерживающегося назначения Максима и их отъезда в Москву.

А тем временем Александра зашивалась между исполнением взятых на себя обязательств по отношению к Банку а-Поалим, подготовкой к ведению пасхального концерта на телевидении, позированием для портрета у Рины и пристальным курированием Максимовой карьеры. Дела Сашки шли в гору. Ей было ясно, что поход к гадалке оказался одним из самых верных решений ее жизни. Не напрасно Оделия, ее вернейшая опора и наставница в жизни, с великим трудом доставала для нее камеи и благословения самого действенного рава. На это не было жалко никаких денег! Если в первом гадании в кофейной гуще и виднелся некий мрачный силуэт, то тень, покрывавшая ее, явно исчезла. Вдруг как врата распахнулись – представители банка без препон и томительных оттяжек подписали с ней весьма выгодный контракт. Собственно, контракт был сущим рабством: мало того, что надо было весь год сниматься в серийных рекламных роликах, но пришлось еще и объезжать всю страну, представительствуя в филиалах банка по всем городам и весям, и встречаться с репатриантами во всех центрах абсорбции, и вызубрить условия выдачи ипотечных ссуд и всех сберегательных программ… Но Александре было не впервой тяжело работать, тем более, что каждое такое выступление способствовало ее популярности. Вслед за этим моментально позвонила Вика с русского канала и просто умоляла участвовать в праздничном вечере. И уже просто в качестве приятного пустячка оказалось, что Нимрода за шашни с подчиненными сотрудницами выперли с канала. Рине Вольман портрет Александра заказала сама, решив не мелочиться. Давно уже пора было вдохновить собой хорошего художника, а у Рины предполагалась выставка в Доме Художника на Крымском Валу, и весьма удачно получалось, что портрет поедет на выставку, и будет табличка «Из частного собрания Александры Де Нисс», и честно говоря, стоило это сущие копейки. Наблюдая весь этот подъем, Максим, не будь дурак, понял, какой ему выпал в жизни шанс, и тут же предложил ей руку и сердце. Так бывает всегда – если тебя хочет кто-то, пусть это даже будет банк, то тебя тут же хотят все. Но у Сашки голова не закружилась ни на одну минуту. Ее успех жил сам по себе, а все ее страхи, опасения и комплексы жили в ней сами по себе. Она прекрасно отдавала себе отчет, как мимолетен этот успех, что через год банковская рекламная кампания может окончиться, и если почить на лаврах, то все снова могут её забыть. Даже долгожданная готовность Максима связать с ней свою судьбу иногда казалась подозрительно расчетливой. Но Александра понимала, что не такой он человек, чтобы очертя голову совершить что-то необдуманное, и может, так ей было даже и легче. В конце концов, самой себе она отдавала отчет, что в своем решении выйти за него замуж она тоже не была полностью лишена соображений пользы дела.

Сашка твердо знала, что успокаиваться ей еще рано: до долгожданного отъезда в Москву, подальше от всех осточертевших ужасов интифады, ей нужно успеть выкачать все возможное из ее израильского профессионального успеха.

И хотя Саша никогда не согласилась бы поменяться судьбой с подругой, иногда она самую чуточку, по-хорошему, все же завидовала Мурке, так спокойно приплывшей в тихую гавань, и толстеющей там под восхищенными взглядами влюбленного, преданного Сергея.

* * *

Муре пришлось хотя бы временно отложить все любезные женскому сердцу глупости. Надвигающееся прибавление семейства и посещение Бугерхольца убедило ее спешно покупать дом, тем более, что цены на недвижимость стремительно росли, и все вокруг старались побыстрее вскочить в этот поезд. Предполагалось, что младенец Гринбергов не пойдет в своих родителей, родившихся один в коммуналке, а вторая – в хрущевской малогабаритке, и категорически не сможет расти в убогости съемного жилья. К тому же Муре некуда стало складывать свои приобретения, и со страшной силой взыграл инстинкт свивания гнезда. Судя по тому, что ей нравилось в толстых цветных каталогах местной недвижимости, предполагаемое гнездо вырисовывалось порядка 400–500 квадратных метров, с двумя гостиными, библиотекой, столовой парадной и семейной, несколькими спальнями, офисом, большим полуподвалом под бильярдную и спортзал, с оранжереей и верандами, окруженное лесистым цветущим садом, с подогретым открытым джакузи на террасе и, желательно, с журчащим скалистым водопадиком.

Оказалось, что поиски будущего дома могут быть едва ли не столь же волнительными и сложными, как поиски любимого человека или красивых и одновременно удобных туфель.

– Чем же ты целыми днями занимаешься? – недоуменно спрашивала Муру Анна.

Ну совершенно невозможно были признаться ни в своих походах по магазинам, ни в многочасовых гуляниях по интернету, ни в своих операциях с акциями, облигациями и фондами. Анна тряпками не интересовалась, к тому же ей не приходилось подавать налоговый отчет, откладывать на старость, заключать страховки и вообще ломать голову над правильным вложением излишков, поскольку излишков этих у нее не образовывалось.

– Ищу дом, – объясняла Мура.

– Неужели так трудно найти дом?

– Очень трудно, – искренне отвечала дочь.

– Зато я тебе, наконец, выслала все твои оценки и все документы из университета.

– Зачем? – изумилась Мура.

– Как зачем? Чем болтаться без дела, срочно начинай делать докторат!

– А как же будущее поколение?

– Вот именно поэтому сейчас самое главное – не погрязнуть полностью в пеленках, иметь собственное интеллектуальное занятие! Уж как я своих детей любила… – растрогавшись от воспоминаний настолько, что детсад-шестидневка из головы напрочь вылетел, начала увещевать Анна, но Мура недослушала знакомую песню:

– Нет, мама, – отвергла непутевая дочь добрый материнский совет. – Я так любить не сумею.

Никакие доктораты в Муриных мечтах о будущем не вырисовывались. Еще в Иерусалиме, после того, как Мура согласилась выйти за Сергея и переехать в Висконсин, штат десяти тысяч озер, и до того, как это осуществилось, она провела не одну бессонную ночь, воображая себе свою предстоящую жизнь. В своих мечтах Мура, одетая в длинное цветастое ситцевое платье, босая, хлопотала по хозяйству в просторной солнечной уютной кухне с дощатым полом. Вокруг ее подола вертелись маленькая толстая девочка и большая добрая овчарка. Похлопотав, Мура брала ребенка на руки, выходила из распахнутой настежь двери на порог и, сопровождаемая верной собакой, брела через сосновый лесок на берег озера, у которого стоял их дом, и с деревянного пирса, подобно Асоль, долго махала рукой и зазывала лодку с рыбачившим Сергеем и их сынишкой. Лодка, поскрипывая уключинами, выплывала из клубящегося над водой тумана, и вся семья вместе, как и каждый вечер, разводила на берегу озера огромный костер, жарила на нем пойманную рыбу, Мура с Сергеем пили вино и смеялись, а дети шалили и бросали палки в костер…

В соответствии с этими, выношенными еще на исторической родине представлениями о своей будущей жизни, Мурка и начала поиски недвижимости, и один из домов в хорошем районе рядом с озером Мичиган сразу ей понравился. Договорившись с продающим его маклером, она поехала посмотреть на поместье. Стоял месяц март, сад вокруг дома был голым, с черно-серыми пятнами снега, сквозь ветви сирени на горизонте виднелось озеро. И сам дом, – барский, невероятно основательный, хоть и требовавший капитального ремонта, и местоположение – от озера отделяли только парк и шоссе – Мурке понравились до чрезвычайности. Но после того, как она, задыхаясь, обошла все 12 комнат, посредник объяснил ей, что на дом уже имеются покупатели, и они уже сделали финансовое предложение, которое называлось «офер», и «офер» этот уже был принят. На вопрос Муры – зачем же тогда он все-таки потащил ее сюда? – он терпеливо объяснил иностранке, что она может сделать второе предложение, поскольку первое, хоть и обязывало юридически обе стороны, было обставлено столь многими условиями, что оставляло возможности пойти на попятный.

На следующий день Гринберги приехали вдвоем, и снова обошли все этажи и все помещения. Тут же на месте вдохновенно сочинили собственный «офер», в надежде соблазнить корыстолюбивых продавцов переметнуться к ним. В мучительном ожидании ответа они водили всех своих знакомых любоваться домом снаружи. Знакомые одобряли и поздравляли. Потом пришел отказ. Посредник намекнул, что офер можно улучшить, но в Мурке взыграла израильская гордость, и она решила, что попытка стравления двух покупателей – настоящее вымогательство, на которые не поддастся бывший израильский офицер, и с болью в сердце отказалась от дома. Следом за ним нашелся другой, тоже замечательный, кирпичный, со старым запущенным садом с туевой аллеей, такими непривычно российскими в этой стране открытых подстриженных газонов, но стоил он совершенно запредельные деньги, и пока вновь влюбившиеся Мура и Сергей прикидывали свои возможности, нашлись более состоятельные люди, на месте предложившие сумму, намного превышающую просимую. Не в ближневосточной натуре Муры было платить больше того, что требовал продавец, так что пришлось отказаться и от этой мечты.

Отрезвев и повзрослев от пережитых разочарований, Гринберги, точнее – Мура, так как Сергей всегда соглашался с ней во всем, что не касалось его работы, решили в дальнейшем искать дом не повинуясь велениям неразумного сердца, а лишь по твердому расчету. Мура связалась с маклером Володей, услугами которого пользовался весь русский Милуоки, и четко сформулировала ожидания от будущего дома. Больше не требовалось, чтобы он был похож на старое дворянское гнездо, можно было наплевать на отсутствие аллей и пирсов, смириться с удаленностью от озера, бог с ними, со спортзалами и водопадиками. Володя водил ее осматривать дома в предместьях – с иголочки новые, шикарные, огромные, герметически теплоизолированные, с «батлер-румс» для несуществующих «батлеров», барами в подвалах, гаражами на три машины, газовыми каминами, гигантскими окнами на соседние точно такие же пластиковые дома, все тесно сидящие на крохотных лысых участках. Но у Мурки сердце не лежало к этим по сути не домам, а потенциальным вложениям в недвижимость с опцией ночлега. Пусть не поместье и не усадьба, но все же в нем должно быть приятно растить детей и жить-поживать до старости.

После долгих поисков такой нашелся. Все в нем было, как надо. Спальни все рядом, чтобы слышать малыша, семейная комната на первом этаже, а не в подвале, чтобы ребенок играл на глазах. Имелась даже большая оранжерея, с которой Мурке легче будет коротать бесконечные висконсийские зимы. И дровяные камины. И все такое уже немного старое, чтобы не страшно было сразу непоправимо изгадить. И всего пара улиц от озера. Сергей приехал посмотреть на дом после длинной ночной операции, все одобрил, поцеловал Мурку и поздравил с находкой. Потом, правда, оказалось, что был настолько усталым, что не соображал, ни сколько там спален, ни сколько ванных. Но если Мура была довольна, то доволен был и он.

* * *

Рут устроила Александре участие в показе-аукционе израильской моды, который проводила в одном из самых респектабельных ночных клубов Нью-Йорка «Avalon» организация Israel Humanitarian Foundation. Как правило, Александра не годилась для дефилирований на подиуме, для этого нужно было быть такой худющей, какой Сашка не согласилась бы стать, даже если могла бы. Но в этом случае русское происхождение израильской манекенщицы, демонстрирующее успешную абсорбцию последней волны репатриантов в израильскую действительность, было важнее двух-трех лишних килограммов. Сашка немножко поныла, что каждый помыкает ею как хочет: «похудей, перекрасься, поезжай сюда, поезжай туда, вставай ни свет ни заря…», но, несмотря на свою чудовищную загруженность (избалованной успехом Сашке все, что мешало без помех дрыхнуть до полудня, валяться целыми днями напротив телевизора и ходить вечерами по ресторанам и тусовкам, представлялось чудовищной, непомерной жизненной ношей) она все же ни на секунду не собиралась отказываться от такой возможности. Во-первых, денег почему-то по-прежнему не хватало, а помыкание неплохо оплачивалось, во-вторых, хотелось съездить в Америку и заодно навестить Тома и Мурку, а в третьих, IHF занималась всякими благими делами, и участие в их показе по-существу можно было смело считать гуманитарной деятельностью на благо человечества, полезной в биографии любой будущей кинозвезды.