Текст книги "Скажи «Goodbye»"

Автор книги: Мария Амор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– Вот видишь, значит, ты и в этой области талант. А если поискать, наверняка у тебя есть и еще куча способностей, которые ты могла бы развить.

– Главное, не способности, – махнула рукой Александра, – а знать чего хочешь. И если бить в одну точку, то обязательно получится. Вот увидишь, я стану знаменитой кинозвездой! – И девушки чокнулись за это.

– А все же, ведь даже у актеров ценится не столько красота, сколько обаяние! А обаяние – это уже воздействие всей личности! А еще ценится талант! И профессиональный успех! И отдача обществу…

– Это, Мура, у мужчин, – категорически отмахнулась Александра. – А у женщин внешность – это и личность, и талант, и на этом надо выращивать личный и профессиональный успех. Красота – это такое же важное жизненное достижение, как карьера, деньги или хорошая семья.

– Знаешь, Саш, не буду с тобой спорить, потому что сама не могу разобраться, что в жизни главное, в чем ее смысл, в чем наш долг, и что мы должны в ней делать, – с легкой грустью заключила Мура.

– Мурочка, ты такая умница, ты непременно в конце концов разберешься. И для каждого ведь это по-разному. Что касается тебя, то я уверена, что ты непременно как-нибудь замечательно реализуешься. Может, станешь знаменитой журналисткой… Или ударишься в политику… – Сашка честно пыталась утешить подружку, которой не так повезло с внешностью. – У тебя тоже масса способностей! Ты только слишком много об этом думаешь. Надо думать не о «зачем» жить, а «как»!

– Ну вот, у каждой из нас свой любимый вопрос.

– Нет, Мур, когда человек размышляет «зачем», значит ему слишком хорошо и просто живется.

Мура засмеялась:

– Ну что ж, тогда сконцентрируемся на твоих проблемах!

– Вот именно. Зачем мне Лина, когда у меня есть ты. Ты самая разумная из всех моих подруг, – вздохнула Александра. – Теперь только на тебя все мои надежды! – Подружки чокнулись и выпили еще по бокалу.

* * *

Наконец– то наступил долгожданный день возвращения Вадима. В отличном настроении Мурка порхала по своей квартирке, собираясь ехать в аэропорт.

Зазвонил телефон, и Мурка немного встревожилась – ей не хотелось никаких помех, никаких редакционных поручений и никаких сообщений. Но в трубке послышался близкий голос Сергея.

– Здравствуйте, Мура! Вы наверное удивлены моим звонком?

– Ах, нет! – обрадовалась Мурка тому, что это не редактор. – Но только мы вроде уже и на брудершафт пили, что же это ты со мной на вы?

– Это я от того, что так много времени прошло с нашей встречи, отвык, – смущенно сказал Сергей.

– Замечательно, что позвонил! – кавалеров, даже совершенно бесперспективных, ввиду их отдаленности, все же надо поощрять ради повышения самооценки и хорошего настроения. – Какая у вас погода?

– Погода? Сегодня тепло, градусов 20 Цельсия. А у вас?

– А у нас? У нас прохладно, всего градусов 30! – засмеялась Мурка. – Как ты живешь?

– Я – ничего. Вспоминаю Минск.

– Д-да, страшное место. Самое унылое на земле, – поддакнула Мурка. – С твоей стороны был настоящий подвиг туда поехать.

– А у меня такие замечательные воспоминания оттуда. Вот познакомился с тобой.

– Да, это верно. – Мурка уже начала немного нервничать: пора принимать душ, а заморский поклонник явно тянул разговор.

– Мура, – наконец решился Сергей. – Я серьезно думаю прилететь в Израиль. Как ты на это смотришь?

– О-о, это хорошо, – протянула Мурка. – А когда?

– Я могу задать откровенный вопрос? Мой приезд не нарушит каких-нибудь твоих планов?

– Нет, нет, никаких, – Мурка стала лихорадочно соображать, как ответить: тут вся тонкость была в тоне. Слишком восторженно, и ты к чему-то обязуешься, слишком холодно, и робкий кавалер испарится, поняв, что у него есть более счастливый соперник. Но, по-видимому, Мурке удалось выдать как раз правильную меру гостеприимства, потому что Сергей помялся несколько трансатлантических секунд и спросил:

– Ты была бы рада меня видеть? Я имею в виду, у тебя нашлось бы время, ну, не знаю, может, показать мне немножко Иерусалим?

– Ой, Сергей, конечно! – в Мурке возобладал местный патриотизм. – Я буду рада показать тебе все, что смогу! Конечно, приезжай, но ведь ты только что здесь был, перед Минском?

– Это верно, но это был мой первый приезд, и я сразу отдался на волю сионистских организаций, и они мне показывали только народные достижения. Собственно, саму страну я так толком и не увидел.

– Ну тогда, конечно, приезжай. Тебе ужасно понравится! Израиль очень красивый, и всем туристам страшно нравится! Но… вот остановиться у меня тебе будет не очень удоб…

– О, нет, нет, я совершенно этого не имел в виду! – поспешно перебил ее воспитанный Сергей. – Просто… Мне было так приятно общаться с тобой в Минске, что я с удовольствием представлял себе, что… ну, мне было бы приятно приехать теперь в Израиль, имея в нем друга.

Мурку тронуло признание Сергея. Именно то, что он назвал ее «другом». Она осознала, что ей тоже было бы приятно его увидеть. В конце концов, если и было что-то хорошее в тщательном сохранении Вадимом своей автономии, то это полная ответная свобода Мурки располагать собой и своим временем как ей удобно. Несколько приятных дней с Сергеем, которые можно будет провести в экскурсиях по городу и несколько вечеров, посвященных ночной столичной жизни и местной кулинарии, могли бы быть очень даже уместными.

– Ну все, решено! Обязательно приезжай, и дай мне знать, когда закажешь билет, и я постараюсь тебя встретить!

Звонок отнял драгоценное время, и теперь надо было спешить, но настроение у Мурки стало совсем замечательным. Всегда приятно, когда у девушки много кавалеров! И как замечательно, что она не сидела без Вадима одна-одинешенька, а наоборот, вооружена теперь запасным вариантом и сознанием своей женской силы и красоты!

Мурка влезла в темно-синее убийственное шелковое платье с открытой спиной с тесемками и в серебряные босоножки на платформе. Конечно, публика в Бен-Гурионе будет развлечена таким парадом, но нам плевать!

Дорога к аэропорту была веселая и радостная, Мура и Синди Лаупер громко распевали: «Girls just wanna have fun… They just wanna have fu-un…» Подъезжая к пропускному пункту у аэропорта, она вспомнила, что совсем не подумала об обеде. Да, с домовитостью у нее хромает. «Это мамины гены во мне играют», подумала Мурка, радуясь, что в современном мире никто не ожидает от нее, чтобы она была образцовой домохозяйкой.

Зал встречающих в Бен-Гурионе как всегда был забит народом. Нигде в мире так не распространен народный обычай встречи в аэропорту, как в Израиле! Над тоннелем, из которого выползали прибывающие, специально навесили гигантский экран, на котором можно было заранее высмотреть выходящих из таможни, еще до их появления в зале. Такого Мурка тоже нигде больше ни в одном аэропорту мира не видела. Это здешние умы самостоятельно додумались, чтобы встречающие успели подготовить нападение на прибывающих. Израильтяне, узревшие на экране своих родственников, начинали загодя орать и махать руками за забором, отделявшим их от вновь обретенных любимых. В узком проходе происходила состыковка, сопровождающаяся воплями, слезами, объятиями и поцелуями. Остальные ожидающие жадно смотрели на чужие трогательные сцены встреч и в свою очередь старались превзойти всех предыдущих в радости родственного свидания. Создавалось впечатление, что встречали не тетю из пятидневной поездки в Париж, а затерянные колена Израилевы.

Мурка протиснулась к самому забору и прождала около получаса, пока вдруг Вадим на тронул её за плечо сзади. Как это я его пропустила? – с досадой подумала девушка. Накачанная общим ажиотажем, она обняла его и обрадовалась, что он в свою очередь тоже сильно сжал ее.

Они направились к стоянке, беседуя о том, как прошел его полет. Машина еще не выехала на шоссе в Иерусалим, а Вадим уже заснул. И платье, и туфельки остались незамеченными. Мурка выключила радио, и ехала аккуратно и осторожно, чтобы он спал. Потому что – какая же польза от усталого мужика? Тысячи вопросов вертелись у нее на языке – был ли он ей верен? Соскучился ли? Каковы его дальнейшие планы? Что привез в подарок? Нет, нет, она проявит недюжинную силу воли и удержится от всех расспросов до дома.

Когда они подъехали, Вадим очнулся и стал извиняться за то, что сомлел. Мурка начала собирать его вещи, но он предложил все оставить в машине.

– Все равно я потом домой поеду…

– Да? – холодным, прямо-таки ледяным голосом спросила Мура. – Прямо сейчас, или все же зайдешь на минутку?

– Ну-ну, – засмеялся Вадим. – Не сердись. Только когда получу от тебя отпускную.

Они втащили багаж на второй этаж. Мурка налила в бокалы красного сухого вина и села на диван рядом с Вадимом.

– Ну, – прижалась она к нему, – рад, что вернулся?

– Не то слово. Такой был полет тяжелый. И вообще – пребывание в доме родителей в моем возрасте уже тягостно.

Он никогда раньше не посвящал ее в свои семейные отношения, но, зная Вадима, Мура представляла себе, что там могли быть свои трудности. Мурке так трудно было нащупать ниточки, за которые она могла его ухватить, что даже вот эта крошечная победа над той другой женщиной – его матерью – и то ее обрадовала. Вот, сам сказал, он рад вернуться от родителей к ней, Муре. Во всяком случае, это было то, что она хотела слышать.

– Тебе моя мама прислала подарок. – И он подтащил одну из сумок и вытащил оттуда розовенький набор кремов Кристиан Диора.

– Ах, ах, ах! – воскликнула Мурка, сразу полюбившая его маму, что было сделать тем легче, что она была брошенная и далекая. – Какая красота!

– Ну вот видишь! Я ей сказал, что после ее подарка ты на мой даже взглянуть не захочешь!

– Где, где твой подарок?! – Мурка отбросила кремы, как раскаленные угли.

– Вот. – Вадим со сдержанной гордостью вытащил ожерелье из голубеньких полудрагоценных камешков.

– Ах! Я буду в этом спать!

– И чур только в этом!

– Обещаю!

К концу вечера вся квартира Мурки была завалена разворошенным содержимым всех сумок – вытащены были все диски, книги, все фотографии, все сувениры…

В морозильнике обнаружился завалявшийся комок мороженого фарша, который полетел в раскаленное масло на сковородку. Через несколько минут закипели вечные спагетти.

– Макароны по-флотски любишь? С майонезом?

Вадим с сомнением посмотрел на ее кулинарный шедевр, но здоровый молодой организм настойчиво требовал калорий. Когда макароны по-флотски были съедены, а вино выпито, Вадим и Мура переместились в спальню. Они начали обниматься, и щекотаться и хохотать, но Мурка упорно защищалась от всех его посягательств.

– Сначала ты мне скажи, был ли ты мне верен?

– Что это значит?

– Как что? Вдруг ты соблазнился какой-нибудь парижанкой? – Мурку расстраивало, что из них двоих она была той, кого волновал этот вопрос. Он её ничего по этому поводу не спрашивал. Ей хотелось надеяться, что он молчал только из-за мужской гордости, а не потому что ему все равно.

– Если это то, что ты хочешь знать, то я ни с кем не был.

– А, значит, ты хранил мне верность! – Мурка упорно хотела поставить его поведение в какую-то зависимость от нее, а он так же упорно пытался сохранить автономию, и это ее, как всегда, страшно огорчало.

– Ну, можно сказать и так, – усмехнулся он. И больше ничего не сказал, а только обнял ее и стал целовать быстрыми страстными поцелуями, и ей пришлось оставить свой допрос. Они занимались любовью долго и нежно, но в горле у нее стояла печаль. Как всегда, она оказалась побежденной стороной. И как бы почувствовав ее настроение, он тоже погрустнел и ушел в себя. Они полежали, покурили, а потом, чтобы не заводить мучительных разговоров, она сказала, что ей хочется спать. Отвернулась и лежала неподвижно. Сначала он тоже вроде как уснул, а потом встал, и вышел, наверное, пошел в туалет. Она долго его ждала, а он все не возвращался. И Мура не вытерпела, вылезла из кровати, и выглянула в гостиную. Оказалось, он сидел перед ее лэптопом, кстати им самим ей подаренным в пору первого ухаживания.

– Ты чего? – глупо спросила она.

– Да вот, хочу проверить свою почту. – Он проворно выключил компьютер и захлопнул его. Потом потянулся и сказал, что все же, пожалуй, соберется и поедет домой. И Мурка его не задерживала.

Потом, после того, как он уехал, она долго плакала, и сама себя жалела. Что за проклятый рок, что два хороших человека не могут быть счастливы вместе? Она плакала из-за того, что ей никак не удается переделать ни себя, ни его в достаточной мере, чтобы наконец все у них получилось. Странный человек: сколько бы она не вилась вокруг него, сколько бы не грела его своей любовью, он не в состоянии ответить ей тем же. Наверное, ей стоило бы на некоторое время отойти от него. Иногда мужчина теряет интерес именно потому, что женщина так доступна. И немножко утешившись новой выработанной тактикой, Мура уснула, крепко сжав горячей рукой синенькие бусики.

* * *

На следующий день Мура проснулась мрачная и решительная. Она начала свой день с домашней уборки, и вообще решила «прибрать» всю свою дальнейшую жизнь. Кристиан Диоры были красиво расставлены вокруг раковины на мраморе в ванной, ожерелье уложено в шкатулку, синее платье аккуратно повешено на плечики, серебряные босоножки спрятаны в ящик нарядной обуви до лучших времен. Жизнь предполагалось начать серьезную, полную достижений; все чувства взять под неусыпный контроль. Мурка позвонила маме, и с покорностью кающегося прослушала все Аннины воспоминания о том, как на кафедре все предрекали Муре замечательную академическую карьеру, и как вместе с ней сокрушались, что при всех Муриных способностях ее дочь так и не воплотила свой потенциал…

Осознавая в полной мере справедливость горького родительского разочарования, ясно прозревая, что вся ее жизнь – сплошная цепь неудач и ошибок, Мура махнула на себя рукой и позвонила Александре, застав подругу в момент очередного просмотра программы Опры. Общение с подружкой, как всегда, помогло: еще до того, как она успевала пожаловаться Саше на то, что долгожданное возвращение Вадима не просто сдвинуло их отношения с мертвой точки, а прямо таки обрушило с горы, как Сашка начала канючить, что ее агентша Рут не может найти ей никаких новых заказов, и она почти решилась записаться на курс программистов! И начать учить языки… и слепую печать заодно… а главное – посвятить себя европейскому кинематографу…

И как всегда, руководство чужой жизнью захватило Муру, и ближайшие полчаса она добросовестно продумывала все возможные варианты существования подруги, отвлекшись тем самым от собственных горестей. Во время разговора она попила кофе, покурила, пробежала взглядом свою газету и проверила электронную почту. Оттуда вывалилась куча новостей и сообщений. Оказалось, что сионистская жизнь столицы бурлит, как никогда. Мура вспомнила, что на последней летучке Шмуэль поручил ей освещать некий очередной всемирный шабаш, происходивший на этих днях в одной из больших гостиниц города. Мура надела подаренную Александрой юбку в голубых цветах, тщательно накрасилась (внешнее совершенство всегда помогает обрести и внутреннее) и вызвала такси.

В многочисленных лобби и конференц-залах отеля «Рамада» бродили важные делегаты от всех еврейских общин мира, и не важные журналисты; в коридорах на каждом этаже стояли большие столы с кофе, круассанами и коврижками. При виде этих соблазнов Мура только обреченно вздохнула. Пресс-центр вселился в несколько соединенных между собой номеров гостиницы, где вместо супружеских кроватей теперь стояли столы, компьютеры, факсы и ксероксы, окруженные вырвавшимися из контекста деловитости бесстыжими ночничками, зеркалами и занавесочками. Мурка собрала большую пачку пресс-релизов, уже не удивляясь тому, что каждый квартальный съезд запросто снабжал еврейский народ большим количеством постановлений и директив, чем их было получено от Господа Бога на все времена. Потом она наткнулась на Боаза – представителя израильского центра в Нью-Йорке, с которым была знакома по предыдущим съездам, и взяв по талончику, которыми устроители конгресса ублажали алчную прессу, они спустились в ресторан гостиницы, где в три смены обслуживались голодающие последователи Теодора Герцля. Мура в очередной раз убедилась, что «халява – первый враг диеты». Пока в различных конференц-залах гостиницы шли выступления и голосования, объевшиеся Мура с Боазом устало побрели в гостиничный бар. Первые годы Мурка добросовестно высиживала все нудные англоязычные прения, пока не сообразила, что гораздо легче оставить на совести казенных пресс-секретарей все отшелушения семян от плевел, и просто время от времени собирать готовые коммюнике, услужливо раскладываемые ими на столах. По сути дела, так мало связи было между реальной жизнью страны и людей и этими бодрыми постановлениями и резолюциями мирового еврейства, что если бы не сытные обеды и не сосущая пустота в душе, требовавшая тусовки и человеческого общения, она бы ни за что сюда не явилась.

– Еще несколько конгрессов с полной программой питания, и я стану толстым и окончательным циником, – сказала она Боазу.

– Не обязательно делать важное дело голодным, – заступился за съезд то ли еще наивный, то ли уже циничный Боаз.

– Разумеется. Только я никакого важного дела не делаю. Вся моя журналистская деятельность оказалась совсем не такой, как я себе представляла. Когда меня взяли в газету, мне сдуру казалось, что надо постичь все социально-общественно-политические идеи человечества, не говоря уже о таких само собой разумеющихся вещах, как история сионистского движения и работы его основоположников Теодора Герцля и Ахад га-Ама. Теперь, спустя несколько лет продуктивной деятельности на этом поприще я точно знаю, что актуальны только два источника – жалобные письма пенсионеров-ветеранов второй мировой и коммюнике министерства абсорбции и Еврейского Агентства. Этим исчерпывается вся проблематика современного сионизма. И что самое главное в моем деле – уметь безропотно высиживать официальные речи и притерпеться к самолетному питанию.

– Может, ты исчерпала себя, и тебе надо заняться чем-нибудь другим? – предложил Боаз.

– Да что-то ничего такого, чтобы мучительно с утра хотелось бы делать, да чтобы за это еще и деньги платили, и чтобы при этом оставаться порядочной женщиной, в голову не приходит. У меня профессиональный кризис.

– Полбеды, Мура, что ты работать не любишь, но ведь ты еще и с начальством не спишь, так что шансы на продвижение у тебя нулевые… – назидательно, даже слегка обижено сказал Боаз, сам большое начальство, и Мура подумала, что все же он скорее циничный, нежели наивный.

– Иногда мне безумно хочется все бросить и уехать куда-нибудь далеко-далеко… – сказала Мура своему бокалу.

По возвращении домой тоска навалилась на нее с новой силой. На автоответчике было сообщение от Вадима, но Мура решила не отзванивать. В электронной почте обнаружилось письмо от Сергея. В нем он писал немножко о своей жизни, и прислал пару фотографий, снятых в Минске. Мурка так боялась сломаться и позвонить Вадиму, или начать бесцельно крутиться по комнате с бокалом вина и сигаретой, что сразу же села и принялась писать Сергею очень длинный и обстоятельный ответ. Про Иерусалим, и каков он в это время года, и как прекрасна улица Долины Духов, и как хорошо сидеть у самого Геенома в «Александре», где подают ее любимое блюдо: карпаччо салмон и нежнейший антрекот в винном соусе, и про суши по понедельникам в «Башне Давида» у Яффских ворот Старого города… Она писала до темноты, а потом включила телевизор и остаток вечера провела в компании с «Sex in the City».

* * *

Александра наткнулась на Вадима в кафе неподалеку от его дома. Он обычно покупал там сигареты, а Сашка давно сидела в углу с чашечкой латте. Она обрадовалась этой случайности и предложила ему сесть за ее столик. Вадим неохотно опустился на стул напротив.

– Как я рада, что я тебя встретила, – с энтузиазмом начала Саша.

– Почему? – равнодушно спросил Вадим, распечатывая пачку «Мальборо лайт».

– Н-ну… – Сашка чуточку смутилась. – Потому что я надеялась, что ты мне сможешь помочь хотя бы советом. Ведь ты знаком с миром русского и европейского кинематографа? Я собираюсь поехать в Москву, и хотела попросить у тебя каких-нибудь рекомендаций. Я решила начать играть в фильмах, – скромно, но с достоинством объяснила Саша.

Вадим откинулся на стуле и неожиданно посмотрел на Александру совершенно трезвым, оценивающим взглядом. Она даже смутилась от такого пристального и неожиданного с его стороны внимания.

– Боюсь, что ничем не смогу быть полезен…

Сашка положила свою узкую ладонь на его руку.

– Вадим, я обсуждала мои идеи в этой области с Мурой, и она мне посоветовала обратиться к тебе. Она сказала, что ты можешь мне помочь. – Сашка явственно помнила, что такой или очень похожий разговор у нее с Муркой состоялся.

– Саша, мир кино – очень суровый и циничный мир. За успех приходится платить.

– Ты мне рассказываешь? Ты знаешь, что я играла в Голливуде? И что я уже сколько лет работаю манекенщицей? Мне не надо рассказывать о трудностях в жизни красивой женщины… – она с чувством вздохнула, всколыхнув нежную грудь в низком вырезе кружевной кофточки. Вадим взглянул в вырез, и почему-то грубо засмеялся.

– Черт тебя знает, может, у тебя и получится!

– Получится, конечно, получится, – заторопилась согласиться с ним Сашка. – Вот я начала изучать систему Станиславского… и опять же – голливудский опыт… Меня камера любит, у меня кинематографическая внешность…

– А главное, ты настырная…

– Совсем нет, – Сашка проникновенно взглянула в его глаза. – Только некому обо мне позаботиться, а ведь, как говорится: если не я себе, то кто мне? Я ищу рекомендации к людям, которые мне смогут помочь.

– А чем ты мне можешь помочь? Ну, кроме очевидного?

– Кроме очевидного? – впадая в амплуа наивной инженю, спросила Сашка.

– Слушай, вот идея. – Вадим вдруг опять стал милым и застенчивым. – Ты знакома с Арноном, Муркиным начальником? Я собираю материалы для очерков об Израиле, и он исключительно интересный тип, с таким потрясным прошлым, с такими воспоминаниями! Я все думал Мурку попросил меня с ним познакомить, но знаешь, у нас столько проблем, что, пожалуй, в данный момент это не вариант…

Сашка задумалась.

– В общем, я что-то о нем слышала. Он вроде в «Га-Ам» работает, да? Лично я с ним не знакома, но могу, наверное, познакомиться через Муру… Мне ужасно жалко слышать, что у вас проблемы. Не понимаю, почему Мурке всю жизнь так не везет…

– Знаешь, я сейчас в довольно хреновом состоянии, – признался Вадим. – Это все мои проблемы. Я бы не хотел, чтобы ты рассказывала Муре, что я тебя попросил помочь мне с Арноном. Ей это будет обидно. А я не хочу ее обижать. Но мы могли бы встретиться на днях, и обсудить, к кому тебе в Москве стоит толкнуться. Я посоображаю, с кем тебя можно свести… Дай мне знать, удастся ли тебе познакомиться с Арноном, он для тебя может быть далеко не бесполезным.

Сашка дала ему все свои координаты, и Вадим ушел. Окрыленная почином, она едва удержалась от того, чтобы не рассказать все Мурке. Но все же удержалась. Хоть встреча и была совершенно, ну совершенно случайная, и хоть она лично абсолютно никаких видов на этого странного Вадима не имела, но даже столь невинные отношения могли бы быть неверно истолкованными или огорчить подругу. А этого Сашке совсем не хотелось.

* * *

Прошло еще несколько дней. Мура вставала утром, пила кофе, занималась домашним хозяйством – перестирала кучу белья, убирала – чисто по-женски ей казалось, что между внешним порядком и внутренним миром существует непосредственная связь, и если каждая вещь будет лежать на своем месте в доме, то и в душе все уляжется по полочкам. И хоть этого не случалось, но уборка отвлекала, и дом становился приятнее. Оба телефона, и мобильный, и обычный она таскала за собой по всему дому, даже клала рядом с дверцей душа, но Вадим все не звонил.

Ездила в редакцию. Сначала становилось легче – работа отвлекала, а потом опять овладевало нетерпение – а вдруг он тем временем позвонил ей домой и оставил сообщение? Из чистого, как Мура полагала, садизма он не любил звонить ей на мобильник. В обед она срывалась, мчалась домой и проверяла малодушно оставленный включенным автоответчик. Но он явно не любил звонить ни на какие муркины телефоны, и оставалось опять ждать, мучительно недоумевая, почему он исчез. Ведь ему неизвестно было тайное Мурино решение больше за ним не бегать. Ему должно было казаться, что ничего особенного не произошло: встретились, посидели, переспали, немножко стало грустно, он решил вернуться домой, она ни слова не возразила. Казалось бы – ничего такого, из-за чего могли бы порваться долгие прочные стабильные уравновешенные отношения, длящиеся уже почти год!

Вообще, из своего, увы, уже богатого романтического опыта Мурка заметила, что год – это роковой срок, и редкая любовная птица долетала до середины этого календарного Днепра. За полгода изживала себя первая отчаянная влюбленность, обоим надоедало поворачиваться друг к другу исключительно своей самой очаровательной стороной, и отношения требовали перехода в следующую стадию. В соответствии с теорией и в мечтах – в стадию истинной любви, постоянства и совместных планов на будущее. На практике они каким-то непостижимым образом каждый раз переходили либо в стадию усталости, постепенно перерастающей в раздражение и отвращение, либо в стадию взаимного мотания нервов, расставаний-возвращений, сжигания всех мостов, нанесения все более глубоких ран, пока не растекались между любовниками уже совершенно непереходимые Симбатионы дерьма. В такие мучительные отношения Мурке уже случалось вляпаться в прошлом, один раз на несколько месяцев, а другой – аж на несколько лет, о которых даже вспоминать не хотелось, и переживать все это заново у нее не было ни малейшего желания. Она, конечно, поклялась себе, что не сделает больше в сторону Вадима ни шага, ни полшага, но перестать страдать от того, что он, совершенно не подозревая о ее непреклонности, сам не звонит, она не могла. С каждым днем становилось все яснее, что между ними все кончено.

К сожалению, даже у Александры ее страдания не находили сочувствия.

– Что-то у тебя все так сложно. Зачем ты так мучаешься? У тебя же сейчас нет никого другого? Ну так зачем же его сейчас бросать? Женщине нехорошо быть одной. Я всегда бросаю любовника тогда, когда появляется следующий.

– Сашка, у тебя всегда стоит подставная тройка на следующей почтовой станции! А я – если не останусь одна, то никогда никого другого не замечу!

– Как это никого не заметишь? Я как-то почти одновременно заметила целых четырех взаимно незаменяемых замечательных мужчин, и все то лето мне пришлось буквально жонглировать ими!

– Да, но видишь, ни с одним из них ты так и не осталась, – грустно отметила Мура.

– Это правда. Наверное, не судьба была, – философски утешилась Сашка.

– Вот видишь – ты принимаешь жизнь, как она есть, а я пытаюсь управлять событиями.

– Я глубоко потрясена твоей выдержкой. – Александра никогда не спорила с подружкой. – У меня точно бы не хватило силы воли не звонить кому-нибудь, по кому я скучаю. Я бы оставила все решения на волю случая.

– Я уже это в жизни пробовала. Давала отношениям мучительно, но естественным образом агонизировать. Агония длилась бесконечно, и стоила мне слишком дорого. На этот раз я хочу все отрезать тонким стерильным хирургическим скальпелем. Ч-чик, и в моей жизни не будет Вадима! Завидую я тебе, Сашка, что ты никогда из-за мужиков не страдаешь!

– Как это – не страдаю? – рассмеялась Александра. – Я вообще первый в мире дипломированный страдалец! Каждый раз, когда ухажер возвращается из какого-нибудь вояжа без бриллиантового кольца, я мучительно страдаю! Просто я всегда переживаю все разочарования в себе, поклонник о них даже не подозревает. Он всегда наивно уверен, что если ему со мной хорошо, то и мне с ним хорошо. А потом, когда я окончательно отчаиваюсь и понимаю, что, несмотря на все тонкие и толстые намеки, бриллиантовое кольцо так и не появится, я его бросаю. Для кавалера это почему-то всегда как гром среди ясного неба. Пока я все внутри себя переносила и мучилась, он был уверен, что все замечательно…

– Это потому что ты избегаешь конфликтов, – вмешалась Мурка.

– Мне кажется, настоящий мужчина сам должен понимать, что об одинокой незащищенной неимущей женщине надо заботиться. Когда все кончено, он начинает страшно терзаться. Но к тому времени я свое уже отстрадала, прошла все эти стадии и больше о нем не думаю!

– И сразу клин клином вышибаешь.

– Ну, может это звучит и грубо, но в самом деле – очень действенно. Попробуй сама.

– Я бы и рада, хотя бы в отместку. Но пока нет этого нового клина.

– Вот я и говорю, подожди. Не руби с плеча. К тому же, мне, может, было легче, потому что я никогда ни в кого так сильно не влюблялась. Да и вообще, всю мою жизнь мужики приходили и уходили. Вот поссорься мы с тобой, тогда другое дело! А мои проблемы сейчас – это то, Артем увел у меня столь необходимую мне Лину, и что Максим звонит – приглашает встретиться, а Нимрод ходит за мной по пятам, и все время выспрашивает о моих планах, явно что-то подозревает! Кстати, помнишь, ты как-то хотела познакомить меня с этим твоим шефом – Арноном?

– Арноном? – Мурка подняла брови. – Арнон – пожилой, небогатый, и вдобавок ко всем его недостаткам прилежный семьянин, зачем он тебе?

– Ой, Мура, ну что ты думаешь, что у меня к нему романтический интерес? Вовсе нет. Просто ты так его уважаешь, а я в поисках примера для подражания… – рассмеялась Сашка. – Если серьезно, то просто вдруг вспомнилось о нем… Я давно хотела навестить тебя в редакции, посмотреть, где ты работаешь, и что такое эта редакционная кухня.

– Хочешь, я возьму тебя на заседание комиссии Кнессета по алие и абсорбции? Мне как раз завтра туда тащиться. Там сидят живьем всякие активные члены парламента.

– Ну-ну, активные члены – это хорошо, и в редакцию я к тебе обязательно на днях приду…

Мурка обрадовалась такой неожиданной у Сашки широте интересов, и обещала ее обязательно в редакцию привести, и с Арноном познакомить. Дальнейший разговор, как обычно, перешел на проблемы Александры. Муре это не только не мешало, но даже помогало ощущать себя нужной, мудрой и полезной, что было приятно, потому что сталкиваясь с собственными жизненными затруднениями, она часто оказывалась бестолковой и инертной.

Поболтав с подружкой, сделав несколько необходимых звонков, Мура почувствовала, что настало время спасаться от голодной смерти: в доме не было даже яиц. В супере она долго слонялась по пустому магазину, залитому флоорисцентовым светом, среди жужжащих холодильников, в поисках какой-нибудь пищи, которую не надо было бы долго готовить, и которая была бы вкусной, и не полнила, а в идеале – даже чуточку худила. Как обычно, эти вечные поиски, сравнимые только с поисками св. Грааля, закончились покупкой пачки макарон, нескольких упаковок готовых салатиков в майонезе и усохшим батоном хлеба.