Текст книги "Жребий брошен"

Автор книги: Мария Быкова

Соавторы: Лариса Телятникова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Полин поежилась. Воображение у нее было живое.

– Ну… тогда картинку сделай, – потребовала она. – Нет, не картинку! Парадный портрет! В полный рост, в золотой раме…

– Твои браслеты переплавим! – пригрозила я.

В конце концов мне удалось уговорить ее на небольшое (семьдесят на сорок) изображение, заключенное в голубую рамочку из запасов Полин же. Заклинаниям такого рода нас когда-то обучал Фенгиаруленгеддир, и, пока Полин искала рамку, я спешно пролистывала конспекты.

Гвоздей у нас в комнате хватало. Похоже, те, кто жили здесь раньше нас, очень любили искусство, а может – наглядные пособия, ибо в каждую стену было вбито как минимум по три гвоздя. После долгих споров мы повесили портрет принца над кроватью Полин, ради чего алхимичка даже согласилась переместить зеркало. Зеркало, кстати, было против, но его никто не спрашивал. Элементаль тоже была не в восторге, но предпочитала не высовываться – и в итоге зеркало повесили рядом с дверью.

Полин сидела на моей кровати и смотрела на принца круглыми влюбленными глазами. Изредка она роняла томный вздох, мечтательно опуская ресницы. Во всем этом был только один плюс: теперь алхимичка уже и думать забыла про Ривендейла с его ножиками, ну а Рихтер и боевые талисманы тем более интересовали ее в последнюю очередь.

– Мы торт есть будем? – тоскливо осведомилась я, смахнув с одеяла монетки и шпаргалку.

– Будем… – вздохнула Полин, не отрывая взгляда от портрета. – Ножик вон там…

Спать мы легли только через полчаса, когда от тортика осталось меньше половины. Справедливости ради стоит отметить, что был он маленький, диетический, и вообще правильнее было бы назвать его большим пирожным. Остатки пиршества Полин поставила на окно и, еще раз вздохнув, отправилась спать.

Портрет висел аккурат напротив моей кровати, и я проворочалась еще десять минут, ощущая на себе страстный взгляд принца. Он прожигал даже сквозь одеяло; не выдержав, я развернулась лицом к стене и, показав через плечо кулак, уткнулась носом в подушку.

Вскоре я уже спала.

Наутро, едва мы успели проснуться и встать, явился Хельги. Был он слегка помят, немножко растрепан, зато улыбался так лучезарно, что у Полин застряли в горле все обвинения по поводу несвоевременности визита.

– Э-э… очень приятно, – выдавила она, пропуская вампира вовнутрь.

– Мне тоже, – заверил нас Хельги, вытаскивая из-за спины нечто картонное, средних размеров, цветастое и тоже слегка помятое.

– Это тебе, – торжественно заявил он, почему-то не отдавая мне коробку. – С днем рождения, Яльга!

– Спасибо, – с опаской ответила я. – Вообще-то он был вчера.

Вампир легкомысленно махнул рукой.

– Вчера, сегодня… лучше поздно, чем никогда!

Полин сделала мне большие глаза и исчезла за дверью. Вместе с нею испарилась и набитая косметикой сумочка, из чего я сделала вывод, что вернется Полин не скоро. Хельги же тем временем быстро открыл коробку – в ней оказались шоколадные конфеты, заботливо завернутые в кружевные бумажки, – и пододвинулся к столу.

– Ну… тогда давай пить чай, – спохватилась я. – Или… может, Полин подождем?

Рука вампира, уже тянувшаяся к моему подарку, повисла в воздухе.

– А то как-то некрасиво получится…

– Да, ты права, – после секундного размышления заключил Хельги. На конфеты он глядел с явным сожалением и скрытой тоской.

«Что ж его в Ульгреме шоколадом не кормили?!» – опасливо подумала я, прикидывая стоимость подарка. В конфетах я разбиралась плохо – куда хуже, чем Полин, – но что-то мне подсказывало, что вряд ли Хельги купил дорогие эльфийские. Скорее уж, выбрал что подемократичнее.

Вампир тем временем внимательно оглядывал комнату. Наверное, пытался сопоставить нынешние впечатления с воспоминаниями Савайна; видимо, сопоставлялось плохо, ибо алкоголь, увы, частенько отшибает память.

Портрет принца вампир смерил подозрительным взглядом, но смолчал. Посмотрев на постель Полин, закрытую теплым клетчатым одеялом, он смутился, явно вспомнив мгымбра. Взгляд вампира тут же метнулся в угол, где в ту ночь грудой лежали ножки от кроватей, – сейчас там возвышалась шаткая колонна моих многочисленных учебников. Венчал ее «Справочник боевого мага», благодушно курившийся этаким ненавязчивым вулканическим дымком, так что смотреть туда долго Хельги не рискнул.

– Да-а… – благодушно сказал он, откинувшись на спинку стула. – А помнишь Савайн? Как мы тогда повеселились! Кстати, давно хотел спросить: а как сюда попал Рихтер? Его что, Полин впустила?

Я поморщилась от солнца: тонкий луч бил мне как раз в глаза, проникая сквозь малюсенькую дырку в шторе. Мы с Полин так и не определились, каким был ее генез: по моей версии, штору прожгла Полин, сварив очередной брызгающийся декокт, а по ее – мой пульсар, отчего-то улетевший не в ту сторону. Для брызга дырка была велика, для пульсара – маловата; доказательств не было, зашивать не хотелось никому, так что пришлось оставить все как есть.

– Да нет. Элементаль.

– Да ну? – усомнился вампир. – Она же у вас бдительная, как начальник тайной полиции!.. Кстати, а что это за штука во-он там, в углу?

– В котором? А-а, это?

Я щелкнула пальцами, и с предмета вампирского интереса соскользнула дырявая простыня. Хельги подался вперед, даже забыв про конфеты; вот интересно, почему все мужчины так обожают разнообразные механизмы? И чем в последних больше гаек, тем горячее эта любовь…

– Это «Универсальный тренажер для совершенствования фигуры, созданный по древнейшим эльфийским технологиям с применением исключительно магически чистых материалов», – небрежно сказала я, даже не показывая, насколько сложным оказалось вызубрить эту фразу. – Гномья работа, знаешь ли. Пятьсот золотых плюс надбавка за доставку.

Вампир изобразил мудрость на лице и величественно слез со стула. Небрежной походкой он приблизился к агрегату, сохраняя все тот же вид умудренного жизнью знатока; потрогал механизм за торчащие гайки, похлопал по кожаной сидушке, провел пальцем по смазанным маслом цепям и досадливо воззрился на черное пятно, севшее на рукав.

– Плохо вы его храните, – поведал он, постукивая пальцем по блестящей шестеренке. – Такие нежные механизмы нуждаются в ежедневной чистке. И вообще, это устаревшая модель, ты в курсе? Теперь в крутых клубах используют машинку нового поколения…

– Хельги, – пораженно спросила я, – тебя так интересует совершенствование фигуры?

– Видишь ли, – с тем же великолепно небрежным видом объяснил вампир, – это спортивное оборудование. Профессиональное, если мне позволено так сказать. Знаешь поговорку: можно гвозди амулетами забивать? Так вот, использовать сей механизм как банальный тренажер – означает приблизительно то же самое. Хотя… модель устарела, да. Сколько в нем режимов? Три?

– Пятнадцать, – мстительно сказала я. – И еще есть кнопка переключения скоростей. Их, если что, шестьдесят четыре.

Вампир слегка изменился в лице.

– Не кнопка, а тумблер, – все же нашелся он. – Слушай, но… где вы это взяли? Только не говори, что купили на барахолке!

Я вздохнула. Слава богам, рядом не было Полин.

– О, это долгая и печальная история…

Одним прекрасным весенним вечером я вернулась от Рихтера в комнату. Под глазом у меня наливался свежий синяк – побочное дитя невыученного заклинания и неожиданного практикума, – в желудке было пусто, ибо обед переварился давным-давно, но настроение держалось подозрительно высоко. В руках я несла три учебника, выделенных любимым наставником для самостоятельной работы, впереди меня ждали невыполненные тесты по алхимии, после – краткий досуг, а в чуть более отдаленной перспективе маячил здоровый сон, который, как известно, лучший друг адепта.

Полин, управившаяся с уроками раньше меня, уже приступила к досугу. Сидя на кровати и замотавшись в одеяло, она с аппетитом поедала вареную сгущенку – прямо из банки, отогнув металлическую крышечку. Ложка так и летала; но тому, с каким удовольствием Полин ела сей жутко калорийный продукт, я сделала вывод, что сейчас алхимичка находится в третьей стадии своего психологического цикла. Стадия называлась «А я себя и такую люблю!» и шла сразу за «А-а, никогда похудеть не получится!!!» Та в свою очередь следовала за самой первой, называвшейся подозрительно невинно «А не сбросить ли мне пару килограммчиков?». Зная Полин уже сравнительно долго, я с уверенностью могла сказать, что назавтра ее начнет терзать суровая совесть, послезавтра она станет измерять талию сантиметровой лентой, а через два дня цикл окончательно замкнется.

Но до этого еще было далеко. Сейчас алхимичка с энтузиазмом шуровала ложкой, один за другим проглядывая свежекупленные журналы. Журналы были женские, с «историями из жизни», ибо чувствительная Полин то и дело смахивала со щеки слезу. Смахивала очень осторожно, потому что глаза были накрашены.

– Добрый вечер, – сказала я, прикрывая за собой дверь.

Полин подняла на меня взгляд.

– Ой, Яльга! – умилилась она. Не знай я, что в последний раз мы виделись этим утром, решила бы, что разлука продлилась как минимум десять лет. – Смотри, это «ЖЖ»! Почитать не хочешь?

– Не-а.

Я с сомнением оглядела стопку учебников, пытаясь понять, как мне всунуть туда еще три. Класть сверху я не рисковала: стопка и без того пошатывалась, намекая на не шибко-то сообразное количество справочной литературы. Так, вот это мы положим вот сюда, а вот это укрепим вот здесь. Это… хм… я с сомнением повертела в руках последний том. О, а это мы положим рядом!

Скомпоновав учебники, я забрала с подоконника охлаждавшийся там шматок колбасы. Компанию ему составила бутылка молока, в которой, вопреки законам физики, плавал небольшой осколок льда. Откусив от колбасы сообразный кусок, я запила его молоком и, вернув еду на подоконник, плюхнулась на свою кровать. Денег не было, есть хотелось. Я с тихой завистью смотрела на Полин, без малейших угрызений совести ужинавшую сгущенкой.

Видно, почувствовав мой взгляд, девица подняла голову.

– Хочешь сгущенки? – настороженно предложила она.

– Нет, спасибо, – мрачно отказалась я.

– Ну как хочешь… – облегченно протянула Полин. – Слушай, Яльга, я тебя тут попросить хотела кое о чем…

– Проси, – великодушно разрешила я.

Алхимичка захлопнула свой журнал. Поставив банку на простыню, она порылась в стопке уже прочитанных журналов и с триумфом выудила оттуда один экземпляр.

– Вот смотри! – Полин помелькала страницами, отыскивая нужную. – В желтеньком облачке, набрано курсивом. Про конкурс. – Не вставая, она протянула мне журнал.

Я приняла. В желтеньком, значит, облачке? Так, это здесь…

Страничка вообще-то была похудательная. Странно, что Полин на теперешней стадии цикла не пролистнула ее сразу, как вражескую пропаганду неправильного образа жизни. Для нее теперешней куда свойственнее было разыскивание других статей, аргументировано доказывавших, что стандарт 90-60-90 – суть происки враждебных западных держав, а правильной лыкоморской девушки должно быть немножко больше. Чтобы было по крайности за что подержаться. Словом, что-то вроде «Мужик не собака, на кости не кидается».

В желтеньком же облачке была помещена информация совсем другого рода. Речь там и впрямь шла о конкурсе; на конкурс этот принимались стихотворные произведения, вещающие о правильном питании, пользе занятий спортом и прочих действиях подобного характера. В награду обещали какой-то фигуроспасительный тренажер. Последний был нарисован рядом и лично мне напомнил хитроумное приспособление для пытки.

– Поль, а я-то тут при чем? – Я протянула журнал обратно алхимичке. – По стихам вроде как ты специализируешься?

Полин посмотрела на меня поверх ложки:

– Ну как тебе сказать… У меня сейчас вдохновения нет, понимаешь? Муза улетела, а сроки поджимают: там только до двадцать второго числа. Я же не прошу за меня писать, правда? Только начни, а я уже продолжу…

– А ты уверена, что у меня вообще получится?

– Конечно! – Полин даже немножко удивилась. – Яля, ты чего? Ты же такая творческая!.. – Я смотрела непреклонно, поэтому алхимичка сменила тактику: – Ну Я-а-алечка!.. Ну-ну-ну пожалуйста! – Она выгнулась, подпирая кулачками щеки, и умильно замахала ресницами. – Там такой тренажер хороший!.. А я за тебя алхимию сделаю!

– Да? – заинтересовалась я. – Сделаешь?

– Сделаю! – пылко пообещала Полин. – Честное алхимическое!

Я щелкнула пальцами, подзывая к себе перо и пергамент.

– Яльга?

– Тетрадь по алхимии в тумбочке на нижней полке.

Через полчаса я отложила перо. Полин давно уже закончила с моим заданием и теперь вновь переключилась на сгущенку и журналы. Еще бы, у них алхимия была чуть ли не каждый день, как у нас боевая магия, а девица училась едва не на одни пятерки.

Я еще раз пробежала глазами написанное.

– Все. Слушать будешь?

– Буду! – Полин устроилась поудобнее, спешно укутав ноги одеялом. Хищно вонзила ложечку в сгущенку: – Читай!

Я откашлялась и с выражением прочла:

 
Ведущий. Вредно на ночь есть сгущенку!
Хор. Ых-ых-ых!
Ведущий. Это ясно и ребенку!
Хор. Ых-ых-ых!
Ведущий (назидательно потрясая пальцем): Пузо давит на печенку!
Хор. Ых-ых-ых!
Ведущий. На кишки и селезенку!
Хор (жалобно): У-у-ух!
 

Полин поперхнулась. Я скромно ждала оценки, но алхимичка только испуганно сверкала глазами поверх занесенной ложки.

– Ну как? – поняв, что не стоит ждать милостей от природы, уточнила я. – Подходит?

Алхимичка молча затрясла головой.

– Д-да… – выдавила она из себя некоторое время спустя. – Только… ты знаешь… как-то уж оно сильно жестко…

– А с худеющими иначе нельзя! – твердо заявила я. – Все для их же блага!

– Ну… ну ладно, спасибо…

Помедлив еще несколько секунд, Полин забрала у меня листочек с гениальным трудом. Пожав плечами, я подобрала с одеяла тетрадь по алхимии и убрала ее в сумку.

– Можно мне что-нибудь взять почитать?

– Ага… – откликнулась алхимичка, не отрывая глаз от шедевра.

Заучивает она его, что ли? Пожав плечами, я подтянула к себе всю кучу цветных журналов и раскрыла первый попавшийся наугад.

Женские журналы не читают – их просматривают, любуясь предоставленными моделями. По крайней мере, так поступают все приличные девушки. Но я, увы, имела врожденный дефект: очевидно, в моем мозге отсутствовала зона, отвечающая за просмотр подобной макулатуры. О получении удовольствия я и вовсе умалчиваю. Через несколько минут мне надоело, я захлопнула журнал и увидела, как бледная Полин, держа банку со сгущенкой двумя пальцами в вытянутой руке, решительно движется в сторону мусорного ведра. Смотрела при этом алхимичка в другую сторону.

– Ты что делаешь? – От удивления у меня даже сел голос. – Это же сгущенка! Вареная, мрыс дерр гаст!

– Вот именно! – дрожащим голосом ответила Полин.

Я вскочила на ноги, взвыв почти в унисон с голодным желудком:

– Лучше уж мне тогда отдай!

Фраза была волшебная; по идее, услышав ее, алхимичка должна была тут же прийти в себя и прижать банку к груди. Но с девицей и впрямь творилось нечто странное; она лишь вздрогнула и, уставившись на меня большими испуганными глазами, тихо спросила:

– Ты что? Она же вредная!

– Ничего-ничего! – быстро заверила ее я, отбирая банку и ложку. – Мы с желудком и не такое видали, а смотри-ка, до сих пор живые!

– Ну… ладно, – после долгого колебания согласилась Полин. – Только… Яльга, пожалуйста, съешь ее так, чтобы я не видела!

Сгущенка в тот вечер ушла влет, немножко осталось и на утро. Справедливости ради отметим, что еще до знакомства со мной банка была почти пуста – Полин успела дойти почти до донышка и методично выскребла ложкой стенки. На следующий же день Полин отправила мое творение в редакцию, а сама уныло взялась за приготовление диетического салатика.

Симптомы были знакомые, и я не стала особенно удивляться.

Удивилась я через три дня – ибо стадия затянулась. Полин и не думала бросать похудательные меры; помянутый салатик в микроскопических дозах сделался основным блюдом в ее рационе, а с лентой для измерения талии она теперь, кажется, даже спала. Что характерно, такой образ жизни приносил свои плоды: Полин и впрямь потихоньку худела, но – вот парадокс! – с каждым днем становилась все печальнее и печальнее. Почуяв неладное, я предложила ей пройтись по магазинам, но алхимичка в ответ лишь горестно мотнула головой.

С каждым днем ситуация становилась все хуже, чтобы в итоге окончательно выйти из-под контроля. Ничто – ни свежий журнал, ни симпатичная моделька кофточки, ни даже благородный профиль Генри Ривендейла – не могло вывести Полин из депрессии. Алхимичка побледнела, осунулась, под глазами у нее появились темные круги, а в глазах возник пугающий блеск. Что самое мерзкое, я не знала, чем помочь.

Через две недели в нашем коридоре появились некие гномы, на головах которых сверкали новехонькие желтые каски. Гномы недовольно пыхтели, вполголоса ругались нехорошими словами, но упрямо перли вперед огромную картонную коробку.

– Где здесь живет Аполлинария де Трийе? – спросил меня старший гном, стирая со лба пот.

Я молча ткнула пальцем в сторону нашей комнаты.

– Вот, – гордо сказал все тот же гном, когда коробка оказалась втиснута в промежуток между кроватями. – Владейте, красавицы! Первое место в конкурсе заняли, не хухры-мухры! Такие молоденькие, а уже дело знают!

Полин меланхолично кивнула.

Весь вечер я, зверея, распаковывала агрегат. Полин сидела на постели, вжавшись в угол, и печально листала «Руководство пользователя» – увесистую книгу немногим меньше «Справочника».

– Вот, – сказала я утром, уходя на первую пару. У алхимички было окно, и она сидела на постели все в той же загнанной позе. – Владей, красавица! Смотри, какое оно интересное, сплошные винтики!

– Нет, – вздохнув, возразила Полин. – Есть еще сидушка…

– Тем более! – радостно согласилась я, надеясь, что хоть это положит конец депрессии.

Надежды были напрасны. Когда я наконец вернулась в комнату, глазам моим предстала пугающая картина. Тренажер, прежде представлявший собой довольно компактное сооружение, теперь занимал едва ли не полкомнаты и выглядел как странного вида стальная клетка. Пресловутая сидушка оказалась внутри; сквозь переплетение прутьев и цепей я смогла разглядеть какие-то ручки, тумблеры и прочие непонятные детали. Полин же без сил лежала на кровати, изредка издавая душераздирающие прерывистые стоны.

Кое-как мне удалось вытащить из нее признание. Оказывается, в мое отсутствие Полин решила проверить тренажер, привела его в боевую готовность, ради чего пришлось раздвинуть кровати, и залезла вовнутрь получившейся конструкции. Далее от нее требовалось выставить режим; на свое счастье, алхимичка вняла голосу рассудка и выбрала «пробный», с минимальной скоростью упражнений.

Через полчаса, когда машина перестала гудеть, жужжать и сотрясаться в судорогах, Полин выпала наружу, едва найдя в себе силы, чтобы доползти до кровати. Клятый агрегат и верно должен был поддерживать фигуру, ибо о столь интенсивных физических нагрузках Полин раньше не имела ни малейшего понятия. Теперь у нее болела каждая мышца, и это если не шевелиться.

– Понятно, – грустно сказала я, выслушав сей рассказ.

Еще полчаса я занималась тем, что смазывала Полин специальным кремом, зело помогающим при боли в мышцах. Надо сказать, что изготовлен он был самой алхимичкой, и под кроватью стояли еще три полные банки. Полин делала его для нас с Хельги, и после особо активных практикумов мы спасались только им. Вампир всякий раз благодарил, обещал взять Полин в жены и улетучивался, прихватив двойную порцию крема. Возможно, оная предназначалась Ривендейлу, а может быть, Хельги просто продавал его по сообразной цене.

Когда алхимичка перестала стонать, я вымыла руки и задумчиво посмотрела на агрегат. Если вдуматься, я ведь тоже имею на него некоторые права!.. Очень хотелось попробовать, сильно ли он отличается от Рихтера. Решившись, я залезла внутрь, оседлала сидушку и, бесшабашно махнув рукой, выбрала второй режим.

Лучше бы я этого не делала. Сложно описать, что именно мне пришлось сотворить, но двадцать минут, прошедшие до полной остановки машины, мне запомнились на всю жизнь. Никогда прежде я не думала, что у меня есть столько мест, которые могут болеть. Какие там мышцы! Сейчас я чувствовала каждую клеточку своего тела, а в особенности нервную. Кое-как приведя машину в компактный вид, я плюхнулась на кровать и тут же потянулась за кремом.

Не знаю, для кого изобретали эту машину, но мне страшно было представить, что происходит с ней на пятнадцатом режиме с шестьдесят четвертой скоростью. Сдается мне, пройти это не смог бы и сам Нарроугард, что уж говорить о несчастных читательницах женского журнала!

Через несколько дней машина заняла привычное место – в углу. Я накрыла ее старой простыней, аккуратно задрапировав лохмотья, и агрегат приобрел весьма таинственный вид. Как-то, проснувшись ночью, я спросонья приняла его за призрака и обрадованно опробовала на нем чары с урока некромантии. Механизм выдержал, хотя наутро и выяснилось, что он слегка скривился на правый бок.

Полин же по-прежнему грустнела и грустнела. Казалось, ничто не могло ей помочь, но дня через три мне в руки попала «Наша газета», и мгымбрик, отлично осведомленный о наших проблемах, презрительно покрутил когтем у виска. Сделав это, он, не сходя с места, нарисовал мне крошечный номер другого женского журнала и стукнул по нему кулаком. Намек был понят – через пять минут я уже сжимала в руках свежий журнал, а еще через три я нашла то, на что намекал Крендель.

В розовом облачке курсивом было набрано объявление: в течение трех недель журнал проводит конкурс на лучшее стихотворение, объясняющее всю пользу естественного образа жизни. Журнал как раз проводил «месячник натуральности» и всячески порицал все попытки насильно приблизить себя к искусственным стандартам. «Женщина должна быть тем, что она есть!» – пафосно утверждал огромный заголовок.

Я не стала выяснять, что я есть, а просто чуточку переделала свой стих.

Теперь он звучал так:

 
Ведущий. Очень вкусно есть сгущенку!
Хор. Да-да-да!
Ведущий. Это ясно и ребенку!
Хор. Да-да-да!
Ведущий (назидательно потрясая пальцем). Утром, ночью и спросонку!
Хор. Да-да-да!
Ведущий. Это радует печенку!
Хор. Да-да-да!
Ведущий. И кишки, и селезенку!
Хор (гордо). У-у-ух!
 

Еще через два дня пришло письмо. В нем редакция журнала вежливо уведомляла меня о том, что никакого места я не заняла (здесь у меня оборвалось сердце, ибо на этот приз я возлагала все надежды), но… тут вежливый тон сменялся смущенным, и мне сообщали, что мое творение переписывала вся женская половина редакции и теперь оно висит над рабочим столом буквально у каждой сотрудницы. То есть я однозначно заслужила приз зрительских симпатий.

Приз прилагался к письму; я вытряхнула из конверта картонную карточку, победно сказала «Й-е-эсть!» и отправилась восстанавливать Полин.

Как я и предполагала, карточка – месячный абонемент на посещение лучшего эльфийского салона красоты – оказала на алхимичку нужное действие. Эффект был заметен уже после первого визита, когда Полин вернулась домой с наращенными ногтями, стильно уложенными волосами и изящным рисунком на запястье, выполненным в соответствии с последней эльфийской модой.

– Вот, – гордо сказала она, демонстрируя мне оный, – видишь? Это нарисовано хной, растительно-мифологические мотивы. Не тебе же одной с татуированным пузом ходить!

– Ага, – облегченно откликнулась я, мысленно погладив себя по голове.

Вот теперь все окончательно вернулось в верное русло.

– Однако! – сказал Хельги, когда я окончила рассказ. – И с тех пор вы не используете тренажер?

Я изобразила невероятное изумление:

– Слушай, как ты догадался?

Но вампир не обратил на подначку никакого внимания.

– Ладно, – задумчиво пробормотал он, обращаясь, кажется, к самому себе. – Я потом пойму, что с ним делать… мрыс, есть же ведь идея…

У меня тоже были идеи – занимающий весь угол агрегат давно уже меня раздражал, ибо в последнее время мне стало некуда складывать книги, – но я смолчала.

– Но где эта Полин? – Хельги раздраженно повернулся к двери, потом сел на покинутый было стул. – Женщины, ничего больше не скажешь! Только вы можете два часа «собираться за пятнадцать минут»!

– Тебя Ривендейл ненароком не покусал? – беззлобно осведомилась я. – Тоже мне шовинист выискался!

– А я уже здесь! – Полин, улыбаясь, впорхнула в комнату. – Ой, конфеты!

– Присаживайся! – с хозяйским радушием пригласил вампир.

Всего конфет было тринадцать. Не так уж много, зато каждая в отдельной упаковке. Очевидно, они все же были эльфийские – только эльфы уверены, что красивая бумажка может увеличить количество конфет. За час оживленной беседы я съела две, Полин – четыре, а Хельги, как добытчик, – шесть. В коробке осталась еще одна конфета, и на лице у вампира немедленно отразилась тяжкая духовная борьба. Он определенно пытался понять, что делать с нечетной конфетой: съесть самому – неблагородно, отдать нам – нечестно (почему нам больше?), а предложить разрезать – показать себя мелочным и жадным. Полин завороженно следила, как на его лице все сильнее проявляется страдание, – я же, злобно хохоча в душе, встала и принесла чайник.

– Хельги, хочешь чаю? – самым сладким голосом спросила я.

Вампир поднял на меня глаза – и остолбенел. А кто бы не остолбенел, когда медный носик чайника гордо торчал из пушистых усов, а вниз свисала густая рыжая борода, заботливо заплетенная Полин в две толстые фьордингские косы?!

Чайник был тот самый, кипятящий воду безо всяких дополнительных чар. Нынешний вид он приобрел еще в просинце, когда Полин решила заварить в нем травы, способствующие ускоренному росту волос. Естественно, алхимичка подразумевала свою шевелюру, но травы поспособствовали немножко не по адресу.

Хельги сглотнул и нажал пальцем себе на уголок глаза. Очевидно, чайник не раздвоился, потому что во взгляде вампира появилась настоящая паника.

– Так что насчет чаю? – ласково уточнила я.

– Нет-нет, – быстро заверил меня Хельги, поднимаясь на ноги. Через секунду он уже был с той стороны порога; хлопнула дверь, с удовольствием смазав окончание фразы: —…У меня дела, только что вспомнил…

– Чего это он? – удивилась Полин, забирая у меня чайник и наливая себе кипятку.

Я пожала плечами и засунула в рот отнятую с боем конфету.

– А мрыс его разберет, этого вампира!

– Это точно… – согласилась алхимичка.