Текст книги "Дверь обратно"

Автор книги: Марина Трубецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– А что с ними? – убедившись, что волосята на месте, спросила я.

– А их и нет, – весело рассмеялась она, – не годится крылате, пусть даже и не вылупившейся, ходить так. Дай-ка я тебе помогу.

И она начала своим гребнем, нежно перебирая пальцами, расчесывать мне волосы, напевая при этом свою печальную песню. Ко мне никто и никогда не прикасался так ласково. Было так покойно и хорошо! И так не хотелось прерывать ее прекрасную песню, что я не стала лезть с вопросами. Неуместно это как-то казалось этой безлунной ночью.

С первым лучом света русалка убрала гребень, поцеловала меня в лоб и, взмахнув непонятно откуда появившимся хвостом, нырнула в озеро. Я потрогала рукой воду – как парное молоко. Разделась и залезла в нее. И уже из воды наблюдала ни на что не похожий рассвет над Гипербореей.

ЧАСТЬ III

Дальше дорога пошла веселее. Кругом начались обжитые места. По лугам ходили многочисленные тучные стада коров, отары овец и прочей живности. Козы прыгали по деревьям с не меньшей сноровкой, чем наши городские воробьи. Реки кипели от рыбы. Над озерами тучами носились утки. В лесах было полно всякого по виду непуганого зверья. Румяные веселые люди работали на полях, притом весело работали, с песнями, шутками и заливистым смехом.

А вот времена года здесь точно чудили! Не далее как вчера мы проезжали рядом с огромным цветущим яблоневым садом, а сегодня Быстробег принес из леса полную жилетку грибов. И пашни нынче колосились от сочной налитой пшеницы, которую уже начали убирать. Даже такой далекий от сельской жизни человек, как я, понимает, что деревья цветут по весне, а урожай собирают осенью. При этом отличий в климате совсем не ощущалось. Было тепло, безветренно, и казалось, что солнечно, хотя солнца так и не было. Поселения, которые попадались навстречу, были так же ярки и красивы, как и у коневрусов. Только у каждого из них было капище с идолами богов. Да ворота в частоколе были всегда приветливо распахнуты. Жаль, что наш отряд продолжал быстро передвигаться, так что возможности перекинуться с кем-нибудь парой словечек как-то не выпадало. Приходилось только улыбаться и раскланиваться со встречными.

Только сейчас я задумалась, что конец пути близок, а что я буду делать в этом неведомом городе, в этой незнакомой стране, я знать не знаю. Ни знакомых, ни близких у меня здесь не было, впрочем, как и везде. Обычаи и порядки мне тоже неизвестны. Что делать? Ходить по домам, стучаться в двери и просить работу? Так я ничего и делать-то не умею. Вот сейчас коневрусы расторгуются, наберут необходимого товару – и домой. А я-то что делать буду? Сейчас я и вспомнить толком не могла, на кой ляд сюда так стремилась? В общем, коневрусы становились все веселей и веселей, а я – все печальнее и печальнее.

И вот, наконец, мы достигли цели! Уже ближе к вечеру наш караван поднялся на высокий холм, и я остолбенела. До этого город представлялся мне тем же поселением, только большего размера. Не тут-то было! Подножие холма огибала небольшая речушка, а внизу на равнине раскинулся город. Прямо настоящий город с высокими, средними и маленькими домами, широкими улицами и толпами людей. И все эти дома, а в некоторых я насчитала пять этажей, были деревянными. Слово «архитектура» здесь было абсолютно неуместно. Зодчество! Вот так правильнее. Все дома, и высокие в том числе, состояли из каких-то башенок, маковок, резных элементов, сложных аркообразных фронтонов. Витые столбы поддерживали у каждого из них высокое крыльцо. Декоративные элементы больше напоминали тонкое кружево ручной работы. Ажурные ограждения придавали и так праздничному виду улиц совсем уж какой-то фантастический образ. И все эти многочисленные элементы были крашены в яркие веселые леденцовые цвета.

Потемневшего дерева, как в наших кособоких деревнях, не было вовсе. Для строительства было использовано светло-желтое, словно горящее изнутри мягким янтарным цветом, дерево! Речушку пересекал мост, который больше походил на игрушечный – весь такой яркий, резной, воздушный. Но, судя по тому, как по нему топали мамонты, а он даже не поскрипывал, сделан он был на совесть.

Вблизи город производил еще большее впечатление. Пока мы шли по улицам – кстати, мамонты вышагивали по двое, и еще оставалось место встречному транспорту, о котором чуть позже, – я не увидела ни одного простого окна, только витражные. Даже постройки, которые явно носили служебный характер, были с разноцветными стеклышками. Они ловили отраженный свет бессолнечного неба и разбрасывали во все стороны россыпи разноцветных солнечных зайчиков.

Если вы думаете, что мы топали по утрамбованной колеистой разбитой дороге, то сильно ошибаетесь! Все улицы были замощены! Нет, не камнем и не асфальтом, как в наших холодных городах. Я даже не знаю, как объяснить… Ну вот представьте, что брусчатка не каменная, а деревянная, такие квадратные плашечки со стороной сантиметров в пятнадцать. С четко прочерченными годовыми кольцами. Так вот этими плашечками и была выложена улица. И цвета подобраны так искусно, что явно просматривался некий собранный из них рисунок. Едрит, у нас в городах из тротуарной плитки только недавно стали узоры класть, а здесь люди без всяких тракторов, вручную, хлеб убирают, а на дорогах, поди ж ты – ковры деревянные. И, судя по тому, что у самых заборов трава кое-где пробивается, давно лежит, и хоть бы хны!

Теперь о транспорте, благо разного транспорта там хватало. В основном, конечно, кони катили за собой нечто, больше всего напоминающее маленькие резные лаковые коробочки на колесах. Но встречались и более странные экипажи. Какие-то сказочные, как будто выдолбленные из целого куска дерева стилизованные фигуры птиц и зверей, полые внутри, которые без всякого гужевого подспорья двигались сами по себе. Просто самоходная хохлома! Вот вы опять же скажете, что, мол, наши автомобили тоже без лошадей нормально существуют. Но от наших выхлопа и шума – мама не горюй, а эти в абсолютной тишине проплывали (другого слова не найти) по деревянному мощению и, казалось, даже не касались его.

Люди были одеты тоже празднично и ярко. Мужчины славянской наружности, при непременной бороде. В кафтанах – бархатных, замшевых, кожаных. В сапогах со всякими бляшками и финтифлюшками. Перепоясаны богато украшенными металлическими ремнями. Головы, как правило, перетягивали металлические или кожаные обручи.

Девицы же все поголовно щеголяли длинными косами. Головы их были повязаны или лентами, или широким позументом с жемчужными висюльками, который оставлял макушку открытой. Ниспадающая оттуда коса заканчивалась плотным лоскутом ткани, унизанным разноцветным бисерным плетением или жемчугом и каменьями. Сами же косы были сплошь перевиты золотыми нитями или сетками из жемчуга. У женщин постарше волосы были убраны под нарядные кокошники. Поверх длинных платьев на них красовалось что-то навроде кафтана в пол с длиннющими, разрезанными спереди рукавами. Грудь каждой была убрана монистами, ожерельями и золотыми цепями, пальцы – кольцами и перстнями. Я в своих потасканных джинсах и раздолбанных кроссовках казалась чужой на этом празднике жизни. Но, как ни странно, никто на меня не косился. Все встречные люди улыбались нам, а некоторые отвешивали глубокие поклоны, как старым знакомым.

Вскорости мы пришли на постоялый двор, и я смогла воочию убедиться, что являюсь далеко не самым экзотичным, в смысле одежды, гостем города. В уголке сидел и уплетал баранью ногу огромный циклоп в одной только меховой набедренной повязке. Неподалеку от него расположились два сатира, у которых и вовсе из одежды были только кожаные сумочки через плечо. Присутствовала компания людей со странной голубоватой кожей, которые были так плотно увешаны золотой чешуей, что понять, кольчуга это или просто ткань, густо затканная золотом, не представлялось возможным.

Навстречу нам вышла дородная статная женщина с приветливой улыбкой на устах. Отвесив поясной поклон, она пропела мелодичным голосом:

– Милости просим, гости дорогие! – На румяных щеках заиграли ямочки. – Вы к нам хлеб-соль отведать или на постой определиться?

– На постой, добрая хозяюшка, если палаты есть свободные, – будучи в нашем отряде за старшего, ответил Быстробег. – Нам, если есть такая возможность, внизу бы, а то несподручно подниматься, – и покосился на свои копыта, – а вот девице нашей можно и светелочку. А сперва-наперво баньку бы.

– Баньку как раз только-только натопили, – и крикнула куда-то в глубину зала: – Нежана, доченька, беги сюда.

К нам подскочила премиленькая девчушка, года на два помладше меня. Женщина отдала ей какие-то распоряжения и снова повернулась к нам:

– А как же вас звать-величать, гости дорогие? Я – Избава, – и опять поклон в пол.

– Я Стеша, – поклонилась и я, чувствуя себя какой-то неудачной актрисулькой в самодеятельности. Да и плавности движений, как у Избавы, у меня точно не было. Дальше представились и коневрусы. Когда с церемониями было покончено, меня поручили заботам Нежаны, а коневрусами занялся мужичок преклонных лет.

Вначале Нежана показала мне мою комнату. У меня аж дух захватило от перспективы ночевать тут – такой она оказалась уютной, хоть и небольшой. Просто шкатулочка какая-то! Разноцветное оконце выходило на густой тенистый сад. Высокая кровать гордо несла на себе горы подушечек разного размера, все постельное белье по краям украшала затейливая вышивка. Стены были расписаны фантастическими деревьями и райскими птицами. В углу стоял большой резной сундук, а под окном – длинная лавка. Вроде и мебели больше не было, но комната вовсе не казалась пустой.

– Все ли ладно? – спросила Нежана и залилась густым румянцем. Я кивнула. – Послать Даян Измировича за вашими вещами или у вас только эта чародейная сума?

Не успела я ответить, как «чародейная сума» попыталась устроиться на узком подоконнике, взмахнула ручкой и прямо сквозь стекло вывалилась наружу. Мы хором ахнули и подскочили к окну. Осколков нигде не было, да и стекло никуда не делось. Я недоуменно посмотрела на девчушку. Та же, нисколько не смутившись, высунула голову наружу прямо сквозь прозрачную преграду и громко рассмеялась. Я с опаской прикоснулась к углу витража, и моя рука, не почувствовав сопротивления, оказалась на улице. Вытащила руку назад – дырки не было. Я аккуратно коснулась поверхности, она задрожала. Больше всего по тактильным ощущениям это походило на плотный мыльный пузырь, который не лопался. Я осторожно высунула голову и тоже рассмеялась. Саквояж висел вниз головой на смородиновом кусте и сыпал проклятиями, а вокруг с громким квохтаньем носились курицы. Красивый важный петух все пытался подпрыгнуть и клюнуть незадачливого агрессора. Продолжая весело подхихикивать, мы побежали вызволять смородинного пленника.

Проводив в баню, Нежана сдала меня с рук на руки худенькой маленькой старушонке, которая велела называть ее теткой Либушей. И вот там-то я поняла, что значит настоящая банщица. Откуда только в таком тщедушном тельце силы брались! Уж она меня и веником охаживала, и чем-то грубым терла, и отварами какими-то поливала. И при этом приговаривала что-то, на заговор похожее. Из бани я вышла на подрагивающих ногах, в новой холщовой рубахе, которую мне тетка Либуша выдала взамен моих пропотевших вещей. И села на крылечко бани, где меня и отыскала позже Нежана.

– Ну что, уморила тебя тетка Либуша? – весело пропела она. – Так в тебе тела-то, как в пичуге малой, а она и не такие вымешивала. Вот приезжала на прошлый год девица из земель жарко-дальних, телеса у нее богатые были, так тетка Либуша на пуд[15] ее за раз облегчила, – и, озорно глянув на меня, продолжила: – А ваши-то без тебя трапезить не садятся, дожидаючись.

И, взмахнув длинными рукавами, потащила меня обедать.

Судя по ядрено-свекольному цвету лиц, коневрусы сами только-только из бани, так что рассказ о том, как меня тут все заждались, вызывал законные сомнения.

Обеденный зал, или как он здесь называется, постоялого двора, был явно лучше приспособлен к кормлению разноростовых посетителей. Коневрусам поставили такой же высокий стол, как у них на стойбище, но и про меня не забыли. К столу была придвинута конструкция, напоминающая трон со ступеньками. Когда я на него забралась, оказалось, что высоты как раз достаточно, чтобы чувствовать себя за столом вполне комфортно. Еда же поразила меня в самое сердце. И дело было даже не в качестве приготовления, а оно было отличным, а в количестве блюд. Не успевали мы попробовать одно, как нам уже несли перемену. И все горячее, шкварчащее, распространяющее аппетитные запахи. И это застолье все тянулось и тянулось. Все уже давно наелись, но и не думали расходиться. Я, поняв, что дожидаться окончания без толку, потихоньку выскользнула из-за стола и вышла на улицу. Ярко светили звезды. В темноте звон был слышен отчетливее, чем днем. На скамейку рядом со мной присела Нежана и тоже, казалось, прислушивалась.

– Ты слышишь звон? – неожиданно для себя спросила я.

– Конечно, – она пожала плечами, – все русичи слышат его. Даже те, кто на Руси давно не был.

– А Русь далеко? – заинтересовалась я открывшимся обстоятельством.

Нежана повернулась и распахнула на меня свои огромные глазищи:

– Да ты что, Стеша, Русь – это вот все. – И она повела руками вокруг.

– Как Русь?! Это же Гиперборея? – Похоже, мы про разное говорим, решила я.

– Ну да! Только это одно и то же. Гипербореей нас называют соседи. Из-за Борейских гор. А для нас – это Русь, потому и город – Русеславль. – Она посмотрела на меня и прыснула в рукав. – А ты не знала, что русская?

Что ответить, я не знала, поэтому решила обойтись правдой:

– Я не знаю своих родителей.

– Ну а родственники?

– И родственников.

– Это как же так бывает в наше время, чтобы родственников не знать? А соседи? – Вид у Нежданы был такой растерянный, что я бы рассмеялась, вот только смешно не было. Я не могла сообразить, что ответить этой милой девочке.

– Да никого нет. Никто не знает. Нашли меня чужие люди.

– А родственники-то тебя ищут, поди, убиваются. – И слезы покатились из глаз доброй наивной девочки. – Ты иди завтра с коневрусами к Главе Глав, когда они разрешение на торжище испрашивать пойдут. Расскажи там, пусть волхвы помогут твоих родичей сыскать. Вот уж тем радости будет!

Чтоб не огорчать ребенка, я согласно кивнула.

На мягкой перине спалось просто волшебно. Но все равно я проснулась задолго до рассвета и вышла на улицу поджидать попутчиков. Первым вышел молодой русоволосый коневрус – Вышебор. Посмотрел на меня, посмотрел и сказал:

– Не годится красной девице перед почтенными старцами в портках показываться. Да и нас это не личит. Пока наши проснутся, пока до них черед дойдет, пойдем хоть какую-никакую одежу тебе справим.

– А ты знаешь куда?

– Так торговцы и ремесленники завсегда у моря лавки держат.

Ну вот как в анекдоте: «а слона-то мы и не заметили». О наличии тут моря я даже не догадывалась, хотя на город с холма смотрела! Ну что уж тут скажешь…

Рассвет радостным всполохом догнал нас уже в пути. Из города он смотрелся гораздо внушительней и занимал почти полнеба. Вскоре и правда показалось море, но это было не море из моего заоконного острова. То – было спокойным, синим. Это же бугрилось волнами и отливало отчетливым серым цветом. И все равно оно было прекрасно! На волнах покачивались огромные корабли, стилизованные под всяких чудищ. Ветер трепал разноцветные паруса. И пахло оно почему-то огурцом.

Совсем рядом послышался гул сотен голосов, и мы вышли к торговым рядам, которым конца-края видно не было. Вышебор, несмотря на молодость, и здесь ориентировался лучше меня. Следуя только ему известным приметам, мы пришли прямо в одежные ряды. Времени у нас особо не было, поэтому долго рыться в тряпках мы не стали. Вышебор выбирать женскую одежду явно не умел, а я и подавно впервые покупала что-то носибельное. Так и получилось, что у первого же прилавка мы сторговали красные сафьяновые сапожки, вышитую сорочку и сарафан, расшитый бисером и бусинами. На соседнем прилавке подобрали ярких атласных лент и какие-то серьги, которые вплетались в волосы над ушами. И, когда мы уже уходили, Вышебор добавил ко всему этому широкие наручные чеканные браслеты и монисто на шею. Может, это было и не так шикарно, как в том, в чем щеголяют местные горожанки, но я даже была рада. В сарафане все ж как-то полегче ходить, чем в тяжелом парчовом одеянии!

Когда мы вернулись на постоялый двор, коневрусов уже не было, поэтому я быстро побежала наверх переодеваться. По пути мне попалась Избава, которая, увидев у меня в руках свертки, спросила, не нужна ли мне помощь. Это была просто удача – я уж думала бежать, Нежану искать. Ну вот не знала я, как ленты на голову цеплять, и все тут!

В комнате я быстро переоделась – с сорочкой, сарафаном и сапогами и дурак бы справился. Тут пришла Избава, и я протянула ей расческу. Она ее покрутила и отдала мне обратно.

– Подойди, девонька, к зерцалу, – сказала она, доставая откуда-то большой костяной гребень.

Я огляделась: зеркала нигде не было, опять же, она сказала «зерцало», может, это что-то другое? Я выжидательно посмотрела на нее. Она повторила фразу, махнув в сторону окна. Ну надо так надо! Мы люди подневольные. Я подошла и встала куда мне сказали. Избава дернула кисточку рядом с окном, и… мама дороХая! Витраж превратился в зеркало. Вот тебе и лапотная Русь! Я посмотрела в него, только сейчас поняв, что последний раз видела свое отражение еще в детдоме. Картинка, конечно, сильно не изменилась. Но все же… Долгое пребывание на свежем воздухе и обильная кормежка (спасибо саквояжу!) явно пошли мне на пользу. Бледная немочь с лица исчезла, и слегка подзагоревшая ряшка пламенела почти таким же ярким румянцем, как и у всех русичей. Волосы тоже отрасли гораздо сильнее, чем можно было от них ожидать. И впервые за всю жизнь они не показались мне редкими серыми волосятами. У них появилась вполне весомая густота (не иначе вода без хлорки) и даже какой-то золотистый блеск. Красавицей я, ясно дело, не стала, но хоть какие-то краски в наружности появились.

Избава своими умелыми руками изобразила из моих волос даже что-то вроде косы. Повздыхав над недостаточной, с ее точки зрения, длиной, она закончила плетение одними лентами. И если сильно не приглядываться (а кому я сдалась!), то можно было подумать, что коса вполне себе приличной длины. Серьги над ушами приятно покачивались в такт движениям головы. Избава защелкнула на моих руках браслеты, помогла застегнуть монисто и удовлетворенно покрутила меня перед собой.

– Ну хоть на девицу стала схожа, а то парень парнем в исподнем. – И Избава налила мне куда-то внутрь этих сережек каких-то приятно пахнущих капель. Вот никогда бы не додумалась, что в украшениях есть специальные пустоты для ароматических масел!

Когда мы с Вышебором добрались до двора Главы Глав, коневрусы уже готовились входить, так что мы едва-едва успели. Увидев меня, Быстробег одобрительно забил копытом.

– А ты, оказывается, лошадка ничего, ладная. Ух, смотри, девка, сведут тебя со двора.

Так под дружное ржание мы и зашли внутрь.

Я представляла себе Главу Глав кем-то типа князя на троне, а оказались в зале, где вдоль стен стояли лавки, и больше не было ничего. Притом на лавках сидело человек пятнадцать. Коневрусы споро объяснили цель своего визита в Русеславль, показали образцы товаров, рассказали, какими вещами закупиться хотят, и получили в знак позволения металлическую бляху с изображенным на ней солнцем. Также им было велено оставлять оружие на постоялом дворе: выяснилось, что ношение любого оружия в городе карается выдворением. Все собрались уходить. И тут я решилась – либо пан, либо пропал – и попросила минуточку внимания. Старцы спокойно смотрели на меня и ждали. Я, запинаясь и косноязыча, начала рассказ о том, что добрые люди посоветовали просить помощи у Главы Глав, и поведала им слегка подправленную историю о своем сиротстве, о том, что говорят, будто есть возможность отыскать родичей. А если это сделать никак нельзя, то, может, мне подскажут, где лучше работу найти. Короче, вывалила им все, что у меня было на душе. Старцы, пошептавшись с минуту, спросили имя хозяев постоялого двора и велели идти туда, дожидаться ответа. Что, мол, за мной пошлют, когда время настанет.

Я, памятуя скорость, с которой решались все детдомовские вопросы, приготовилась ждать долго и, возможно, вообще не дождаться. Но уже после обеда на двор прибежал маленький вихрастый мальчишка и велел идти в Рощу Предков к волхву Атею. Нежана вызвалась меня проводить. По дороге она устроила небольшую экскурсию, показывая дома и рассказывая, кто в них живет. Между делом я спросила про этого самого Атея. Выяснилось, что тот является волхвом Рощи Предков уже лет двести, а может, и дольше. Наивность девочки умиляла. Ей, наверно, все старше семидесяти представлялись неимоверными долгожителями. Но робеть я стала еще больше. Мне как-то никогда не приходилось вживую общаться ни с одним стариком. Разве что с моим нафантазированным дедушкой.

На углу мы купили кулек с засахаренными фруктами и орехами и весело закидывали их в рот, поглядывая по сторонам. Квартала через три нам встретился очень странный дом, в котором я насчитала восемь этажей. Он больше походил не на одно целое строение, а на кучу маленьких домиков, причудливо сцепленных между собой.

– А здесь волшбу творят наши местные чудотворцы, – и, весело покосившись на меня, Нежана тихонько шепнула: – Такие же, как ты.

– Ну что ты, Нежана, глупости-то говоришь, – чуть не подавилась орехом я, – какая ж из меня волшебница?

– Обыкновенная. У тебя вон и сума чародейная имеется.

– Ну, сума-то, может, и чародейная, а я абсолютно обыкновенный человек.

– Удивляешь ты меня, Стеша, даже маленькие дети знают, что зачарованные вещи абы в чьих руках не служат, – убежденно кивнула головой эта специалистка по волшебникам.

Ну спорить со столь авторитетной личностью я не стала.

Роща Предков – слава небесам – не оправдала моих смутных опасений. Уж очень это название напоминало нечто кладбищенское, типа «аллея скорби», «пантеон Героев»… Нежана пояснила, что у русичей принято в честь воссоединения с богами ушедших родичей сажать в Роще дерево, чаще всего дуб. Вот только рощей это место можно было назвать, обладая уж очень большим воображением. Скорее это был густой лес, который с каждым шагом становился все более и более диким. Некоторые деревья были настоящими гигантами по три метра в обхвате. По всему выходило, что традиция ненова. Вскоре мы вышли к избушке более чем странного и древнего вида. Никакой резьбы и росписей, так присущих всем деревянным предметам Руси, здесь не было. Она была настолько плотно зажата между двумя могучими дубами, что казалась продолжением последних, да и бревна ее были такого же темного цвета, как стволы исполинов. Густые бороды лишайника, заросшие мхом стволы и стены… отличить, где кончается дерево и начинается строение, не представлялось возможным. Нижние ветви дубов были обвешаны странными предметами: какими-то мешочками, колокольчиками, черепами мелких животных, деревянными фигурками и прочими неуместными в лесу предметами. На ступеньках хибары сидел крепкий молодой мужчина с курчавой светлой бородой. Нежана почтительно осталась в стороне, а я же подошла поближе, изобразила что-то типа поклона и поинтересовалась местонахождением почтенного Атея.

– Рад лицезреть тебя, дочь Руси, – улыбнулся крепкими белыми зубами молодой волхв, – я Атеем и прозываюсь.

Он встал, поклонился мне в ответ и пригласил зайти в хижину. Пригнувшись под низкой притолокой, я перешагнула порог. Несмотря на отсутствие окон, внутри темно не было. Яркий очаг посередине отбрасывал оранжевые отблески. Вдоль стен стояли лавки, по углам – какие-то мешки и сундуки. Вот, в общем-то, и все. Ни тебе пучков трав, ни связок мухоморов, ни даже засушенных летучих мышей. Атей, продолжая улыбаться, смотрел на меня.

– Все ли ладно? – наконец произнес он. – Я вижу, сомнения терзают твое чело.

– Спасибо. – Я смущенно пожала плечами. – Просто я по-другому все представляла. И вас другим. Поэтому и растерялась.

– Меня? – Волхв удивленно приподнял брови.

– Ну мне сказали, что вы давно здесь в Роще живете… Двести лет, – хихикнула я, демонстрируя, что, мол, я-то в такие глупости не верю, – я и представляла кого-то постарше.

– Двести сорок два аккурат на нонешнее Пролетье[16] было. – Видя, что я недоверчиво хмурюсь, он продолжил: – Возраста, дочь моя, и вовсе не существует. Каждый выглядит так, как себя ощущает. Главное – научиться управлять своими мыслями. А возраст, рост, вес, внешность – это все наносное. Это то, что мы сами о себе думаем.

Видимо, мысль была глубока и многогранна, и реагировать на нее следовало как-то по-особому. Потому что волхв, посмотрев на меня пытливо и не увидев чего-то ожидаемого, вздохнул и начал рыться в сундуках, потом достал из одного большое серебряное, гладко отполированное блюдо и повесил над огнем.

– Ну а теперь расскажи мне о себе, как помнишь, как знаешь.

Что-то в последнее время уж очень часто приходилось мне рассказывать про себя. А когда смысла большого в этом не видишь… Но, как говорится, «назвался груздем – иди на закусь». Где-то рассказывая самостоятельно, где-то отвечая на наводящие вопросы Атея, худо-бедно я поведала свою историю детства и последующих событий. Волхв, в отличие от коневрусов, не уточнял ничего по организации моего мира. Казалось, что ему все было ясно и понятно. В конце моего повествования он замолчал, закрыл глаза и, казалось, заснул. Я замолчала и притихла – никакой реакции. Чувствовала я себя в своем обычном состоянии – дура дурой. Минут через пять решилась покашлять – ноль эмоций. Я опять подождала… Спит. Я продолжала сидеть и молча пялиться в огонь. Поднос на огне тем временем раскалился докрасна. И только я решила плюнуть и уйти, как волхв дернулся, схватил меня за руку и прижал ее к раскаленному блюду. Я заорала. Даже не столько от боли, сколько от неожиданности, и орала до тех пор, пока не поняла, что боли, в общем-то, и нет. Тогда я перестала выдергивать руку и посмотрела на блюдо. Теперь оно не выглядело раскаленным. Оно вообще на блюдо не походило. Это скорее была темная воронка в пространстве, а в ней шуровали мои обычные сны в духе взбесившегося авангардиста. Знакомые вальяжные спирали, шустрые запятые, ломаные непонятности и прочая чепуховина кислотных оттенков.

– Крылата! – отпустив мою руку, выдохнул он. – Настоящая живая невылупившаяся крылата! Мне вот сразу что-то показалось в тебе странным, но в нашем мире давно не появляются новые крылаты. Да и те, что были, исчезают. – Он некоторое время помолчал. – Говорят, что на весь подлунный мир их наберется, в лучшем случае, десяток. А последний раз вылуплялась и вовсе лет триста назад.

Я, конечно, понимала, что чем-то необычайно порадовала данного гражданина, но смысл ускользал. Про крылату мне уже сообщала русалка, но там как-то без фортелей обошлось. А здесь глазки горят, бородка дергается. И главное, я не понимала, что надо спросить, чтобы прояснить ситуацию. Поэтому начала с главного:

– Я не знаю, что такое крылата.

Вот! Теперь у паренька возникли затруднения с объяснением. Хотя, если не врал про возраст, то к таким-то годам должен был обрасти немалым словарным запасом.

– И я не знаю. – Развел руками служитель незнамо чего.

– Как такое может быть? Вы знаете, что я эта самая крылата, а что это такое, не знаете? – Я дернула браслет на руке. – Вот я, например, знаю, что это браслет. Потому что он имеет определенную форму, вид, материал. И я поэтому знаю, для чего он. А вот вы заявляете, что я некая личность, но что это – понятия не имеете!

– Стеша, да не ярись ты. – Он меня усадил опять к огню. А я даже и не заметила, когда вскочила. – Я неправильно глаголил тебе. Просто никто из смертных не знает всего про крылат. Многие из ныне живущих и вовсе не ведают, что вы существуете. Известно лишь, что, как только пропадет последняя крылата, этот мир изменится, не останется ни чародейства, ни веры нашей. Только вы производите силу неба, и вся волшба творится только через вас. Вы – душа нашей земли. Вы – волшебная сила. Пропадете вы – пропадет душа. Останутся люди на земле, и останутся реки и моря, но пропадет счастье первозданное. И опустеет душа человеческая наполовину. И не сможет никогда насытиться род людской. Не испытает никогда полной радости бытия. Потому что не будет у него ровно половины, и взять эту половину будет негде. И будет человек искать всю жизнь что-то и не находить, – он вздохнул и повторил: – Если не останется крылат.

К такому номеру я была вовсе не готова. Нести ответственность за все человечество? Я за язык свой ответственности нести не могу. А тут такая миссия, просто «Jesus Christ Superstar»![17] Это ж каких галлюциногенных грибов надо съесть, чтоб такое про меня придумать! Я – волшебная сила! Ежели и есть на самом деле эти крылаты, то это уж точно не я.

– Уважаемый Атей, – откашлявшись, начала я, – вот здесь точно неувязочка вышла. Ну вот очень бы хотелось вас порадовать, но, увы! Во мне волшебного ни на грош. Да и душой всего мира я быть отказываюсь, так как никакими особенно твердыми моральными принципами не обладаю. На черта миру такая душонка? Не умею я всего этого.

– Да то, что ты не знаешь про себя, – это я и так понял. В этом и есть трудность. Как разбудить в тебе то, что дремлет… Хорошо бы с помощью другой Крылаты, но не сыскать ее нам. Никто не знает, где вы обитаете. И найти вас невозможно. Когда надо – сами являетесь.

Он задумчиво походил по хибаре и взял из угла посох с огромным зеленым кристаллом в навершии. Как только посох коснулся его руки, кристалл замерцал чуть заметным внутренним светом. Он поводил им надо мной – светилось все так же, потом коснулся меня – кристалл потух.

– Совсем никаких чародейных токов, – задумчиво пробормотал он.

– Ну а я о чем говорила. – Несмотря на бодрый голос, в душе все-таки заскребли кошки. Волшебной силы хотелось жуть! И втайне я все ж надеялась, что она есть.

– Может, она позже проявляется? – Сам с собой размышлял Атей. – А может, когда вылупление творится? Ты знаешь что, – видимо, он чего-то надумал, – ты можешь пока в граде остаться? Глядишь, с божьей помощью и получится у нас токи пробудить…

Тут уж меня спрашивать не надо было дважды! Я только согласно закивала головой. Атей приободрился и спросил, можно ли ему осмотреть саквояж и часы. Моя старая детдомовская привычка не дремала. Если Атею так интересно на моих двух идиотов смотреть – извольте, не жалко. Но выгоду свою извлечь… такой шанс я упускать не собиралась. Поэтому, подпустив в глаза тень раздумий, я согласилась. Но тут же, не упуская момента, попросилась посетить дом, где, по словам Нежаны, всякие волшебные штуки творились. Просьба удивления не вызвала, и согласие было получено.