Текст книги "Дверь обратно"

Автор книги: Марина Трубецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– Ну, деука, ты совсем ополоумела! Вчера мальчонку приволокла откуда-то, сегодня оба явились как из преисподней. Так и паразитов каких домой еще притащишь! Блох там, клопов опять же… Уходить отсюда надо незамедлительно, пока остатки разума у тебя остались.

– Сколько меня не было? – Я, не обращая внимания на его кудахтанье, уставилась прямо на него.

– Дык скока… – саквояж наморщил лоб, – в аккурат, как Чадолюба растворилась, вы чего-то закусили и ушли.

– Когда это было?

– Ну, наверно, чуть больше получаса, – Савва Юльевич неуверенно замолчал. – Вот я и говорю, когда это вы так изгваздаться-то успели?

Что-то ему объяснять сейчас совсем не хотелось, и я, взяв Славика за руку и прихватив чистую одежду, потащила того в баню.

В полянской бане я еще не была, но мне казалось, что сегодня нам лучше туда, чем в ванную. Пока мы жили с малышом в том лесу, я даже не ощущала, насколько грязна. Сейчас же в нос мне так и бил смрад наших немытых тел.

Баня находилась сразу за беседкой. Она, как мне объясняли наши ребята, всегда была жарко натоплена и готова принять посетителей. У входа на завалинке сидел местный банный дух по имени Байник – чистенький голый пузатый старичок ростом с кошку, до колен укутанный своей бородой, с длинными светлыми, тщательно расчесанными волосами. Увидев нас, он низко закланялся, сердечно приглашая внутрь.

Изнутри баня оказалась гораздо просторнее, чем можно было ожидать снаружи. Байник, видимо насидевшись до этого в одиночестве, с упоением принялся подробно рассказывать, какими заветными словами запускаются в движение самохлещущие веники и самопенящиеся губки. Как регулировать пар и температуру воды. А также о многих других мелочах, необходимых для правильного, по мнению банника, паренья. Когда он вышел, мы приступили.

Я решила начать со Славика. Малыш радостно улыбался, когда пенная губка рыбкой скользила по его телу, и каждый раз пытался ухватить ее ладошкой. Паренье с веником тоже перенес, на удивление, спокойно. Хотя, откуда мне знать, может, посещение парилки для него дело привычное? Неизвестно ведь, ни с кем он жил, ни где… По крайней мере, мне об этом ничего не ведомо. Убедившись, что на ребенке не осталось ни капельки грязи, я завернула его в нагретую простыню и усадила в предбаннике. Вот теперь-то пришло время заняться наконец собой.

Да-а… Конечно, руки банщицы Либуши с постоялого двора ничем не заменить, но волшебные девайсы все же справлялись на славу! Чтобы пройтись раскаленным жаром, веник находил в моем организме такие местечки, о наличии которых я вовсе не догадывалась! А мочалка создавала настолько легкую и душистую пену, что казалась она состоящей из одних только благоуханных пузырьков воздуха.

Через час мы выкатились на завалинку розовые и блестящие, как новорожденные младенцы. Кожа, если ее потереть, издавала громкий скрип. Байник тут же сунул нам по большой глиняной кружке с травяным отваром.

– Для поднятия, так сказать, жизненных сил, – молвил он степенно.

– Спасибо, хозяин батюшка, за легкий пар, – я церемонно поклонилась.

Банник довольно расправил бороду, расплывшись в улыбке. Потом, порывшись где-то за пазухой, достал огромный костяной гребень.

– Накось тебе косоприборный гребень, а то этакие заросли вовек самой не расчесать, – он кивнул в сторону спутанной гривы, – а иначе тока стричь. А что за девка без косы? – Он презрительно сплюнул. – Так, срам один… Потом взад принесешь.

Я поблагодарила и за гребень.

На поляне все еще никого не было, поэтому мы со Славиком быстренько прошли в беседку и основательно натрескались соленым, пряным и сладким. В последние дни в лесу мне даже сны снились о том, как я солонку лижу, до такой степени опротивела пресная пища! После еды мы сразу же ушли в наш теремок. До этого мне казалось, что, стоит мне вернуться к людям, как я буду болтать, не переставая, всем забавам предпочитая человеческое общение. Но на самом деле мне сейчас совсем не хотелось ни с кем встречаться. О чем рассказывать, если нашего отсутствия никто и не заметил?

В комнате был только саквояж, мурлыкающий под нос очередную песенку. Птах с подругой куда-то опять делись. Увидев нас, Савва Юльевич встрепенулся и с одобрением уставился своим единственным глазом.

– Ну вот, хоть на человека стала похожа, а хорошенькая-то какая! – Саквояж облетел меня кругом. – Здешние бани творят просто чудеса! – Он облетел еще раз и вдруг странно захрипел.

Я обернулась к нему:

– Ты чего это?

Саквояж молча пучил оранжевый глаз и мотал ручкой куда-то мне за спину.

– Чего? – Меня эта пантомима начала раздражать.

– Горб пропал! – Он опять залетел мне за спину. – Вообще не осталось!

Точно! Со всей этой лесной жизнью я напрочь забыла о важных, просто фантастических физиологических изменениях в моей внешности. Я быстро залетела в ванную комнату, разделась и, повернувшись к зеркалу спиной, стала ее разглядывать. От горба и впрямь не осталось и следа! Это было так необычно! Глазам открывалась абсолютно прямая поверхность с длинными мышцами, пересеченная вдоль узкой плетью позвоночника. Вот уж никогда не думала, что спина может быть настолько красива и изящна! Единственное, что вносило раздрай в это совершенство, так это змеящиеся тонкие шрамы, похожие на какое-то дерево. Я провела по ним пальцем, и они тут же отозвались тонкой вибрирующей болью. Атей что-то говорил про вылупление… Может, у меня тоже прорежутся легкие лебединые крылья, как у… дальше думать не хотелось. Перед глазами, как наяву, встала кладбищенская яма с истерзанными, изломанными телами крылатых созданий.

Сделав свет поярче, я повернулась к зеркалу лицом и пододвинулась к нему поближе. Вначале ничего необычного я не заметила. Ну слегка похорошела – это да. Может, после баньки распарилась, а может, постоянное нахождение на свежем воздухе повлияло. Или, опять же, более продолжительный сон… А может, мне просто кажется, что скулы незначительно приподнялись, нос стал казаться изящнее, губы слегка покраснели и припухли. Как бы то ни было, но все-таки это была я. И, уже отворачиваясь, я заметила некую странность. Глаза! Что-то не то было с их цветом! Я сделала свет максимально ярким и наклонилась еще ближе к стеклянной поверхности…

Они постоянно меняли цвет – вот в чем все дело. Происходило это настолько неуловимо, что заметить сам момент перехода не представлялось возможным. Серые, голубые, зеленые, почти черные. Какие-то совсем уж невообразимые оттенки фиолетового и янтарного. Мне стало не по себе. Про такие вещи раньше я даже слыхом не слыхивала. Это, конечно, лучше, чем покинувший меня горб, но все ж я согласилась бы остановиться на похорошевшем лице и шрамах во всю спину.

Я огорчилась, глаза тут же приняли угрожающий свинцовый оттенок и на этом успокоились. Мне тут же пришла мысль: «Может, можно как-то влиять на цвет? И будет у меня что-то вроде разноцветных линз!» В ответ радужка радостно брызнула изумрудной россыпью. В крайнем случае, успокоила я себя, здесь и не таких чудаков хватает, а если я когда-нибудь вернусь в мой мир (что вряд ли!), то там для камуфляжа солнцезащитные очки существуют! Глаза, чутко среагировав на мое настроение, моментально приняли свой истинный цвет – что-то блекло-невразумительное, то ли голубое, то ли серое.

Я решительно надела рубашку с сарафаном и, выйдя обратно в комнату, запустила в волосы полученный у банника гребень. Того не пришлось как-то специально упрашивать, он тут же кинулся сновать по моей сильно отросшей шевелюре, разбирая многочисленные колтуны и всяческие спутанности. Смотреть на себя в зеркало было необычайно приятно! Вот уж никогда бы раньше не могла подумать, что такое пустое времяпрепровождение может приносить столько удовольствия! Гребень неторопливо рыскал по волосам, и вот некоторые пряди уже заструились по спине до самой поясницы, посверкивая в лучах отзеркаленного света золотистыми искорками.

Славик уже спал, жарко раскинувшись на кровати. Саквояж сидел с ним рядом, задавая мне всякие провокационные вопросы. В конце концов я не выдержала и рассказала о том, что случилось, упустив только рассказ о кладбище. Говорить лишний раз на эту тему вовсе не хотелось.

– Вот прямо так в лиску и можешь? – Почему-то этот момент потряс Савву Юльевича больше всего. – Прямо как наш Птах, то есть трансформироваться?

– Ну да… Говорят, что так можно в кого угодно оборачиваться, стоит только подучиться.

– И в Птаха можешь? – не успокаивался саквояж.

– Наверно, – я почесала бровь, – только, опять же по рассказам, жидкость его какую-то надо…

– Ну дела! Скоро сусликов вдвоем таскать начнете!

Представив эту картинку, я фыркнула, а в дверь кто-то постучался.

– Да-да, – вылез вперед гостеприимный саквояж, – входите, не заперто.

В комнату, согнувшись, вошел сильно постаревший Атей. Уж сколько раз я наблюдала эти метаморфозы с возрастом, а привыкнуть все никак не могла…

– Мы поговорить можем?

– Наверно, да, – я нерешительно пожала плечами. – Здесь?

– Если тебе удобно, то лучше у меня.

Я посмотрела в зеркало на почти полностью распутанные волосы и вздохнула.

– Хорошо, только косу сейчас заплету.

Атей молча кивнул и так же молча вышел. Я же, вытащив гребень из волос и кое-как перехватывая их лентой, быстро давала указания саквояжу, что делать, если малыш вдруг проснется.

Да, давненько я не бывала в волховской хижине! Теперь даже и непонятно, как я ту нашу, лесную, могла принять за эту. И вовсе она сейчас не казалась мне ни убогой, ни какой-то покосившейся. Войдя внутрь, я по-хозяйски огляделась, представляя, насколько бы нам со Славиком было легче обходиться этими хоромами.

– Никак на себя примеряешь? – недобро улыбнулся Атей, которого я вначале и не заметила.

– Да просто осматриваюсь, – против моего желания голос прозвучал заискивающе. Проклятое детдомовское прошлое заставляло махать хвостом перед лицом любой маломальской агрессии.

– Интересно, – взгляд волхва становился все более и более недоверчивым, – раньше ты ТАК не осматривалась.

– Вы меня в чем-то подозреваете? – Я решила не тянуть кота за хвост, а сразу выяснить суть претензий.

– Ну не то что подозреваю, но мысли кое-какие появляются.

Я вопросительно посмотрела на него, дожидаясь более внятного продолжения. Он с этим делом не слишком торопился, расхаживая по избушке из угла в угол. Потом резко остановился и уставился мне прямо в переносицу.

– Понимаешь, Стеша, – он задумчиво потеребил бороду, – я ведь был совсем уверен, что ты настоящая крылата. Но последние события как-то настораживают… С твоим появлением в граде стали происходить странные явления. Начали пропадать духи-охранители. Сегодня мне сообщили о трех неизвестно куда подевавшихся домовых, и лешего в соседнем леске не слыхать. Ну а про берегиню ты и сама знаешь…

– Вы что ж думаете, – от возмущения мой голос дал петуха, – это я их ем, что ли?

– Ну почему сразу «ем»? Достаточно просто впитать духовную силу.

– И как бы, интересно, я это проделала, если магических токов во мне нет? Вы же сами об этом говорили!

– Да? – Атей печально усмехнулся. – А кто растворил нутряную звезду? А кто разнес око богов одним движением руки? А уж то, что ты смогла сотворить с собой и ребенком за несколько секунд…

– Это были не секунды, – я против воли зашмыгала носом, не в силах спокойно переносить незаслуженные обвинения, – нас не было несколько недель.

Атей подошел к очагу и, взяв одну из кос пламени, обернул меня ею, как обручем. Тот ярко вспыхнул и превратился в огненную змею, держащую хвост во рту.

– Ну, поведай об этом, – и уселся, сложив руки на посохе.

И я, косясь с опаской на столь близкое соседство огня, начала рассказывать все по порядку, стараясь не упустить ни малейшей детали. В этот раз волхв мне совсем не помогал, ни уточняющими вопросами, ни подбадривающими кивками головы. Только время от времени подсыпал что-то в пламя, отчего огненная змея вокруг меня меняла свою окраску. Когда я закончила, он помолчал минут пять, а потом спросил:

– Где она?

– Кто? – Я опешила от такого странного вопроса.

– Ну… юла эта, – волхв досадливо поморщился, – или как уж ты там ее называла.

Едрит, да я понятия не имела, где она! Последний раз я видела ее еще в том лесу. А здесь события развернулись таким образом, что я и думать о ней совсем забыла.

– Не знаю, – сказала я, растерянно глядя на него, – может, во дворе валяется?

– Пойдем, поищем, – и он первым вышел из избушки.

Я поплелась следом. Трава возле хибары уродилась на славу – густая, высокая, сочная. Найти здесь маленькую побрякушку шансов было немного. Определив примерное место, где могла оказаться юла, я опустилась на карачки.

– Ты что ж, по двору ползать собралась?

Я пожала плечами:

– Ну а как еще-то?

Атей хмыкнул, зашел в хибарку и вышел оттуда уже с посохом в руках – это был брат-близнец первого, вот только камень его в навершии оказался огненно-оранжевого цвета. Волхв провел им над травой – та послушно поникла. Он сделал рукой резкое движение вверх, и в воздух поднялся всякий мелкий сор: какие-то махонькие веточки, опавшая листва, прошлогодние желуди. Они висели в воздухе, как будто их удерживало магнитом. Я прошлась вокруг отмеченного мной места. Кроме всего прочего, заметила висевшую шеренгу муравьев; некоторые из них все еще продолжали крепко сжимать добычу, которую несли, по-видимому, в муравейник. А вот юлы не было!

– Ну и где?

От обиды слезы закипели у меня в глазах, и я, не веря в такое свинство, все же начала водить по траве руками.

– Не трудись, в воздух поднято все, что не проросло корнями, – волхв устало вздохнул и подошел, внимательно меня разглядывая.

– Но ведь я правду рассказала! – По моим щекам заструились слезы.

Атей подумал и наконец-то крепко обнял меня одной рукой:

– Не плачь, девочка, я тебе верю. Пойдем в дом, – и он, все так же обнимая меня за плечи, развернулся к избушке.

– Странное дело, – говорил он, расхаживая взад и вперед, – то, что ты описываешь, очень похоже на затерянное Тридевятое Царство. Но ходу туда нет иного уже многие века, окромя как через избушку Яги Ягинишны, которая стоит на веретенных пятках. И не одно живое существо не может туда проникнуть без ее соизволения.

– Вы про Бабу-ягу, что ли? – От удивления я враз перестала шмыгать носом.

– Какая же она баба? – так же сильно удивился в ответ Атей.

– Да нет, мне просто показалось… – Я в смущении почесала нос. – Ну, что вы говорите про злую Бабу-ягу и избушку на курьих ножках, – понимая всю глупость сказанного мной, я абсолютно по-дурацки хихикнула.

– Вот уж никогда не слышал, чтобы курные столбы называли куриными ножками, но смешно! – На лице его тем не менее не было даже намека на веселье. – Да и какая ж она злая? Зрелая привлекательная чародейка, покровительствующая притом маленьким детям и беременным женщинам.

– Я в сказках слышала…

– Вздор! – Атей в возмущении ударил посохом об пол. – Только враги земли русской могли такое выдумать!

Твою ж мать! Дернула меня нелегкая в фольклор детства ударяться! Я сейчас здесь и так не в большом доверии, а еще и лезу с дурацкими вопросами. Волхв покрутил посох в руках:

– Ну так вот, не попасть туда никак, вот только если ты сам принадлежишь темному царству… А можно мне на шрамы твои глянуть? – вдруг без перехода спросил он.

Я в замешательстве посмотрела на него. Уж не предлагает ли он скинуть, к лешему, сарафан и нижнюю рубашку и остаться голышом перед ним (про трусы ведь ему неведомо)? Нет, конечно, перед врачами люди раздеваются. Но вот относиться к Атею, как к доктору, я точно ну никак не могла… Он, похоже, правильно расценил мое смущение, потому что неожиданно и сам покраснел.

– Да я, в общем-то… Да… – И он махнул рукой, видимо так и не сумев подобрать слова.

– Почему бы и нет? – Увидев его смущение, я тут же решилась. – Мне бы только завернуться во что-нибудь.

Служитель тряхнул посохом, и на лавке возник рулон холстины.

– Это подойдет?

Я кивнула, показывая ему головой на выход.

Осмотр продолжался долго. Атей вначале ощупывал шрамы руками, потом водил навершием посоха вдоль спины, а в конце и вовсе принялся зарисовывать увиденное на куске бересты. Потом, прихватив ворох каких-то свитков, удалился на улицу, давая мне возможность спокойно одеться.

Я, кое-как нацепив на себя одежку, вышла на крыльцо и села рядом с ним, пытаясь через плечо рассмотреть непонятные закорючки под еще более маловразумительными рисунками. В одних свитках волхв что-то находил, и тогда, подставляя кусок бересты, сравнивал рисунки. Другие свитки, бегло просмотрев, он отбрасывал в сторону. Я же даже не делала попытки уйти, нутром понимая, что сейчас может открыться нечто важное. За Славиком кто-нибудь да присмотрит, если тот вдруг проснется. Я велела Савве Юльевичу, ежели чего, вываливаться из окна и кричать благим матом, созывая людей. Народ, судя по тому, что вечерело, явно на поляне имелся.

Вскорости у Атея кончились свитки, и он сходил в избушку за книгами. Таких я еще не видела никогда! Некоторые были целиком из кожи – и обложка, и страницы, – буквы же на них были как будто выжженные огнем. Имелись и книги из тонких листов какого-то металла, рисунки в них больше напоминали чеканку. Парочка томов состояла и вовсе из тонких дощечек. Так вот, на одной из кожаных книг волхв и прекратил свои поиски. Он долго сравнивал изображенное там с берестой, потом еще дольше вчитывался. Тем временем сильно стемнело. Атей сделал какое-то неуловимое движение рукой, и рисунки налились светом и объемом, приподнявшись над страницами.

Кто-то потряс меня за плечо, и я поняла, что задремала. На улице уже вовсю искрила звездами ночь. Перед самым крыльцом торчал воткнутый в землю посох, ярко освещавший округу раскаленным почти добела навершием. Над открытыми страницами огромной книги парили в воздухе два практически одинаковых изображения дерева, только одно ярко пылало красным, другое же мягко светилось звездно-голубым.

– Вот, – удовлетворенно произнес волхв, показывая рукой на них.

– И что? – Со сна соображалось не очень.

– Это у тебя на спине Древо Жизни, – и уставился на меня, всем видом показывая, что именно сейчас меня должно забить в конвульсиях от восторга.

– Это хорошо? – на всякий случай отодвигаясь подальше, спросила я.

– Ну а что ж плохого-то? Тут ведь дело в другом – какого именно цвета оно…

– Да никакого! Телесного цвета, сами же видели!

– Вот, – опять эта странная удовлетворенность, – а должно гореть!

Я промолчала, а то фиг его знает, на что он сейчас намекает. С огнем паренек шутить любит, а мне эксперименты с моей спиной вовсе не нужны. Но, судя по всему, ответа в этот раз от меня не ожидалось, потому что Атей тут же продолжил:

– Вот только у крылат оно небесно-голубым подсвечивается, а у бедолат – огненно-красным.

– Едрит, а это еще кто?

– Они сестры – крылаты и бедолаты. Просто, если крылаты несут свет, радость, гармонию и волшебную силу, то бедолаты это все забирают.

– А отличаются они только цветом дерева?

– А вот этого я не знаю. Никто из смертных никогда не встречал бедолат лично, а боги молчат на этот счет…

– И кто я, сказать сейчас невозможно?

Атей молча покачал головой, а потом тихо добавил:

– Вот только охранители пропадают…

– Может, мне тогда лучше уйти из города подальше? – От этой перспективы сжалось сердце.

– Нет, уж лучше быть всегда на глазах.

Мы опять помолчали, рассматривая парящие над книгой деревья.

– А кто те существа в яме, с крыльями, и кому они могли помешать?

– Я уже думал об этом… – Атей надолго замолчал. – Может, это белолыбеди – говорят, водились раньше такие на земле русской, а может, и просто охранители – из них много кто крылья пернатые носит… А помешать… могли тем же бедолатам или еще кому…

Твою ж мать! Опять эти бедолаты! В голове зашевелились неприятные мысли. А вдруг я и впрямь одна из них? Вдруг я уничтожаю кого-нибудь, даже не замечая этого? А может, я что-то типа маньяка с раздвоением психики? И творю всякие мерзости, пока мое сознание спит?

– Ты это… Шла бы ты, Стеша, спать, а то завтра учеба.

Учеба, и правда, я ж забыла совсем про такое, пока в лесу жила!

– У меня напитка вашего больше нет.

– Да на кой он тебе сейчас-то? Из тебя волшба прет, аж искры летят!

– Да? – Я недоверчиво посмотрела на свои ладони – ничего такого в них заметно не было.

Атей, посмотрев на мои манипуляции с конечностями, взял в руки посох и поднес ко мне. Из кристалла тут же стал бить ворох искр, весьма напоминающий бенгальский огонь.

– Ну вот! Какой тебе еще напиток? Чтоб ты разнесла здесь все во славу Рода?

Я, быстро попрощавшись, направилась в сторону «лифта». Да-а… не так я представляла себе волшебную силу! Вот, что была она, что нет – ровным счетом ничего не поменялось!

На крыльце моего домика сидел Анебос. Увидев меня, он присвистнул:

– Да ты, мать, оказывается, красавица у нас!

Я смущенно улыбнулась, чувствуя, как лицо заливает дурацкая краснота. Пожав плечами, пристроилась рядом.

– Как же это я раньше не замечал? – не успокаивался псеглавец.

– А тебе и сейчас лучше не замечать, – буркнула я, – а то Свикса враз тебе усы-то выдерет!

– Это не усы, – паразит кровожадно облизнулся, – это вибриссы.

Я задрала брови, всем видом показывая, что хрен редьки не слаще. Возле дома валялись «потешки».

– Со Славиком играл? – кивнула я на них.

– Ну да. Только сел поужинать, как сума твоя из окна вывалилась и давай заполошно верещать, что ребенок, мол, проснулся.

– Так поесть-то хоть успел? – Я почувствовала себя неловко за то, что свалила (нахально, без спроса!) на кого-то заботы о ребенке.

– Вместе и поели. Он как будто год голодом сидел. Как его от обжорства не порвало – не знаю.

– Анебос, а вот как ты чувствуешь в себе наличие способностей к волшбе?

– Да никак не чувствую – есть и есть. Ты же не чувствуешь, как кровь в тебе течет?

Тут, осененная внезапной идеей, я сорвалась в дом. Саквояж валялся на моей стороне кровати и громко храпел.

– Савва Юльевич! – потрясла я его. Реакции – ноль, только храп усилился, переходя в какие-то особенно громкие и виртуозные рулады. Я потрясла опять – с тем же результатом. Тогда я взяла и переставила кожгалантерейного негодяя на лавку. Вот это на него сразу подействовало! Маленький оранжевый глаз открылся и злобно уставился на меня. Не дожидаясь хамских выпадов, я попросила шапку-невидимку.

Бурча себе под нос что-то нелестное касаемо моей бесстыжей личности, саквояж выдал мне требуемое и, тут же перелетев, устроился на старом месте. В ту же минуту он захрапел, как трое здоровых пьяных мужиков. Я же с шапкой-невидимкой в руках выскочила обратно на крыльцо.

– Надевай!

– Так вроде это уже было? – И Анебос лениво развалился на ступеньках.

– Надевай, – пришлось дернуть его за край рубахи.

Псеглавец нехотя взял шапку и прицепил ее между ушей.

Вы собаку в шапке видели? А теперь представьте это животное со свирепо оскаленными зубами, скошенными к переносице глазами и свисающим сбоку языком. Я покатилась от хохота, рискуя перебудить всю поляну. Вид собачьей морды тут же изменился. Мастер мимических пародий быстро сорвал шапку с торчащих ушей и уставился на меня.

– Ты видела?

Я кивнула, утирая выступившие слезы. Псеглавец молча сунул мне в руки шапку и ушел, забыв даже попрощаться. Странный все-таки народ, эти зверолюди!

Я вернулась в дом и, не обращая внимания на завывания саквояжа, растянулась на кровати. Какое же все-таки наслаждение! Перина мягко приняла меня в свои объятия. За последние недели я привыкла спать лисой на полу, постоянно прислушиваясь и вздрагивая. А тут такое буржуйство – подушка, одеяло, теплынь! Небесные колокольца тихонько набрякивают что-то умиротворяющее. И не надо никуда бежать, сворачивая головы невинным зверушкам.

– Савва Юльевич, – позвала я негромко, боясь разбудить спящего рядом Славика.

– Чего тебе? – буркнул недовольный саквояж, продолжая, видимо, дуться на меня за то, что я изгнала его с кровати.

– Атей считает, что я могу быть причастна к исчезновению духов-охранителей.

– Придурок твой Атей, – вынес безапелляционный приговор саквояж, – вспомни буканая с его рассказом. Ты еще тогда на свет не появилась, когда они начали здесь своих духов просирать.

Ну да! Грубо, но верно! Надо Атею это завтра сказать. С этой мыслью я, успокоенная, и уснула.

Как же хорошо просыпаться дома! Встала я еще затемно. Сходила в душ, дала наконец-то гребню дочесать мои волосы до конца. Выбрала одежку понаряднее и даже, подумав, плесканула благовоний в надушные серьги. Посмотрела в зеркало, тут же вспомнилось сказочное: «Нет, не прЫнцесса!» – «А кто?» – «Королевна!»

Когда я выползла на улицу, народ только начал просыпаться, а черное солнце уже показалось над деревьями, сросшимися в сплошной пук. Я пошла в беседку и в один присест умяла там жареной картошки с солеными огурцами и квашеной капустой. Подумав, стрясла со скатерти-самобранки большую чарку с кока-колой. И когда мое одиночество за столом было нарушено, я уже меланхолично крошила в руках медовый пряник, как и подобает нежной и удивительной девице.

– У тебя капуста на щеке, – раздался над ухом вкрадчивый голос.

– Чего? – Я повернулась к тихо подошедшему сзади Анебосу.

Поганец снял что-то с моей щеки и, сунув в пасть, закатил глаза:

– Квашеная… С тмином.

Тьфу ты! Ну что за напасть! И как у него получается подлавливать меня в дурацких ситуациях? Псеглавец же тем временем швыркал молоко с блинами, не забывая ехидно поглядывать на мой пряник.

Когда все насытились, народ потащился с поляны. Дождавшись Чадолюбу и сдав ей малыша с рук на руки, я отправилась вслед за всеми, пристроившись к девочке простого человеческого вида, которую звали Сияна. Вот уж кому имя точно подходило! Вся сверкающая, звонкая, веселая, как весенний ручеек. Она отнеслась к моему соседству весьма доброжелательно, тут же уцепившись мне за локоть и начав рассказывать всякие смешные истории про одноклассников. От нее же я узнала, что сейчас у нас по расписанию урок Чаровательства, который ведет молодой чародей Драгавит. Говоря о нем, Сияна смущалась и активно пунцовела щеками, из чего становилось абсолютно ясно, что сей педагог весьма неплох, по ее мнению.

Класс находился недалеко от кабинета Наузничества и очень напоминал тот размерами и расположением парт. Единственное, стены здесь были больше похожи на витрину провинциального магазина. Даже не магазина, а антикварной лавки какой-то: столько всяких не вписывающихся ни в какую тематику вещей стояло на многочисленных стеллажах. Драгавит (а кто бы это еще мог быть?) уже расхаживал между рядами, постукивая совсем небольшим посохом, даже скорее тростью, верх которой был украшен серебристыми листочками, издающими мелодичный звон при каждом движении. Внешность учитель имел весьма нетрадиционную для руса, которые в массе своей были, по большей части, светлоглазы и русоволосы. У этого же собранные в хвостик волосы темнели жареными каштанами, а глаза под густой щеткой бровей казались горящими обсидианами.[46]

Сияна, затрепетав ресницами, села за переднюю парту. Я, краем глаза заметив, что место возле Анебоса уже занято верной Свиксой, устроилась рядом с новой приятельницей. На партах уже лежали гусли и деревянные ложки. Дождавшись, когда все рассядутся, Драгавит тут же обратился ко мне:

– Ты новенькая? – Я кивнула. – Ну вот и хорошо, сегодня у нас первое занятие по деревянному промыслу, так что ты ничего не пропустила.

После чего он махнул надо мной тростью, и листья вдруг ожили и зазеленели, блестя клейкой молодостью.

– Тем более с твоими способностями, – и он уважительно посмотрел на меня.

Сияна тут же насупилась и слегка отвернулась. Вот это новое чувство! Никому никогда и в голову не приходило ревновать меня. Эх, услышали бы это наши детдомовские барышни! Я фыркнула про себя.

– Ну, кто знает, из чего лучше изготавливать гусли-самогуды?

Вот это новость! Даже начался урок, как в обыкновенной школе. Руку подняли двое: Анебос (ну да! Атей же говорил, что он лучший ученик) и Сияна. Драгавит кивнул Сияне.

– Самогуды проще всего изготавливать из белозерного явора, а ложки-самостуки – из рябины обыкновенной.

– А самоеды? – продолжил викторину смутитель девичьих сердец.

– Из липы, – уже не так уверенно произнесла девица.

– Из какой? – И, увидев, что вопрос поставил ее в тупик, перевел взгляд на Анебоса.

– Из сердцевидной пестролистной, – ответил всезнайка.

– И правильно. А все потому, что каждое дерево имеет свое звучание, которое надо просто услышать. Всегда проще не ломать природу, а почувствовать ее душой.

– А можно вот, например, из ленты сделать гусли? – крикнул кто-то с задних парт.

– Можно. Но об этом я вам расскажу на уроках Химеротворчества, которые будут в следующем году. Разница же между двумя этими дисциплинами проста, – он вышел на середину класса и воспарил где-то на метр от пола, – когда мы занимаемся чаровательством, мы вкладываем в предмет какие-то свойства, и дальше он существует с этими самыми свойствами без всяких колдовских воздействий извне. А вот ежели мы творим химеру, то есть оборачиваем один предмет в другой, то он в новом виде может существовать только до тех пор, пока к нему направлена волшба. Как только токи прекратятся, то он примет свой изначальный вид. Пример: всем известные гребни, из которых лес произрастает, стоит их только оземь ударить. Так вот лес этот, самое большее, месяц простоять может, а потом химера рассеется. А уж коли гусли самогудами зачаровали, то и быть им такими, сколько будет длиться их земной век.

Драгавит спустился на пол.

– И чтоб всем было понятно, и мы больше не отвлекались на посторонние вопросы: когда я стою на какой-нибудь поверхности – это естественно для меня, и чародейные силы не тратятся. А вот когда я зависаю в воздухе, – он опять немного приподнялся над полом, – мне надо этот процесс постоянно питать волшбой, иначе я просто упаду. Поэтому запомним раз и навсегда, что чаровательство – это навсегда, а химеротворчество – на определенный промежуток времени.

Дальше интересное закончилось, и начались нудные разбирательства свойств и оптимальных способов использования разнообразной древесины. Вторую же часть урока мы учились входить в резонанс с разными породами дерева и определять по колебаниям, для чего они годятся. В конце концов это стало похоже на попытки вникнуть в язык деревянных предметов и немного напоминало методику изучения Тварьских Языков. Вот только там мы слушали срединным ухом, а здесь ловили колебания кожей.

Раньше, до попадания в Гиперборею, мне казалось, что волшебство – это взмахнуть палочкой и произнести желание, а здесь прямо набор точно выверенных и логично объясненных действий. Но все же я решила потом поговорить об этом с кем-нибудь.