Текст книги "Как хорошо уметь читать (СИ)"
Автор книги: Марина Леманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
В связи с историей Карелина, у него в голове возник вопрос о себе самом. Что было бы, если бы пропал он сам, например, сбежал из пансиона или Училища Правоведения? Нет, мыслей о побеге у него никогда не было. Но все-таки, а если бы… Мало ли что могло случиться, издевались бы над ним соученики больше, чем он мог бы вытерпеть, или попал бы в какую-нибудь передрягу и побоялся наказания… и сбежал… Искал бы Штольман своего приемного сына? Он не был в этом уверен. Может, и искал, а, может, и вздохнул бы с облегчением – ну пропал и пропал, такова, видно, его судьба… Искал бы Его Сиятельство своего незаконного маленького Ливена? Почему-то ему казалось, что князь сделал бы все, чтоб найти своего мальчика… По крайней мере, ему очень хотелось в это верить…
========== Часть 5 ==========
Ближе к концу дня в управление пришли доктор Милц и священник. Батюшка волновался и постоянно поправлял крест на рясе, видимо, полицейский участок был не из тех мест, где ему было уютно.
– Яков Платонович, здравствуйте. Отец Анисим просил меня сопроводить его к Вам.
– Добрый день. Присаживайтесь. Что у Вас случилось?
– Я хотел узнать у Вас, господин Штольман, какое надгробие лучше заказать, – без предисловия спросил батюшка.
– Надгробие?? Какое надгробие? Для чего? – оторопел Штольман.
– Ну для могилы разумеется, для чего же еще надгробие заказывают?
– А почему Вы, собственно говоря, решили обратиться ко мне с этим вопросом? Здесь, знаете ли, полицейский участок… не погост… И я не занимаюсь вопросами погребения… Вот если бы надгробие украли или разграбили, то тогда это ко мне…
– Ну так к кому же еще? Его Сиятельство князь Ливен же уже далеко… А Вы его ближайший родственник, разве не так?
– Да, это так, я его племянник, – согласился Яков Платонович.
– Ну раз я с Вашим дядюшкой уже поговорить не могу, значит, Вам и решать…
– Да что решать-то?
– Ну какое надгробие заказывать…
Ну да потому, потому да ну…
– Я ничего не понимаю. Какое отношение я имею к этому самому надгробию?
– Самое непосредственное, деньги-то от Вашей семьи, от Ливенов дадены, следовательно, Вам и решать…
– На что деньги дадены?
– Так на надгробие, на что же еще…
Штольману захотелось начать биться головой об стол. Так, Яков Платонович, нужно успокоиться. И успеть задать важный вопрос, пока все снова не пошло по кругу.
– Для кого надгробие? Кто умер?
– Как кто? – удивился батюшка. – Немец Баллинг. Вы же сами расследованием его смерти занимались, неужели не помните? Надгробие на его могилу. Его Сиятельство, когда приходил в церковь, сначала помолился как и положено, свечи поставил, заказал молитвы за упокой души Елизаветы и Дмитрия и за здравие Александра, Якова и Анны… Потом решил пожертвование для нашей церкви внести… А затем про немца спросил, не знаю ли я, где его похоронили. Я сказал, что, конечно, знаю – в соседнем уезде в Малиновске, там маленькое лютеранское кладбище. Он ведь Себастьян был, а не Севостьян Батькович, следовательно, не православный. Вот мы его на кладбище в Малиновске и похоронили… Только как хоронили – насобирали на погребение, кто что дал… Я сказал честно, что оградку и надгробие не помешало бы поставить, а то только крест с именем и стоит…
– А кто хоронил его?
– Как кто? Так вот в основном Александр Францевич всем и занимался…
Штольману стало стыдно. Неимоверно стыдно. Со всеми напастями, что на него свалились, он совершенно выпустил из вида, что Баллинг был неместный, и что его похоронами по сути заниматься было некому. Доктор Милц, который делал его вскрытие, видимо, сам решил позаботиться о своем… невольном пациенте.
– Александр Францевич… Что же Вы мне не сказали…
– Яков Платонович, у Вас своих забот было предостаточно…
– А почему в Малиновске?
– Это самое ближайшее лютеранское кладбище к Затонску. Надо было только место на нем приобрести, гроб да довезти его туда.
– Это же не копейку стоит, – пробормотал Яков Платонович. – Кто же… участвовал в этом?
– Так доктор Милц, аптекарь Кауфман – они же немцы-лютеране. Еще Розен и Швабе – офицеры из гарнизона. Они и повозку нашли, чтоб тело отвезти, – сказал батюшка.
– Тоже лютеране? – с сомнением спросил Штольман.
– Отчего же, оба православные, но немцы, как Вы по фамилиям можете судить. Просто помогли, чтоб человек их крови смог покоиться с миром… достойно… Хорошие люди, сердечные, – определил отец Анисим.
– Еще от Аглаи Львовны взнос был.
– От Аглаи Львовны? – чего-чего, а такого Штольман не ожидал.
– Да, он же на пороге их… заведения умер. Вот она с… девицами и решила принять участие, – пояснил доктор. – А когда я за деньгами пришел, как и договаривались, так еще пара гостей присоединилась, анонимно, конечно…
– А в Малиновск кто его отвозил?
– Так мы с Александром Францевичем и отвезли. Господа офицеры не смогли поехать.
– Вы с Александром Францевичем?
– Да, Баллинг же человек божий был, хоть и веры иной. Александр Францевич молитву прочитал – заупокойную…
– Александр Францевич, Вы??
– Так что же в первый раз что ли, Яков Платонович? Бывало в моей практике такое. Не было священника поблизости, а кладбище было… И хоронить было нужно, нельзя было более медлить…
– Так что предали человека земле как положено. Только, конечно, скромно весьма. А вот теперь Ваш дядюшка оставил денег на надгробие, я и пришел у Вас спросить, какое заказывать…
– Я… я вообще в этом не сведущ… На немецком кладбище в Петербурге я всего раз был, да и то… по полицейской надобности… Свидетель одного дела там сторожем служил… Может, доктор Милц решит, он, думаю, в этом лучше меня разбирается…
– Ну идею я, конечно, подсказать, могу… Только вот рисовать я не мастер… Наверное, пойду отсюда к Кауфману, у него сын в гимназии уроки рисования брал, надеюсь, что поможет изобразить так, чтоб понятно было…
– Вы уж постарайтесь, Александр Францевич, а то я по делам завтра в Малиновск еду – поэтому-то Его Сиятельство мне деньги и оставил, чтоб я мастеру тамошнему ограду и надгробие заказал…
– Я Вам завтра с утра рисунок и занесу, – пообещал доктор Милц. – Пойдемте, отец Анисим, не будем больше отвлекать Якова Платоновича от дел. Яков Платонович, я зайду к Вам завтра один?
– Конечно, заходите, Александр Францевич, в любое время.
Штольман закончил бумажную работу, и перед окончанием дня на службе ему принесли телеграмму от Павла – доехали они с Анной благополучно. Телеграмма была почему-то отправлена из Петербурга, а не из Царского Села… Кто знает, возможно, Ливен поручил это сделать кому-то из подчиненных, ехавших в столицу…
По дороге домой Яков Платонович купил у мальчишки несколько газет со статьей о Его Сиятельстве и его племяннике – на всякий случай. Одну газету он пошлет Павлу, еще одну – Александру.
Калитка и входная дверь были не заперты – Яков Платонович, пройдя через двор в дом и толкнув дверь, по привычке крикнул: «Аня, я дома!» Никто его встречать не вышел. Анны дома не было, она была в Царском селе у Павла. Это он сам утром, торопясь на службу, оставил все нараспашку. Он поставил новую трость и саквояж, подаренные Павлом, у вешалки и прошел в кухню. Разжег плиту, водрузил на нее чайник, пока он закипал, умылся. Когда он сидел за столом, пил чай с последним куском пирога, полученном от Марии Тимофеевны, ему стало тоскливо. Тоскливо и одиноко – без Анны, его Анны…
Без Анны он чувствовал себя… потерянным… Подобное чувство он испытал лишь однажды, очень много лет назад… когда Ноэль уехала из Петербурга, и они расстались навсегда, а не так как с Анной – на несколько дней… Тогда он тоже не мог найти себе места. Какое-то время. Между ними была симпатия и привязанность, он восхищался Ноэль, но не любил ее, даже влюблен не был (или все же был немножечко влюблен?). И тем не менее связь с Ноэль была самой длительной – около полутора лет и, если можно так сказать, приятной. Ввиду обстоятельств их отношения не могли развиваться, но в то время он, собственно говоря, к этому и не стремился, он был слишком молод, чтоб задумываться о возможных кардинальных переменах в своей жизни. Ему казалось, что их связь могла продолжаться сколь угодно долго… Но настал день, когда Ноэль пришлось покинуть Петербург, а он не мог, да и не хотел уезжать из столицы. У него была служба, которой он был передан более чем чему-то другому в своей жизни. Он считал, что служба – это его все… пока с отъездом Ноэль не понял, что в его жизни стало чего-то не хватать, и почувствовал пустоту… Эту пустоту тогда он заполнил… службой, еще больше окунувшись в свои полицейские дела… Сейчас же никакие дела полицейского участка Затонска не могли заполнить пустоту, которую он почувствовал с отъездом Анны, его Анны… Его единственной любимой женщины, его жены… Последний раз до этого он вспоминал о Ноэль в Петербурге, когда расстался с Нежинской – думая, какими разными были те две женщины… Тогда он проходил по набережной, где иногда гулял вместе с Ноэль… И где потом не раз стоял в одиночестве… Молодой одинокий Штольман… в большом городе… Как давно это было… Уже немолодой одинокий Штольман… в маленьком Затонске… Одинокий до того момента, как он понял, что в обществе Анны Викторовны, «барышни на колесиках», которая ворвалась в его жизнь, точнее въехала в нее, он уже не чувствовал… что он один, сам по себе…
И вот он снова один, сам по себе… всего на несколько дней, и ему… очень не хватает его Анны. Нет, не для того, чтоб поставить чайник или накрыть на стол – это он мог сделать и сам, за его многолетнюю холостяцкую жизнь он худо-бедно привык вести хозяйство. Ему не хватало присутствия Анны, которая, когда он приходил домой, снимала с него шляпу, а он целовал ее, соскучившись за длинный суматошный день на службе… Анны, которую он обнимал во сне… с которой он познал любовь, а не влечение…
Нужно было чем-то занять себя. В его голову снова пришла мысль о Баллинге… Да, нехорошо получилось, столько людей приняли участие в том, чтоб его похоронить. Павел вон так сразу подумал про Баллинга, пошел узнать, что и как… и денег оставил, немало, наверное… оставил от всех Ливенов, как он сказал, видимо, от себя самого, от Саши и от Якова, раз отец Анисим пришел к Штольману за советом… А он, к кому Баллинг и ехал и вез вещи Ливенов, этим даже не озаботился… Эх, если б не молитвенник, Баллинг был бы жив… Да, а что там молитвенник? Яков так до сих пор и не удосужился изучить генеалогическое древо Ливенов…
Он достал молитвенник Ливенов и открыл ту самую страницу, из-за которой, как он предположил, у Баллинга отказало сердце… Все имена были записаны на немецком языке. Как и во всех фамильных деревьях, в нем было слишком много имен и боковых ветвей. Яков решил уделить внимание предкам только по своей прямой линии. Начал он с Вильгельма Людвига Готтлиба Якоба, своего прапрапрадеда, который в отличие от своего отца-графа уже был князем, за что он получил княжеский титул, за какие заслуги – не было указано. С супругой Августой Марией у него было несколько детей, но до взрослого возраста дожили только двое – София Ульрика и Леопольд Пауль Вильгельм. У его прапрадеда Леопольда Пауля Вильгельма с женой Аделиной Фридерикой Марианной родились Николас Рейнольд, Амалия Луиза и Бернхольд Амадеус.
Старший сын Николас Рейнольд был женат на Анне Элеоноре. Их первенец, Георг, умер младенцем. Через три года у княжеской четы родился долгожданный сын Александр. По-видимому, от счастья, что у них все же появился наследник, они ему позволяли если не все, то очень многое. И уже ребенком Александр понял, как добиваться своего, не мытьем, так катанием и как манипулировать людьми. Еще один сын, Якоб, у Николаса и Анны родился через семь лет. Но к тому времени Александр, судя по всему, уже привык к своей исключительности, а также к вседозволенности и безнаказанности. А когда вырос, и вовсе стал тираном и отменным манипулятором. Якоб прожил только до девятнадцати лет, что произошло – неизвестно, скорее всего, умер от болезни или несчастного случая. Он не успел жениться и обзавестись законным потомством.
После этого родители, видимо, решили как можно скорее женить Александра, чтоб заполучить следующего князя. Между кончиной брата Александра Якоба и рождением его первого сына Деметриуса прошло менее полутора лет. Возможно, родители сказали Александру прямым текстом, что его миссия в браке «плодиться и размножаться», чтоб не получилось так, как у них самих. И Александр с женой Хельгой (Ольгой Григорьевной) произвели на свет целых пять сыновей. Но, как сказал Павел, ни один из них не был любим отцом. Деметриус был нужен отцу-князю только как основной наследник. Мать любила второго сына Грегора, так как он походил на ее родственников, а не на мужа. Видимо, ее отношения с мужем были не ахти… А остальные три сына, судя по всему, были не очень нужны, в особенности самый младший Пауль, который родился через много лет после Михаэля.
У Деметриуса был побочный сын Якоб от Катарины и законный наследник Александр от Элизабет. Грегор женат не был. У Ойгена с Иреной была дочь Хелена, у нее в замужестве родились Эдуард Альберт Филипп и Каролина Фридерика. Мужем Елены Евгеньевны был немецкий граф Адельберг, значит, жила она где-то на территории Германской Империи… У Михаэля с его супругой Анастасией был единственный сын Вольдемар, судя по записям, пока, несмотря на свои тридцать пять лет, холостой. Итак, у него где-то есть неженатый кузен примерно его возраста… Интересно, какой он, этот князь Владимир Михайлович Ливен?.. Пауль в законном браке не состоял, но имел внебрачного сына Александра… который мог оказаться и его собственным сыном… Как все запутано у этих Ливенов… Нет, теперь уже так – как все запутано у нас, Ливенов… У нас, Ливенов… Яков аккуратно вписал Анну Миронову рядом со своим именем. Фамильное древо Ливенов пополнилось еще одним членом семьи.
Когда Ливены перешли из лютеранства в православие, Яков с точностью определить не мог. Скорее всего, первым был Николас Рейнольд, который после крещения стал с большей вероятностью Николаем Павловичем и с меньшей – Николаем Львовичем. Нужно будет расспросить Павла о предках, наверное, он знает хоть что-то до колена Вильгельма как-его-там Якоба, который стал князем… Среди Ливенов он встретил имя Яков дважды, последнее имя вышеперечисленного прапрапрадеда, и ещё один Якоб – брат Александра Николаевича, его деда, значит, его двоюродный дед и дядя Павла. Павел никогда не упоминал об этом родственнике. Наверное, потому, что он умер за много лет назад до его собственного появления на свет…
К своему имени он был равнодушен, ну дали при крещении имя Яков, и слава Богу, у других и похуже имена бывают. Но ему не нравилось, когда Нежинская называла его по-немецки Якоб, тем более «мой милый Якоб», да еще с той самой интонацией… Сначала он махнул на это рукой – ну может же быть у женщины какая-то причуда, а потом понял, почему это его раздражало – он никогда не был «ее» Якобом, никогда. Ему, бывало, казалось, что этот «ее милый Якоб» не он, а кто-то другой…
Он знал, что Анна Викторовна за глаза называла его «мой Штольман», и от этого у него делалось тепло на сердце, а на лице появлялась улыбка. Да, он был ее Штольманом, пусть так – тогда только на словах… Но он мечтал стать ее Штольманом по-настоящему… В ночь, когда они позже тайно обвенчались, он сказал Анне, что после их ночи в гостинице уже считал ее своей женой, а она была в замешательстве от такого признания. И, не дожидаясь ответа, он спросил: «Кто же я для тебя если не муж? Просто любовник??» Ему тогда показалось, что вся его жизнь закончилась. Но Анна снова вдохнула ее в него, сказав, что ЕЕ Штольман – это больше чем муж… А сейчас для Анны он не только ее Штольман, но и ее Яков и ее Яша… Но не ее Якоб… Для Анны он не был Якобом и никогда не будет…
Сейчас же, когда он узнал, что среди Ливенов, его кровных родственников, тоже были Якобы, впервые имя Якоб стало ему как-то ближе… Якоб Ливен… Яков Дмитриевич Ливен… Анна Викторовна Ливен… Так бы сейчас звали Анну, если бы он был законным сыном Дмитрия Александровича… Но он не был. И Анна носила фамилию Штольман, доставшуюся ему от его приемного отца… А мог бы быть вообще… никем… Или в Остзейских губерниях все же могли присвоить незаконному ребенку фамилию матери? Тогда бы он мог быть Яков Ридигер… В Петербурге Павел говорил, что их общий родственник со стороны Ридигеров – граф Якоб Вильгельм, еще один Яков… Было бы интересно посмотреть фамильное древо Ридигеров или хотя бы что-нибудь узнать о них. Сам Павел знал только то, что Дмитрий и Екатерина были троюродными братом и сестрой, а отец Кати, его дед, был кузеном графа… У него были какие-то родственники со стороны Ридигеров, но Павел сказал, что Ливены с Ридигерами почему-то не общались… хотя мать любила второго сына именно потому, что он был похож на ее собственных родственников Ридигеров… Странная семейка эти Ливены… и он – один из них…
Яков Платонович подумал, что завтра вечером после службы нужно будет заняться написанием писем. Написать и Анне, и Павлу. Он знал, что они оба будут ждать от него вестей. Перед тем как заснуть, он долго смотрел на их с Анной карточку. И желал, раз уж Анны не было с ним рядом, быть с ней хотя бы во сне…
========== Часть 6 ==========
Проснувшись утром, Яков не обнаружил Анны рядом с собой. Уже встала, чтоб проводить его на службу? Нет, вздохнул он, сегодня и еще несколько дней его некому провожать, Анна уехала в Царское Село к Павлу… На службу он собрался быстро, решив, что попить чаю он может и в управлении. Он взял с собой трость с вензелем Ливенов и новый саквояж, который был очень удобным и, конечно, подходил к этой трости гораздо лучше, чем видавший виды старый. Чего уж… прибедняться… если про его родство с князьями Ливенами и так уже знает весь Затонск.
После утреннего чая Коробейников продолжил заполнять бумаги, то и дело беря в руки новенькую записную книжку, доставшуюся ему от Его Сиятельства. Штольман улыбнулся про себя – подарок князя Ливена определенно пришелся по душе Антону Андреевичу. Он со вздохом отложил ее в сторону, когда в участок пришел свидетель по делу о взломе столярной мастерской, и он стал записывать показания сразу в протокол. Свидетель сказал, что два раза подряд поздним вечером возвращался от родственников, у которых остановился его двоюродный брат, и оба раза недалеко от мастерской видел человека. Человек сам никуда не торопился – как он к жене, которая к его родне не ходила, а просто стоял там. Тогда это не показалось ему подозрительным, мало ли кто где стоит, но когда он узнал, что рядом с этим местом была совершена кража, решил сообщить об этом в полицию. Не то чтобы он был таким сознательным гражданином, но у него самого год назад сильно избили брата и подозреваемых нашли только благодаря неравнодушным свидетелям.
Подозреваемый оказался одним из ходоков к Трегубову, требовавших убрать Штольмана подальше от Затонска. Павел, по-видимому, был прав – таким как он Штольман был как бельмо в глазу, но вовсе не из-за своего происхождения, а из-за своих профессиональных качеств, которые делали их ремесло еще более рискованным. У подозреваемого дома был произведен обыск и были найдены некоторые инструменты столяра.
В середине дня в участок зашел Виктор Иванович и принес половину пирога с мясом и картошкой, как он сказал, Мария Тимофеевна даже не хотела выпускать его из дома, пока он не согласится взять пирог с собой. Пирог Яков Платонович поделил с Коробейниковым. Он был сыт, но ему вдруг захотелось пойти в ресторан при гостинице, где он как-то сказал Анне Викторовне, что она его ангел-хранитель, и куда они с Анной иногда ходили пить кофе, когда у него было немного свободного времени в обед. Он сел за их стол у окна, заказал чашечку кофе и представил, что Анна сидит напротив него. Сидит, улыбается, крутит пальцем завиток у себя на виске… как юная «барышня на колесиках», которая когда-то пыталась разузнать о его жизни в Петербурге… и его отношениях с… одной женщиной и… в то же время старается быть… взрослой дамой… чтоб понравиться ему… Да, Анна повзрослела еще до своего замужества – из-за событий, произошедших и с ней самой, и особенно с ним… тех, что он предпочел бы, чтоб никогда не было… и от которых он, к своему огромному сожалению, не всегда мог оградить ее… да и себя самого тоже… Теперь он должен, нет обязан, оберегать Анну во что бы то ни стало и от явных, и от возможных бед и неприятностей… Да, он скучает по Анне, очень скучает, и тем не менее хорошо, что она уехала – пошел второй день с того времени как князь Ливен отбыл из Затонска вместе с ней, но мало ли какие гадости могут прийти в голову людям… с замедленными мыслительными процессами…
Возвращаясь в участок, он встретил председателя Дворянского Собрания, который в очередной раз пригласил его присоединиться к ним. Вторая половина дня выдалась на удивление тихой – только бумажная работа, и он собрался-таки сходить в Дворянское Собрание, ведь он дал Анне слово – если она поедет к Павлу, то он посетит Собрание. Дома он надел свой лучший костюм, к нему галстук и шляпу, подаренные Павлом. И дополнил образ сына князя фамильным перстнем и тростью с вензелем Ливенов. Перед выходом из дома посмотрел в зеркало и снова не увидел в нем Штольмана. На него как и в выходные, когда приезжал Павел, смотрел один из Ливенов…
В Дворянском Собрании он был принят, можно сказать, с распростертыми объятьями. Председатель Собрания Никитин бросил игру в карты, чтоб самому заняться гостем. Тут же к ним присоединилось еще несколько господ. Штольман знал пару из них лично, человека три-четыре в лицо и столько же видел впервые несмотря на то, что в таком маленьком городке как Затонск за два года его пребывания он, как ему казалось, должен был встречаться почти со всеми, кто там проживал. Двое из этих незнакомцев были помещиками, чьи имения находились рядом с Затонском, еще двое были гостями одного из помещиков. Еще один его гость подошел к ним, закончив карточную партию.
Яков Платонович был удивлен – этот человек был его знакомым по Петербургу, одним из тех, с кем он когда-то изредка встречался в обществе – за игрой в карты и рюмкой коньяка. Воронов служил чиновником в одном из многочисленных министерств, в каком именно, он не помнил. В Затонск он приехал к своему троюродному брату, у которого был юбилей и который в какой-то век собрал на торжество родню и друзей. Для Воронова также было неожиданностью встретить в Затонске Штольмана, еще больше его поразил тот факт, что Штольман оказался племянником князя Ливена.
– Яков Платонович, очень, очень рад Вас встретить! Когда здесь говорили про племянника князя, я и не предполагал, что речь шла о Вас… Вы никогда не упоминали, что Вы – сын князя и племянник заместителя начальника охраны Императора…
Стоявшие рядом дворяне все как один уставились на Штольмана.
– Яков Платонович, Вы – племянник заместителя начальника охраны Государя? – переспросил председатель Собрания.
Если это не известно даже председателю, значит, Трегубов сохранил этот факт в тайне. Но теперь скрывать это не было уже никакого смысла.
– Да, это так.
– А который из князей Ливенов?
– Его Сиятельство Павел Александрович, которого Вы приглашали в выходные присоединиться к Вашему обществу.
– Ч-что? – оторопел Никитин. – Так вот что означает фраза в статье Ребушинского, что он служит в Петербурге в большом чине… Как же Вас при таком-то дяде занесло в Затонск?
– Ну так в той же статье вроде как написано, что я везде, что в столице, что в провинции отношусь к своим обязанностям должным образом. Вот меня и направили в Затонск, когда для этого была необходимость, – попытался выпутаться из неловкой ситуации коллежский советник. – Кроме того, Павел Александрович занимается своей службой – военной, а я своей – гражданской…
– Я Вас понимаю… Ну раз Вы встретили своего давнего знакомого, не будем Вам мешать. Буду рад, если Вы почтите нас своим вниманием позже сегодня или в любой другой день.
Штольман с Вороновым заняли столик в углу комнаты и попросили подать по рюмке коньяка.
– За неожиданную, но приятную встречу?
Штольман кивнул, они чокнулись.
– Яков Платонович, я спрашивал о Вас у наших общих знакомых, но никто ничего определенного сказать не мог. Говорили только, что по службе Вы уехали куда-то в провинцию…
– Да, сюда в Затонск.
– Полицейский чин, который был чиновником по особым поручениям в столице, был направлен в… забытый Богом городок… Неужели не нашлось места хотя бы где-нибудь в губернском городе?
– Как Вы видите, не нашлось.
– Даже с теми связями, которые, как я полагаю, есть у Его Сиятельства князя Ливена при его должности?
«Ну вот, началось! Как я и боялся, как только станет известно, что мой дядя – князь и заместитель начальника охраны Императора, сразу же последуют предположения, что он… приложил руку к моей службе», – недовольно подумал Штольман.
– Господин Воронов, ни я, ни Павел Александрович никогда бы не стали прибегать к его связям… Это… не свойственно Ливенам, – сказал он, бессознательно крутя на пальце фамильный перстень. Почему он сказал именно так, Яков Платонович и сам не знал. Как, впрочем, и не имел представления, пользовались ли Ливены своими связями.
– Извините. Для многих подобное в порядке вещей – помочь родственнику продвинуться по службе или подыскать ему достойное место.
– По-видимому, Его Сиятельство князь Ливен не счел Затонск местом, недостойным его племянника. Девиз Ливенов – «Богу и Государю», – вспомнил незаконный сын князя то, что увидел в молитвеннике Ливенов на странице с фамильным древом, – а служба на благо Отечества почетна в любом месте Империи, – резко сказал он, снова касаясь перстня Ливенов.
– Да, конечно… И все же Вы… полицейский чиновник такого ранга… княжеский родственник… и Затонск… Это как два разных мира…
– И тем не менее Его Сиятельство не посчитал поездку сюда ниже своего достоинства.
– Да, это правда. Пока Вы не пришли, господа только и говорили о его визите в город. Какое неизгладимое впечатление он на всех произвел и какой он милейший человек.
– О, он умеет произвести впечатление и быть милейшим тоже, – усмехнулся Штольман.
– Не сомневаюсь в этом… Однако я видел его несколько другим… точнее, совершенно другим… Не сочтите это за дерзость…
– Отчего же… А как получилось, что Вы знакомы с Павлом Александровичем?
– Я с ним не знаком, в том смысле, что мы никогда не были представлены друг другу в обществе, мы… люди разного круга… Но я видел Его Сиятельство несколько раз на службе – я служу в Министерстве путей сообщения, если Вы помните.
Как он мог забыть, что местом службы Воронова было именно это министерство? Ведь они с Вороновым как-то даже обсуждали перспективы развития железных дорог.
– После крушения Императорского поезда он был у Посьета, который затем подал в отставку… потом бывал и у Паукера, и у Гюббенета…
– То есть осенью восемьдесят восьмого Вы его увидели впервые?
– Да. Возможно, он бывал в министерстве и раньше, но мне об этом не известно… Я тогда ожидал в приемной у Посьета – принес документы. Мне сказали, что их запросил заместитель начальника охраны Государя князь Ливен, который находился у Посьета в кабинете. Константин Николаевич сам вышел за папкой, он был белее мела… и сказал ждать, так как, возможно, Его Сиятельству понадобятся еще какие-то бумаги, а если так, то чтоб я заходил с ними без промедления. Я два раза ходил за документами и оба раза входил к Посьету, Константин Николаевич выглядел… как будто наступил его последний день… Притом Его Сиятельство не кричал, не ругался, а был совершенно спокоен, говорил таким тоном… ледяным что ли, что у меня был мороз по коже… А ведь Посьет адмирал, а Ливен только подполковник, и тем не менее у меня сложилось впечатление, что Посьет… боялся его до… обморока… Я его таким никогда не видел…
Министр путей сообщения, адмирал до обморока боялся заместителя охраны Его Величества, подполковника?? Штольман знал Воронова несколько лет, не близко, но достаточно, чтоб иметь о нем представление как о человеке. Воронов был не из тех, кто будет что-то придумывать, выдавать желаемое за действительное или чрезмерно преувеличивать для красного словца. Если он считал, что Посьет боялся Ливена, значит, это так и было… Да и Яков сам видел Ливена таким, как описал его Воронов. Как-то из улыбавшегося, усмехавшегося, флиртовавшего повесы он в мгновение ока превратился в серьезного, даже сурового человека, с пронзительным холодным взглядом. У него самого от подобного взгляда и бесстрастного голоса мороз пошел по коже… И он бы не удивился, что кто-то мог бояться Ливена до обморока, даже министр… если на то были основания… Вопрос только, какие… Штольман так и не мог понять, чем именно занимался подполковник Ливен, но что не только физической охраной Императора, в этом у него не было никаких сомнений, да и сам Павел этого вроде как не отрицал… Насколько близок к Императору был Ливен? Не только благодаря своей официальной должности… но и тому… положению… что оставалось, судя по всему, тайной для большинства людей, включая и окружение Государя… Возможно, он был своеобразным доверенным лицом Императора в некоторых делах? И у него была бумага, в которой было написано что-то наподобие того, что «все, что делает предъявитель сего, делается по моему приказанию и на благо государства. Александр». Возможно, в тот раз Ливен по приказу Государя… тайно расследовал это дело? Или же по его распоряжению, опять же негласно, присматривал за комиссией, занимавшейся этим расследованием?
– Князь Ливен не был в комиссии по расследованию причин катастрофы, не так ли? – на всякий случай задал вопрос Штольман, и так зная на него ответ. – Я спросил потому, что Павел Александрович очень не любит распространяться о своей службе, – добавил он, чтоб вопрос, заданный племянником Ливена, не показался Воронову странным.
– Нет, не был… официально точно не был, я видел документы, его в списке комиссии не было… Но, видимо, у него были такие полномочия, что… Посьет должен был предоставить ему все документы, что его интересовали. Какие, конечно, я Вам сказать не могу…
– Павел Александрович был при том крушении… Как, впрочем, и Посьет, который был в свите Государя… как было написано в газетах…
– Да, я знаю. Не исключаю, что у помощника начальника охраны Императора могли возникнуть вопросы… как и у самого Государя… Возможно, Государь хотел знать чье-то мнение, независимое… не члена комиссии… того, кто тоже был на месте крушения… и мог сделать какие-то выводы на основании картины происшествия и тех документов, что он мог изучить… Его Сиятельству самому, видимо, тоже тогда досталось – он хромал. Я хорошо видел это, когда шел за ним по коридору. Я вышел от Посьета чуть позже, но нагнал его, так как он шел медленно и прихрамывал. Что с ним было?
