Текст книги "Как хорошо уметь читать (СИ)"
Автор книги: Марина Леманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
========== Часть 1 ==========
Яков Платонович остался на ужин у Мироновых. Мария Тимофеевна все время щебетала о том, как повезло Анне, что князь пригласил ее в свою усадьбу, да еще в то время, когда там будет графиня. Она очень надеялась, что у Анны сложатся приятельские отношения с графиней, и та потом в Петербурге представит ее дамам своего круга, как говорил князь. Штольман разделял чаяния тещи, в совершенно чужом для Анны Петербурге ей совсем не помешали бы новые знакомства. Узнав характер Павла, он мог с уверенностью сказать, что он не стал бы иметь связи с чванливой женщиной, следовательно, графиня была не из тех, кто смотрел бы на Анну свысока, а то и вовсе с презрением из-за того, что она была женой незаконного княжеского сына.
Вернувшись домой, Штольман решил определиться, какие из новых семейных снимков займут место с рядом с уже стоявшими. И не мог выбрать. Ему очень нравились все четыре, которые Павел вставил в изящные серебряные рамки – где он был рядом с Анной, где они были втроем и два его вместе с Павлом. Причем, как бы странно и это не звучало, он понравился на снимках себе сам. Он никогда не считал себя тем человеком, кто хорошо получался на снимках. Да и вообще не любил ходить к фотографу. Зачем? Он и так видел свое лицо в зеркале каждое утро, когда брился. Серьезное лицо полицейского следователя. И на снимках он был таким же – больше Штольманом, полицейским чиновником довольно высокого ранга, чем частным лицом со своими личными эмоциями. То, как он выглядел на художественных снимках, мало отличалось от его изображений в документах. Единственные снимки, где он до этого видел Якова Платоновича, даже скорее Якова, были с их с Анной празднования начала семейной жизни. На том снимке, что стоял на пианино, не только Анна, но и он сам получился замечательно. Он объяснял это тем, что это был один из самых счастливых дней в жизни Якова Штольмана.
Сейчас он смотрел на свою карточку с Павлом и снова видел не Ливена и Штольмана, а двух Ливенов. Они были не просто похожи, у них была… похожая улыбка. Не та широкая счастливая улыбка, какая была у него снимке с Анной. Нет, улыбка, даже скорее полуулыбка, спокойная, мягкая, теплая, которая появляется сама собой, просто когда у человека хорошо на сердце… Значит, у него улыбка Ливенов? Какая у Павла и, возможно, была у его настоящего отца Дмитрия Александровича. Может, такая улыбка Дмитрия и заронила первое чувство в сердце Катеньки, его матушки? Ведь чем-то же покорил ее князь, который был до этого так непостоянен в своих увлечениях? Или, живя в имении родственников, она не только не знала, что князь Ливен приходился ей троюродным братом, пока он не приехал ее навестить, но и вообще никогда не слышала о нем и, значит, не знала о его репутации повесы. И поэтому восприняла его таким, каким он предстал перед ней – молодым мужчиной, способным на серьезные чувства, глубокие и сильные? Ведь если б она видела его другим, вряд ли бы она позволила ему большее, чем поцелуи… А потом, после того, как была разлучена со своим суженным его безжалостным отцом и была выдана замуж за другого, согрешила с ним и родила от него сына…
Яков Платонович вздохнул и поставил карточку рядом с портретом несостоявшейся семьи князя Ливена – им самим, его любимой женщиной и их сыном, который был его копией… Затем он разместил рядом снимок, на котором он был вместе с Анной и Павлом и еще один – где они с Павлом были в шляпах, с княжескими перстнями и тростями с гербом Ливенов. На пианино образовалась целая галерея семейных снимков. Карточку, где он был с Анной, он поставил в спальне на свою прикроватную тумбочку. Пусть стоит тут, хотя бы пока Анны нет дома.
На следующий день начиналась трудная, полная дел неделя, и Штольман решил лечь пораньше. Но сон к нему не шел, так как в голову лезли разные мысли. Как там Анна? Как они доехали до станции? Удобно ли ей будет в поезде? Понравится ли ей в усадьбе Павла?.. Он отправил Анну вместе с Павлом… Когда он хотел отослать Анну из Затонска, он думал только о том, чтобы она уехала подальше от возможных неприятностей. Теперь, будучи не в состоянии заснуть, лежа в одиночестве в супружеской постели и скучая по Анне и душой, и телом, он подумал, с кем она уехала… С красивым, привлекательным мужчиной, у которого море обаяния и еще больше… опыта с женщинами… Мужчиной с княжеским титулом и состоянием – тем, чего не было у него самого… Любая женщина заинтересовалась бы таким, вон как Мария Тимофеевна была им очарована… А он отправил с ним Анну, его Анну… Ну не дурак ли?.. Яков Платонович внезапно понял, что это не просто рассуждения, а ревность… именно ревность… Та, про которую спросил в Петербурге Павел… Павел сказал, что ему и Александру понравилась Анна, а сам он пробормотал что-то вроде того, что это неудивительно, поскольку Анна красивая молодая женщина, а Александр молодой человек… Тогда Павел удивился, неужели он ревнует Анну к каждому мужчине… Нет, не к каждому… ну почти… Конечно, та его ремарка про Александра была глупостью. Кто Александр? Симпатичный мальчишка, пусть даже и познавший женскую ласку. Но Павел… он – исключительный мужчина… во всех отношениях…
Его мысли могли завести его куда угодно, но голос разума следователя Штольмана вмешался в их ход: «Ты, Яков, не просто дурак, а круглый дурак, идиот… Разве у тебя есть основания для ревности? Или ты сам их пытаешься придумать?» Он должен был признать, оснований для ревности не было, ни малейших. Анна была любящей и очень преданной женой. Павел – да, был светским волокитой, но… в то же время был порядочным человеком, по крайней мере по отношению к нему самому, даже более чем порядочным… И ничто не говорило о том, что он мог повести себя иначе… Да, Анна красивая молодая женщина… Но представить, чтоб Павел позволил себе серьезно увлечься ей, он не мог. А уж чтоб попытался завести с ней интрижку – тем более… Легкий флирт искушенного дамского угодника, состоящий из невинных комплиментов, как, например, Марии Тимофеевне – это самый большой «грех», в котором он мог заподозрить Павла. Да и то с той целью, чтоб Анна тоже почувствовала себя привлекательной женщиной, особенно рядом с графиней… Яков понимал, что Виктор Иванович не был слеп и видел, что Ливен флиртовал с его женой, но делал вид, что не замечал этого, давая ей почувствовать себя интересной женщиной в глазах князя, более молодого и несомненно более красивого, чем был их сосед Разумовскиий… Виктор Иванович был разумным человеком, и ему самому иногда стоило у него поучиться…
И все же червячок сомнения его точил – когда он по глупости днем обидел Анну, а Павел пошел утешить ее, он подошел к окну кухни, нет, не за тем, чтоб следить за ними, ни в коем случае, а чтоб убедиться, что с Анной все более или менее в порядке. И что же он увидел? Анна и Павел сидели на скамье под окном. Павел приобнял Анну и держал ее руку в своей. Как это много раз делал он сам… И кроме благодарности по поводу того, что Павел пытался утешить Анну, которую он сам довел до слез, он испытал какую-то неловкость – словно он подсмотрел что-то, чего не должен был видеть…
И снова следователь Штольман пресек его возможные фантазии: «Яков, ну куда тебя опять понесло? Павел же не идиот, как ты! Да если бы в жестах Павла было хоть сколько-то от ласки мужчины, разве бы он так открыто демонстрировал это? Тебе радоваться надо, что в жизни Анны появился человек, которого приняла она и который принял ее и мог бы стать для нее в какой-то мере близок, а не придумывать себе Бог знает что! Ты же сам говорил, что ее жизнь не должна вращаться только вокруг тебя самого, а сейчас, когда появилась такая возможность, ищешь повод, чтоб ограничить ее даже в общении с новым родственником…»
Когда ему наконец удалось заснуть, ему приснилось, что Анна и Павел сидели на скамье под большим раскидистым деревом. Они о чем-то разговаривали, Павел приобнял Анну и держал ее руку в своей. Потом поцеловал ей ладонь – совсем как это делал он сам. Затем они встали, и Анна взяла Павла под руку… Но, проснувшись, он уже не мог с точностью сказать, видел ли он во сне рядом с Анной Павла… или это был он сам…
Собираясь на службу, Штольман думал, что делать с перстнем и тростью, оставленными Павлом. Не мог же он заявиться в участок с перстнем, да еще тем, который за версту кричал о своей стоимости. Трость тоже дорогая, сразу видно, не из какой-то лавки, а сделана на заказ… Но ее наличие хоть можно оправдать служебной надобностью – как орудие самообороны… Раздумывая брать ее или не брать, он чуть не упустил время, когда нужно было выходить из дома. Беспокоясь о том, что опаздывать было бы нехорошо, он подхватил свой саквояж и быстрым шагом пошел в управление, и уже по дороге обнаружил, что все же взял не свою обычную, а подаренную Павлом трость. Ну что ж, это получилось само собой… значит, так тому и быть.
По дороге в управление пара человек, как ему показалось, посмотрела на него пристальнее, чем следовало бы, но о нем в последнее время ходило столько разговоров, что обращать на это серьезное внимание было бы нелепо. Дежурный в участке тоже взглянул на него с малоскрываемым интересом и, было, хотел что-то сказать ему, но промолчал.
========== Часть 2 ==========
В кабинете уже был Коробейников, он сидел за своим столом и рассматривал дорогую записную книжку, видимо, это была улика по делу, с которым он сам еще не успел ознакомиться… Затем его помощник повел себя более чем странно – он погладил ее, потом еще раз… И даже понюхал… И блаженно вздохнул…
– Антон Андреевич, Вы что, теперь все улики так исследовать будете? Если так, то вон еще саквояж можно понюхать и поласкать, – сказал он с издевкой про саквояж, стоявший на его столе.
– Ой, Яков Платонович, я и не заметил, как Вы вошли…
– Да куда уж Вам заметить, если Вы такими важными делами заняты… С какого дела улики, не соизволите доложить?
– Это не улики… это другое… подарки… – смутившись, сказал Коробейников.
– Подарки? Коробейников, это называется другими словами – взятка, мзда. Не успел я на полдня отлучиться, как кто-то к нам уже с подношениями пожаловал. А Вы, как я вижу, и рады, – резко сказал Штольман.
– Да о чем Вы, Яков Платонович? Как, как Вы могли подумать, что я от кого-то подношение приму? – возмутился Антон Андреевич.
И правда, чего это он сегодня? День еще не начался, а он уже спустил на Коробейникова всех собак – ни за что, ни про что…
– Извините, Антон Андреич, я, действительно, видимо, чего-то не понимаю. Откуда подарки?
– Их принесли из гостиницы, сказали, что их оставил постоялец и просил доставить в понедельник с утра в полицейское управление для Штольмана и Коробейникова. Мне их отдал дежурный. Эту записную книжку и саквояж. Вы уж не обессудьте, Яков Платонович, саквояж мы с дежурным вместе открыли – мало ли что, вдруг там бомба или гадость какая… Но нет, внутри ничего подозрительного…
– Это хорошо, что догадались посмотреть, действительно, мало ли что… Так от кого сии дары? От волхвов?
– От Его Сиятельства… князя Ливена…
– От Ливена??
– Да, от него. У меня в записной книжке карточка, вот, – Коробейников протянул своему начальнику кусочек картона с именем и гербом. На обратной стороне карточки была надпись «Антон Андреевич, примите небольшой презент в знак моего расположения. Надеюсь, он будет полезен для Вашей благородной службы. Князь Ливен».
– Вы разрешите взглянуть на Ваш подарок?
– Разумеется, Яков Платонович, – Коробейников отдал записную книжку Штольману.
Книжка была из качественной бумаги, с твердой корочкой, чтоб было удобнее писать, и с дорогой обложкой из прекрасно выделанной кожи. Коробейникову, чтоб купить такую, нужно не один месяц откладывать жалование… Штольман понял, что, вероятно, Павел заметил, что его помощник пользовался подобной, только, конечно, дешевенькой, такой, которая ему по средствам. Теперь его карман будет оттягивать другая – дорогая, солидная, какая могла быть у чиновника высокого ранга, а не у коллежского асессора. Что ж, хороший подарок и нужный.
Ему самому Павел оставил саквояж. Тоже дорогой, это было сразу понятно по изумительной выделке кожи. В саквояже была записка «Для нужд следствия. Кофр для сбора улик. Павел». Яков Платонович прямо видел перед собой ехидную улыбку Павла, когда тот писал записку. К саквояжу прилагался бумажник. Павел был очень наблюдательным – саквояж, который видел лучшие времена, он отметил для себя явно в гостиничном номере в Петербурге, где они с Анной останавливались, и решил купить ему новый в столице и привези оттуда. То, что саквояж и бумажник были не из кожгалантерейной лавки Затонска, было совершенно очевидно. Здесь не было вещей такого качества и такой цены… Саквояж, как и бумажник, давно нуждались в замене, это правда, но руки все никак не доходили купить новые взамен хорошо послуживших… И вот он дооткладывал до того, что ему их привез Павел…
И тут у сыщика Штольмана возник вопрос. То, что Павел видел, что его саквояж уже давно пора было менять, и купил новый – это было понятно. А вот как было дело с записной книжкой? Вряд ли в Петербурге Павел думал о подарке помощнику своего племянника, но книжка тоже была куплена не в Затонске. Возможно, Павел подарил свою собственную новую, которая была у него с собой, или купил ее для него самого вместе с саквояжем и бумажником, а потом решил, что молодому человеку такой подарок доставит гораздо больше радости, чем его племяннику, который принимал подарки, чуть ли не делая одолжение… Даже если книжка изначально и предназначалась ему, а потом была подарена Коробейникову, он был нисколько не в обиде. Он и так получил от Павла более чем достаточно. А Антону Андреевичу вряд ли кто-нибудь сделает такой щедрый подарок. И он еще раз подумал, насколько Павел чуткий и заботливый человек.
– Яков Платонович, у нас кто-то, видно, в пятницу трость оставил, а я и не заметил, – кивнул Коробейников в сторону вешалки у двери. – Не знаю только, кто это мог быть. Может на ней инициалы есть?
– Нет там инициалов, там вензель…
– Вензель? Какой?
– Князей Ливенов, – пояснил Штольман.
– Князей Ливенов? – переспросил Коробейников. – Так что же она Его Сиятельства? Вот незадача, он ведь уже уехал в Петербург, да? Как тогда ее ему передать?
– Антон Андреевич, эта трость не Его Сиятельства. Если бы Вы были более наблюдательны, Вы бы заметили, что князь пришел и ушел с тростью. Вы же вместе с Трегубовым на улице стояли, – начал закипать Штольман.
– Если не князя, значит, Ваша?
– Моя, – нехотя признался Яков Платонович.
– А… посмотреть можно?
– Можно, – разрешил Штольман. – Посмотрите да и займитесь наконец делом, а то так и весь день пройдет…
– Так вот, значит, какой у князей Ливенов вензель… – Коробейников стал рассматривать трость со всех сторон и, видимо, случайно нажал на кнопку – трость распалась на шафт и рукоять с тонким клинком.
– Яков Платонович, я… кажется, ее сломал, – побледнел Коробейников.
– Ничего Вы не сломали, так и должно быть… Да смотрите поосторожнее с клинком, а то еще сами себя заколете… Не хватало нам еще ранений помимо тех, что злоумышленники могут нанести…
– Значит, у нее устройство такое? Чтоб клинок быстро вытащить?
– Именно.
– Очень… полезная вещь… при нападении… – оценил Коробейников. – Стало быть, Его Сиятельство специально заказал такую, зная о Вашей службе, полной опасностей… А ведь, глядя на нее, и не подумаешь, что она может быть грозным оружием…
– Грозным оружием, если уметь им пользоваться, иначе оно может быть обращено против тебя самого.
– Но ведь Вы, Яков Платонович, умеете? И Его Сиятельство тоже? У него самого такая наверняка есть.
Штольман посмеялся про себя, что у Его Сиятельства целый арсенал, а уж каким оружием он не умел пользоваться, трудно было представить. При его-то службе…
– Ну, думаю, Его Сиятельство за себя постоять сумеет, – сказал он, добавив про себя «и не только за себя…»
– А правда, что он… заместитель начальника охраны Императора? – почему-то тихо спросил Коробейников.
– Откуда Вам известно?
– Случайно услышал… Трегубов сказал дежурному не болтать об этом… А то он ему голову оторвет… А то и вовсе…
– На Камчатку отправит? – усмехнулся Штольман.
– Да, туда… Так правда?
– Правда, – подтвердил Яков Платонович. – Но Трегубов прав, не нужно, чтоб об этом болтали в городе…
– Так это понятно. Это ведь не простая служба, а… особенная… Яков Платонович, а Вы… разве не встречались раньше с Его Сиятельством, раз имели дело с полковником Варфоломеевым?
– Нет, ни разу.
– Как такое может быть?
– Сам удивляюсь. Но у подполковника Ливена, по-видимому… другая сфера деятельности, не та… в которой я сотрудничал с Варфоломеевым… И, как Вы понимаете, Антон Андреевич, на подобные темы я с ним не разговаривал.
– Да, да, конечно…
– Антон Андреевич, давайте все же вернемся к служебным делам. Есть что доложить про пятницу и выходные?
– Да на удивление спокойные дни… Так, пара драк, одна с ножевым ранением – недалеко от трактира, но там даже и подозреваемого разыскивать было не нужно, он был настолько пьян, что так около собутыльника им раненого и свалился… Вообще удивительно, как он сподобился еще и ножом махать…
– Вину признал, как протрезвел? Или в отказную пошел? Сказал, что он не помнит ничего, а теперь нам надо выяснять, действительно ли это был он?
– Признал. Да и как не признать, коли свидетели есть? Это нападение видели два мужика, тоже вышедших из трактира, но те так, под мухой были, не пьяные, только по стаканчику пропустили, так что свидетели надежные… А больше по нашей части ничего не было… Да, кража была, кальсоны с веревки во дворе украли, но оказалось, что это сосед украл…
– У него что же, своих кальсон нет, чтоб у соседей воровать?
– Да у любовницы он был, а там муж не вовремя пришел. Он схватил одежду, что под рукой была, да в окошко выскочил. Потом обнаружил, что прихватил только штаны с рубахой и сапоги. Домой пришел, а все исподнее жена постирала, вот он у соседа и стянул – у того-то все белье уже высохло…
– А как обнаружилось, что именно он украл?
– Так вечером-то жена увидела, что кальсоны на нем не его, там завязки по-другому были пришиты, вой подняла, и сосед, у которого они пропали, услышал, прибежал да и накостылял ему… А в то время как раз городовой мимо проходил. Решил проверить, что за шум. Участком пригрозил, если всю правду не расскажут. Ну ему и признались, как дело было. И сказали, что претензий друг к другу не имеют, ни за стянутые с веревки кальсоны, ни за синяк под глазом… Так что дела заводить не стали. А городовой доложил, так как происшествие все же имело место… Трегубов рукой махнул, мол, и так писанины хватает, чтоб еще про портки записывать… В общем, ничего за эти дни такого, что б нашего участия требовало. Спокойные дни, как я и сказал.
========== Часть 3 ==========
Спокойные дни, похоже, закончились с наступлением понедельника. Было совершено несколько краж. Пострадавшие граждане пришли в управление сами и хотели подать заявление непременно начальнику следственного отделения Штольману и больше никому другому. Поскольку ко времени, когда появились первые пострадавшие, Штольман уже закончил с бумагами, оставшимися с пятницы, а Коробейников ушел опрашивать наконец вернувшегося в город свидетеля по одному из «подвисших» дел, ему пришлось принять обворованных граждан самому. Когда Штольман стал выяснять обстоятельства краж, оказалось, что самовар пропал три года назад после свадьбы, сено по осени было не то украдено, не то съедено лошадью, оставленной хозяином на несколько дней во дворе без присмотра. Хромовые сапоги, о пропаже которых хотела заявить жена помощника лавочника, и вовсе могли быть пропиты ее злоупотребляющим горячительными напитками мужем…
Когда он вышел из кабинета попросить сделать ему чая, чтоб попить его с куском вишневого пирога, который он как и Павел накануне получил от Марии Тимофеевны, он обнаружил в участке целую очередь – к нему… Если верить перебивавшим друг друга пострадавшим, в городе появилась воровская банда – крали все, что плохо лежит: столовые приборы, лошадиный хомут, грабли, бутыль самогона, ящик со столярным инструментом… Штольман заподозрил неладное. Что жители Затонска просто пришли посмотреть на него. А поскольку им не хотелось выглядеть не в меру любопытными, они находили поводы для своего похода в участок – вспоминая про давние кражи или даже придумывая их…
Как пошутил Павел, чтоб любопытствующие не беспокоили его дома, ему следовало дать объявление, что Я.П. Штольмана, сына князя Ливена, можно увидеть в служебные часы в следственном отделении полицейского участка. Похоже, Павел недооценил масштаб любопытства жителей провинциального городка, поскольку, если и публиковать подобное объявление, нужно написать не просто про служебные часы, а указать конкретный промежуток времени, например, полчаса в обеденное время, а то люди будут идти целый день… и на эти полчаса пытаться найти причину отлучиться из служебного кабинета… Господи, что за бред он несет! Да, ему было неловко, что на него приходили посмотреть… как на диковинку… Но он должен был признать, что все вели себя очень вежливо, даже немного… заискивающе? Мол, извините, что побеспокоили Вас своими проблемами, возможно, оторвали Вас от более важных дел, но вот… И все же, что послужило толчком к тому, что столько жителей решило прийти сегодня в управление?
Ответ на свой вопрос он получил, когда был вызван, точнее приглашен Трегубовым в его кабинет.
– Как, Яков Платонович, не сильно Вас беспокоят? А то ведь я могу распорядиться, чтоб эту толпу вообще дальше дверей управления не пускали… Не думал, что столько народа придет поглазеть на племянника князя Ливена. Видно, как статью прочтут, так сразу и идут в участок…
– Какую статью?
– Как какую? Неужто Вы не читали, Яков Платонович? Ребушинский в «Затонском Телеграфе» написал о князе Ливене и Вас.
– Нет, не читал, когда мне было?
– Тогда возьмите, только верните потом, а то я вечером газету домой понесу, чтоб супруга прочитала…
Яков Платонович взял газету и пошел в «предбанник» участка. Посетители все еще ждали следователя Штольмана. Он спросил, кто обнаружил кражу сегодня, а не ранее, и уверен, что именно кража имела место… Что пропавшая вещь не была потеряна, продана, обменяна, а ее владельцы, просто, быть может, забыли об этом… Возможные потерпевшие начали припоминать, что могло случиться с их добром. Грабли могли затеряться среди сена, самогон выпит, а бутыль разбита, хомут был продан вместе с лошадью, столовые приборы, не исключено, были переложены куда-то при ремонте дома и забыты там… Только ящик со столярными инструментами действительно пропал из взломанной ночью мастерской… Штольман видел, что люди не стали юлить и настаивать на несуществующих кражах, когда он дал им возможность… достойно отказаться от своих заявлений. Люди пришли из чистого любопытства, и явно не думали, что за их, казалось бы невинный, обман могут наступить последствия…
Он побеседовал со столяром и открыл дело по взлому его мастерской и краже инструментов из нее. Для столяра это был большой урон, из-за отсутствия некоторых инструментов он не мог работать над заказами, а стоили инструменты недешево. Он пообещал отправить своего помощника на место преступления сразу, как тот вернется в управление.
Наконец у него появилась возможность прочитать статью. Статья была на первой полосе газеты и сопровождалась… снимком Его Сиятельства и его племянника, двух членов княжеской семьи, у обоих были фамильные перстни Ливенов и трости с вензелями.
Яков Платонович выругался. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтоб понять, где Ребушинский достал снимок – у фотографа Левицкого. Если к Ребушинскому у него было негативное отношение из-за того, что тот, гоняясь за сенсациями, не знал рамок приличия, то о Левицком до этого момента он не мог сказать ничего плохого. Предложил ли Левицкий Ребушинскому снимок сам или Ребушинский каким-то образом узнал о том, что князь нанимал фотографа для выполнения семейных портретов, а затем выманил у него один из них, было не столь важно… Важно было, что этот портрет теперь был на первой полосе «Затонского Телеграфа» вместе со статьей… Статья была… на удивление приличной. В ней говорилось о том, что Его Сиятельство князь Ливен посетил в прошедшие выходные Затонск. Князь был назван столичным аристократом, находившимся на государственной службе в большом чине. Штольман был уверен, что Ребушинский доподлинно знал, что за служба была у князя, и в каком именно чине он был, но не написал об этом даже ради сенсации… Что это с ним? Совесть появилась не лезть в чужую жизнь?.. Или страх, что если он напишет что-то лишнее, то заместитель начальника личной охраны Его Императорского Величества подполковник Ливен этого так не оставит? Скорее всего, второе…
В статье писалось, что в Затонске князь был по семейным делам – навестил своего племянника Якова Платоновича Штольмана, который так сильно напоминал ему его ушедшего из жизни любимого старшего брата. Его Сиятельство побывал в полицейском управлении, где его племянник, коллежский советник, служил в должности начальника следственного отделения. Князь гордился тем, что племянник достиг всего в жизни сам, без чьей-либо протекции и к своей службе в любом месте, что в столичном Петербурге, что в их провинциальном Затонске относится со всей отдачей, ответственностью и серьезностью. Он был рад, что в таком прекрасном городке племянник нашел свое счастье в лице супруги Анны Викторовны, дочери местного адвоката Миронова, на брак с которой перед своей кончиной его благословил родной отец князь Дмитрий Александрович Ливен, посчитавший, что лучшая партия для сына та, которой он отдал свое сердце.
Его Сиятельство вместе с племянником, его женой и ее родителями оказал честь посетить ресторан при Дворянском Собрании и дал высокую оценку его кухне. Князь и его племянник были приглашены председателем и членами Дворянского Собрания присоединиться к их обществу, и князь пообещал выделить для этого время в следующий свой визит. Несмотря на ограниченность во времени, Его Сиятельство не только уделил внимание своему племяннику и его семье, но и нашел возможность внести свой вклад в улучшение жизни Затонска – лично сделал пожертвования для местной больницы и церкви…
Закончив чтение статьи, Штольман задумался – откуда Ребушинскому стали известны некоторые факты, например тот, что перед смертью старый князь одобрил брак своего незаконного сына. Этого не знал никто кроме его самого, Анны… и Павла… Ах да Павел, ах да сукин сын! Значит, он или встречался с Ребушинским сам – когда говорил, что у него в Затонске дела, или по крайней мере передал для него какие-то записи… Теперь он уже сомневался, что Левицкий сам отдал снимок Ребушинскому, скорее всего, это было сделано по распоряжению князя… С одной стороны, Яков Платонович сердился на Павла за то, что он по сути дела заказал Ребушинскому статью, с другой – понимал, что он сделал это из лучших побуждений, ведь местный писака все равно бы не оставил визит князя без внимания, вот только что он мог там насочинять – одному Богу известно… А так – было написано только то, что было нужно… самому князю, и то, что представляло его и его племянника исключительно в хорошем свете…
Он так и не попил чая, хоть время уже близилось к обеду. Он снова вышел к дежурному. Больше толпы не наблюдалось, может, Трегубов и, правда, приказал дежурному не пускать жителей, возомнивших себя жертвами воровства или даже других преступлений, дальше порога. На стульях сидели две совсем юные барышни, явно гимназистки. Завидев его, они стали толкать друг друга, переговариваясь: «Ты… нет ты…»
– Барышни, Вы по какому делу?
– Мы ожидаем Якова Платоновича Штольмана, – отважилась одна. – Это ведь Вы?
– Я.
– А Вы действительно сын князя?
– Да, это так.
– А правда, что Вы женились по любви на барышне из нашего города?
– Правда, – подтвердил Яков Платонович.
– Вот видишь, так все-таки бывает… – сказала она подруге… Теперь твоя очередь.
– А Вы нам… подпишете статью в газете? – тихонько спросила вторая барышня и покраснела.
– Что, простите? – оторопел Яков Платонович.
– Мы хотели попросить Вас подписать статью в газете, там, где Ваш снимок с князем…
Штольман чуть не сказал словами Павла, что снимки с подписями за отдельную плату… Да вовремя сообразил, что девчушки могли принять его глупую шутку за чистую монету… и спросить, сколько это стоит…
– Пожалуйста… – посмотрела на него гимназистка… просящими глазами Анны Викторовны.
– Ну пойдёмте в кабинет, – сдался он. – И что Вам написать?
– Что-нибудь романтическое…
«Штольман, сын князя Ливена, женатый по любви» написал он поверх снимка.
– Вот, барышни, – он вернул газету, – а теперь мне нужно работать дальше.
Он поцеловал барышням ручки, и те, счастливые, выбежали кабинета. «Теперь руки неделю мыть не будут, раз к ним сын князя приложился», – съехидничал про себя Штольман… Нет, с этим ажиотажем надо что-то делать… Хоть бы происшествие какое серьезное случилось, чтоб из управления можно было сбежать… Но пока ничего не произошло, надо было наконец выпить чаю.
– Ваше Высокблагродие, Вам обед принесли…
– Обед? Какой обед? Откуда?
– Из ресторана, от некоего Паскаля…
У Штольмана уже не было сил высказываться по поводу обеда. Он вздохнул про себя, забрал коробку и наконец попросил у дежурного чая. В коробке оказался довольно большой горшочек с жарким, пара кусков хлеба к нему и пирожное эклер. Ничего экзотического или безумно дорогого, обычный обед, какой мог бы позволить заказать любой чиновник. Не успел он взяться за ложку, как в кабинете появился Коробейников. Было впечатление, что он прибежал… на дивный запах жаркого.
– Ой, Яков Платонович, я, кажется, не вовремя.
– Вы наоборот вовремя, Антон Андреич. Попросите у дежурного какую-нибудь миску и ложку. Ну и чая заодно. Не часто нам удается пообедать по-человечески.
Коробейников вернулся с оловянными миской и ложкой, и Штольман отложил ему часть из горшочка.
– Как вкусно! Это Анна Викторовна приготовила?
– Нет, это из ресторана Дворянского Собрания. Анна Викторовна уехала с князем в гости к нему в усадьбу под Петербург.
– Да что Вы? Надо же, из ресторана Дворянского Собрания… это куда Вы с Его Сиятельством и Вашими родственниками ходили?
– Оттуда… А Вы, Антон Андреевич, это из статьи узнали?
– Нет, статьи я не читал… А что, была статья? Это у свидетеля дома обсуждали, его жена от кого-то про визит князя услышала… И что же в статье?
