Текст книги "Как хорошо уметь читать (СИ)"
Автор книги: Марина Леманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
– Которого, кстати, так и не опознали… Что ж, будем ждать ответ о новом месте службы Каверина. Без этого больше никуда не продвинуться.
Карелин хотел что-то сказать, но не успел. В кабинет сыскного отделения заглянул Ульяшин:
– Ваше Высокблагродие, Вам телеграмма из Петербурга.
– От Белоцерковского. Ротмистр Каверин ушел в отставку четыре года назад в связи с какой-то темной историей. Подробности не раскрываются. Местонахождение неизвестно.
– Как это ушел в отставку?? – опешил Карелин. – У него же новое назначение вроде как намечалось.
– Вот именно, вроде как. Когда он сказал Полянскому про свое якобы новое назначение, он уже давно не служил.
– Поверить в это не могу… Получается, он нам всем столько лет голову морочил?
– Голову морочил – это очень мягко сказано. Когда у него к Тане интерес проснулся?
Карелин задумался:
– Так, пожалуй, года четыре как. То есть он стал к ним приезжать, когда в отставку вышел?
– Я бы сказал, когда его… заставили выйти в отставку. Из-за той истории, в которой он был замешан. Или история дурно пахла, и от него пожелали избавиться, не вынося сора из избы, или подозревали в чем-то незаконном, но не смогли доказать. В любом случае это было что-то, чем переводом на другое место службы было не отделаться.
– А то, что он ушел в отставку в чине ротмистра это точно? Я думал, он подполковник или даже полковник.
– Подполковник? Значит, он служил не в гвардии, а в армейской кавалерии?
– Да, там, драгун. Ротмистра он получил как раз перед тем, как Ульяна с ним познакомилась. Что же он семь лет в чине ротмистра пробыл?
– Получается, что так.
– Странно это.
– Да, обычно следующий чин быстрее получают, но по-всякому бывает. Вы когда его в последний раз видели?
– Так когда Ульяна с ним в Ржев жить уехала, около семи лет назад.
– А в Петербурге?
– Нет, Бог миловал. Мне хватило и самого факта его появления, который возмутил меня до глубины души. А еще больше то, что Ульяна рассказала Тане о том, что Каверин ее отец. Тане тогда шесть было. Мать сказала ей, что они с папенькой раньше жили вместе, но тогда она была мала и не помнит. А сейчас папенька служит очень далеко, поэтому может навещать их очень редко.
Штольман хмыкнул.
– Скажите, а сколько лет Каверину? Вы сказали, что пятый десяток. Сколько точно?
– Он ненамного моложе меня, всего на три года, значит, сорок три.
– То есть, когда он ушел в отставку, ему было тридцать девять. Так?
– Так.
– А к тридцати девяти годам он не мог иметь двадцати пяти лет выслуги, следовательно, пенсия ему не полагается. То есть на тот момент он остался без средств существования, если, конечно, у него не было сбережений. Разумеется, какое-то место он потом нашел, но ведь на это требуется время. Не конюхом же к барину после ротмистра кавалерии нанялся, когда ему в чине надворного советника можно было служить.
– И Вы полагаете, он решил поправить свое положение за счет Ульяны?
– Судя по тому, какая складывается картина, это вполне возможно.
– Да, неприглядная складывается картина. Я никогда не был о нем высокого мнения, но обирать мать собственного ребенка, если Вы, конечно, правы, это же как надо опуститься.
– Да ненамного он и опустился, если Вы говорите, что он ранее, бывало, жил за счет женщин.
– Ну это я хоть как-то могу понять, но, безусловно, не оправдать. Я как и Полянский подобного не приемлю. Но там, как говорится, была взаимовыгодная сделка. Он продавал свою красоту и пылкость, дамы были готовы платить за это. Некоторые дамы ничего унизительного в этом не видят, если им так любовник приглянулся. Мол, покупают же некоторые себе мужа, почему бы любовника не купить? Как и с другой стороны, женятся же мужчины на деньгах, то есть фактически живут за счет жен. Этот не женился, но с той, что ему предлагала вновь сойтись, сожительствовал. Кто его знает, может, для нее сожительство было более выгодно, чем замужество.
– Да, если она была вдовой и получала пенсию за мужа, новый брак, вступив в который, она бы этого лишилась, ей был не нужен. А сожитель, при котором она могла представлять себя замужней женщиной, был очень кстати. Даже тот, за расположение которого приходилось выкладывать некую сумму. А почему, кстати, Каверин не женился? Женился бы на даме со средствами, жил был в свое удовольствие.
– Не знаю. Не встретилась, видимо, ему такая. Чтоб и со средствами, и в то же время внешне привлекала его. Он ведь насчет женщин очень разборчив, только с красавицами романы крутил. Даже та, что вернуть его хотела, была прелестницей. Я еще подумал, ну неужели не может найти себе такого мужчину, который сам будет готов на нее тратиться? Дам он выбирал под стать себе, на которых другие мужчины оборачивались, но длительных, многолетних связей с ними не имел. Когда он Ульяне голову вскружил, а она совсем рассудок потеряла, я думал, это долго не продлится, с его стороны, разумеется. Поэтому поначалу к этому даже серьезно не отнесся. Считал, что страсть вскоре пройдет, Ульяна ему надоест, и он ее бросит. Тем более, когда она от него забеременела. Но нет, не бросил, как я и говорил, и когда она Таню носила, и когда родила, они встречались, И когда его в другой полк перевели, а она с ним ехать решила, не сказал, что она ему не нужна. Видимо, устраивала его как женщина, как любовница, раз их связь четыре года продолжалась. Может, и дольше бы продлилась, если бы жить вместе не начали. Его ведь развлечения и наслаждения интересовали, как, впрочем, и ее тоже, а семейная жизнь она что – рутина, даже если страсть присутствует. Пока они на всяких балах и приемах до упаду танцевали, а после для удовлетворения страсти к нему домой ехали, все было прекрасно, а одним домом зажили, тут уж и балы с ассамблеями не так милы стали…
– Алексей Александрович, они что… своей связи вообще не скрывали? В обществе вместе появлялись как любовники?
– Не скрывали, да в небольшом городе такого и не скроешь.
– А про то, что Таню Ваша жена от Каверина родила, люди знали?
– Ну мы же ее в заперти не держали, подальше от людей. На нее посмотришь, и сразу понятно, кто отец. Она больше на Ульяну похожа, но от Каверина в ней тоже много.
– А сам он признавался, что у него дочь от любовницы?
– Нет, никогда. Никогда не сказал, что это его дочь или его с Ульяной дочь. Только дочь его пассии. В этом-то и дело. Внебрачный ребенок ведь, на то пошло, явление не исключительное, а довольно обыденное. Сколько их у тех же офицеров, которые имеют связи с замужними дамами. Жениться многие позволить себе не могут, материальное положение не дает такой возможности, бордели не все предпочитают, с девицами, ясное дело, амуров не заводят. А с замужними дамами, которые ищут развлечений и падки на офицерские мундиры, связь в какой-то мере безопасная. Если от нее и будет ребенок, мало какой муж будет кричать на каждом углу, что жена преподнесла ему такой подарок в дополнение к развесистым рогам. Признает, как я это сделал. Но это не значит, что мужчина своим же друзьям и знакомым, которые прекрасно знают, что ребенок его, в разговоре не упомянет про сына или дочь. А Каверин, даже когда они жили вместе, не считал Таню своей, никогда дочкой не назвал. Ладно бы сомнения были, что она его, а то ведь нет.
– А в Петербурге ее дочерью называл?
– Нет, по словам Полянского, только по имени. А вот она его папенька, как мать ее научила.
– То есть в ее понимании Каверин все же был папенькой?
– Ну раз мать так ей сказала, то да.
– Я все подумываю, не поехала ли Таня к этому папеньке.
– На какие, простите, шиши? На те копейки, что у нее были?
– Алексей Александрович, подумайте, хорошенько подумайте, могли ли у Вашей жены деньги храниться помимо того ящика, где драгоценности?
Карелин напряг память, до такой степени, что на лбу появились морщины.
– Я однажды видел несколько банкнот в ящике, где была шкатулка с письмами, совершенно случайно.
– Полагаю, тот ящик в отличии от ящика с украшениями, не запирался или запирался не всегда.
– Откуда Вы знаете?
– Ящик с драгоценностями не взломан, а где ключ, Таня не знала. Проще было взять деньги в том, который не запирался, к тому же из него и так пропали письма. Возможно, не было бы там денег, и девочка, даже прочитав письма, никуда бы не поехала.
– Так куда она одна могла поехать, даже с деньгами?
– Ну на Камчатку, где якобы папенькин полк, вряд ли. А не так далеко от Петербурга, это возможно. Всегда найдутся сердобольные люди, которые помогут ребенку… и не заявят в полицию, что он один.
– Вы сейчас сказали действительно о добрых людях? Не о тех, что такими… притворяются?
– Нет, действительно о людях, которые искренне хотят помочь ребенку. Очень надеюсь, что если Таня поехала искать Каверина, именно такие ей и встретились.
– Я тоже очень на это надеюсь.
– Хочу отправить Белоцерковскому телеграмму. Хорошо бы было сделать запрос, не покупали ли билета на поезд на имя Тани… какая-нибудь якобы тетушка или бабушка… И проверить столичные вокзалы, не видел ли кто там Тани. Дежурные, носильщики, дворники… Девочка красивая, приметная, может, кто-то и запомнил. Даже не знаю, почему мы этого сразу не сделали…
– Так ведь не думали, что она могла уехать. Думали, что она у Стаднитского…
– Так оно, но это не извиняет того, что мы ухватились только за одну возможную версию… ту, которая казалась самой правдоподобной. И не рассматривали другие… Возможно, Белоцерковский уже сам стал искать девочку по вокзалам, ведь теперь это наиболее возможный вариант. Но я пошлю ему телеграмму в любом случае. А у Вас я хочу спросить, у Ульяны были какие-то тайны?
– Ну какие у нее тайны? Оба любовника и то тайными не были…
– А она знала что-то о Полянском? Вы считаете, он честен в делах?
– Вы имеете в виду что-то вроде незаконных сделок или взяток чиновникам?
– Да.
– Ну насколько я его знаю, он человек порядочный и законопослушный. И даже если за ним и есть какие-то грешки, Ульяна знать о них не могла. Илья Анатольевич никогда не говорил о своих делах ни с ней, ни в ее присутствии.
– Хорошо, тогда я не буду озадачивать этим Белоцерковского. Пусть пока проверит, не была ли Таня на вокзалах.
– Господин Штольман, Вы напишите телеграмму, я ее сам отправлю. Нечего Вам еще и это на себя брать.
– Хорошо. Вот, – через минуту Штольман протянул Карелину лист бумаги.
Около двери Карелин обернулся:
– Яков Платонович, у меня к Вам нижайшая просьба. Не могли ли Вы все же попросить Анну Викторовну вызвать дух Ульяны? Может, получится, и она что-то увидит? Ведь так было бы легче искать. Даже если бы Ульяна напрямую ничего не сказала, а хоть… намекнула. Если, конечно, духи могут делать намеки… Хорошо, если Таня, правда, попала к сердечным людям, а если нет? Если к таким, как Стаднитский? Пожалуйста, век Вам с Анной Викторовной буду благодарен, – взгляд у Карелина был настолько просящий, что Штольман не смог ему отказать.
– Хорошо, я попрошу об этом Анну Викторовну, когда она вернется домой, но не ранее. А пока будем надеяться на новости… из этого мира.
========== Часть 15 ==========
Яков Платонович бросил взгляд на письмо Белоцерковского. Если бы Карелин не упомянул Стаднитского, он, вероятно, бы и не согласился просить Анну по приезду попытаться вызвать дух Ульяны Карелиной. Карелин, как говорится, задел его этим за живое. Видимо, понимал, что в этом случае следователь Штольман ему вряд ли откажет.
Нужно внимательно перечитать письмо, с того места, где речь шла только о Владеке, и подумать. Читать письмо дома он не хотел, пусть лучше такие премерзкие темы и размышления о них останутся, по возможности, в служебном кабинете. Так, где это?
«Весь наш разговор приведу в деталях, так как это того стоит, пусть у меня хоть полвечера займет его описание». Описание встречи, и правда, заняло немало времени, так было на нескольких страницах.
«Дверь мне открыл сам Стаднитскиий, у него на руках был младенец около полугода, а рядом с ним девочка лет шестнадцати. Первой моей мыслью было: «Вот подонок! Раньше хоть развращал детей, но сам их не трогал, а детей им тем более не делал! А эта сама еще девочка, а уже с ребенком!» Видимо, у меня на лице все было написано, так он сразу же сказал: «Г-н Белоцерковский, позвольте представить Вам мою жену Дарью Архиповну. Даша, г-н Белоцерковский – мой старый знакомый, он ко мне по делу. Возьми Ксюшу». Дарья Ариповна кивнула, взяла ребенка, улыбнулась и ушла.
Стаднитский пригласил меня войти: «Вы же явно не просто так пожаловали и все равно не отстанете, а к Вам идти я никакого желания не имею. Вижу, Вы удивлены, что я теперь – семейный человек». «Более чем», – не стал скрывать я. «Даша просто выглядит так, ей девятнадцать с лишним. Я на ней официально женат, и дочь у меня законная. Мы обвенчались тайно, чтоб дед не лишил наследства…» «А почему тайно? При Вашей-то репутации он должен был радоваться, что Вы наконец… остепенились», – вырвалось у меня само собой. «Так чему бы ему радоваться было? Я ведь Дашу на улице нашел… нищенствовала…» «Продавала себя?» – уточнил я. Ну а какая мысль мне еще могла прийти в голову? «Нет, что Вы. Копеечку просила и нет ли у барина какой работы по дому. Я спросил, есть ли где ей жить. Она сказала, что нет. Родители умерли, а она у одного барина в прислугах жила. В общем, он над ней хотел учинить насилие, и она убежала. Это она уже потом мне рассказала, конечно. А тогда сказала, что места лишилась, и барин рекомендаций не дал. Что она девушка честная, ничего не воровала, работала хорошо, но барин все равно был недоволен. Я тогда подумал, что в моей квартирке для свиданий постоянной прислуги нет, только приходящая. И решил взять девочку, уж не знаю, почему… просто жалко стало. Когда она отмылась и платье приличное надела, увидел, какая она хорошенькая. Но даже не притронулся, я ведь ее в прислуги нанял, а не для плотских утех. Хоть Вы, конечно, вряд ли в это поверите. Я в ту квартирку водил женщин – замужних, с которыми тайком встречался, чтоб без скандала… И как-то несколько месяцев спустя Даша меня спросила: «Владислав Данилович, Вы женаты, да?» «Почему ты так думаешь?» «Но Вы ведь не здесь живете, сюда только дам приводите. Значит, у Вас жена есть…» – сделала она вывод.
Подобного суждения от Даши я не ожидал, но сказал честно, что сам не женат, а вот дамы замужем, поэтому и встречаюсь с ними здесь, а не где живу. А она по своей наивности еще вопрос задала, мол, зачем встречаться с замужними, если самому жениться можно. Я тогда посмеялся и сказал, что именно потому, что на них не нужно жениться. Что меня брак не интересует, а вот женщины даже очень… Ну а потом увидел, что каждый раз, когда я с дамой приходил, она грустная была. Поначалу не понял, почему, а потом дошло, что она расстраивалась, что я с другими женщинами был, а не с ней, ревновала. И спросил ее прямо, хотела ли бы она стать моей любовницей. Она также прямо ответила, что нет. И рассказала про того барина. Я сказал, что не обижу ее. А она ответила: «Я знаю. Вы добрый, только непутевый». Я рассмеялся, что непутевым меня многие считают, а вот добрым – никто. А она на меня так посмотрела, что у меня аж мурашки по телу побежали. Я все понял и спросил ее: «Даша, неужели ты меня любишь? Ты ведь меня совсем не знаешь. Не знаешь, какой я». А она ответила: «Я знаю, какой Вы… со мной. А остальное для меня неважно». И тут меня черт за язык дернул спросить: «Даша, насколько действительно это для тебя неважно? У меня очень скверная репутация, очень… В моей жизни было много того, что считается… не просто распутством, а хуже…» То, что она ответила, повергло меня в полнейший ступор: «Может, это у Вас было, потому что Вы никогда никого не любили, и никто не любил Вас?» И вышла, а я так и остался стоять дурак дураком…
Я долго над этим думал, не один день. Даже если я когда-нибудь надумаю жениться, зная мою скандальную репутацию, никакая женщина из света за меня не пойдет, это и так понятно, и уж точно не полюбит. А Даша – да, прислуга, дочь ремесленника, но, получается, увидела во мне что-то, чего другие не видели и никогда не увидят. Может, это судьба?.. Через неделю приехал, спросил, сколько ей лет. Оказалось, скоро восемнадцать. Я сказал, что это хорошо, так как можно будет обвенчаться, если она того хочет. Но объяснил, что обвенчаться сможем только тайно, да и жить какое-то время как муж и жена тоже, иначе дед лишит меня наследства. Что в обществе с ней тоже появляться не смогу, а самому мне будет нужно. Сказал, что у меня не только ужасная репутация, но и что меня не единожды забирали в полицию, правда, не сказал, по какому поводу – незачем ей это было знать. И что если ей все это на самом деле неважно и нужен такой муж, то обвенчаемся после Пасхи… Ну и обвенчались… Я ту квартирку оставил, снял для нее в хорошем доме, там и дочь родилась. А как дед умер и усадьбу оставил, Дашу с дочкой сразу туда увез. А в столицу я один наезжаю, сейчас вот первый раз их из усадьбы привез…»
Я спросил, признался ли он родственникам, что у него есть жена и ребенок. Он сказал, что нет. Дело не в том, что духа не хватает, чтоб рассказать им и их презрение выдержать, что женился на прислуге. А в том, что они захотят познакомиться с его женой и, он не исключал возможности, кто-нибудь расскажет ей, какие слухи про него ходят. И что из-за этого он вообще не хочет возвращаться в Петербург. Я спросил его, как часто он бывает в столице сам. Он ответил, что по-разному, и раз-два в неделю, и раз в две-три недели, усадьба-то меньше чем в трех часах езды. И спросил, что случилось. Ведь я не про его личную жизнь пришел выслушивать. Значит, он на подозрении… Я сказал, что г-жа Карелина погибла, а ее дочь Таня пропала. Он все понял. Что, верно, я подозреваю его в том, что он подобрал Таню. Но он этого не делал. Таня из хорошей семьи, домашняя девочка и хоть выглядит постарше, ей всего десять лет. А потом сказал: «Вы ведь со Штольманом считаете, что я настолько погряз в разврате, что дальше уже некуда. Но тогда не все так было, как казалось». Я спросил: «Ну и как же было, если не так, как казалось? Напраслину нас Вас возвели, невинного человека?» «Нет, этого сказать не могу. Грешен. Кое в чем. Но не во всем. В свальном грехе участвовал. Женщинам увечья наносил, но, как и говорил, не для… остроты ощущений, а так как не помнил, что творил, правда не помнил… Дама принимает ухаживания, видя, каков я, дает авансы, соглашается идти со мной, а потом напопятную, мол, на что я такой рассчитывал… Или получит свое удовольствие и посчитает, что мне уже тем одолжение сделала, что вообще согласилась со мной в постель лечь… Тогда от злости и от обиды в меня бес и вселялся…
А вот насчет тех детей… Могу Вам рассказать, как в действительности было. Но, если преследовать надумаете, откажусь от всего, ничего подтверждать не стану. А сами они в любом случае этого сделать не смогут. Степка в прошлом году умер от французской болезни. Приходил ко мне клянчить денег, я не дал, сказал, пусть тот дает, кто его заразил, если знает кто, конечно, а я к нему даже не притрагивался. Парашка спилась совсем, ложится под каждого, кто стакан водки даст, так что ей никакой веры нет…» «Мы с вами про одних и тех же детей говорим?» Стаднитский нехорошо рассмеялся: «Детей?? Это Вы посчитали, что им лет тринадцать, как они сами сказали. На самом деле Парашке было около пятнадцати, а Степке и того больше, только выглядели они не на свои лета, особенно когда невинные детские мордашки делали. Этим они вовсю и пользовались – я это сам слышал однажды, когда пришел домой и невольно подслушал их разговор. Я ведь говорил Вам, что они старше, только Вы со Штольманом не верили. Вы же подозревали, что я маленьких до меня невинных бедняжек чуть ли не насильно у себя держал, вещам паскудным научил, а потом ими пользовался. Вот только знали и умели они это до меня».
Яков Платонович, скептицизма я не скрывал, сказать ведь можно, что угодно. Стаднитский ответил, что сам бы не поверил кому-то, на этих маленьких овечек глядючи, если б сам не узнал, как они бесподобно умели играть на слабостях людей, чтоб на них поживиться. «Степка пристал ко мне на улице, предлагал ласки… не себя самого… Не знаю, что на меня тогда нашло, я согласился, но дома, так как на улице подобным не занимаюсь. Он попросился переночевать да так у меня и остался. А потом Парашку привел, мол, ей тоже хочется жить не на улице, а в доме, и она тоже знает, как доставить мужчине радость. А главное, что если до полиции дойдет, как и случилось, то доказать ничего нельзя, так что я не пожалею. Опять же не знаю, чем я тогда думал, наверное, не головой, если согласился на подобное… А пожалел не раз… Особенно когда Вы со Штольманом пытались меня обвинить… Несколько раз… сомнительного удовольствия за пару недель, и столько проблем…» «Несколько раз за пару недель?» – переспросил я. «Да, недели две, от силы три. Они специально вели себя так, чтоб у вас относительно меня было больше подозрений… которые они, конечно, всячески отрицали… Вроде как я и виновен в чем-то, но это только Ваши умозаключения, сами-то они ведь ничего напрямую не говорили.
После того как меня выпустили, Степка приходил меня шантажировать. Сказал, что они молчали в полиции, и что я им теперь должен. Что того, что я им тогда платил, недостаточно». Яков Платонович, тут я ошалел: «Они что же не за стол и кров Вас обслуживали?». Стаднитский расхохотался: «За стол и кров?? Они у меня в квартире жили на всем готовом, да еще я платил им. Девицы в борделе для клиентов с особыми желаниями и то бы дешевле обошлись. Тем более, что там бы хоть, как говорится, душу отводил, точнее тело свое баловал, все целиком причем… У меня ведь и склонности к таким любострастиям нет и не было никогда». «Зачем же вообще ввязались в подобное?» «Надоело, что женщины отвергали, потому что я такой нескладный. Соглашались в основном те, кто на моем фоне свое превосходство чувствовал, или которым было все равно, с кем… лишь бы любовник был неутомимым… Вот я подумал тогда, что те, молодые, не будут мной брезговать. Не как женщины, которые себя ценят высоко… Нет, они не брезговали – те несколько раз, поскольку хотели получить большой куш.
Я ведь потом за Степкой следил, судя по всему, они с Парашкой подобное не раз проделывали». «Что именно?» «Завлекали какого-нибудь похотливого идиота, а потом шантажировали. Деньги ведь можно попытаться просто за молчание получить, чтоб слухи не пошли о дурных наклонностях, а не только когда уже дело до полиции дошло – как в случае со мной. Вы же ведь о них случайно узнали – из-за той дамочки, которой, как оказалось, я тогда синяков наставил, а она вам, чтоб вы с большим участием к ней отнесились, сказала, что я, наверное, и с детьми, что у меня живут, так же обращаюсь – бью их смертным боем. А вы и ухватились за это, раз дети у меня живут, то не просто так, а для определенной надобности. А они, полагаю, и счастью своему поверить не могли, что из меня после этого можно немало вытянуть». «Заплатили?» «Заплатил, сто рублей Степке. Они ведь действительно ничего прямо в полиции не сказали. Припугнул, что если еще раз придет, несчастный случай с ним мне меньше встанет. Потом он ко мне только в прошлом году заявился – домой, видно, в свое время выследил, где я живу. Как я уже сказал, он был болен французской болезнью, не врал, уже было заметно. Дал бы денег, если б у него такая подлая натура не была, душа-то у него задолго до тела сгнила, если была вообще когда-то. Это ведь он все подстраивал с мужчинами, да еще, скорее всего, Парашку в это втравил. А она не такая была, вот ее жаль. Даже если б своего ремесла не бросила, могла бы стать содержанкой у приличного господина, все же лучше чем пропойцей. Ей бы денег дал, да ведь все равно бы пропила… Ничего от той девочки не осталось, ничего…
А на Даше я женился вовсе не потому, что она такая молоденькая, а потому что полюбила меня таким, какой есть, как человека и как мужчину тоже. Никогда мне не говорила, что я дурен собой, или что ей со мной противно. Ребенка мне родила, слава Богу, дочку, а не сына, и Ксюша на нее похожа». Я поинтересовался, почему, слава Богу, не сына, ведь каждый мужчина хочет наследника. «У меня большие опасения, что сын мог бы пойти в меня, быть таким же… ненасытным относительно плотских наслаждений, особенно по молодости. Ведь это, признаюсь Вам, не только в радость, но и в тягость… особенно с такой внешностью как у меня… Я ведь свои развлечения с дамочками, не знающими удержу, бросил, семья дороже. Теперь, когда дочка есть, все по-другому. И на Таню я в том ключе, что Вы думали, никогда не смотрел. Красоту ее, конечно, видел. Думал, что еще несколько лет, и отбоя от женихов не будет. Что Илье Анатольевичу туго придется, не как мне потом, моя-то Ксюша, скорее всего, просто миленькая будет, как Даша, да оно и к лучшему».
Я спросил про украшения, не дарил ли он чего Тане. Он ответил, что приносил ей только сладости, как принес бы любому ребенку, а украшения у него есть кому дарить – жене. Потом поинтересовался, когда точно девочка пропала. Все это время он был в усадьбе. Это может подтвердить и дворня, и его приятель Игнат Прокопьев, который был у него тогда в гостях (алиби я потом проверил). Потом задумался, сказал, что даже не знает, кто бы на такое мог пойти. И предложил поспрашивать у своих знакомых, не появлялась ли где девочка…
Сегодня мне прислал записку, что никто про Таню в его кругах не знает и даже не слышал. А про такую красивую девочку слухи бы непременно пошли. Но если вдруг потом что-то обнаружится, он обязательно сообщит.
Вот так, Яков Платонович. Стаднитский женился, ребенком обзавелся да еще следствию помогать решил. Неужели правда на путь истинный встал? Или так, поиграет в приличного семьянина пока не надоест, а потом за старое возьмется?
И насколько достоверным Вам кажется его рассказ о нем самом? Есть ли в нем что-то, чему Вы верите? С одной стороны, вроде как свою порочную натуру пытался оправдать, с другой, зачем вообще рассказывать полицейскому чину подобные вещи? Ведь по сути признался, что греховные отношения у него с детьми были. Да, привлечь его не смогу, мы ведь были без свидетелей, а Степку с Парашкой уже не допросишь. А если бы и попытался, он бы меня в клевете не преминул обвинить. Но в любом случае самому давать полицейскому компрометирующую информацию на себя это странно. Я все же постараюсь найти Парашку и поговорить с ней, если она в состоянии, конечно. И расспросить про Степку, может, подтвердится, что помимо проституции он промышлял шантажом. Не для следствия, для себя самого. Про такое ведь слухи могли ходить даже в то время, когда шло следствие, просто мы с Вами этим не интересовались, так как сразу же встали на сторону детей. Неужели мы с Вами ошиблись, не во всем, разумеется, а в том, что, как сказал Стаднитский, все было не совсем так? Если я что узнаю, напишу Вам.
Яков Платонович, зимой до меня дошли слухи, что Вы женились. Но я воспринял это только как сплетни, не более. Насколько я Вас знал в Петербурге, Вы – мужчина не склонный к созданию семьи. Вам более по нраву романы, которые не ведут к брачным узам. Когда г-н Карелин упомянул Вашу жену, я был удивлен, что слухи оказались правдой. Что ж, Яков Платонович, поздравляю Вас. Верно, Ваша супруга наипрекраснейшая женщина, раз ради нее Вы решили покончить со своей жизнью закоренелого холостяка.
Передаю Вам поклон от Евгении Георгиевны.
С глубочайшим почтением,
Белоцерковский
P.S. Яков Платонович, не мог отправить Вам письмо, не задав еще одного вопроса. Соответствует ли действительности то, что Вы – сын князя Ливена? Несколько недель назад одному моему знакомому попутчик в поезде дал почитать газету, в ней была статья про Вас, но он ее не сохранил, а подробностей статьи не помнил. Хотел спросить у г-на Карелина о той статье, ведь он явно ее читал, но не решился, по той причине, что в газете могут написать что угодно, в том числе и полнейшую чушь. Не думаю, чтоб Вам было приятно, чтоб мы обсуждали Вас за Вашей спиной. По службе, уже после Вашего отъезда из столицы, я встречался с князем Павлом Александровичем Ливеном, заместителем начальника охраны Государя. Насколько могу судить, у него с Вами внешность одного типа. Если он Ваш родственник, могу предположить, что, скорее всего, он Ваш кузен или дядя. Удовлетворите мое любопытство насчет Вашего родства с Ливенами».
Яков Платонович ухмыльнулся, известия про Штольмана вне сомнения привели Белоцерковского в изумление. А новость о том, что Штольман – сын князя Ливена заинтриговала. Хоть Всеволод Владимирович и был любознательным и дотошным человеком – что несомненно помогало в ведении расследований, он никогда не задавал сослуживцам вопросов про личную жизнь, если только они сами не заводили об этом разговор. Штольман о своей личной жизни не распространялся. А о чем там было говорить? Романы, интрижки – это… проходящее, не стоящее упоминания. Не так, как семейная жизнь коллег вроде того же Белоцерковского, который был женат на своей Евгении Георгиевне много лет и имел с ней дочь и двух сыновей. Жена иногда приносила ему обед и приводила мальчишек повидать папеньку, который из-за своей службы бывал дома на так часто, а дочь-гимназистка иногда забегала к отцу сама.
Штольман знал, что Белоцерковский приложит все усилия, чтобы постараться найти Таню Карелину, и потому, что считал это своим служебным долгом, и потому, что искренне сопереживал Карелину, сам будучи отцом. Яков Платонович помнил, как Всеволод Владимирович сокрушался, что Лидочка так быстро взрослеет, и не успеет он оглянуться, как она заневестится. А там, хорошо бы попался порядочный и серьезный молодой человек, а не такой, у которого ветер в голове. А то закружит своим ветром голову Лидочке и пиши-пропало…
Не сыграл ли тот факт, что Белоцерковский был отцом, роль в том, что он с первой минуты посчитал Парашку и Степку, живших у Стаднистского – жертвами, а Владека их растителем? Дело о побоях любовницы Стаднистского и возможном насилии над детьми попало сначала к Белоцерковскому, а затем, когда он по делам службы уехал из Петербурга, было передано Штольману, поскольку он также ранее имел дело с Владеком Садистом. Позже она работали над этим делом вместе. Как сейчас понимал Штольман, он сделал огромную ошибку – доверяя профессионализму Белоцерковского, он стал развивать его линию расследования вместо того, чтоб начать все самому «с чистого листа». С дамочкой, любовницей Стадитского все было предельно ясно – побои, как говорится, были налицо и были зафиксированы полицейским врачом и следователем, который завел дело, тут же перенаправленное Белоцерковскому. С детьми было сложнее, следов побоев или другого жестокого обращения у них не было. Они говорили, что барин нашел их на улице и взял к себе, чтоб помогать по дому. Когда полицейский чин попросил их сделать то, что они якобы делали для барина, стало ясно, что ничем подобным они не занимались. Степка, пытаясь почистить туфли барина, извозил их так, что, возможно, хозяину пришлось их выкинуть, а Парашка, которая якобы перестилала барину постелю, даже не имела понятия, как надеть наволочку на подушку. С какой целью кроме помощи по дому Владек мог держать детей у себя, казалось, было ясно как Божий день. Для своих извращенных утех. Но медицинский осмотр не дал ничего.
