Текст книги "Комната с видом на звезды (СИ)"

Автор книги: Марина Шиндяпина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Смотри, одна из чашек, похоже, упала и напугала тебя утром, – Максим посветил фонарем левее двери, и я увидела, что там горшки как раз лежат на своей боковой поверхности, а между ними имеется небольшой просвет. Кому вообще пришло в голову положить их на бок? Теперь история с упавшей плошкой выглядела более правдоподобной.

– Конечно, она сама взяла и свалилась оттуда, – упрямо пробормотала я, не собираясь сдаваться так просто.

– Какая-нибудь крыса вполне могла задеть плошку, – спокойно сказал Максим. – Наверняка они тут шныряют.

Я не знала, что и думать, но в конечном итоге решила забыть об этом. Повсюду тонкими линиями свисали нити пыли и паутины. Казалось, здесь давно никого не было. Пустота этого места заполняла наши легкие. Давыдов развернулся, и мы стали изучать подсобку дальше. Возле соседней стены вверх поднималась лестница, конечная ступень которой выводила прямо к замурованной двери. Центр подсобки был свободен, если не считать валявшегося на полу старого ненужного хлама. Максим поочередно освещал стены, и мы видели приткнутые там тюки, скрученные веревки, ящики. Из маленького окошка под потолком в подсобку спускался плавный широкий луч света. Частички пыли кружились в нем, и казалось, будто можно потрогать его руками. Такое карманное волшебство, – узкий сноп света, тонущий в лабиринте покинутой всеми комнаты. На мгновенье это место даже перестало пугать меня. Но тут мой друг осветил последнюю стену, и я похолодела от ужаса. Даже Максим вздрогнул. Я почувствовала это, потому что вцепилась в локоть друга. Спиной к нам стоял какой-то человек. Луч фонаря соскользнул с него, но Давыдов, взяв себя в руки, снова осветил неизвестного. Последний замер, не шевелился и, казалось, не дышал.

– Спокойно, спокойно, – прошептал Максим, отодвинув меня назад. – Кто вы? Обернитесь!

Человек не отреагировал. Давыдов сделал шаг вперед, и я с ужасом поняла, что он собирается подойти к этому типу.

– Максим, не надо! – мой голос звучал глухо и хрипло. – Давай уйдем!

Но парень меня не слушал. Сначала он приближался к незнакомцу медленно, но потом ускорил шаг и, оказавшись на расстоянии вытянутой руки, неожиданно захохотал. Мне стало жутко. Я не знала, как вести себя, но в этот миг Давыдов с размаху ударил незнакомца по спине. Тот накренился и упал, издавая звук пустой пластиковой бутылки.

– Манекен! – сообщил мне Максим из глубины подсобки и пнул куклу ногой. – Но не анатомический. Какой-то... Как из магазина что ли...

Он перевернул его и осветил лицо. Я подошла к этой компании и в углу, куда доставал свет фонаря, увидела мерзкое зрелище, – несколько больших пауков шныряли внутрь щели, ведущей в пустоты стен, а потом выползали обратно. Видно, наш приход нарушил их распорядок дня, и они в панике не знали, куда им бежать.

– Что у него на руке? – спросила я. Максим тоже заметил, как на пластмассовом бицепсе манекена темной краской, цвет которой нельзя было точно определить сейчас, начертан овал, заключенный в ромб. Вдоль каждой стороны ромба стояли какие-то буквы, тоже неразборчивые и затертые.

– Что-то мне это не нравится все, – пробормотал Максим. Он осмотрел куклу в поисках иных знаков, но, похоже, их не было. Я тем временем прошла чуть дальше и остановилась у старого стола. Судя по заброшенной обстановке, царившей здесь, на нем должен лежать вековой слой пыли. Но нет. Складывалось впечатление, что совсем недавно стол использовали. В некоторых местах пыль была стерта, словно туда что-то ставили. Я решила открыть тумбочку под столом, куда Максим направил освещение.

– Да что здесь творится?! – с отвращением прошептала я, увидев содержимое стола. Там лежали какие-то гнусно пахнущие свертки, пучки ссохшихся трав, несколько свеч и одна стеклянная банка, по стенкам которой бегал паук. Почувствовав свет, он заметался в своей прозрачной тюрьме. В крышке была пробита крохотная дырочка, пропускавшая воздух, и несчастная жертва пыталась просунуть в нее лапку.

Я резко захлопнула дверцу и повернулась к Максиму. Его лицо было хмурым и удивлённым.

– Думаю, экскурсий достаточно, – заявил он. Бесцеремонно обхватив меня за плечи, он направился к выходу. Едва оказавшись на улице, я с облегчением впустила в легкие свежий ночной воздух и на ватных ногах добралась до скамейки. Пока Максим закрывал замок, я пыталась прийти в себя от увиденного. Часы на фонтане показывали двадцать минут одиннадцатого, было очень холодно, но я ничего не чувствовала. Вот тебе и подсобка, в которой Юрий Витальевич играл на гитаре!

Я запрокинула голову и устремила взгляд ввысь. Несколько звезд, сумевших пробиться сквозь городской смог, нервно подрагивали в темном небе. Растущая луна показалась лишь наполовину, и ее попеременно застилали густые облака. Максим молча сел рядом. Положив локоть на спинку лавочки, он посмотрел на меня.

– Какая-то из тебя фиговая Нэнси Дрю, – улыбнулся парень, и я засмеялась.

– Спасибо, что сходил со мной, Максим. Я не хотела просить, вдруг у тебя планы...

Давыдов захохотал и отвернулся. Он провел руками по лицу, словно пытаясь таким образом стереть из памяти картины, которые мы только что видели.

– Занятное местечко, что и говорить, – вздохнул он. – Афанасьев явно что-то скрывает. Стихи они тут читали! В этой конуре умирать страшно, что сейчас, что тогда.

– Может, раньше все по-другому было, – пробормотала я, сама не веря своим словам.

– Может, – пожал плечами Давыдов и достал телефон. Я тоже полезла в сумку и, вынув мобильник, увидела пропущенные звонки и парочку сообщений от Насти.

– Проблемы? – усмехнулся Максим.

– Нет, но Настя меня обыскалась, похоже, – я представила свою подругу в очаровательном синем платьице, неистово набирающую мой номер. – А у тебя все нормально?

– Да, – кивнул парень и добавил: – Никто не переживает, что я пропал.

– Даже некая блондинистая особа? – мне не удалось сдержать иронии, но Максим мне не ответил.

– Я устал и хочу домой, – произнес он. – Поехали со мной, завтра подумаем обо всем.

План был настолько заманчивым, что мне не хватило аргументов сопротивляться. Я написала Насте, что уезжаю, а Давыдов предупредил своих друзей. Потом мы быстро вернули ключи в спецовку Анатолия Степановича. Он все еще продолжал нещадно храпеть, рискуя перекрыть своими децибелами музыку. И вот, завершив все дела, мы медленно пошли к автобусной остановке.

Глава 3

Утром, едва открыв глаза, я сразу же почувствовала, что совсем не отдохнула. Веки словно налили свинцом. Голова была тяжелой и ватной. Сквозь просвет штор в комнату проникали лучи солнца. Я сунула руку под подушку и, достав телефон, взглянула на время. Десять сорок восемь. Ничего себе! Для воскресенья, единственного выходного, который я имела в своем распоряжении, это было много. Перед глазами промелькнул весь объем материала, который нам задали выучить, поэтому я тут же решила попрощаться с уютной постелькой и окунуться в дела.

Мама с папой сидели в зале и смотрели что-то по телевизору. Я поздоровалась с родителями, получила порцию поцелуев, причитающихся мне как единственному ребенку в семье, и ушла на кухню завтракать. Вчерашний вечер казался далеким и нереальным. Сейчас, когда солнце словно лилось в окна, и со двора доносился детский смех, невозможно было вообразить ту чертовщину, которую мы обнаружили в подсобке.

С телефона я зашла во Вконтакте и увидела оставленное сообщение.

Максим 6:43

Как ты? Привет.

Время отправки удивило меня. Кажется, кто-то очень ранняя пташка.

Кристина 11:25

Привет

Я нормально, только проснулась. Как ты?

Ответ пришел почти мгновенно, – я даже не успела налить воды в электрический чайник.

Максим 11:26

Тоже

Хотел предупредить, я сегодня буду занят, не смогу быть на связи

Если что-то срочное, звони, постараюсь ответить

Я усмехнулась, уже зная, что стоит за этими словами.

Кристина 11:29

Приятно быть в курсе

Серьезные намерения или времяпровождение?

Максим 11:30

Я с Дашей

Кристина 11:31

Манера не отвечать на вопросы сделает из тебя великого политика

Максим 11:31

Или великого жулика

Что, в сущности, одно и то же)

Подумав, я написала следующее:

Кристина 11:33

Ты же сказал, что не встречаешься с ней)

Максим 11:34

Что значит, не встречаюсь?

Каждый день

Вообще-то мы в одной группе

Могла бы и запомнить))

Все же, Максим был удивительным человеком и настоящим другом. В это сонное утро, находясь абсолютно в другом месте, он все равно смог поднять мне настроение. Я почувствовала рядом его чистое доброе сердце и то, как он сейчас тоже улыбается своей по-детски открытой улыбкой.

Кристина 11:35

Я запоминаю больше, чем ты думаешь

Максим 11:35

Надеюсь, что нет

– Надейся, – тихо сказала я и, залив молоком хлопья, села завтракать. Так или иначе, пока мой лучший друг крайне интересно проводит время, я буду зубрить анатомию, гистологию и возможно останется время на медицинскую физику. Звучит не слишком весело, но что делать. Если удачно сдам экзамены, смогу получать стипендию, пусть небольшую, зато свою собственную. А то не хочется постоянно спрашивать деньги у родителей на каждую мелочь.

Кристина 11:38

Пойду учить, удачи тебе там на фронтах)

Максим 11:43

Спасибо, и тебе)

Почитай повнимательнее, что формируется из зародышевых листков. И вообще весь органогенез. У Савушкина это любимый вопрос по гисте

И я, предусмотрительно отключив вай-фай на телефоне, чтобы ничто не могло отвлечь меня, пошла в свою комнату. Там стопка внушительно толстых книг покоилась на углу стола и степенно ожидала своей очереди.

***

Наконец-то с учебой было покончено. Я потратила на нее несколько часов, но подготовилась очень хорошо, к тому же, все, что мне пришлось изучить, увлекало. Я с упоением читала о функциях клетки, о том, какие сложнейшие процессы протекают внутри нас, и поражалась, как же все-таки удивительно устроен человек.

Днем мне позвонила моя подруга детства, Алина Ракитина, и мы договорились прогуляться вечером. Правда, я собиралась заглянуть на пару часов в лавку Освальда Павловича и помочь ему с делами, поэтому договорилась встретиться с Алиной после восьми вечера. Подобное завершение дня казалось мне идеальным. Можно было расслабиться и дать отдых напряженным мыслям.

Осенний день приятно веял легким свежим ветром. Я надела длинный свитер с просторными рукавами, в которые так удобно прятать руки от вечерней прохлады, что скоро настигнет город. Было около четырех часов. По улицам, словно призраки, скользили унылые прохожие. Их лица, полные усталости от прошедшего дня, были похожи на серое осеннее небо. Никто из них не догадывался о том, что эта жизнь прекрасна. "Не хочу стать такой, как они", – подумала я и, поправив болтающийся на одном плече рюкзак, ускорила шаг.

Я шла в "Саламандру". Вчера мне удалось узнать будущий адрес кофейни. Ее отстраивали на первом этаже большого торгового центра, который располагался недалеко от антикварной лавки. Вряд ли это можно назвать случайностью. Мне хотелось пойти посмотреть, как продвигается стройка. Но время поджимало, поэтому я решила, что сделаю это после того, как закончу дела в лавке. К тому же, наверняка вечером все ремонтные работы закончат, и никто не помешает мне.

– Освальд Палыч, я на месте! – крикнула я, когда зашла в лавку и обнаружила, что покупателей нет. Буклет все еще покоился на прилавке, на прежнем месте, будто Креза не притрагивался к нему.

– Привет, студент, – кивнул Креза и вышел из своей потайной комнаты. – Сегодня народищу днем было уйма!

– Хвастаетесь или жалуетесь? – уточнила я. Бросив рюкзак за прилавок, я потянулась к отчетной книге.

– Констатирую факт, – проговорил Освальд Павлович.

– А что меня не вызвали? Я бы помогла.

– Еще чего, отрывать от занятий! Я же знаю, ты по выходным просиживаешь за книгами, – воскликнул Креза, смеясь. – Этак никаким врачом не станешь, а виноват буду я со своей лавкой.

– Освальд Павлович! Вы же обещали не издеваться! – возмутилась я, чувствуя, как старик снова посмеивается над моей учебой. Креза продолжал хихикать. Я посмотрела на его утомленное лицо и поняла, что этой ночью он не сомкнул глаз. Хозяин лавки то и дело зевал, и я, прекрасно зная о заразности этого недуга, тоже принялась засыпать на ходу.

– Освальд Палыч, может, вам кофейку жахнуть? – предложила я. – А то вы носом клюете.

– Про кофеек я слышать не хочу со вчерашнего дня! – прогудел Креза, и я не сразу связала этот акт ненависти с Борисом.

– Бросьте, этот тип еще не повод отказываться от кофе, – заявила я. – Вы кстати, в курсе, что он отстраивается в паре улиц от нас?

Лицо Крезы приняло багровый оттенок.

– Мне плевать на то, что он делает! – рявкнул старик. – Ничего не желаю знать!

С этими словами он скрылся в своей комнате, но уже через пару минут его сгорбленная фигура вновь показалась в дверях.

– Думает, в этом городе не хватает забегаловок? – проскрипел он. – Кому вообще нужна еще одна кафешка, когда их и так навалом везде?!

– Может, там будет что-то особенное, – не задумываясь, протянула я, и бешенный взгляд Крезы недоброжелательно остановился на меня.

– Разумеется! – кивнул он и злобно рассмеялся. – Особенным там будут клинические идиоты в официантах, которых возглавляет чертов бездельник с напыщенной рожей!

Я смекнула, что не стоит больше выдвигать никаких предположений насчет кофейни и поспешно кивнула.

– Вы абсолютно правы, Освальд Палыч, – проговорила я.

– То-то же! – заявил напоследок хозяин лавки и снова скрылся в комнате. Я услышала отдаленное громыхание предметов и ругань. Похоже, Креза в запале принялся носиться по жилищу и столкнулся с чем-то более твердым, чем его старческие кости.

К нам заскочила парочка покупателей, один из которых купил сменные стержни к старинной ручке, приобретенной здесь же. Второй ушел без покупок, чему я была немного обрадована. Я уже сделала необходимые подсчеты за день, и содержимое кассы подтвердило, что мы работаем в прибыль.

– Пора закрываться, – проговорил Освальд Павлович. На часах не было и восьми, и как правило, так рано Креза никогда не запирал двери "Саламандры". Но я не осмелилась спорить. Старик устал и нуждался в отдыхе, и мне не следовало своей заботой лишний раз напоминать ему о неумолимо бегущих годах. Я обратила к улице табличку "Закрыто" и принялась быстро вымывать полы. Закончив с этим, мне оставалось подхватить свой рюкзак и попрощаться.

– Освальд Палыч, я побежала, – сказала я, появляясь на пороге его комнаты. – Вы где тут?

Креза, по-старчески прихрамывая, выплыл из недр своего жилища.

– До завтра, Кристин, – кивнул он. – Осторожнее там.

– Спасибо, – улыбнулась я и уже хотела упорхнуть из лавки, как вдруг остановилась. Буклет из кофейни все еще лежал на краю прилавка. Нет, я не могу этого сделать. Меня это не касается, я только спровоцирую ссору...

– Освальд Палыч, а кто этот Артемьев?

Ну вот, я это сделала.

Задала вопрос, за который явно получу. Надеюсь, меня хотя бы не уволят. Креза медленно повернулся и посмотрел на меня понурыми глазами.

– Никто, – задумчиво бросил он. – Злой и мелочный человек, который бросил меня тогда, когда был нужен.

– Мы все совершаем ошибки, – начала я, еще не зная, о чем идет речь. – Вам просто нужно поговорить, вы же не будете ненавидеть друг друга вечно?

– Надеюсь, что нет, потому что я-то точно скоро помру, – заверил Креза. – И если не от старости, то от этого кошмарного соседства с шалопаем. Или от вони, которая уже сейчас парит из его чертовой кофейни! Этот кофе делают из гудрона!

Лицо старика снова стало выглядеть забавно и смешно.

– Сомневаюсь, что они уже готовят что-то, – проговорила я, пряча улыбку, и раскипятившийся Креза осекся.

– Плевать, – пробормотал он. – Я больше не позволю ему разрушить мою жизнь.

Я вздохнула. Видно, не зря говорят, что с возрастом человеческий характер едва ли становится лучше. Освальд Павлович настроен очень категорично, и я не могла представить, чем же Борис навлек на себя такой гнев старика? Впрочем, неприязнь была взаимной. Я не могла понять, отчего Креза не хочет поделиться со мной этой историей. У него не так много друзей, и он мог бы довериться мне. Кто же такой этот Артемьев на самом деле? Мне пришлось повторить свой вопрос, после которого в глазах Крезы отразилась затаенная боль. Это страдание напугало меня, подтвердив самые худшие опасения. Теперь мне не нужно было знать подробностей, чтобы понять, это одна из тех историй, которые оставляют глубокие шрамы на человеческой душе. Никакое время не в силах сгладить, облегчить эту мучительную, притупленную чувством обиды боль, вечно отдающую в уставшее сердце. Следующую фразу Креза произнес так, словно не говорил ее уже несколько десятков лет. Я услышала в этом голосе все, – и вину, и скрытое сожаление, и любовь.

– Формально этот человек – мой сын, – сказал Креза, и я потрясенно замерла. – Я давно вычеркнул его из своей жизни. Хотя он сделал это раньше.

***

Я не решилась дальше расспрашивать Освальда Павловича о его сыне и молча ушла из лавки, бережно прикрыв входную дверь. В «Саламандре» стало несказанно тоскливо, будто души всех вещей, хранившихся на витринах, принялись скорбеть по своим прежним, давно уснувшим навеки хозяевам. Для меня ответ Крезы стал настоящим потрясением. Я не могла придумать ни одной причины, по которой два самых близких человека решились разорвать кровные узы и забыть друг о друге. Борис даже изменил фамилию. Он явно старался вычеркнуть память об отце из своей жизни, еще не понимая, что ни одно дерево не сможет расти без корней. Ведь спустя столько лет он вернулся в родной город, открыл кофейню и пришел к своему отцу, чтобы бросить ему вызов. Борис показал, чего смог добиться. Но за всей этой бравадой стояло нечто большее, чем просто вражда и ненависть. Мне казалось, Борис ждет одобрения. Ему нужно услышать похвалу от отца, хотя бы раз в жизни. Такое простое детское желание, которое никак не сбудется, и потому порождает столько злобы в душе Бориса.

А Креза? Он представлялся мне тем, кто давно проиграл в борьбе со своей гордыней и гневом. Они плотно сомкнулись вкруг его души, точно щупальца морского спрута, и я не знала, возможно ли изменить это.

За этими смутными размышлениями я не заметила, как дошла до торгового центра. Часы показывали без двадцати минут восемь. Ремонт кофейни продолжался, и рабочие то и дело подносили в помещение банки с краской и отделочные плинтуса. Я остановилась на противоположной стороне улицы и стала смотреть на то, как один из работников начищал кованый навес, который пристроили по распоряжению Бориса. Под навесом уже расположились небольшие круглые столики из темного дерева и керамические цветочные горшки. Через окно будущей кофейни мне смутно виднелись стены цвета топленого шоколада и красная обивка диванчиков. Среди работников без дела слонялся паренек лет пятнадцати, одетый в толстовку и протертые джинсы. Он постоял какое-то время под навесом, а потом отправился за торговый центр. Тут из дверей кофейни вышел сам Артемьев и, что-то крикнув парню, позвал его внутрь. Я догадалась, что это его сын, и мне удалось мельком увидеть лицо парня. Оно было худым и беспокойным, точно что-то гнетет его. Борис снова обратился к сыну в своей приказной манере, и парень неуклюже скрылся из виду. Тут Артемьев перевел взгляд в сторону и заметил меня. Не раздумывая, мужчина быстро спустился вниз и размашистым шагом преодолел улицу.

– Любезная барышня из лавки старьевщика! – произнес он вместо приветствия. Его походка, манера говорить и улыбаться казались вальяжными и наигранными, словно ему доставляло удовольствие строить из себя хозяина положения. Между тем, этот мужчина не был лишен обаяния, хоть его глаза смотрели холодно и враждебно.

– Добрый вечер, – я вежливо и сухо улыбнулась. Меньше всего мне хотелось участвовать в ссоре Бориса с его отцом.

– Шпионите? – продолжал Артемьев с таким видом, словно ему все известно о моих намерениях.

– Разве похоже, что я пытаюсь прятаться? – в тон ему спросила я.

– Отнюдь, – заметил Борис. – Но все же вы явно не праздный наблюдатель. Креза послал вас?

Я вздохнула. Этот человек ошибается, если думает, что сможет вывести меня из себя.

– Предлагаю вам уяснить одну вещь, – я продолжала спокойно улыбаться. – Этот город не только поле действия для ваших баталий. Люди ходили этой дорогой много раз еще до того, как вы решили открыть кофейню. Так что оставьте ваши намеки при себе. К тому же, эта кофейня вовсе не интересует вашего отца.

Борис медленно закивал. Похоже, мне удалось поставить его на место и остаться в рамках приличия, что одновременно удивило и понравилось Артемьеву. Мое неслучайное упоминание о родстве Бориса с Крезой возымели отрезвляющее действие, и я видела, что ему приходится обдумывать свой ответный выпад.

– Полагаю, отец наговорил вам обо мне кучу гадостей, не имеющих ничего общего с реальностью, – наконец, произнес Борис.

– Поэтому вы намерены исправить это недоразумение и приметесь возводить на него ответные поклепы? – засмеялась я, надеясь, что ошибаюсь.

– Вы чересчур умны для девушки, которая моет пол в лавке тухлостей, – заметил Артемьев.

– Антиквариата, – недовольно поправила я.

– Я так и сказал, тухлостей, – настойчиво повторил Борис, довольный тем, что удалось сказать гадость. Я мысленно напомнила себе, что у меня нет цели ввязываться в полемику с этим несносным человеком. И все же следовало признать, как бы Борис не пытался отречься от своего отца, скверный характер у него явно от Крезы.

– Приходите к нам, – продолжал Борис. – Здесь вкусно пахнет, и полы ничуть не хуже.

– Я почитала кое-что о вас, – сказала я, не обращая внимания на ироничный тон Артемьева.

– Как лестно, – усмехнулся он, и я почувствовала, что безумно устала от этих его кривляний.

– Ваши заведения разбросаны по всей стране и имеют большой успех, – говорила я. – Зачем вам понадобилась открыть кофейню здесь?

Борис обратил ко мне смеющийся взгляд своих холодных, непроницаемых глаз.

– Хотел вернуться домой, – сказал он. – А вместе с тем привнести в это захолустье немного современного дизайна и хорошего кофе. Есть еще одна причина. До жути хотелось взглянуть на то, как обустроился папочка, который выгнал меня из дома двадцать пять лет назад.

Я изумленно посмотрела на Бориса, пытаясь разобрать, правда ли это. Мне внезапно вспомнилась моя подруга Алина, чудесный ребенок в теле красивой девушки, которая совсем отчаялась отыскать в этом мире тех, кто сможет полюбить ее. А все из-за того, что мать не умела понять Алину, и никогда не пыталась это сделать. Что, если Креза совершил ту же ошибку? Мне вспомнилось, с какой неприязнью он говорил о Борисе. Но как вообще родитель может судить своего ребенка, если все, что в нем есть, лишь следствие воспитания?

– Я думаю, вы приехали по другой причине, – негромко сказала я, и Борис заинтересовано приподнял брови. – Вы вернулись, потому что поняли, – вы готовы.

– К чему готов? – недоумевал Артемьев.

– К тому, чтобы забыть все обиды, – продолжала я. – Вы приехали в этот город, чтобы простить своего отца.

Какое-то время лицо Бориса словно расправилось от постоянной ухмылки, и я правда увидела в нем того ребенка, который так рано повзрослел и всех потерял. Мне представилось, как несколько позже он возвращается в "Саламандру". Освальд Павлович уже погасил свет, и темный силуэт Бориса в окне сперва напугает его. Потом, когда он засветит керосиновую лампу времен девятнадцатого века, Борис вновь переступит порог антикварной лавки, и они всю ночь будут говорить друг с другом. О том, как им жаль этих лет. Как оба они давно мечтали встретиться и стать одной семьей, но гордость и упрямство не давали это сделать. Как один писал длинные письма и слал телеграммы, сгорающие в огне. Как рука другого опускала трубку на рычаг прежде, чем телефонные линии успеют соединиться. Рассвет застанет их бледные лица, утомленные воспоминаниями прошлого. Но это будет новый день, когда они посмотрят друг на друга глазами, лишенными былых упреков.

Борис продолжал странно смотреть на меня. Он будто прочитал в моих глазах эти безоблачные кадры, и на какое-то мгновение поверил в них. Казалось, его бравада сломлена, и он сам осознает, насколько глупо было ненавидеть своего отца. Не знаю, о чем он так долго думал, молча вдыхая прохладный вечерний воздух, но неожиданно я услышала его сухой смех. Он даже закрыл глаза ладонью, словно сказанная мной фраза была чудовищно нелепой. Я смотрела на него удивленным взглядом и не могла поверить, что он рассмеялся мне прямо в лицо.

– Просто диву даешься, какие порой приходится выслушать проповеди! – воскликнул Борис. – Не знаю, из какого века вы прилунились в этот город, но вы просто находка!..

Я не мешала Артемьеву веселиться. Полагаю, этими словами он собирался обидеть меня, но разве человек может обидеть хоть кого-то, кроме самого себя? К тому же, Борису не удалось обмануть меня, несмотря на то, что он сделал хорошую попытку. Он хотел показать, что мои слова не задели его, но на какой-то крохотный миг мчащегося мимо нас времени я коснулась его сердца. Да, оно было крепко закрыто от мира, и злоба обуревала его, но часть этого человека с изломанной судьбой еще верила в примирение.

Я молча ушла, зная, что для Бориса и Освальда Павловича есть надежда. Они оба показали ее мне, и теперь они должны были показать ее друг другу. Судя по быстро идущим ремонтным работам, кофейня скоро откроется. Может, как-нибудь пригласить туда Освальда Павловича и заставить поговорить с сыном? Конечно, это дело не одного дня уговоров, но он должен сделать первый шаг. В ссоре отцов и детей всегда виноваты двое, но больше тот, который старше.

Вот только я не догадывалась, что все эти мысли ни к чему не приведут. Так часто бывает в жизни. Ты никогда не сможешь узнать, что произойдет в следующий миг. Это как игра в кости. Стоит им упасть не на то ребро, и вот он, неожиданный поворот, который сломает всю безупречно выстроенную тактику. До этой ночи Борис еще мог бы простить своего отца, а тот принять сына. Но кто-то уже бросил кости, и все изменилось.

Этой ночью кофейня Бориса сгорела.

***

У перекрестка, что располагался недалеко от центрального городского парка, меня ждала Алина. Ее тонкую фигуру я увидела издалека. Она была одета в узкие джинсы и свободную толстовку. Через плечо девушка перекинула большой рюкзак и сумку с фотоаппаратом, который частенько носила с собой. Алина тяготела к искусству фотографии, любила делать снимки живописных мест и красивых людей, а потому почти не расставалась с камерой.

Мы поздоровались и, как обычно, обнялись. С нашей последней встречи прошло не больше трех дней, но все же я безумно обрадовалась увидеть подругу снова. Она была моим человеком, по-другому тут и не скажешь. С ней я могла себе позволить не притворяться, быть собой. Быть свободной.

– Как всегда опаздываешь, – улыбнулась Алина.

– Как всегда приходишь рано! – отговорилась я и кивнула на фотоаппарат: – Ты во всеоружии, куда пойдем?

– Если я скажу, что на белый завод, ты не сбежишь? – поинтересовалась Алина, уводя меня в сторону автобусной остановки. Я удивленно взглянула на подругу.

– А что замышляется? – спросила я.

– Да ничего особенного, – проговорила Ракитина. – Хотела поснимать виды, там сейчас красиво и пусто, то, что надо.

Я не видела причин для отказа, а потому согласилась отправиться вместе с Алиной. Белый завод был старым зданием, располагавшимся на окраине города. Во время войны его бомбили и до сих пор так и не снесли. Добраться до завода на машине можно было минут за десять. Но ни я, ни Алина не имели никакого транспорта, кроме старого велосипеда, валявшегося в гараже Алининого деда. Поэтому нам предстояло ехать на автобусе до конечной остановки и затем еще минут десять идти через небольшое поле. Там-то и находился белый завод, построенный из массивных бетонных блоков. Когда-то, может, они и впрямь были белыми, но время и война давно окрасили эти стены в тоскливые серые тона.

Трехэтажный завод стоял на возвышении и в длину занимал чуть больше полкилометра. Одна из стен была почти полностью разрушена, и в рваных пробоинах просматривались блоки этажей. Почти все окна завода оказались разбитыми, лишь кое-где торчали острые осколки.

Приблизительно в двухстах сотнях метров от белого завода виднелись частные дома, выстроенные из добротного кирпича и огороженные массивными заборами. Здесь, на окраине, где воздух был чист, а природу еще не отравил городской смог, несколько лет назад стали строить такие коттеджи. Новость быстро разнеслась по городу, и все прозвали этот район золотым цехом. Одно время на белом заводе собирались шумные компании ребят, любителей выпить и подебоширить. Таких компаний полно и в городских дворах, и способы борьбы с ними пока не изобретены. Однако в золотом цехе все случилось иначе. Влиятельные жители сделали несколько звонков в милицию, вокруг завода временно установили наблюдение. Уж не знаю, какие меры применяли к нарушителям ночной тишины, но прошло пару месяцев, и эти компании больше не появлялись на белом заводе.

Сам завод производил впечатление гнетущей тоски. Обветшалые бетонные стены насквозь продувал холодный осенний ветер. Солнце, еще сохраняя над городом свои вечерние лучи персикового оттенка, будто избегало смотреть на это здание, хранящее в себе запах тумана и пепла войны.

Мы с Алиной вошли внутрь завода через один из проломов. Темнота почти сразу окружила нас, и оттого дыры в стенах казались ослепительно белыми вспышками.

– Фотки отличные будут, яркие, прям на праздник, – проговорила я, чтобы ощутить в этом мраке свой голос. Алина засмеялась, и этот новый звук эхом разнесся по пустому пространству.

– Нам выше, – сообщила подруга. Она явно была здесь не в первый раз. Пройдя вперед несколько метров, Алина включила фонарик на телефоне. В его светлом круге я смогла рассмотреть в углу лестницу. По ней мы стали подниматься на второй этаж. С каждой ступенькой до моего слуха все отчетливей доносился какой-то звук, словно в уключинах лодки скрипели весла. Как только мы оказались на этаже, то увидели узкий коридор, ведущий в просторный зал. Как и на нижнем этаже, он представлял собой большое пространство, разве что чуть более освещенное. По бокам коридорчика виднелось два прохода в небольшие комнаты. В одной из них, той, что по правую руку от меня, сохранилась дверь. Честно говоря, она больше напоминала фанерный лист. Равномерно поскрипывая от воздушных потоков, бродящих по этому старому зданию, дверь издавала тот самый звук.

Мы вошли в зал и на лицевой стене увидели брешь, по форме напоминающую круг. В конце этого помещения вырисовывались проемы дверей, но из-за густого мрака, таившегося в той части зала, нельзя было точно сказать, как далеко они от нас.